Характеристики

Характеристики

Тэмуджин Чингисхан — центральная фигура сочинения; однако сделать заключение о его личности, характере, способностях чрезвычайно трудно. Отношение автора к герою на всём протяжении повествования не меняется, оставаясь двойственным.

Первая ипостась: Тэмуджин — человек злой, трусливый, вздорный, мстительный, вероломный.

Вторая ипостась: Чингисхан — государь дальновидный, сдержанный, справедливый, щедрый.

В самом деле, Тэмуджин как личность с первого момента кажется антипатичным. Его отец говорит его будущему тестю: «Страсть боится собак мой малыш» (66): болезненная нервность ребёнка автором подаётся как трусость, т.е. самый постыдный порок военного общества.

Когда Чарха рассказывает ему об уходе улуса, Тэмуджин плачет (73). Вполне человечная черта; деталь, которую можно было бы опустить, говоря о миродержце.

Во время набегов тайджиутов и меркитов Тэмуджин не принимает участия в организации отпора, и Бортэ, молодая, любимая жена, достаётся в добычу врагам только вследствие панического настроения мужа, так как её лошадь приспособили под заводную (эгоизм) (99). Молитва его на горе Бурхан не может считаться проявлением благородства как по содержанию, так и по стилю ни с какой точки зрения.

Тэмуджин говорит: «…я, в бегстве ища спасения своему грузному телу, верхом на неуклюжем коне… взобрался на гору Бурхан. Бурхан-халдуном изблевана жизнь моя, подобная жизни вши. Жался одну лишь жизнь свою, на одном-единственном коне, бредя лосиными бродами, городя шалаши из ветвей, взобрался я на Халдун. Бурхан-халдуном защищена, как щитом, жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал» (103).

Действительно, опасность была велика, но Хасар, Бельгутей, Боорчу, Джельмэ подвергались тому же риску и всё-таки держались мужественно. Однако, выпячивая трусость Тэмуджина, автор незаметно для себя проговаривается, что как тайджиуты, так и меркиты ловили только Тэмуджина. Надо думать, что автор опустил описание качеств, более неприятных врагу, чем трусость.

Изобразив Тэмуджина трусом, автор не останавливается на этом. Он приписывает ему порок не менее позорный в условиях XII в. — непочтение к родителям и нелюбовь к родным.

Тэмуджин из-за детской пустячной ссоры убивает своего брата Бектера, зайдя сзади, когда Бектер даже не собирался сопротивляться. Отношение автора сказывается в словах матери Тэмуджина, гневно сравнивающей своего сына со свирепыми зверями и демоном (76–78).

Автор вложил свои чувства в слова императрицы-матери, причём несомненно, что эти слова не могла сказать Оэлун, так как в перечислении животных назван верблюд. Известно, что в XII в. монголы верблюдами почти не пользовались, а получили их в большом количестве после тангутского похода, в виде дани. Поскольку литературная ассоциация всегда должна быть связана с предметами, знакомыми читателю, эта деталь показывает, что монолог был сочинён не в XII, а в XIII в.

Дальше: когда шаман Теб-Тенгри наклеветал на Хасара, Чингисхан немедленно арестовывает последнего и подвергает унизительному допросу, который был прекращён только благодаря вмешательству матери. Однако, внешне уступив ей, Тэмуджин не перестаёт обижать Хасара, чем ускоряет смерть своей матери (244).

В гнусном убийстве Теб-Тенгри автор не упрекает Чингиса, но подчёркивает небрежение к брату, Отчигину (245, 246); наконец, дядя его Даритай обязан жизнью, а дети Джучи, Чагатай и Угедей прощением только общественному мнению, т.е. заступничеству нойонов, с которыми хан не смел не считаться.

Подозрительность и злоба отмечены также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная попал на пытку и чуть было не лишился жизни из-за необоснованного и несправедливого подозрения в прелюбодеянии с ханшей (197).

Злоба и мстительность Чингиса специально отмечены автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю (130–132), а последующая расправа с Бури-Боко, единственным подлинным богатырём, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо (140).

Даже женщины — ханши — чувствуют, согласно «Тайной истории», отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлог уступить своё место и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своём женихе, нищем изгнаннике (155, 156), которого Чингис, опознав, казнит без всякого повода или обвинения.

