Глава пятая

Глава пятая

Гэвин Рой, отец Клейтона, был первым белым, поселившимся в этой долине.

Он пришел сюда весной, в мае, когда долина распустила цветы над ковром бизоньей травы, окруженная синими горами, склоны которых были местами покрыты зарослями карликовой сосны. Земля была богатая, нетронутая, мягко пружинила под ногой. Он мог смотреть на долину часами, не испытывая желания ни заговорить, ни двинуться с места. Он мог вслушиваться в голоса тишины и ощущать себя чистым, как дитя.

До прихода Гэвина долина принадлежала апачам. Но когда вторгся белый человек и потеснил их, индейский народ растворился в отдаленных каньонах гор Сангре-де-Кристо, оставив свою землю тому, кто оказался сильнее. Четыре человека из Техаса разбили лагерь на берегу реки Дьябло и принялись промывать гальку со дна в поисках золота.

Они работали не покладая рук все долгое жаркое лето, а потом один из них отправился в горы поохотиться на оленя и остался там, убитый апачской стрелой. Другой заболел дезинтерией, и к концу сентября боли так измучили его, что он не мог сесть на мула. С третьим случился солнечный удар; ночью у него разыгралась горячка, он плакал и звал маму. Пришел октябрь. Трава засохла, и высоко в горах, выше линии леса, волки и рыси прятались в темноте среди бесплодных камней и выли, преследуя добычу. Первый снег укрыл глубоким мягким покрывалом промороженную землю; он забивался людям в башмаки, и ноги немели от холода. Ветер дул без отдыха, не утихомириваясь иногда целыми неделями.

Напуганные приходом горной зимы, двое измученных болезнью золотоискателей двинулись на запад, надеясь добраться до Калифорнии. В долине остался лишь один из четверых. Звали его Гэвин Рой.

Это был твердый человек, упрямый и умелый; он знал те секреты, которые позволяют выжить в одиночку. Выживание — вот единственное слово, которым можно описать его жизнь и дела. Мечта о Калифорнии представлялась ему такой же гиблой и безнадежной, как эта долина, или долина, которая была перед ней, — какой-то Богом забытый пыльный уголок где-то в районе «кастрюльной рукоятки» Техаса [2] — и он остался. Он влачил жалкое существование, кормясь тем, что давала земля, наскребая немного золотого песка из мелкого русла реки Дьябло — только-только хватало купить одеяла, патроны для винтовки да снисходительность какой-нибудь проходящей по этим местам скво. Апачи почему-то не беспокоили его, хотя он видел дымки их костров на холмах и время от времени, подняв глаза, замечал одного из них, наблюдавшего за ним с какой-нибудь голой скалы, настолько неподвижного, что он казался изваянием. Он гадал, почему они никогда не спускаются вниз. Но ему и в голову не приходило, что каким-то образом его одиночество вызывало у них уважение, почти пугало их.

Вот так он провел здесь два года.

А потом один караван фургонов, проходящий через долину ранней весной, был расколот внутренними ссорами, и те, кого здесь оставили, около тридцати мужчин и женщин, не считая детей, решили с отчаяния остановиться в долине и заняться обработкой земли.

Гэвин в тот день стоял лагерем у реки — тут он и подслушал их планы. Фургоны находились в сотне ярдов южнее, расставленные свободным кругом, и снаружи кольца стояли на страже три человека, высматривая апачей. Гэвин усмехнулся, обратив внимание на их позы — осторожные и напряженные. Он ленивой походкой двинулся вдоль берега, отбрасывая сапогом гальку, пока не приблизился к первому фургону, где стояла группа мужчин; они разговаривали и жестикулировали, показывая на долину, которая длинным пологим склоном поднималась к северу. Они рассуждали, как поделить хорошую землю у реки, когда появился Гэвин; он шагал по пыльной земле легкой походкой, задумчиво опустив глаза.

