Глава третья. Мощи и мечи Жанны д’Арк

Глава третья. Мощи и мечи Жанны д’Арк

В 1867 году на чердаке одной из парижских аптек было обнаружено несколько банок с костями. Надписи на сосудах гласили: «Останки, найденные на месте казни Жанны д’Арк, Орлеанской Девы». Да, да! Той самой Орлеанской Девы, которая во время Столетней войны стала во главе французского войска, одержала несколько важных побед, короновала дофина Карла VII, но была захвачена в плен предателями-бургундцами и сожжена англичанами на костре в Руане 30 мая 1431 года. Во всяком случае, именно так гласит официальная версия жизни и смерти этой самой знаменитой французской героини.

Согласно преданию, останки нашли на месте сожжения Жанны, обвиненной в ереси и колдовстве. До недавнего времени существовала версия, что их подобрал некий почитатель Жанны д’Арк на месте ее казни. Позже Жанна была реабилитирована, а в 1920 году Католическая церковь причислила ее к лику святых.

Найденные останки состояли из выглядевшего обожженным человеческого ребра, кусков почерневшей древесины, пятнадцатисантиметрового обрывка материи и кошачьей бедренной кости. Последнее не должно вызывать вопросы: в Средневековье в Европе было принято бросать черную кошку в костер, на котором сжигали объявленную ведьмой жертву.

В том же 1867 году останки были переданы архиепископу Турскому. Церковь признала их истинными, а следовательно — священными. В 1909 году ученые подтвердили, что останки «с большой степенью вероятности» принадлежат Жанне, и до недавнего времени они хранились в музее Жанны д’Арк в Шинонском замке.

* * *

Католическая церковь только в 2006 году дала согласие на научное исследование останков.

Работа была поручена медикам университетской больницы имени Раймона Пуанкаре в парижском пригороде Гарш. Руководителем проекта стал Филипп Шарлье, судебный эксперт, увлекающийся разгадыванием различных исторических загадок.

— У Жанны д’Арк не было детей, поэтому сравнение ее ДНК с кем-то из родственников невозможно, — сразу отметил Филипп Шарлье. — Но если мы сможем доказать, что кости принадлежат девятнадцатилетней девушке, которая была сожжена на костре, то можно сказать, что мы выиграли джек-пот.

Таким образом, сразу же было оговорено, что ученые не смогут точно сказать: «Да, это Жанна».

Группа, составленная из восемнадцати ученых, работала в течение шести месяцев. При этом некоторые специалисты уже давно говорили о подложности мощей Жанны. Основной довод сторонников этой версии звучал так: «Останки не были сожжены; похоже, они были забальзамированы». Результаты исследований группы Филиппа Шарлье, обнаружившей в останках некоторые аномалии, несовместимые с фактом кремации человеческого тела, лишь подтвердили эту гипотезу.

Ученые использовали многочисленные методы научного анализа, включая спектрометрию, электронную микроскопию и исследование пыльцы.

По словам Филиппа Шарлье, опыты показали, что кости относятся к периоду между VI и III веком до н. э. Радиоуглеродный анализ также доказал неподлинность мощей. Его результаты полностью подтвердили наличие продуктов бальзамирования. Кроме того, оказалось, что реликвии можно датировать периодом между 700 и 230 годом до н. э., что достаточно далеко от XV века…

Спектрометрическая картина костей оказалась аналогична той, что свойственна останкам древних мумий. Кошачья кость была датирована тем же отрезком времени и тоже мумифицирована. Ученые также обнаружили в останках сосновую пыльцу, скорее всего содержавшуюся в смоле, использованной древними египтянами при бальзамировании мумий. При этом в Нормандии в XV веке сосны не росли…

Анализ под микроскопом показал, что материя, которой были обмотаны мощи, была выполнена из египетского льна. Эта ткань ничуть не обгорела.

— Я бы никогда не подумал, что это может быть мумия, — заявил Филипп Шарлье, пораженный результатами собственных исследований. — Некоторые частицы были проверены с помощью масс-спектрометра, инфракрасного спектрометра и оптического спектрометра. Они подтверждают, что черноватое вещество, обволакивающее кости, не является продуктом горения. Кости пропитаны бальзамирующим составом, содержащим смолы, продукты растительного и минерального происхождения. В процессе работы я постоянно сталкиваюсь с обгоревшими человеческими останками. Эти не имеют с ними ничего общего.

* * *

К исследованию были также привлечены два ведущих эксперта-парфюмера из компаний «Guerlain» и «Jean Patou» — Сильвен Делакурт и Жан-Мишель Дюрье. Благодаря своему исключительному обонянию они должны были «идентифицировать запахи, исходящие от мумии, определить, из каких растений мог быть изготовлен бальзам, и придать определенное направление нашим исследованиям».

Экспертов попросили понюхать реликвии наряду с другими образцами костей и волос, не называя их происхождения. В результате оба они различили два специфических запаха в емкости с так называемыми «останками Жанны д’Арк»: запах «обгоревшей штукатурки» (гипса) и ванили. Запах штукатурки мог свидетельствовать и в пользу подлинности останков, так как в письменных свидетельствах содержится информация о том, что жертв помещали на высокие гипсовые постаменты, чтобы их было видно издалека. Но запах ванили был явно несовместим с представлением о кремации, так как он выделяется при разложении и гниении тканей, то есть при процессах, которые не могут идти после сожжения.

* * *

Анализ черного налета на ребре и кошачьей кости показал, что он образовался не в результате огня, а в процессе бальзамирования с применением древесной смолы, битума и других химических веществ.

Но, казалось бы, при чем тут египетская мумия? А все дело в том, что начиная со Средних веков в Европу в изобилии стали ввозить мумифицированные останки, которые аптекари использовали для изготовления лекарств.