Всё это могло быть в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные события им опущены.

В отношении военных действий Тэмуджин, по «Тайной истории», не проявляет талантов. Контрнабег на меркитов дело рук Джамухи и Ванхана (113), битва при Далан-балчжутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кераитов осуществил Чаурхан: диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби (193), а провели её Джэбэ, Хубилай, Джельмэ и Субэтэй.

Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать из ничего мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.

Прежде всего автор — патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травля меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кераитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает всё то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис выступает с наилучшей стороны: благодарный к Джельмэ и Сорган-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Законодательные его мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград офицерскому составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих генералов и сообразует решения с их мнением (260). Однако нетрудно заметить, что симпатии автора принадлежат скорее благодетельствуемым офицерам, чем их благодетелю. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон (195).

Воззрения автора на Чингисхана, героя и вождя, вполне выражены словами: «Итак, он поставил нойонами-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство» (224). Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причём он не ленится повторить описание заслуги. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены «четыре пса»: Джэбэ с Хубилаем да Джельмэ с Субэтэем; на втором — ударные полки Уруд и Манхуд, а хан и его братья — на третьем, причём автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нём хороший панцирь.

Любимый герой автора — Субэтэй-баатур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэтэю: «Если бы к небу поднялись бежавшие меркитские княжичи, то разве ты, Субэтэй, не настиг бы их, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субэтэй, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субэтэй, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их» (199). Другие нойоны тоже упоминаются автором, но в не столь восторженном тоне и в общих перечислениях награждённых, тогда как Субэтэй упомянут ещё как победитель русских (277). Вообще к боевым офицерам автор явно неравнодушен, и даже в числе четырёх преступлений Угедея поставлено тайное убийство Дохолху, простого офицера (чербия), но «который всегда шёл впереди всех перед очами своего государя» (281).

Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это ещё не всё.

Автор подчёркивает верность «природному государю» как положительное качество, безотносительно вреду или пользе, которую оно приносит делу хана.

Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшего Сангума, бросившего своего господина в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-баатура за верность его врагам, но их «природным государям». Тут по существу проповедь солдатской верности знамени и вождю, возведённая в религиозно-этический принцип, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология автора даёт ретроспективное искажение описываемых событий. Но нам пока важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана, в глазах автора, с последовательным служением собственному войску, а отрицательная — с его личными качествами.

Эта трактовка события в смысле достоверности сомнительна. Надо полагать, что дело обстояло не совсем так, как рисует нам автор «Тайной истории», тем более что он сам дважды проговаривается.

В первый раз, когда Сорган-Шира и его семья спасают Тэмуджина от тайджиутов, они подчиняются только обаянию его личности, и второй раз Боорчу бросает отцовское хозяйство и идёт за незнакомым ему человеком по той же причине.

Автор написал эти этюды, желая восхвалить Боорчу и Сорган-Ширу, но тем самым он, незаметно для себя, бросил тень на свою концепцию, создание которой я отношу за счёт уже неоднократно отмеченной тенденциозности «Тайной истории».

Для полноты картины следует рассмотреть характеристики врагов Чингисхана: Ванхана и Джамухи, его детей: Джучи, Чагатая и Угедея и фактического преемника его власти, полномочного министра Елюй Чуцая. Нас ждут не меньшие сюрпризы.

С Ванханом дело обстоит просто. Автор его явно недолюбливает, но, по-видимому, тут примешивается личная заинтересованность. Когда Ванхан разбил меркитов, то «из этой добычи он не дал Чингисхану ничего» (157). Очевидно, сам автор рассчитывал на долю меркитской добычи и обижен, что ему ничего не досталось. Чтобы очернить злосчастного кераитского царька, автор собрал сплетни, в которых обычно не бывает недостатка, и повторил их дважды: в особом абзаце (152) и в послании Чингиса к вождям враждебной коалиции (177). Однако если собрать все упоминания о Ванхане, то он представляется старичком, вялым, недалёким и добродушным. Собольей шубы оказалось достаточно, чтобы купить его благосклонность и рассчитаться за неё, предприняв нелёгкий поход для освобождения Бортэ. На резкие упрёки Джамухи в опоздании он отвечает в примирительном тоне. Так же спокойно относится он к выбору Тэмуджина ханом, радуясь за симпатичного человека. На происки Джамухи он возражал разумно и спокойно, но склонность к компромиссам заставила его поддаться влиянию окружения и вызвала его гибель.