Он был высокий, худой, с глазами цвета мелкой воды — бесцветный с виду человек, ненужный здесь. На запястьях кости проступали сквозь кожу, и за три года жизни здесь он не загорел, но его тело приобрело какой-то пыльный желтый оттенок, как дубленая оленья кожа. Голос у него был тихий, потому что он отвык от разговоров, и старший в караване, человек по имени Эли Бейкер, вынужден был наклониться, чтобы расслышать его слова.

— Вы ведете этих людей?

— Я, — ответил Бейкер с горделивой усмешкой.

— Ну, так вот, — сказал Гэвин, — эта земля — моя. Я на ней живу уже три года.

Бейкер всего-навсего улыбнулся в ответ — еще шире.

— Вся эта земля? — он провел рукой большую дугу, демонстрируя размеры долины.

— Вся земля у реки.

— У вас есть документ?

— Нет, документа у меня нет. Я здесь жил три года — был здесь, пока вы все сидели в своих теплых домах там, откуда вы сюда заявились. Я тут жил и работал один, и земля моя.

— Но документа у вас нет? — громко повторил свой вопрос Бейкер.

Гэвин вздохнул.

— На этой территории ни один человек не имеет документа. На следующий год я пригоню сюда стадо мясного скота. Тут в долине хорошие пастбища. Ну, а если вы и ваши люди хотите завести здесь фермы, можете арендовать землю у меня. Расплачиваться будете частью урожая.

Бейкер ухмыльнулся, и еще трое или четверо, стоящие рядом с ним, заулыбались.

— Вы, значит, утверждаете, что продавать землю не будете? — спросил он с иронией.

— Нет, только сдам в аренду.

— И вы, значит, считаете, что, поскольку вы тут три года провели в одиночку, намывая потихоньку из этой речки золотой песок, вы имеете право сдать нам в аренду пять тысяч акров отличной пахотной земли — вот так вы считаете?

Гэвин не отвел глаз.

— Три года, — сказал он упрямо. — Три года, что я здесь в одиночку прожил, дают мне кое-какие права. Вы тут люди чужие. А я — здешний.

— Ну, если уж вы хотите знать, так никто из нас тут не здешний — кроме вот них… — и Бейкер показал на отдаленные горные твердыни.

— Апачи ушли отсюда, — ответил Гэвин. — Я остался. А вы только-только приехали.

Переселенцы сперва слушали его рассуждения — неспешные, монотонные, хмурые — а потом начали открыто смеяться.

— Да не спорь ты с ним, Эли, — сказал один из них. — Давай лучше разгружаться. Может, если не обращать на него внимания, он сам отстанет… как головная боль.

Переселенцы эти были большей частью незадачливые фермеры из Индианы, случайное сборище людей из небогатых семей. В мечтах своих они представляли себе Калифорнию страной, где текут молочные реки в кисельных берегах. Жизнь в одиночку закалила Гэвина необычным образом, сделала его твердым изнутри — а этого переселенцы еще не смогли понять. Только Бейкер, который был фургонным мастером и умел читать и писать, воспринял его всерьез.

— Уж если мы осядем на этой земле, — гнул Бейкер свою линию, — то вам лучше держаться подальше. Вы охотник — можете продавать нам мясо и шкуры.

Двое мужчин стояли лицом к лицу на ровной полоске прерии, которой когда-то предстояло превратиться в главную улицу города Дьябло, совсем рядом с речным берегом, где вода переливалась через две плоские черные скалы и поворачивала у мыска, поросшего тополями.

Гэвин спокойно произнес:

— Если вы разгрузите свой фургон здесь, на моей земле, я вас убью.

Все окружающие слышали, как он сказал это, и позднее это упоминалось в его оправдание. «Но надо признать, что он честно предупредил», — говорили люди.