Филипп Шарлье разъяснил, что в Средневековье и даже несколько позже растертые в порошок мумифицированные останки использовались в качестве медицинских препаратов «для лечения болезней живота, продолжительных болей и заболеваний крови».

По мнению ученого, фальшивка — это дело рук какого-то аптекаря XIX века, который выдал куски египетской мумии за священную реликвию. Для чего ему это понадобилось? Это пока остается загадкой. Скорее всего, он сделал это не ради денег, а «из религиозных соображений».

— Возможно, это понадобилось для того, чтобы ускорить процедуру канонизации Жанны, — полагает Филипп Шарлье.

* * *

А была ли вообще сожжена Жанна д’Арк? На эту тему существует несколько версий.

Согласно канонической версии, Жанна была казнена 30 мая 1431 года на площади Старого рынка в Руане. Однако, как пишет историк Жак Хеерс, «уже в день казни в Руане в народе поползли слухи, что Жанна не погибла в огне». То есть на костре якобы была сожжена не сама Жанна, а некая совершенно другая женщина.

Кто была эта страдалица? Может быть, двойник-доброволец, прекрасно отдававший себе отчет в том, что умрет мученической смертью под чужим именем в обмен на прямой путь в рай? А может быть, просто никак не связанная с Жанной несчастная женщина, обвиненная в каком-либо преступлении, которая и так встретила бы смерть на костре?

Это останется тайной. Изложим лишь некоторые из доводов тех, кто не верит в сожжение Жанны, а убежден в том, что вместо нее на костер взошла другая женщина. Таковых, кстати, немало. В частности, авторитетный историк Ален Деко пишет:

«В тот день в Руане сожгли женщину. Однако нет никаких доказательств того, что этой женщиной была Жанна».

А вот мнение историка Робера Амбелена:

«Легенда о Жанне д’Арк — одна из величайших фальсификаций во французской истории; возможно — самая крупная ложь такого рода».

Об этом говорят многие факты.

Прежде всего всех поразило, что Жанна была послана на костер с удивительной поспешностью, пренебрегая строгими правилами процедуры, обычно принятой на процессах инквизиции, не испрашивая решения светского суда. На это серьезное нарушение позднее указывал представитель руанского бальи (главы судебно-административного округа) некий Лоран Гедон. Это был человек, весьма авторитетный в процедурных вопросах, и он отмечал:

«Приговор был вынесен, как если бы Жанна была передана светскому суду. Сразу же после вынесения приговора она была передана в руки бальи, и, хотя ни бальи, ни я сам, которым подобало произнести приговор, не произнесли его, палач сразу же забрал Жанну и отвел ее на место, где уже были подготовлены дрова, там ее и сожгли».

Далее Лоран Гедон напоминал, что во всех остальных случаях злоумышленники, приговоренные церковным судом, затем препровождались в суд бальи, дабы на судебном заседании им был вынесен приговор по всем правилам (Церковь сама никогда не выносила приговоров).

Местные жители, пришедшие посмотреть на казнь, толком не могли разглядеть жертву, ибо мощное оцепление из восьмисот солдат не подпускало зрителей к эшафоту и даже окна ближайших домов власти Руана приказали закрыть деревянными ставнями.

Восемьсот солдат в оцеплении! Даже если эта цифра и завышена (а секретарь суда Жан Массьё, приводящий ее, не всегда был точен в своих оценках), все равно это очень много. И действовала вся эта солдатня с какой-то неприсущей моменту грубостью и суетливостью.

Но даже если бы солдат было не так много, многочисленные зрители все равно не могли бы точно опознать лицо осужденной, так как во время казни оно было закрыто капюшоном. При этом обычно осужденные шли на костер с открытым лицом и обнаженной головой, если не считать бумажного колпака, обмазанного сернистым составом. На этот раз лицо приговоренной к смерти было полностью закрыто.

Было ли это только мерой предосторожности, связанной с опасениями, что в последний момент будет сделана попытка освободить Жанну? Это маловероятно, ведь население Руана было на стороне англичан. Следовательно, власти могли опасаться лишь разоблачения того, что на костер вывели не Жанну, а какую-то другую женщину.

Еще один весьма странный момент: накануне казни осужденную не соборовали, а в XIV и XV веках от этого никто не был освобожден, и преступники прежде всего.

Поясним и этот факт. Соборованием, или елеосвящением, называется таинство, в котором при помазании тяжелобольного или осужденного освященным елеем на него призывается Божественная благодать для спасения его от телесных и душевных недугов. Таинство это называется соборованием, потому что для его совершения собирается несколько священников, хотя при необходимости его может совершать и один священник.

Соборование было обязательным для преступников, осужденных на казнь, ибо перед смертью человек должен был избавиться от груза грехов. Если уж кто и освобождался от соборования, так это невинные дети и те, кто вел праведную жизнь, хотя последние тоже могли иметь какие-то «незначительные» грехи, о которых они просто забыли при исповеди.

Когда казнь была завершена, толпе было предложено убедиться в том, что еретичка Жанна погибла. Желающие действительно могли увидеть обуглившийся труп, но чей он, Жанны или кого-то другого, сказать было решительно невозможно.

После казни тюремщик Жанны граф Уорвик отдал приказ собрать прах жертвы и бросить его в Сену: и речи не могло быть о том, чтобы позволить толпе превратить его в мощи. И по этому поводу из уст в уста передавалась молва, которую до нас донес Жан Массьё:

«Я слышал от Жана Флери, подручного бальи и писца, что палач рассказал ему: когда тело сгорело и превратилось в пепел, сердце ее осталось целым и невредимым и полным крови. Палачу было приказано собрать прах и все, что осталось от нее, и бросить в Сену, что он и сделал».

Брат доминиканец Изамбар де ля Пьер, сопровождавший осужденную на костер, рассказывал потом о палаче:

«Даже употребив масло, серу и уголь, он никак не мог ни истребить, ни обратить в пепел сердце Жанны, чем был поражен как совершенно невероятным чудом».

