Горсть песка с могилы Блаженной Матроны

Горсть песка с могилы Блаженной Матроны

Даниловское кладбище

За Серпуховской заставой на северном склоне Андреевского оврага расположилось одно из самых больших в Москве кладбищ — Даниловское. В прошлом, при всяком упоминании о Даниловском кладбище отмечалось очень красивое его местоположение — на рельефной местности с остатками древней сосновой рощи по берегу речки Чуры. Увы, теперь нет даже и этих остатков. А Чура почти вся упрятана под землю.

Расположение кладбища на возвышенности, сделало его в 1941 году в прямом смысле военнообязанным: здесь находилась зенитная батарея, прикрывающая Москву от налетов германской авиации, а на случай прорыва к столице сухопутных неприятельских сил было установлено несколько бетонных дотов, из которых два сохранились и по сей день, — они так и стоят среди могилок, только что вросли в землю. Даниловское кладбище было вполне готово достойно принять врага. И если бы немцы тогда все-таки прорвались к Москве, здесь, скорее всего, разыгралось бы настоящее сражение. Конечно, едва ли после этого на кладбище сохранилось бы что-нибудь от старины, от дореволюционной эпохи.

А ведь Даниловское кладбище прежде славилось своим особенным третьесословным колоритом, впрочем, не вполне утраченным и до сих пор. А. Т. Саладин в 1916 году его описывает так: «Даниловское кладбище можно смело назвать купеческим, да другим оно и быть не могло, близко примыкая к купеческому Замоскворечью. Пожалуй, ни на каком больше московском кладбище нет такого обилия купеческих памятников, как на этом. Типичные для середины прошлого века надгробия в форме цилиндрических колонн, конусов, обращенных вниз остриями, колонн, перебитых кубом, попадаются здесь во множестве. Кладбище не распланировано правильными дорожками, отчасти этому мешало расположение его на изрезанной оврагами площади, а отчасти и простая традиция, по которой вообще все наши прежние кладбища не распланировывались, если же что и делалось в этом отношении, то только в последнее время».

А И. С. Шмелев в «Лете Господнем» таким изображает Даниловское кладбище в праздник Радуницы в конце XIX века: «Приехали на Даниловское — сила народу! Попросили сторожа Кривую посторожить, а то цыганы похаживают…Батюшку и не дозваться. Пятеро батюшек — и все в разгоне, очень народу много, череду ждать до вечера. Пропели сами «Христос Воскресе» и канон пасхальный, Горкин из поминаньица усопшие имена почитал распевно, яичка покрошили… Сказали шепотком — «прощай покуда, Мартынушка, до радостного утра!..» — домой торопиться надо. А народ все простой, сидят по лужайкам у кладбища, поминают, воблу об березу обивают, помягче чтобы, донышки к небу обернули, — тризну, понятно, правят. Пошли к пруду, черемуху ломать. Пруд старинный, глухой-глухой, дна, говорят, не достать. Бывалые сказывали, — тут огромаднейший сом живет как кит-рыба, в омуте увяз, когда еще тут река в старину текла, — и такой-то старый да грузный, ему и не подняться со дну, — один только раз какой-то фабричный его видел, на зорьке. Да после тризны всяко, говорят, увидишь. А черемуха вся обломана. Несут ее целыми кустами».

От купеческого прошлого здесь теперь немногое осталось. Хотя вокруг церкви еще попадаются захоронения даже первой половины XIX века. Так, например, у южной стены на одном вросшем в землю саркофаге написано: Под сим камнем погребено тело Московского Купецкого сына Петра Ивановича Кирильцова скончавшегося 1837 года в 12 часу пополудни июня 16-го. Жития его было 22 года 10 месяцев и 8 дней. Но прежних просторных родовых купеческих участков на Даниловском уже нет. А когда-то здесь был похоронен цвет московского купечества. Не найти теперь на кладбище могил известных московских купцов Солодовниковых, Голофтеевых, Лепешкиных, иждивением которых на кладбище в 1832 году была построена каменная церковь Сошествия Святого Духа по проекту известного архитектора Ф. М. Шестакова.

Но самым, пожалуй, знаменитым купеческим захоронением на Даниловском кладбище, а может быть, и во всей Москве, был участок Третьяковых, — самих братьев Павла Михайловича и Сергея Михайловича — основателей лучшей в мире галереи, и их родителей. А. Т. Саладин дает описание надгробий обоих братьев: «На могиле Сергея Михайловича — черный мраморный, довольно высокий, но совершенно простой, памятник с надписью: Сергей Михайлович ТРЕТЬЯКОВ родился 19 января 1834 г. скончался 25 июля 1892 г. Памятник Павлу Михайловичу в нескольких шагах подальше, под защитной проволочной решеткой, он почти такой же, но в несколько более изысканной обработке. Надпись: Павел Михайлович ТРЕТЬЯКОВ 15 дек. 1832 г. ум. 4 дек. 1898 г.»