Бейкер пожал плечами. Он держал ружье для охоты на бизонов на сгибе руки, а у Гэвина был длинноствольный «Кольт», глубоко засунутый за кожаный мексиканский пояс. Бейкер угрожающе приподнял ружье, так что ствол закачался, глядя на ноги Гэвина, и улыбнулся:

— Я думаю, что одному из нас придется убить другого, — сказал он достаточно громко, чтобы все вокруг слышали, — потому что мы собираемся разгружаться.

Больше ничего сказано не было. Гэвин кивнул, повернулся к окружающим, слегка разведя руки, как будто хотел сказать «Ну, вы сами слышали», чуть наклонился влево, в молниеносном движении промелькнула рука, нога — и в следующее мгновение длинноствольный «Кольт» дважды пальнул. Тяжелая самодельная пуля из ружья ударила в землю у ног Гэвина, не причинив никому вреда, а Бейкер упал мертвый. Как потом оказалось, две пули пробили его сердце в полудюйме друг от друга. Человек, который стоял у него за спиной, потом клялся, что одна из пуль оторвала пуговицу у него с рукава, и мальчишки из каравана рылись в земле до самого заката, пока матери их не позвали, — все надеялись найти пуговицу и пулю, но напрасно.

Гэвин подул в ствол своего «Кольта», чтобы охладить его, опустил руку с револьвером вдоль бедра и замер в ожидании. Люди посмотрели на него, потом — на мертвого, который лежал, вытянувшись в пыли, как будто спал, положив голову щекой на приклад винтовки. Гэвин ждал, что кто-нибудь еще бросит ему вызов, но вызова не последовало. Люди молча наклонились, кряхтя, подняли тело Бейкера и отнесли к дальнему концу каравана, оставив Гэвина одного.

Во второй половине дня они похоронили Бейкера, а потом собрались за последним фургоном и, присев в кружок на корточки, начали обсуждать случившееся.

— Его надо повесить, — таково было мнение одного из них. — Мы повесим его вон на том тополе у реки.

— Петля — это для него даже слишком хорошо, — пробормотал второй.

Они все повернулись к помощнику Бейкера, человеку по имени Джек Инглиш. Это был тридцатилетний широкоплечий человек, крепкого сложения, с массивной челюстью и гневными темными глазами. Он был женат и имел маленького сына.

Джек Инглиш скривился, губы его сжались. Но он помнил, как размытым пятном мелькнул «Кольт» Гэвина, вылетев из-за пояса.

— Повесить — это слишком опасно, — сказал он. — Он убьет двоих, а то и троих из нас, прежде чем мы набросим веревку ему на шею. Давайте лучше на закате пойдем к нему в лагерь, спокойно и мирно, вызовем его и скажем, что мы все обдумали и согласны сделать, как он сказал, а потом, когда он выйдет, чтобы с нами окончательно договориться, двое из нас зайдут сзади и отправят его в преисподнюю…

— А отправлять-то ты будешь? — спросил молодой человек по имени Сэм Харди, и в глазах у него мелькнул насмешливый огонек.

Инглиш потрогал свою винтовку и усмехнулся:

— С превеликим удовольствием, Сэм.

Но другие в дело не рвались. Они успели кое-что разглядеть в глазах у Гэвина Роя, и выражение этих глаз наводило на мысль, что если они попытаются выманить его на открытое место под предлогом переговоров, а потом попробуют застрелить сзади, что-нибудь пойдет не так. Ни один не мог сказать точно, что он имеет в виду, но думали все одинаково.

— Ты хочешь выступить против него в одиночку? — спросили они у Инглиша.

— В одиночку?

— Если ты хочешь свести с ним счеты за то, что он застрелил твоего хозяина, тебе придется идти одному. Припомни, он честно предупредил Эли. Эли сказал, что одному из них придется умереть. Эли поднял на него винтовку. Припомни…

Инглиш нахмурился, повел глазами по сторонам, глядя на мескиты и грушевидные кактусы… Смеркалось. Далеко на речном берегу небольшой костер выбрасывал желтые искры в теплый, темнеющий воздух, и Гэвин Рой сидел у огня, занятый починкой сбруи своей кобылы.