Конечно, рассказы о сохранившемся в огне сердце и о белой голубке, вылетевшей из огня в сторону Франции, — все это наивные легенды, не имеющие ничего общего с материальными законами природы, но фактом остается то, что от так называемой Жанны не осталось даже праха. Конечно, палачи XV века и думать не могли о таких методах идентификации человека по его останкам, как спектрометрия, электронная микроскопия и исследование пыльцы; они руководствовались другим — Жанна должна была исчезнуть, причем исчезнуть навсегда и по возможности бесследно.

И совсем уж курьезный факт: при строжайшей дисциплине и скрупулезности инквизиторов в их «бухгалтерских» книгах не было найдено записи о расходах конкретно на казнь Жанны. При этом записи о денежных суммах на дрова и прочий «антураж» для других казней наличествуют в полном объеме.

Как видим, на этой казни лежала печать таинственности и какой-то странной невнятности: процедуры были проведены с явными нарушениями, лица казненной никто не видел, все делалось поспешно, можно даже сказать, топорно. Когда через двадцать пять лет после казни началась реабилитация Жанны, выяснилось, что никто из представителей судебной власти не выносил Орлеанской Деве никакого приговора. К тому же ни один из участников суда не смог с точностью рассказать о том, как проходили процесс и казнь: одни сообщили, что ничего не видели, другие — что ничего не помнят, а третьи — что покинули Руан задолго до казни. И даже сама дата казни оказалась не вполне точной: современники и историки называли не только 30 мая, но и 14 июня, и 6 июля, а иногда и февраль 1432 года (так, во всяком случае, утверждают английские летописцы Уиллям Кэкстон и Полидор Виргилиус).

Из всего сказанного можно сделать только один вывод: на площади Старого рынка была казнена не Жанна д’Арк, а подставное лицо, не имеющее к ней никакого отношения. И этого не должны были заметить не только многочисленные зрители, но и сами участники казни.

* * *

Как же так? Ведь бежать из замка Буврёй, где содержали плененную Жанну, было невозможно. Во всяком случае, без чьего-то высокопоставленного согласия и даже содействия. Ответить на этот вопрос можно, лишь определившись, кто из главных действующих лиц нашей истории не был лично заинтересован в гибели настоящей Жанны д’Арк.

Прежде всего с трудом верится, что Карл VII мог бросить в беде свою сестру[9] и благодетельницу. «Она была настойчива и неуправляема», — пишет о Жанне в своей «Истории Франции» Айзек Азимов. Удалить ее с политической сцены — да, проучить за своенравность — да, но спокойно смотреть на то, как ее сожгут на площади Старого рынка в Руане — нет. Просто нам достоверно неизвестно, какие шаги Карл VII предпринимал для того, чтобы спасти ее.

По этому поводу историк Робер Амбелен рассуждает следующим образом:

«Карл VII был человек мнительный, об этом говорят его душевные муки, связанные с вопросом о его законнорожденности. Обнаружены следы набегов, подготовленных для освобождения Жанны… а также следы переговоров о выплате возможного выкупа. Эти попытки потерпели неудачу. Оставалось еще одно: помочь ей бежать».

Но при этом для уверовавших в нее французов она должна была исчезнуть окончательно и бесповоротно. Для этого и была задумана казнь, свершившаяся 30 мая 1431 года в Руане.

Не желали смерти Жанны и другие ее сводные братья (по отцу) — Орлеанский Бастард и находившийся в то время плену Карл Орлеанский[10].

Можно предположить, что в действительной гибели Жанны не был заинтересован и английский наместник Руана граф Уорвик, фактический «хозяин» всего суда и самой подсудимой. Дело в том, что его зять, знаменитый полководец Джон Тэлбот, после сражения при Патэ был пленником французского короля, а Карл VII грозил местью, если Жанна все же погибнет на костре.

В свете этого интересным представляется следующий факт: Джон Тэлбот был освобожден из плена вскоре после «сожжения» (спасения) Жанны и осыпан почестями, став генеральным наместником короля и регента в Иль-де-Франсе. При этом за его освобождение не было выплачено никакого выкупа.

Так не было ли спасение Жанны результатом тайной сделки двух королей?

Как мы уже говорили, в сохранении жизни Жанны больше всех был заинтересован «ее милый дофин» — король Франции Карл VII. Жанна дала ему все: земли, налоги, доходы, корону, славу победителя «британского льва» в Столетней войне.

История строго судит этого монарха. Ему не могут простить слабости в первые годы правления и «низкий отказ» от Жанны. Но это был добрый и удачливый король. Хронисты писали о нем:

«После своей смерти он оставил королевство в таком добром мире, спокойствии и справедливости, каковым оно было во времена короля Хлодвига, первого христианина».

Благодаря Жанне он стал королем Франции. Пользуясь этим, он примирил Арманьяков с Бургиньонами, добился подписания мира в Аррасе в 1435 году, покончил с грабежами банд мародеров, отправив их сражаться в Германию и Швейцарию. Он объединил королевство и добился мира и спокойствия. Позже он реформировал армию и провел судебную реформу. Короче говоря, он был, по словам хрониста из Шалона, «мягкий, ласковый, милосердный, умеющий держать себя и очень умный».

Если допустить, что Жанна была сестрой (единоутробной или сводной) французского короля Карла VII, то английский король Генрих VI (внук Изабеллы Баварской) был ее племянником. Вопрос: могли ли они обречь на сожжение свою собственную сестру и тетушку? Такие действия кажутся нам сомнительными.

Что касается позиции англичан, крайне интересный факт отмечает историк Робер Амбелен. Известно, что 13 мая 1431 года в Руане имел место пышный пир, устроенный графом Уорвиком. Так вот, на этом пиру присутствовал некто Пьер де Монтон, посланец герцога Амадея Савойского.

