Глава 13 МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

Глава 13

МОЯ ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

Наше участие в военных действиях в Европе было описано в пространном документе под названием «Операция „Нептун“». Помимо того что он побил все мыслимые рекорды по числу дополнений и изменений, полученных вместе с ним, для нас он представлял чисто академический интерес.

Наши эскортные силы не должны были принимать участие непосредственно в высадке десанта, нам предписывалось нести дозор в районе Ушанта и входа в пролив Ла-Манш, где ожидалось появление немецких подводных лодок, без которого не могла обойтись столь крупная операция сил союзников. Но сначала мы получили приказ обосноваться в Молфр-Бей, у берегов Северного Уэльса, где ожидать сигнала о начале операции «Нептун». Пятая эскортная группа прибыла на место якорной стоянки ранним утром, в течение дня к ней присоединились и другие группы, так что к вечеру там скопились уже довольно внушительные силы.

Мы с волнением ждали начала операции, считая, что немцы не пожалеют сил, чтобы прорваться к такой воистину уникальной мишени, которую представляет флот союзников у берегов Франции. Также мы знали, что немцы активно строят новые подводные лодки типа XXI, оборудованные шноркелями и способные двигаться под водой с высокой скоростью.

Шноркель – это прибор, позволяющий дизельным двигателям подводной лодки работать под водой. Обычным дизелям для работы необходим воздух, поэтому в условиях, когда невозможен впуск атмосферного воздуха, они не могли использоваться. Шноркель представлял устройство для всасывания воздуха, которое могло быть поднято на поверхность, в то время как лодка оставалась под водой.

С появлением шноркелей немецкие подводные лодки избавились от своего самого главного эксплуатационного недостатка – необходимости всплывать на довольно длительный срок для подзарядки батарей, которые давали им энергию для движения в погруженном состоянии. Заряжающая батареи лодка могла быть легко замечена с воздуха. А самолет либо атаковал ее сам, либо информировал о ее местонахождении противолодочный корабль, который немедленно прибывал на место и, даже если лодка к тому времени успевала погрузиться, начинал прослушивать толщи воды ушами своих «асдиков».

Теперь, когда на поверхности виднелась только верхушка шноркеля, лодку почти невозможно было заметить с воздуха. Во всяком случае, наблюдателю на самолете необходимо было обладать очень большим везением.

Новые субмарины к тому же были вооружены акустическими самонаводящимися торпедами, то есть имели отличную возможность нанести весьма болезненный удар по своим преследователям. Обладая достаточно полной информацией о силе противника, мы напряженно ждали начала боевых действий. Но патрулирование началось, а так ничего и не произошло. У других группы тоже все было спокойно. Стало очевидно, что операция союзников явилась для немцев неожиданной и что они не планировали нападение на наш флот в проливе.

В первый день к нам присоединился старина «Морн» («Mourne»), на котором я совершил один трансатлантический рейс. Им все еще командовал лейтенант-коммандер Холланд. А старшиной-сигнальщиком был Скелтон, который долгое время плавал со мной на «Вечерней звезде», где прошел путь от простого сигнальщика до старшины, который уже является младшим офицером. На «Вечерней звезде» не было соответствующей вакансии, поэтому мне пришлось отпустить этого отличного моряка на другой корабль, где он по праву занял более высокую должность. Я был очень рад такому пополнению, потому что к нам прибыл не зеленый юнец, которого надо было обучать, как вязать морские узлы, а настоящий ветеран Атлантики, к тому же мой добрый знакомый. Тем более страшным ударом оказалась постигшая нас в дальнейшем трагедия.

Каждой эскортной группе был отведен соответствующий район для патрулирования, где корабли располагались с промежутком в полторы мили, постоянно прощупывая воду своими «асдиками». Отсутствие противника вскоре сделало нашу жизнь монотонной и очень скучной. В то же время условия для работы гидролокаторов были достаточно сложными, поскольку кругом в изобилии водилась рыба. Косяк сельди посылает отраженный сигнал, весьма схожий с эхом от субмарины, поэтому приходилось некоторое время следить за передвижением каждого косяка, прежде чем можно было с уверенностью констатировать, что это не вражеская подводная лодка. Тем не менее случались и ошибки. И только появление на поверхности воды большого количества оглушенной взрывами глубинных бомб рыбы указывало нам на то, что цель была выбрана ошибочно.

Нашей новой базой, куда мы время от времени возвращались, чтобы пополнить запасы топлива и продовольствия, стал Плимут. Здесь мы были чужими, и нам постоянно давали это почувствовать. Наши требования на доковый ремонт всегда подвергались сомнению и выполнялись весьма неохотно.

Хорошо помню, как меня возмутил отказ выполнить требование на поставку свежих овощей, который был мотивирован их недоступностью – и это в июне! А когда я пришел в офис местного руководителя, обязанного обеспечивать наши потребности, то был принят весьма одиозной личностью, которая имела наглость проинформировать меня о том, что идет война и что люди на берегу (в Плимуте) имеют такие же права, как и моряки, на свежие продукты и т. д.

В процессе произнесения этой высокопарной тирады чиновник время от времени отдавал должное спелой клубнике, тарелка с которой стояла у него на столе. Надо полагать, таким образом он желал продемонстрировать, что в очереди за свежими овощами и фруктами я занимаю место где-то в самом хвосте. Конечно, это были мелкие неприятности, но они раздражали и портили настроение. К тому же они наглядно показывали, каким болотом стал порт Плимут и Девенпорт, когда центр войны в Атлантике сместился ближе к Ливерпулю.