Но теперь их могил на Даниловском кладбище не найти. 10 января 1948 года останки обоих братьев, а также жены Павла Михайловича — Веры Николаевны — были перенесены на Новодевичье.

Формально это перезахоронение было произведено по инициативе Комитета по делам Искусств при Совете Министров СССР, — так раньше именовалось министерство культуры. Председатель Комитета тов. М. Б. Храпченко направил управляющему трестом похоронных бюро при Моссовете письмо, в котором между прочим говорилось, почему необходимо перенести останки Третьяковых на другое кладбище: «…Несмотря на договор, заключенный администрацией Галереи об охране этих могил и их художественных надгробий, исполненных художником В. М. Васнецовым, могилы эти приходят в крайний упадок…Учитывая ходатайство Дирекции Государственной Третьяковской Галереи, а также просьбу ближайших родственников основателей Галереи, Комитет по делам Искусств при Совете Министров СССР с своей стороны ходатайствует о перенесении останков Павла Михайловича, Веры Николаевны и Сергея Михайловича Третьяковых, а также их художественных надгробий с кладбища Даниловского монастыря на кладбище Новодевичьего монастыря, где захоронены виднейшие деятели русской культуры и искусства».

И. Н. Крамской. Портрерт Павла Михайловича Третьякова

Председателю комискусства вовсе не обязательно было знать, что кладбище Даниловского монастыря и Даниловское кладбище это отнюдь не одно и то же. Их до сих пор путают. Хотя первого не существует уже почти восемьдесят лет. Но странная все-таки причина перенести захоронения: потому, что, де, на прежнем месте «могилы приходят в крайний упадок». Если за могилами следить и ухаживать, они никогда не придут в упадок, где бы они ни находились. Если же могилы забросить, не интересоваться ими, то упадок их ждет, будь они хоть у самой Кремлевской стены. Дело не в месте их нахождения, а в отношении к ним. Урна с прахом Маяковского стояла в лучшем в то время колумбарии страны — на Донском кладбище. И прийти в упадок уж никак не могла. И все равно Маяковского перенесли на Новодевичье.

Причина всех этих перезахоронений была, конечно, совсем иная — и, судя хотя бы по письму тов. Храпченко, заявлять о ней открыто власти почему-то избегали: это была какая-то удивительная политика собирания по всей Москве останков, имеющих с точки зрения коммунистических верхов положительную идейную или политическую ценность, и концентрация их в главном советском пантеоне — на Новодевичьем кладбище. Причем перезахоронения делались не только с кладбищ подлежащих ликвидации, но вообще отовсюду, кроме, может быть, Ваганьковского — традиционно второго по значению некрополя. И, разумеется, такие перезахоронения не могли быть в компетенции председателя комискусства. Распоряжения на этот счет, несомненно, исходили от какого-то не в пример более высокого начальства.

С. М. Третьяков

В некоторых источниках указано, что Сергей Михайлович Третьяков похоронен все-таки на Даниловском кладбище. Например, в энциклопедии «Москва». Но это не так. В архиве Третьяковской галереи хранится «Акт о перезахоронении останков П. М. Третьякова, В. Н. Третьяковой и С. М. Третьякова с Даниловского кладбища на кладбище Новодевичьего монастыря от 11. I. 1948 г.» Помимо акта и прочих бумаг в архиве есть и несколько фотографий. На одних запечатлен самый момент эксгумации: только что вынутые из земли останки Павла Михайловича и Сергея Михайловича уложены в новые гробы.

Другие фотографии сделаны уже на Новодевичьем кладбище: у края свежевырытой могилы, в окружении двух-трех десятков человек, стоят три гроба. Поэтому никаких сомнений в том, что Сергей Михайлович покоится где-то еще, кроме Новодевичьего, быть не может.

Но вот, что любопытно: в архиве соседнего Даниловского монастыря, среди карточек на погребенных в монастыре, есть и карточка Сергея Михайловича. Что же, выходит, Даниловский монастырский погост это уже третье кладбище, претендующее быть местом погребения Сергея Михайловича? Но, имея свидетельство А. Т. Саладина и зная содержание Акта перезахоронения 1948 года, версию с Даниловским монастырем можно уже совершенно не принимать во внимание. Зато эта карточка в монастырском архиве позволяет сделать другое небезынтересное заключение: поскольку Сергей Михайлович в монастыре погребен не был, а документы, тем не менее, на него там заведены, то, очевидно, Даниловское кладбище какое-то время состояло с одноименным монастырем в некой подчиненной связи, возможно, было своего рода «дочерним» погостом монастырского.