Чтобы стало понятно, насколько важно присутствие в Руане этого господина, поясним, что герцог Амадей Савойский был деверем регента Бэдфорда.

Робер Амбелен уточняет:

«Если Жанна была дочерью Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской, то она являлась кузиной Анны Бэдфордской. Тем самым через брачные связи она стала кузиной Амадея Савойского».

Весьма сложная конструкция, но она однозначно указывает на то, что упомянутый пир в Руане был своего рода семейным советом, на котором решалась судьба одной из знатных родственниц.

Имя Пьера де Монтона также многое разъяснит нам в дальнейшей судьбе Жанны.

* * *

После тайного похищения Жанну доставили в удаленный замок Монроттье, находившийся в двух лье от савойского города Аннеси, в котором ей суждено было провести ближайшие несколько лет своей жизни.

Этот замок был выбран не случайно, так как он с 1427 года принадлежал вассалу герцога Амадея Савойского Пьеру де Монтону, тому самому, кто присутствовал на пиру у графа Уорвика 13 мая 1431 года. Ему, как нетрудно догадаться, и было вверено тайное похищение Жанны из Руана, ее доставка в Монроттье и организация надежной охраны.

Важно отметить и то, что Пьер де Монтон был не просто одним из вассалов герцога Савойского, он был еще его советником и дипломатическим посредником в переговорах между Карлом VII, Филиппом Добрым и Карлом Орлеанским.

Что касается расположенного среди отвесных скал замка, то в главной его башне есть помещение, которое долгое время именовалось тюрьмой Девственницы. Дни своего пребывания там затворница отмечала черточками, вырезанными в оконном проеме, которые соответствуют тому времени, которое Жанна провела в Монроттье. Историк Робер Амбелен пишет:

«Тот, кому было поручено охранять особенно ценного заключенного, не мог выдумать лучшей тюрьмы».

О том, что конкретно делала Жанна после своего освобождения и до 1436 года, практически ничего не известно. Конечно же, она содержалась под охраной и не имела свободы передвижения. Карлу VII, позаботившемуся о ее спасении и фактически обменявшему ее на Джона Тэлбота, нужно было время, чтобы французы успели подзабыть о своей героине, поверив в ее гибель.

Вновь след Жанны появляется лишь через пять лет после «руанского сожжения». Пять лет — срок немалый, и за эти годы произошло многое.

Если говорить в двух словах, то дела герцога Бургундского пошли совсем плохо. Несколько городов Фландрии и Бургундии отказались платить ему подать, Льеж восстал, и остальные были готовы последовать его примеру. В начале 30-х годов резко ухудшились внешнеполитические позиции герцогства: Карл VII заключил союз с германским императором Сигизмундом, который был встревожен распространением бургундского влияния на нижненемецкие земли.

Все это, вместе взятое, заставило герцога Бургундского сделать решительный шаг. 21 сентября 1435 года он подписал в Аррасе мирный договор с представителями Карла VII. Согласно этому договору, Бургундия выходила из войны и обещала Франции дружественный нейтралитет. Этот нейтралитет, впрочем, был щедро оплачен: помимо того что герцог Бургундский удерживал за собой Пикардию и Артуа, Карл VII уступил ему графства Маконе и Оксеруа, а также несколько городов в Шампани.

Все понимали, что Аррасский договор не уничтожил противоречий между Францией и Бургундией, ибо окончательное объединение Франции не могло быть завершено без присоединения захваченных бургундцами французских территорий. Но это была задача далеко не сегодняшнего дня. А пока мир с Бургундией развязал Франции руки для борьбы с главным противником — англичанами.

Весной 1436 года французская армия подошла к Парижу. 13 апреля в городе вспыхнуло восстание, и французская столица была освобождена.

Среди тех, кому удалось бежать из Парижа, был епископ Пьер Кошон, один из главных участников суда над Жанной д’Арк. Уж в чем-чем, а в этом у него был большой опыт: когда-то он бежал из Реймса, потом из Бовэ. Руанским архиепископом он так и не стал и вынужден был довольствоваться жалким епископством Лизье в Нормандии. Там он, кстати, и умер в 1442 году. Его покровитель, регент Бэдфорд, умер еще раньше, в 1435 году, за неделю до подписания Аррасского договора, в том самом замке Буврёй, где находилась в заключении Жанна.

Если бы историк, изучающий заключительный период Столетней войны, имел в своем распоряжении только официальные документы французского правительства, то он и не подозревал бы о существовании Жанны, потому что ни один из этих документов — ни многочисленные королевские указы, ни послания «добрым городам», ни победные манифесты — не упоминает о ней ни единым словом. Как будто ее не было вовсе.

Объяснить это одной лишь неблагодарностью Карла VU было бы, по меньшей мере, наивно. Карл был прежде всего политиком, великолепно умевшим отделять политические интересы от личных эмоций и подчинять последние первым.

Жизнь заставила его пройти полный курс политического лицемерия, и он в совершенстве владел этим искусством. И если бы он видел хоть малейшую выгоду в том, чтобы тотчас же после «казни» Жанны обратить себе на пользу этот факт, он, безусловно, не промолчал бы. Но он не считал это выгодным. Более того, любое открытое проявление сочувствия к «памяти Жанны» со стороны Карла VII было до поры до времени не в его интересах.

Прежде всего потому, что ему было выгодно, чтобы французы побыстрее забыли Жанну.

К тому же публично выраженное сожаление о Жанне было бы воспринято как недружелюбный жест по отношению к герцогу Бургундскому; ссориться же со своим кузеном Филиппом в этот момент Карл не хотел.

* * *

Таковы были события, произошедшие после «казни» Жанны за пять лет, проведенных ею в савойском замке Монроттье.

Что делала Жанна в эти годы, никому толком не известно, но в 1436 году она объявилась в Арлоне, небольшом городке на границе современной Бельгии с Люксембургом, и этот факт зафиксирован во многих источниках.