В общем, даже по мнению автора, он заслуживает не порицания, а сожаления. Но на самом деле Ванхан был убийцей своих дядей, тираном и предателем. Можно ли верить источнику?

Личность Джамухи — наибольшая загадка источника. Впервые он появляется, когда нужно освободить Бортэ из меркитской неволи, но мы знаем, что дружба Тэмуджина и Джамухи началась значительно раньше (116). Джамуха с готовностью откликается на просьбу о помощи. Автор с воодушевлением рисует нам образ рыцаря, верного в дружбе, умного, так как в его речи содержится вся диспозиция похода, от составления которой отказался Ванхан, воинственного и опытного. Описание вооружения Джамухи чрезвычайно подробно. Благородство отмечено специально: опоздавшему к месту встречи Ванхану Джамуха гордо заявляет: «И в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания!» Разве отличается чем от клятвы монгольское «да» (108)?

Успех похода, согласно «Тайной истории», был определён точным исполнением диспозиции Джамухи, что повторено автором ниже, в благодарственном слове Тэмуджина (113).

Ссора Джамухи и Тэмуджина — вопрос, до сих пор детально не разобранный. Исследователи вопроса придавали решающее значение загадке, которую Джамуха задал Тэмуджину о выборе места для кочевья, и в этом они шли по пути, на который их подтолкнул автор «Тайной истории». Несомненно, что в загадке содержались элементы политических программ, так же как и в реплике Бортэ, но не в том виде, как это на самом деле произошло, а в ретроспективном взгляде из 1240 г. на 1182 г. Почему-то никем не замечено, что участники событий, Джамуха и Тэмуджин, давали совершенно иные объяснения. Джамуха называет виновниками разрыва определённых людей — монгольских вельмож Алтана и Хучара (127) и повторяет эту версию перед гибелью, утверждая, что «подстрекнули нас противники, науськали двоедушные, и мы навсегда разошлись» (201). Тэмуджин же считает, что виновник ссоры сам Джамуха, возненавидевший его из зависти (179). Итак, мы видим, что автор «Тайной истории» опять проговорился, но всё же таланта его хватало на то, чтобы внушить читателю версию, выгодную для его политической тенденции, смысл которой заключается в прославлении Джамухи, так как он «мыслью стремился дальше анды» (201). Это утверждение необходимо автору. Для чего — мы увидим в дальнейшем.

Образ Джамухи строится автором на обратном принципе, нежели образ Тэмуджина, причём литературный параллелизм выдержан необычайно чётко.

Всё, что касается личности Джамухи, автором расценивается необычайно высоко, причём это мнение автор вкладывает в уста Тэмуджина как основание для прощения Джамухи. Но о политической программе Джамухи автор говорит весьма глухо, намёками и полунамёками. Он безапелляционно заявляет, что «Джамуха разграбил его же возводивший в ханы народ» (144), забывая, что даже после этого большая часть монголов шла за Джамухой, а не за Чингисом.

Очевидно, автор пытается дискредитировать мероприятия Джамухи, которые как будто были вполне понятны, так как организованная конфедерация распадалась и воины дезертировали. Интриги, проводимые Джамухой в кераитской ставке, автор осуждает, но устами кераитских Ванхана и Гурин-баатура, т.е. врагов. Очевидно, что в 1240 г. Джамуха продолжал оставаться фигурой одиозной для некоторых кругов монгольской правящей верхушки, и поэтому автор сугубо осторожен; он не хочет слишком чернить Джамуху, но боится его обелить.

Отношение автора к сыновьям Чингисхана скептическое, чтобы не сказать больше. Джучи он не любит и охотно передаёт сплетню о его незаконном происхождении. В Чагатае он отмечает только свирепость, а вялый и безликий Угедей изображён пьяницей, бабником и жадюгой, огораживающим свои охотничьи угодья, дабы звери не убежали в уделы его братьев. Но Угедей и в действительности был личностью слабой, а все дела при нём вершил Елюй Чуцай. Что же автор пишет про Елюя Чуцая? Ни одного слова! Это так же странно, как если бы историк Людовика XIII забыл упомянуть Ришелье.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.