На Даниловском же кладбище сохранилась могила родителей знаменитых меценатов. Вернее, сохранился их памятник. Лежат ли под ним какие-то останки, и если лежат, то обоих ли родителей, точных сведений нет. Слева от главной дорожки, почти сразу за мемориалом погибших в Великой Отечественной, стоит широкий и крепкий обелиск с иконой Спаса в нише. На нем надпись золотом:

Михаил Захарович

Третьяков.

Московский купец

скончался 1850 г. Декабря 2 дня.

Жития его было 49 ле. 1 м. и 6 дней.

Александра Данииловна

Третьякова

родилась в 1812 году,

скончалась 7 февраля 1899 года.

Казалось бы, кому может прийти в голову потревожить кости старших Третьяковых? Перенесение на элитное кладбище основателей крупнейшей картинной галереи как-то еще понять можно. Их как редкостные дорогие экспонаты из захолустного музея передали в столичный музей. Но вот что еще придумали тогда почитатели династии Третьяковых. В архиве Третьяковки хранится т. н. «Гарантийное письмо», согласно которому Мытищенская скульптурная фабрика № 3 обязуется произвести «На Даниловском кладбище: а) Изъятие праха Третьякова П. М. и погребение его на Ново-Девичьем кладбище, б) Изъятие праха Третьякова М. З. и погребение в могилу вместо праха Третьякова П. М., в) Передвижка памятника Третьякова М. З. на место памятника Третьякова П. М.»

Кенотаф на месте прежнего захоронения Третьяковых

Досталось же Третьяковым! И старшим, и младшим. Кстати, в «Гарантийном письме» почему-то ни слова не говорится о матери основателей галереи — об Александре Данииловне. Отца, выходит, перезахоронили на место сына (если перезахоронили?), а мать нет? Если судьба останков самих меценатов более или менее ясна, то их родителям эта волюнтаристская рассортировка по местам на кладбищах сослужила недобрую службу, — покоятся ли несчастные старички теперь под своим «именным» надгробием? — наверно утверждать невозможно.

Многие годы участок, на котором стоит этот монумент, оставался в полном запустении: ограда прогнила и местами вообще разрушилась, сам памятник накренился, крест на нем был сбит. Лишь летом 2010 года третьяковский мемориал сделался подлинным украшением всего кладбища: памятник был выровнен и увенчан крестом, надписи на нем вызолочены, кроме того, в новой ограде появился кенотав — памятник погребенным здесь некогда П. М. Третьякову, С. М. Третьякову и В. Н. Третьяковой.

Довольно далеко от родительского монумента, в глубине Даниловского кладбища, находится еще одна могила Третьяковых. У самой апсиды Никольского храма — часовни стоит едва приметный памятник — низкая колонна розового гранита. Там похоронены братья и сестра Павла Михайловича и Сергея Михайловича, умершие почти одновременно в младенчестве в 1848 году от эпидемии скарлатины — Даниил, Николай, Михаил и Александра. Это единственная могила рода Третьяковых, на которую никто никогда не покушался — не откапывал останков, не передвигал памятника.

Есть на Даниловском кладбище еще одно захоронение, имеющее непосредственное отношение к братьям Третьяковым и к их галереи. Это могила известного художника, коллекционера, попечителя Третьяковской галереи и друга П. М. Третьякова — Ильи Семеновича Остроухова (1858–1929). Кроме того, что Остроухов прославился как талантливый живописец и реставратор, а он лично участвовал в работах по реставрации кремлевских соборов, других храмом, кроме этого, он собрал уникальную коллекцию живописи, скульптур, икон, церковной утвари. Среди авторов собранных им произведений были Федотов, Саврасов, Поленов, Серов, Левитан, Врубель, Репин, Дега, Ренуар, Мане, Матисс. Его коллекция была столь велика и имела столь важное художественное и просветительское значение, что Остроухов создал и открыл для свободного посещения музей в собственном доме в Трубниковском переулке. После революции музей был национализирован, а Остроухов назначен его пожизненным хранителем. Когда же он умер, музей упразднили, а собранные им произведения разошлись по другим фондам, в основном — в Третьяковскую галерею.