Историк Робер Амбелен указывает на то, что забрали Жанну из Монроттье Жан Потон де Ксентрай и его помощник Жан де Бланшфор. Никто этому «побегу» особенно и не препятствовал.

В Арлоне Жанна поступила под присмотр могущественного вельможи Жана де Родмака. Доподлинно известно также, что в Арлоне Жанна была принята герцогиней Люксембургской. Последняя была очень богатой и влиятельной дамой, поэтому маловероятно, чтобы она стала принимать у себя девушку, происхождение которой вызвало бы у нее хоть какое-то сомнение. С точностью до наоборот, она с радостью приняла Жанну, испытывая перед ней угрызения совести за те месяцы, что та вынуждена была провести в заключении у ее родственника.

В Арлонском замке Жанна жила в роскоши, а после этого она была увезена графом Ульрихом Варнембургским в город Кёльн, где проживал его отец — герцог Варнембургский. Историк Поль Руэлль утверждает, что граф «ухаживал» за Жанной, а Жанна «позволяла за собой ухаживать». Робер Амбелен идет еще дальше, утверждая, что «названный граф полюбил ее очень сильно».

В Кёльне Жанна снова стала носить мужскую одежду. В книге «Правда о Жанне д’Арк», изданной в Париже в 1895 году, сказано, что граф Варнембургский подарил ей красивые латы.

В Кёльне Орлеанская Дева «весело пировала» с графом Варнембургским, а затем начала активно вмешиваться в интриги местных феодалов. Такова уж была ее деятельная натура, и ни нахождение в плену, ни суд, ни пять лет в Монроттье, похоже, ее не изменили.

Известно, например, что, когда два претендента оспаривали архиепископское кресло в Трире, она, ссылаясь на волю Божью, решительно приняла сторону одного из них, а именно графа Ульриха. Как в свое время, играя роль Жанны д’Арк, она способствовала коронации Карла VII в Реймсе, так и здесь она решила возвести в сан «своего человека».

Как видим, боевой и самовластный характер Жанны не изменился. Все-таки прав был Пьер де Ронсар, когда писал: «Но ни один из всех, какого б ни был роду, не властен сам свою переменить природу».

В конечном итоге подобная активность Жанны привела к вмешательству инквизитора из Майнца Генриха Кальтейзена, который в то время находился в Кёльне и вызвал ее к себе для дачи показаний. Это было совсем некстати, ведь против нее по-прежнему еще действовал судебный приговор, вынесенный в Руане.

После этого, наученная своими руанскими «приключениями», Жанна сочла за благо спешно удалиться обратно в Арлон. Об этом нам сообщает хроника еще одного современника описываемых событий — доминиканского монаха Жана Нидера, автора книги «Formicarium», написанной в 1437 году, то есть на следующий год после названных событий.

Историк Жак Хеерс пишет:

«Новая Жанна сначала появилась в Лотарингии; в мае 1436 года она была принята в Меце руководителями города, а братья настоящей Жанны д’Арк, Пьер и Жан, узнали ее и назвали своей сестрой».

Интересные сведения о новом появлении Жанны можно найти в старинной «Хронике настоятеля монастыря Сен-Тибо-де-Мец», где указывается:

«В 1436 году господин Филиппен Марку был старшим городским советником города Меца. В этом же году числа двадцатого мая Жанна Дева, которая была во Франции, прибыла в Ля-Гранж-оз-Орм, недалеко от Сен-Прива. Она туда приехала, чтобы переговорить с несколькими знатными горожанами Меца[…] И в этот же день туда прибыли два брата Девы, один из которых, мессир Пьер, был рыцарем, а другой, Жан Малыш, — оруженосцем. Они думали, что она была сожжена, но когда увидели ее, то узнали, и она тоже их узнала».

Историки Роже Сензиг и Марсель Гэ в своей книге «Дело Жанны д’Арк» пишут:

«Если братья д’Арк отвезли свою сестру в Вокулёр, а потом и в Домреми, надо думать, что эта женщина не только была похожа на Жанну, но и имела соответствующие воспоминания о былых событиях[…] В противном случае эта женщина была бы задержана и осуждена за обман».

Затем Жанна встретилась с сиром Николя Лувом, который дал ей боевого коня ценой в тридцать ливров и пару шпор, а также с сеньором Обером Буле и сиром Николя Груана, который подарил ей меч.

Нам совершенно не важно, кто такой был Филиппен Марку. Важно, что дело происходило в 1436 году и что 20 мая 1436 года Жанна прибыла в некий Ля-Гранж-оз-Орм.

Как видим, настоятель монастыря Сен-Тибо подтверждает, что в 1436 году Жанну признали ее братья и некоторые дворяне, причем не только в Ля-Гранж-оз-Орм, но и в Меце, Туре и еще в нескольких городах и деревнях. Особенно важно, что ее признал сир Николя Лув, который был очень близко знаком с «прежней» Жанной.

Бывают просто свидетельства, а бывают свидетельства неоспоримые. Николя Лув в то время был одним из самых уважаемых жителей Меца. Он был рыцарем Карла VII и принимал участие в его коронации в Реймсе. Такому человеку просто в голову бы не пришло участвовать в какой-либо мистификации, признавая Жанной Девой самозванку. Ошибаться он тоже не мог, слишком уж хорошо он знал Жанну. Кстати сказать, в рыцарский сан он был возведен именно благодаря ее ходатайству, и все подарки, которые он ей сделал, были проявлением его бесконечной благодарности.

Небезынтересно будет указать и кто такие были Обер Буле и Николя Груана. Первый из них являлся главой старшин в Меце, а второй — губернатором. Историк Робер Амбелен невольно задается вопросом:

«Зачем нужно было им участвовать в мошенничестве, из-за которого они могли бы получить только крупные неприятности?»