— Значит, вы со мной не пойдете? — вызывающе спросил Инглиш.

Люди слегка покачали головами.

Вот так они проголосовали за то, чтобы дать Гэвину волю поступать по-своему. Они достаточно быстро усвоили ход его мыслей. В конце концов, он пришел сюда первым. Наверное, это дает ему какие-то права на землю, которую он, небось, так же хорошо изучил, как и места в горах, где можно отсидеться. Такого человека неплохо иметь в своей компании в этой дикой стране, где апачи все еще кочуют среди хребтов Сангре — хороший человек, когда он на твоей стороне, и очень плохой, когда он против тебя. Они, конечно, не знали, куда все это приведет, но человек он спокойный, и, если малость пойти на уступки, так какие неприятности может он им причинить? В один прекрасный день подходящий человек найдет подходящий случай, и, если судьба Гэвину исчезнуть с лица земли, так это будет сделано. Они очень гордились своим благоразумием и предусмотрительностью. Пока ты наковальня — терпи, как станешь молотом — лупи. Сэм Харди и Сайлас Петтигрю появились в мерцающем круге света у лагерного костра Гэвина, присели рядом с ним на корточки и рассказали, что решили переселенцы. Они будут обрабатывать землю и отдавать ему небольшую долю урожая.

— Хорошо, — сказал Гэвин без улыбки. — Это хорошо. Я ведь не имел в виду, что я ничего не буду делать для вас взамен. Буду. — Он похлопал по рукоятке «Кольта». — Я тут могу быть вроде как разведчиком, следить, чтобы никаких неприятностей не возникло. Я буду о вас заботиться — вот что я имею в виду. Если у вас возникнут какие-нибудь споры, приходите с ними ко мне. А я решу, кто прав.

Сэм Харди открыл было рот — и закрыл снова. Он поднялся, и Петтигрю, уже пожилой человек, тоже встал вслед за ним.

— Ладно, — согласились они, — так будет хорошо.

Вот так Гэвин сделался их руководителем, заменив Бейкера. Люди начали строить хижины, все сразу, расставляя их вдоль будущей улицы в надежде, что когда-то они построят городок. Гэвин жил отдельно от них в своем лагере. У него был мул, кобыла и дикая апачская собака, которая поднимала лай, когда кто-нибудь приближался к палатке. Если в поселке возникали осложнения, споры или еще что-то в этом духе, Гэвин как-то узнавал об этом и, как обещал, решал, кто прав. Он выслушивал доводы обеих сторон, обдумывал их, высказывал свое мнение и для него дело на том и кончалось. Он знал, что его мнение не будет отвергнуто, как знал и то, что любви это ему не прибавит. Но это его и не волновало — он видел, как боятся его переселенцы, и давно решил: пусть лучше боятся, чем любят; лучше во всяком случае, для человека, который живет один. Это его долина, он нашел ее, оберегал ее, он сумел выжить здесь, как зверь. Иногда он улыбался людям — они старательно изображали ответную улыбку, но в его присутствии мужчины и женщины ощущали себя напряженно, ни один не решался засмеяться, пошутить или дать слишком большую волю языку. Никому не хотелось идти у Гэвина за спиной. Это был человек такого сорта, что люди чувствовали себя безопаснее, когда он находился сзади, а они стояли к нему спиной. Они знали, что так им ничего не грозит, что он ничего не имеет против любого из них и не причинит никакого вреда, если вести себя как следует. Но, оказавшись у него за спиной, человек начинал дрожать от страха, сознавая, что больше не был в безопасности. Люди чувствовали, что он умеет читать их мысли и знает все их тайные устремления. Уж такой он был человек — тощий, спокойный и медлительный как змея, но энергия была свернута в нем, как бич, и затаена, как яд гремучей змеи.