Могила Остроухова, находящаяся у юго-западного угла церкви, представляет собой просторную довольно-таки площадку, огороженную гранитным сплошным парапетом, в восточной части которой, «в ногах», стоит потрясающий, выполненный в древнерусском стиле, каменный крест с изображенным на нем распятым Спасителем. Право же, стоит побывать на Даниловском кладбище хотя бы только для того, чтобы увидеть этот крест. Увы, ухоженной могилу Остроухова назвать никак не возможно.

До революции на купеческо-крестьянском Даниловском кладбище почти не было захоронений ученого сословия, по нынешнему — интеллигенции. Самым значительным, а, может быть, и единственным, таким захоронением здесь была могила профессора Московского университета Петра Николаевича Кудрявцева (1816–1858) — одного из лидеров «западничества», крупного общественного деятеля, историка, товарища и преемника Т. Н. Грановского. Увы, могила этого крупнейшего для своего времени ученого не сохранилась.

На кладбище можно еще отыскать несколько могил лиц благородного звания: например, здесь похоронен директор коммерческих училищ действительный статский советник Александр Николаевич Глаголев (1851–1906). Впрочем, это не более чем чиновник, хотя и довольно высокопоставленный, но отнюдь не интеллектуал и мыслитель, как Кудрявцев. Зато могила Глаголева вполне сохранилась до нашего времени. Черный гранитный обелиск этого государственного служащего и сейчас в прекрасном состоянии стоит у северного фасада Свято-Духовской церкви. Или вот могила еще одного «статского генерала» в глубине кладбища: невысокая, можно сказать, не по-генеральски скромная, беломраморная «часовня». Надпись на ней: Доктор медицины Действительный Статский Советник Гавриил Михайлович Воздвиженский. Скончался 10 ноября 1896 г. на 63 году от рода. А впереди могилы доктора медицины стоит гигантский восьмиконечный крест, какие можно увидеть разве на старообрядческих кладбищах, с надписью: Профессор Московского университета протоиерей Александр Михайлович Иванцов-Платонов. Скончался 12 ноября 1894 года. На Даниловском был также похоронен известный пианист, преподаватель Московской консерватории, Николай Сергеевич Зверев (1832–1893), — среди его учеников были Скрябин, Рахманинов, Зилоти.

Некоторые старые памятники на кладбищах и особенно надписи на них могут вызвать недоумение. Но тем интереснее отыскивать ответы на возникающие вопросы. Например, неподалеку от немалого обелиска д.с.с. Глаголева, стоит гораздо больший черный обелиск — искусно выделанный в виде часовенки камень почти в два человеческих роста, на котором золотом написано, что… Здесь погребено тело Крестьянина Ярославской губернии Ростовского уезда села Поречья Александра Алексеевича Королькова, скончавшегося 10 декабря 1910 года. Жития его было 63 г. и 9 месяцев. В Супружестве жил 43 года. Не имея представления о дореволюционной российской системе сословий, невозможно понять, как это крестьянин удостоился такого величественного памятника. А дело в том, что до революции понятие «крестьянин» означало не профессию сельского жителя, как позже стало означать, а сословную принадлежность. Крестьянин не обязательно был лишь хлебопашцем. Он мог быть кузнецом, например, или еще каким-нибудь мастеровым и жить при этом в городе. Он мог быть ремесленником, заводчиком собственного малого или большого дела и даже эксплуататором. Например, известнейший в России книгоиздатель И. Д. Сытин, владелец нескольких типографий, на которых в 1913 году трудилось в общей сложности 1300 человек, и выпускавший четвертую часть всех отечественных книг, так и считался до самой революции крестьянином. То есть принадлежал к крестьянскому сословию по рождению.

К началу XX века уже не знатная родословная, а, прежде всего, величина состояния определяет положение человека. В 1912 году богатейший промышленник П. П. Рябушинский на банкете по случаю столетия текстильной фирмы Коноваловых подвел некоторым образом итог установившейся власти капитала. Между прочим, он тогда сказал: «Русскому купечеству пора занять место первенствующего русского сословия, пора с гордостью носить звание купца, не гоняясь за званием выродившегося русского дворянина». Разбогатевшие купцы и крестьяне к этому времени решительно во всем превзошли «благородных» — у них были богаче дома, шикарнее выезды, и, что самое удивительное, они зачастую были и более образованными, более просвещенными, потому что могли позволить себе, или своим детям, получить образование в лучших учебных заведениях Европы. Достаточно, например, вспомнить, что строитель и владелец железных дорог Савва Мамонтов учился пению у самых известных преподавателей Миланской консерватории.