Ответ на этот вопрос очевиден: никакого мошенничества и не было.

Согласно «Хронике настоятеля монастыря Сен-Тибо-де-Мец», Жанна пробыла в Меце примерно три недели и имела продолжительные встречи с властями города. В книге «Правда о Жанне д’Арк» отмечается, что «многие жители Меца приходили посмотреть на нее и признали в ней Деву Франции, а затем дали ей много драгоценностей».

Что касается первоисточника всей этой информации, то «Хроника настоятеля монастыря Сен-Тибо-де-Мец» была обнаружена в 1645 году священником Жеромом Винье. Он скопировал отдельные места рукописи и официально заверил копию у нотариуса. Через сорок лет, в ноябре 1683 года, эта копия была опубликована его братом в журнале «Меркюр Галан». В XVIII веке сама хроника была издана в «Документах по церковной и гражданской истории Лотарингии». Подлинность рукописи в целом, в том числе и тех ее страниц, которые повествуют о «воскресшей» Жанне, не вызывает сомнений. Вдобавок положение монастыря Сен-Тибо, находившегося недалеко от Меца, но не подчиненного городу, а также недалеко от места нахождения Жанны, делает этого хрониста независимым свидетелем, заслуживающим доверия.

Совершенно очевидно, что настоятель монастыря Сен-Тибо искренне считал появившуюся в 1436 году женщину подлинной Жанной д’Арк. Надо лишь добавить, что существует другая рукопись его хроники, в которой автор якобы признает свою ошибку.

Там написано следующее:

«В этом году появилась молодая девушка, которая называла себя Девой Франции и так играла свою роль, что многие были введены в заблуждение, особенно наиболее пожилые люди».

Это очень похоже на безоговорочное опровержение первого свидетельства, но есть ли гарантия, что это разъяснение так называемого «самозванства» не является более поздней, тенденциозной вставкой?

Находясь в Меце, Жанна написала несколько писем, в том числе королю Карлу VII, находившемуся в замке Лош. Эти письма отвез королю Жан д’Арк, и к этому факту мы вернемся несколько позже.

Но в 1436 году король и не подумал удостоить Жанну ответом. Пока не удостоил…

Как ни странно, почему-то никто не спросил Жанну, где она провела предшествовавшие пять лет, прошедших со времени ее мнимой казни и чудесного спасения. Сама же она не касалась этого вопроса.

Вообще-то говоря, действия Жанны, если допустить, что она была самозванкой, труднообъяснимы. Право же, так неосторожно мог себя вести только очень уверенный в себе человек. Первая явная неосторожность — вступление в переписку с королем, а потом и встречи со своими «братьями» из Домреми. Уже на этом этапе карьера самозванки могла бы благополучно завершиться, так толком и не начавшись. Но дальше — больше: Жанна согласилась выйти замуж за сеньора де Армуаза, отлично зная, что при заключении брака с дворянином обязательно потребуются подтверждения ее знатного происхождения.

* * *

Жанна действительно вышла замуж за благородного рыцаря Робера де Армуаза, сеньора де Тишмона. Произошло это в Меце в начале ноября 1436 года. Некоторые историки, в частности Роже Сензиг и Марсель Гэ, называют более точную дату свадьбы — 7 ноября 1436 года. Они пишут:

«Союз Девы Франции и Робера де Армуаза подтвержден актами, заверенными нотариусами. Об этом говорят авторы хроник той эпохи. Таким образом, все сведения, данные нам настоятелем монастыря Сен-Тибо, неукоснительно точны».

Существует мнение, что недавно овдовевшего жениха (его первой женой была Алике де Манонвилль, и от нее у него был сын Филипп) Жанне подобрала сама герцогиня Люксембургская.

Сам Робер де Армуаз жил в Меце и Люксембурге, хотя семья его была родом из Шампани. В книге Режин Перну «Жанна д’Арк» есть такая фраза:

«Робер де Армуаз искал убежища в двух районах, враждебных герцогу Рене».

Объяснение этому может быть только следующим: в Меце и Люксембурге Робер де Армуаз находился в изгнании, и формально сеньором де Тишмоном он в тот момент уже не был, так как его вотчина была в 1435 году конфискована герцогом Рене Анжуйским. Но, несмотря на это, Робер де Армуаз продолжал гордо носить свой фамильный титул.

Ничего препятствующего браку найдено не было, и состоялась пышная свадьба, после которой Жанна стала именоваться Жанной де Армуаз.

Зададимся вопросом: стал бы сеньор Робер, сын маршала Ришара де Армуаза, даже находясь в изгнании, жениться на женщине без роду и племени? Конечно же, нет. Для благородного дворянина это было просто исключено. Во всяком случае, в роду де Армуаз до сих пор сохранилась традиция считать Жанну самым славным и почитаемым из предков.

Впоследствии были найдены брачный контракт Жанны де Армуаз и дарственный акт, согласно которому Робер де Армуаз передавал часть своих владений своей жене Жанне, которая в тексте была неоднократно названа «Девой Франции».

По словам профессора и историка Альбера Байе, в 1907 году он лично держал в руках брачный контракт Жанны, но затем этот бесценный документ был уничтожен в феврале 1916 года во время бомбардировок городка, где и теперь еще возвышается замок сеньоров де Армуаз. Подпись жены сеньора Робера на нем была совершенно идентична подписи на письме Жанны д’Арк жителям Реймса, датированном 16 марта 1430 года.

Документа этого больше нет, но есть его копии, сделанные в XVIII веке.

Приведенный в «Истории Лотарингии» дарственный акт сопровождается разъяснением:

«Это Орлеанская Дева или, скорее, авантюристка, принявшая ее имя и вышедшая замуж за сеньора Робера де Армуаза».

Читая подобное, можно задаться законным вопросом: чему доверять — самому документу или последующему комментарию?

По всей видимости, более надежным свидетельством подлинности Жанны является реакция на нее друзей Робера де Армуаза, в свое время хорошо знавших Жанну д’Арк.

Так, например, Жан де Тонельтиль и Жобле де Дэн, поставившие свои печати на документе о передаче Жанне части владений ее мужа, знали подлинную Орлеанскую Деву. И вряд ли у них были причины для участия в обмане своего друга? А может быть, они так над ним подшутили? Конечно же, нет. Они были его верными друзьями: первый был могущественным сеньором, а второй — королевским судьей в Марвилле, небольшом городке на северо-западе от Меца. Такие люди не стали бы ставить свои печати на сомнительных документах.

Добрым приятелем Робера де Армуаза был также уже упомянутый нами Николя Лув. Стал бы этот благородный человек называть подлинной Жанной какую-то авантюристку? И наконец сам Робер де Армуаз приходился родственником Роберу де Бодрикуру, тому самому капитану, который в свое время содействовал отправке Жанны Девы из Вокулёра в Шинон (в 1425 году Робер де Бодрикур сочетался браком с Алардой де Шамбле, кузиной Робера де Армуаза). Почему же капитан де Бодрикур не открыл глаза своему кузену, если бы его женой вознамерилась стать какая-то самозванка?

Все это свидетельствует о том, что никакой самозванки не было, а женой Робера де Армуаза действительно стала Жанна из Домреми, внебрачная дочь герцога Орлеанского и королевы Изабеллы Баварской, воспитанная в семье Жака д’Арка.

* * *

Историки Роже Сензиг и Марсель Гэ в своей книге «Дело Жанны д’Арк» пишут:

«Появление Жанны в Ля-Гранж-оз-Орм, что около Меца, не прошло незамеченным. В Орлеане эта новость произвела эффект разорвавшейся бомбы».

В конечном итоге в июле 1439 года, то есть через восемь лет после своей «казни», Жанна появилась и в Орлеане. Этому появлению предшествовали некоторые события, на которых хотелось бы остановиться подробнее, ибо они, без сомнения, подтверждают факт ее «чудесного спасения».

Прежде всего бесспорным фактом является то, что в счетной книге Орлеанской крепости (а это очень серьезный, как бы сейчас сказали, «расходный документ», куда заносились все траты, производившиеся городскими властями) была найдена запись о выдаче 9 августа 1436 года сорока восьми су (то есть примерно ста двадцати франков) некоему Жану дю Лису. Как мы знаем, Жан дю Лис — один из «братьев» Жанны из Домреми. И эти сто двадцать франков были выплачены ему за доставку писем от Жанны.

В книге «Правда о Жанне д’Арк» так и отмечается:

«Жан дю Лис, брат Девы, отправился на Луару, чтобы оповестить короля, находившегося в Лоше, о возвращении его сестры».

Кстати сказать, это весьма интересная фраза «annoncer le retour de sa s?ur» в ней может означать и «возвращение его (в смысле, Жана дю Лиса) сестры», а может — и «возвращение его (в смысле короля Карла VII) сестры».

Кроме того, найдена запись о том, что все тот же Жан Малыш из Домреми прибыл в Орлеан с письмами от Жанны. Ему был устроен торжественный прием, после чего он отправился к королю Карлу VII в Лош, маленький городок в ста двадцати километрах к юго-западу от Орлеана. 21 августа он вернулся из Лоша в Орлеан и начал жаловаться, что ему не выдали сто ливров, которые распорядился дать ему король. Сердобольные орлеанцы, благодарные за чудесные новости о своей героине, собрали и передали ему двенадцать ливров.

Заметим, во многих современных источниках вышеназванные суммы приводятся во франках. Это совершенно неправильно. Один так называемый турнейский ливр равнялся сорока франкам. Таким образом, Жан Малыш получил не двенадцать, а четыреста восемьдесят франков.

Все эти события датируются августом 1436 года. Подлинность записей в орлеанской счетной книге не вызывает сомнений, и они лишний раз доказывают, что якобы сожженная 30 мая 1431 года Жанна была в тот момент жива и невредима.

Интересный факт, подтверждающий спасение Жанны от костра, приводит историк Робер Амбелен: после ее визита в Орлеан, то есть с августа 1439 года, город прекратил ежегодные обедни за упокой души той, которую считали погибшей в Руане.

Если не знать, что Жанна избежала казни, то это, конечно же, может показаться невероятным. Но общественное мнение, о котором принято говорить, что его формируют не самые мудрые, а самые болтливые, с готовностью допускало новую жизнь французской героини уже сразу после судебного процесса и казни, получивших широчайшую огласку. Впрочем, подобные реакции легко вписываются в рамки традиционного суеверия. Народ плохо воспринимает смерть своих кумиров и охотно создает легенды об их новой жизни уже в самый день их смерти. Надо ли перечислять многочисленные случаи, когда народная молва оживляла даже тех, смерть которых была достоверно констатирована, а также самозванцев, пользовавшихся этой верой и объявлявших себя чудесно спасшимися? Одних примеров Наполеона, якобы бежавшего с острова Святой Елены на миниатюрной подводной лодке «Наутилус», и некоего Карла-Вильгельма Наундорфа, небезуспешно выдававшего себя за чудом спасшегося из тюрьмы Людовика XVII, сына казненного Людовика XVI, вполне достаточно.

Да, общественное мнение — это, как говорил Наполеон, публичная девка. Но, даже будучи настроенным именно таким образом, нельзя не признать еще более необыкновенным следующий факт: в июле 1439 года, то есть более чем через восемь лет после официальной смерти Жанны, она собственной персоной пожаловала в Орлеан.