Это «первенствующее место» занятое «третьим сословием» отчетливо заметно и на кладбищах: надгробия разбогатевших купцов и крестьян рубежа XIX–XX вв. не только дороже, как правило, дворянских надгробий, но нередко представляют собою и более высокохудожественные образцы. Потому что богатый крестьянин мог заказать памятник своему умершему родителю или склеп над его могилой у самого лучшего скульптора, у самого известного архитектора. Вот почему у крестьянина Королькова на Даниловском кладбище памятник больше и дороже, чем у покоящегося по соседству действительного статского советника.

В советское время на кладбище хоронили, конечно, уже без разбора социальной принадлежности покойного. И все-таки громких имен здесь как не было особенно прежде, так почти нет и теперь. Разве совсем единицы. На Даниловском кладбище в эти годы были похоронены: крупнейший языковед, член-корреспондент АН СССР Афанасий Матвеевич Селищев (1886–1942); историк, москвовед Михаил Иванович Александровский (1865–1943), автор «Указателя московских церквей» (М., 1915) и других работ; искусствовед и театральный критик Сергей Николаевич Дурылин (1877–1954), автор свыше 700 статей и монографий и воспоминаний «В своем углу», — кстати, сам он был купеческого рода, почему, может быть, и оказался на этом кладбище; Федор Николаевич Михальский (1896–1968), заместитель директора МХАТ по административно-хозяйственной части, впоследствии директор музея Художественного театра, — в «Театральном романе» Михаил Булгаков изобразил его в образе «заведующего внутренним порядком» Филиппа Филипповича Тулумбасова: «Большей популярности, чем у Тулумбасова, — рассказывает М. А. Булгаков, — не было ни у кого в Москве и, вероятно, никогда не будет», — Филипп Филиппович заведовал распределением театральных билетов.

Немного не доходя воинского мемориала, с левой стороны площади, у края, стоит довольно высокий черный четырехгранный обелиск с большим белым мячом на вершине и с короткой надписью: Воронин Валерий Иванович. 1939–1984. Заслуженный мастер спорта СССР. Этот памятник был установлен летом 2003-го. Прежде на могиле этого выдающегося спортсмена стояла мраморная белая плита, и тоже с футбольным мячом, вырезанным в виде барельефа в нижней части.

Монумент на могиле В. И. Воронина

Сейчас уже мало кто помнит этого знаменитого футболиста шестидесятых с внешностью голливудской звезды. Во всяком случае, у могилы его редко когда кто-нибудь остановится. К новому, величественному памятнику, правда, теперь подходят чаще. Но похороны его в восемьдесят четвертом были, пожалуй, самыми многолюдными на Даниловском кладбище: чуть ли не весь ЗИЛ пришел тогда проститься с одним из лучших игроков «Торпедо» и всей страны. Вообще Воронин — это тот тип советского гениального спортсмена — любимца миллионов, — не вполне реализовавшегося и плохо кончившего именно потому, что он был советским спортсменом. Будь он германским или бразильским футболистом, судьба его, несомненно, сложилась бы совсем по-другому.

Однажды, после какого-то зарубежного матча к Воронину и другим игрокам сборной подошел президент одного очень именитого европейского клуба с кипой контрактов в руках и предложил им собственноручно вписать любую сумму, за которую они согласны выступать за его клуб. Наши игроки не были изменниками родины, а именно так у нас квалифицировался возможный их положительный ответ на провокационное предложение западного импресарио, и они гордо и вежливо отказались. Советские футболисты не продаются! Они честно играют за зарплату на ЗИЛе или еще где-то. Какова же была «стоимость» Воронина, можно судить хотя бы по тому, что его, одного из немногих наших футболистов, приглашали играть за сборную мира. То есть он был удостоен высшей мировой оценки.

А закончилась его спортивная карьера, да и сама жизнь, как это иногда бывает с великими спортсменами, совершенным крахом: простившись со спортом, он скоро обнаружил, что в нем больше ровно никто не нуждается, из великого он превратился в обыкновенного, и завершился этот кризис тем, что Воронин сделался для всех почти своих почитателей, прежде приходивших «на него» на стадионы, компаньоном, с которым интересно и лестно этак непринужденно собраться втроем и помянуть минувшие дни. Говорят, в последние годы Воронина нередко можно было увидеть просто-таки в беспамятстве лежащим где-нибудь в укромных местах на родном «Торпедо» или вблизи стадиона. Понятно, даже заслуженный мастер не сможет долго вынести такого изнурительного существования.