Жанну, а она звалась теперь госпожой де Армуаз, встретила восторженная толпа горожан, среди которых было немало людей, отлично знавших свою героиню еще со времен знаменитой осады. Исторические хроники не оставляют сомнений в том, что Жанну де Армуаз орлеанцы безоговорочно приняли за Орлеанскую Деву. Более того, в счетной книге прямо указывается, что 1 августа 1439 года Жанне была подарена крупная сумма денег (двести десять ливров, или восемь тысяч четыреста франков) с формулировкой «за благо, оказанное ею городу во время осады».

В счетной книге Орлеана нашел отражение и торжественный обед, на который Жанна была приглашена двумя богатыми горожанами Жаном Люилье и Теваноном де Буржем. Там ей были оказаны всяческие почести, знаки внимания и уважения.

Как и в свое время в Меце, в Орлеане Жанну признали не только простые горожане, но и дворяне, хорошо знавшие Деву со времени осады.

Многие историки утверждают, что имя Жанны в 1439 году использовала некая самозванка. Что ж, всевозможных самозванцев в истории и вправду было предостаточно. Кроме того, как в те далекие времена было отличить настоящую Деву от лже-Девы? Ведь ни прессы, ни телевидения, ни фотографий тогда не было, и внешность настоящей Жанны во Франции толком никто не знал…

С Францией — понятно, но как быть с Орлеаном, где Жанну в лицо помнил буквально каждый житель, не говоря уже о ее непосредственных сподвижниках? Ведь они бы сразу заметили подмену, тем более что Жанна отнюдь не пряталась, а, напротив, принимала активное участие в многочисленных светских приемах, устроенных в ее честь.

Имеем ли мы право, располагая такими свидетельствами, поставить под сомнение вывод о том, что прибывшая в Орлеан Жанна де Армуаз была настоящей Орлеанской Девой? Имеем ли мы право оспаривать этот вывод, не приводя никаких доводов, объясняющих, что побудило всех этих людей участвовать в коллективной мистификации или почему и как они были введены в заблуждение?

Французский историк и академик Жерар Пем утверждает, что он нашел очень важные свидетельства. До сих пор считалось, что приемная мать Жанны Изабелла Роме приезжала в Орлеан лишь в июле 1440 года, то есть через год после появления там женщины, якобы выдававшей себя за ее дочь. Однако в списке городских расходов с 6 марта 1440 года имеется отметка об уплате двум лицам за содержание и лечение Изабеллы с 7 июля по 31 августа. Здесь речь явно может идти только о 1439 годе.

Там же имеется запись об уплате пенсии, установленной городом Изабелле Роме за сентябрь, октябрь и ноябрь 1439 года. Если подлинность этих записей не ставить под сомнение, то они свидетельствуют о том, что с рождения воспитывавшая Жанну женщина находилась в Орлеане в то время, когда там торжественно принимали Жанну де Армуаз. Трудно представить причины, по которым Изабелле Роме потребовалось бы участвовать в обмане.

Жерар Пем приводит также ряд косвенных доказательств того, что во время пребывания Жанны де Армуаз в Орлеане город посетил и сам король Карл VII. Высшее государственное лицо не могло не знать лично легендарную героиню своей страны и к тому же свою сестру. Стало бы оно тратить время на встречу с какой-то авантюристкой или самозванкой?

По свидетельству камергера короля Гийома Гуффье, во время этой встречи Карл VII сказал:

«Дева, моя дорогая, добро пожаловать, вы удачно вернулись, во имя Господа, знающего тайну, которая есть между вами и мной».

Во время этой встречи присутствовали Жан Бастард, Жан Рабато, архиепископ Вьеннский (у него Жанна жила во время «проверки» в Пуатье) и многие другие люди, хорошо знавшие Жанну, и никто из них не усомнился в том, что это именно она.

Следует отметить, что внешность Жанны была описана. В частности, были известны и специфические приметы, которые в те времена (при отсутствии пластической хирургии) скопировать было крайне трудно: темное родимое пятно за ухом, шрамы — следы ранений — в определенных местах тела (Дева была несколько раз ранена в шею и плечо, позднее — в бедро; от этого должны были остаться шрамы, которые вряд ли возможно подделать).

Гостеприимство, оказанное Жанне де Армуаз в Орлеане, допускает лишь три толкования: это могла быть невольная ошибка или результат коллективной галлюцинации, это могло быть сознательное коллективное соучастие в фальсификации и, наконец, Жанна де Армуаз действительно могла быть спасенной от казни Жанной.

Ошибка приемных братьев Жанны маловероятна. Вывод Режин Перну о том, что они рассчитывали «использовать эту авантюристку, чтобы выпросить у короля денег и попытаться обогатиться за ее счет», — всего лишь простое предположение. Довод о том, что, например, брат Пьер, схваченный вместе с Жанной в Компьене и долгое время находившийся в плену у англичан, получил от герцога Орлеанского вознаграждение, ровным счетом ни о чем не говорит, кроме того, что бывшему пленнику был возмещен моральный и материальный ущерб.

Важно другое: сразу после своего появления в Лотарингии Жанна поспешила связаться со знавшими ее с рождения людьми. Со стороны самозванки это был бы излишне смелый шаг, если не предполагать, что он не был сделан в результате предварительной договоренности, которой, впрочем, нет никаких свидетельств. Что касается многочисленных жителей Орлеана, то с их стороны вообще трудно обнаружить мотивы для соучастия в обмане.

В своей книге «Была ли сожжена Жанна д’Арк?» Жан Гримо делает вывод:

«Отношение Робера де Армуаза и всей его родни, хорошо известной в Лотарингии, дары, преподнесенные братьям дю Лис, высокие почести, которыми их удостоили, и невозможность массовой галлюцинации у жителей Орлеана — все эти бесспорные факты начисто опровергают точку зрения тех, кто считает Жанну де Армуаз самозванкой. Летопись настоятеля церкви Сен-Тибо, архивы Орлеанской крепости, нотариально заверенные бумаги — все это есть единое и нерушимое доказательство подлинности ее личности; все это с лихвой перевешивает любые предположения, основанные на вероятности».