На годовины, кажется, кто-то повесил на ограду его могилы бумажку со стихами, в которых, очевидно, чувствуются протестные, «антитоталитарные» мотивы совершенно в духе начавшейся «гласности», и в которых, в общем-то, верно изображена судьба великого футболиста:

Москва тесна, в стране простора нет,

И в сборной мира мест такая малость.

Воронин вне игры в сорок пять лет.

Могила с краю — все, что Вам досталась.

Валерий Воронин, добавим, коренной москвич. Он родился у Крестьянской заставы. Закончил 10-ю школу на Ленинском проспекте.

Но если на Даниловском кладбище почти нет знаменитостей светских, известных мирян, почему предприимчивые эксплуататоры отеческих гробов не повезут сюда экскурсии, как ежедневно они привозят автобусами всяких гостей столицы на Ваганьково, то для людей верующих, воцерковленных, Даниловское кладбище, возможно, является одним из главных мест паломничества: столько здесь, по мнению православного человека, находится захоронений, достойных почитания.

Кажется, самой посещаемой не только на Даниловском кладбище, а во всей Москве в последние годы XX века стала скромная могилка Матрены Дмитриевны Никоновой (1885–1952) — Блаженной старицы Матроны, названной в свое время Иоанном Кронштадтским «восьмым столпом России» и причисленной недавно к лику святых. Всякий день, и особенно по праздникам, у могилы собирались десятки, сотни паломников, чтобы попечаловаться матушке, попросить ее заступничества и взять с могилки горсть песка, имеющего, по свидетельству многих, чудодейственные свойства. Вообще же свидетельств о чудесах, случившихся по молитвам к м. Матроне, в том числе и прямо у могилы, собрано уже несколько книг!

Прощание с матушкой Матроной

Много лет за могилой м. Матроны ухаживала Антонина Борисовна Малахова. Она чуть ли не жила здесь, при могиле. Паломники шли непрерывно, и она оставалась на кладбище иногда даже на ночь, чтобы объяснять людям, как надо подходить к матушке, как вести себя у могилы и т. д. И вот, например, о каких случаях рассказывает Антонина Борисовна. Однажды на Пасху, — это было в 1989 году, — пришли на могилку к м. Матроне две «порченые», по выражению А. Б. Малаховой. Одной лет сорок, другой — тридцать. Первая из них вдруг начала на все кладбище кричать: «Ух ты, Матрона! Молишься за всех, Матрона!» Антонина тогда посоветовала ей приложиться головой к самой могиле. А та, вроде бы и не против, да не может никак, будто мешает ей что-то. «Клади, клади, голову-то! — говорит Антонина, — не бойся, нагибайся и клади!» Наконец, несчастная кликуша как-то заставила себя припасть головой к холмику, но тут с ней вышел натуральный припадок, — она забилась, задергалась. Но когда поднялась, ей как будто полегчало. Антонина дальше ее учит: «Возьми с могилки три красных яйца». Та протягивает к яйцам руку, а взять их не может, — не слушается рука. А вторая «порченая» — ее подруга — кричит: «Не бери яиц! не бери!» И вдруг хватает песок с могилы — и прямо к себе в рот. Проглотила и сразу успокоилась. Они обе взяли по нескольку яиц. И смиренно ушли. Больше, правда, Антонина их никогда не видела.

В другой раз пришла на могилку одна женщина. Спокойно помолилась, набрала песочку. Все вроде честь по чести. Но, выходя из Матрониной оградки, она тщательно затворила калитку. Хотя, когда она входила, калитка была настежь открыта. Едва она отошла на несколько шагов, у нее с руки почему-то отстегнулись и упали на землю часы. Она остановилась их поднять и видит: калитка вдруг сама собою со скрипом отворяется. Когда она рассказала об этом Антонине, та объяснила ей, что калитка в ограду к м. Матроне закрыта никогда не бывает. Потому что м. Матрона ждет всех, и доступ к ней должен быть всегда открыт.

Рассказывают, что в конце 1930-х м. Матрона пророчествовала о грядущей большой войне: «…Война накануне, много людей погибнет, но наш русский народ победит». Говорят даже, будто сам Сталин в роковые для России дни, когда Москва была в осаде, приезжал к м. Матроне и спрашивал у нее: что ждет столицу и всю страну? Матрона, якобы, тогда предсказала ему неминуемую победу и советовала не уезжать в тыл, а оставаться в Кремле. Она также посоветовала Сталину обнести кругом Москвы чудотворную икону, и тогда самые врата ада не одолеют русскую столицу. Кроме того, м. Матрона просила вождя не только прекратить гонения на церковь, но и взять ее под свое высокое покровительство. Было ли все именно так или это лишь молва людская, доподлинно не известно. Но факт, что Сталин вскоре действительно стал оказывать покровительство церкви и даже распорядился учредить заново патриархию. Третья русская патриархия, учрежденная И. В. Сталиным, благополучно существует и по сей день.

Жила м. Матрона в Москве во многих местах: на Арбате, в Вишняковском переулке, у Никитских ворот, на Николо-Ямской (Ульяновской) улице, в Царицыне, последнее время в пригороде — в Сходне. Но у нее никогда не было своей квартиры. Она всегда квартировала у кого-то, у каких-то своих почитателей и доброжелателей. Умерла м. Матрона в Сходне 2 мая 1952 года. Отпевали ее в церкви Ризоположения на Донской улице, неподалеку от Даниловского кладбища.

Икона «Блаженная Матрона Московская благословляет вождя». Церковь Св. Равноапостольной Ольги в Стрельне под Санкт-Петербургом

В 1998 году честные мощи новопрославленной святой были обретены, или, говоря светским языком, эксгумированы, и перенесены в Покровский монастырь, где и находятся теперь. Но к месту прежнего ее погребения на Даниловском кладбище так и идут паломники и неизменно уносят отсюда с собой горсть песка. Там постоянно горят свечи и постоянно слышна молитва. Вот уж поистине, свято место.

У могилы старца Аристоклия

Могила м. Матроны отнюдь не единственное на кладбище захоронение, почитаемое православными верующими. Даниловское кладбище по числу таких захоронений рекордсмен — их здесь семнадцать! Особенно много паломников бывает на могилах афонского иеросхимонаха Аристоклия, скончавшегося в 1918 году, и его ученика старца иеромонаха Исайи, скончавшегося в 1958 году. Есть свидетельства и об их чудесном заступничестве за своих молитвенников. В 2004 году иеросхимо-нах Аристоклий был канонизирован, и мощи его обретены. По слухам, рано или поздно должны быть прославлены и некоторые другие даниловские угодники.

Как рассказывают работники кладбища, они заметили удивительную примету «святости» этих почитаемых могил: там обычно сидит кругом много птиц, как правило, голубей, причем они совершенно не боятся людей, — клюют корм с ладони, садятся паломникам на руку, на плечо и т. п. Такое наступает чудесное единение человека и природы, как это происходило в затворе у Серафима Саровского, к которому приходили и ластились лесные звери, в том числе медведи.

На кладбище было похоронено много московских и подмосковных священников. Вот только некоторые надписи на крестах и памятниках на могилах духовенства:

На сем месте погребено тело раба Божия

Московского Чудова монастыря игумена Герасима.

На сем месте погребена раба Божия

Московского Страстного монастыря игумения Магдалина.

Игуменья Вера Победимская. Настоятельница

Московского Ново-Девичьего монастыря. Ск. 3.02.1949 г.

Ректор Московской духовной Академии и семинарии.

Настоятель московской Николо-Кузнецкой церкви протоиерей

Александр Павлович Смирнов

род. 29 августа 1888 года, сконч. 19 сентября 1950 года.

Схиархимандрит Московского Покровского монастыря

Филипп (Иона) родился 1863 г. — скончался 6 августа 1950 г.

Всех могил лиц духовного звания вокруг Свято-Духовской церкви насчитается не один десяток.

Похоронены тут и архиереи:

Архиепископ Иннокентий (Ястребов).

Настоятель Донского монастыря скончался 29.V.1928 г.

Епископ Вязниковский Николай ум. в 1928 г.

Владыка Питирим (Нечаев)

Совсем рядом с могилой иеросхимонаха Аристоклия, за Никольских храмом-часовней, в 2003 году был похоронен популярнейший среди москвичей архиерей — митрополит Питирим. Мирское имя владыки — Константин Владимирович Нечаев. Он родился в городе Козлове в 1926-м. Но в Москву попал еще в детстве. Учился в Московском институте инженеров транспорта — известном МИИТе. Но будучи еще студентом стал иподьяконом в Богоявленском соборе. Тогда же его призрел святейший патриарх Алексий Первый. Он лично рукоположил Константина Нечаева поочередно — в дьяконы, в иереи, возвел в сан архимандрита, назначил редактором «Журнала Московской Патриархии» и председателем Издательского отдела Московской патриархии. Одновременно Питирим закончил Московскую духовную семинарию и духовную академию. Наконец, в 1963 году патриарх хиротонисал его в епископы, затем возвел и в архиепископы. А уже при следующем патриархе — Пимене — Питириму был пожаловал сан митрополита Волоколамского и Юрьевского.

Особенно прославился владыка Питирим своей редакторской и издательской деятельностью. Начало служения Питирима выпало на тяжелый для церкви период, когда на смену сталинскому либерализму пришла хрущевская реакция. Новая верховная власть декларировала возврат к «ленинским нормам» в жизни государства и общества, поэтому гонения на церковь в целом, и в частности на детище И. В. Сталина — Московскую патриархию, обрушились с невиданной силой. В этих условиях издавать еще какую-то церковную и богословскую литературу было равнозначно подвигу. Питириму же в это время не только удалось сохранить журнал, но еще и увеличить его тираж. Кроме того, Издательский отдел выпустил полное собрание богослужебных Миней, восьмитомную «Настольную книгу священнослужителя» и много другой литературы.

Во время так называемой «перестройки», в 1989 году, Питирим был избран народным депутатом СССР. Он тогда много выступал в печати и на телевидении. В эпоху «гласности» появилось много недоступных прежде сведений, в том числе и из жизни церкви. Так в одном из своих выступлений владыка Питирим рассказал о том, почему с 1943 года святейший патриарх стал титуловаться — Московский и всея Руси, в то время как, например, патриарх Тихон титуловался Московским и всея России. Дело в том, что после 1922 года, по большевистскому произволу, новой Россией — РСФСР — стала называться лишь часть прежней России. Исконные русские земли — по Днепру, в Причерноморье — были волюнтаристски вычленены из России, получили собственные официальные названия и на равных с РСФСР образовали Советский Союз. После этого именоваться патриархом «всея России» означало бы признавать за собой главенство над православной паствой и клиром лишь в пределах РСФСР. Владыка Питирим говорит: «…Мы тогда, согласуясь с логикой, приняли как принцип, что Русь — это понятие не географическое и не этническое, а культурное». То есть весь православный народ, проживающий в границах дореволюционной России — это Русь и есть. И православный молдаванин — Русь, и чухонец — Русь, и чуваш, и тунгус, и осетин. Рассказать о таком хитроумном ответе церкви на политику советского государства до «перестройки» было совершенно невозможно.

Когда, в 1990 году, умер патриарх Пимен, вся православная Москва с надеждой ожидала решения собора: не будет ли новым патриархом избран любимый Питирим? Но этого не произошло. Единственное, в самом конце жизненного пути судьба преподнесла ему чудесное мгновение, — в последний в своей жизни праздник Светлого Христова Воскресения владыка Питирим возглавлял главное пасхальное богослужение в храме Христа в Москве, которое обычно служит сам Святейший патриарх. Алексию Второму в те дни нездоровилось, и он благословил служить Пасху вместо себя старейшего и авторитетнейшего архиерея. А всего полгода спустя он же — Алексий Второй — разослал по епархиям такую телеграмму: «Всем Преосвященным. Со скорбью извещаю о кончине одного их старейших архипастырей Русской Православной Церкви митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима, последовавший после тяжелой болезни 4 ноября. Призываю к молитве о новопреставленном собрате и сослужителе. Алексий, Патриарх Московский и всея Руси».

Прощание с телом митрополита Питирима проходило в храме, где он служил многое годы — Воскресения Словущего на Успенском вражке (в Брюсовом переулке). Тысячи верующих со всей московской епархии прошли за два дня мимо его гроба. А отпевали владыку в том самом соборе, где он был когда-то рукоположен в иподьяконы и где, в сущности, начался его жизненный путь, — в Богоявленском. Возглавлял службу патриарх Алексий Второй.

Владыка Питирим завещал похоронить его на Даниловском кладбище: там находились могилы его родителей — протоиерея Владимира и матушки Ольги. На черном строгом обелиске надпись:

Высокопреосвещеннейший

Питирим

(Начаев)

Митрополит

Волоколамский и Юрьевский

08.01.1026–04.11.2003.

В последние годы Даниловское кладбище стало заметно меняться. И при этом оно все больше теряет свою характерную очаровательную «провинциальность», становится все более «цивилизованным», более «столичным». А неизвестно, что еще лучше: вычурные строгость и порядок, как на Новодевичьем, или приятная, традиционная русская запущенность, как на сельских погостах. Это уж кому как больше нравится. Впрочем, на Даниловском есть и вполне «европейские» участки с грандиозными памятники каким-то безвестным людям — «новым крестьянам», а есть и традиционные русские уголки, где можно непринужденно посидеть в бурьяне, помянуть близких, просто поговорить о том о сем…