Забавный случай произошел во время одного из моих визитов в подземный штаб Плимута с докладом о ходе патрулирования. Там я встретил немного знакомого мне очень высокопоставленного офицера, который поинтересовался, как идут дела. Я начал подробно объяснять ему, какие трудности нас подстерегают при использовании «асдиков» в проливе, где имеется множество подводных помех и каждую приходится проверять, не окажется ли это лежащая на грунте субмарина. Внимательно выслушав мой рассказ, этот всеми уважаемый и очень влиятельный офицер важно кивнул.

– Да, – изрек он, – ваши трудности понятны. Но вам ведь наверняка очень помогают в этой работе гидрофоны.

Я не стал объяснять такому большому начальнику, что гидрофоны не используются для охоты за подводными лодками со времен Первой мировой войны.

К счастью, позже мы получили разрешение заходить за топливом и продовольствием в Белфаст. Там работали люди, с которыми мы говорили на одном языке.

Время шло, немецкие подводные лодки не проявляли особой активности, и нам было приказано перейти дальше в пролив. Там мы впервые встретились с одной из новых вражеских субмарин.

Ранним утром 15 июня 1944 года стояла изумительная погода. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась голубая зеркальная водная гладь. На ясном чистом небе сияло яркое солнце и не было видно ни облачка. Мне доложили, что в нескольких милях от нас над водой замечена струйка дыма. Вскоре стало ясно, что, скорее всего, мы впервые столкнулись с субмариной, использующей шноркель. А то, что мы видим, – след, оставляемый отработанными газами дизелей.

Корабли группы заняли такую позицию, чтобы охватить «асдиками» максимальный район поиска. Я только молился, чтобы условия для работы гидролокаторов оказались подходящими.

Приближаясь к вражеской лодке, я постоянно помнил о наличии у нее акустических торпед. У меня было две возможности обезопасить себя от нападения. Я мог приказать кораблям задействовать CAT – шумопроизводящиее устройство, буксируемое за кормой, чтобы отвлечь акустические торпеды от шума гребных винтов. Другой выход – снижение скорости хода до 7 узлов или меньше. Считается, что при низкой скорости производимый винтами шум недостаточен, чтобы активировать наводящие устройства торпеды.

Создаваемый САТами шум в значительной мере снижал эффективность «асдиков», заглушая даже самые отчетливые отраженные сигналы. Я решил, что никогда себе не прощу, если мы упустим такую отличную возможность разделаться с лодкой, руководствуясь только соображениями безопасности. Поэтому я приказал: «Скорость 7 узлов!» – и на этой черепашьей скорости мы поползли вперед.

Вскоре мы приблизились к лодке на такое расстояние, на котором ее уже должны были услышать наши гидролокаторы. Напряжение нарастало. И тут раздался сигнал с «Морна», находящегося в миле от меня по левому борту: «Есть контакт! Атакую!» Это был последний сигнал, переданный кораблем. Несколькими секундами позже раздался сильный взрыв, разнесший «Морн» на мельчайшие обломки. От корабля не осталось практически ничего.

С мостика «Бикертона» мы, оцепенев от ужаса, наблюдали за происшедшей трагедией. Невозможно было не думать о друзьях, которых нам теперь уже никогда не увидеть. Но мы не имели возможности предаваться скорби слишком долго. Следовало принимать срочные меры, потому что, придерживаясь прежнего курса, мы, скорее всего, встретились бы с остальными торпедами. Я приказал флотилии покинуть опасный район с тем, чтобы затем вернуться с другой стороны и продолжить охоту за лодкой. Проходя мимо места гибели «Морна», мы заметили нескольких человек, уцелевших после взрыва. Они пытались карабкаться на плавающие вокруг обломки. Было бы чистым безумием застопорить машины и заняться спасательными операциями, явившись тем самым отличной мишенью для вражеских торпед, для полного удобства еще и неподвижной. Поэтому мы прошли мимо, хотя, должен признаться, такое решение далось мне очень тяжело.

После этого мы в течение нескольких часов утюжили вдоль и поперек зеркальную поверхность воды, но никаких признаков лодки так и не обнаружили. К тому времени уцелевших моряков с «Морна» уже подобрал «Эйлмер» и доставил их в Плимут.

Хотя я и понимал, что условия для работы гидролокаторов неподходящие, меня чрезвычайно удручала мысль, что гибель корабля из моей группы останется неотомщенной. Позже, когда мне удалось расспросить уцелевших парней с «Морна», выяснилось, что корабль пал жертвой акустической торпеды. Люди видели, как она спокойно плыла мимо, но неожиданно повернулась и попала прямо в носовой погреб. Находящиеся там снаряды взорвались и разнесли корабль на куски.

Самым неприятным был тот факт, что корабли шли на малой скорости, делающей их незаметными для акустических торпед (они назывались GNATS). Но, установив контакт, Холланд приказал набрать скорость для атаки. По нелепой случайности не заметившая до сих пор корабль торпеда проплывала мимо. Ее привлек резко усилившийся шум винтов, в результате и произошло несчастье.

Трагедия показала, что теперь морские охотники и их дичь находятся примерно в равном положении. У противолодочного корабля больше нет никаких преимуществ. Срочно необходимо эффективное «противоядие», способное справиться с акустическими торпедами.

Все без исключения офицеры «Бикертона» были расстроенны и подавлены. Получив приказ передислоцироваться в глубь пролива, в район между Шербурским полуостровом и Портлендом, мы несколько воспрянули духом. После происшедшей трагедии нам было слишком тяжело оставаться в том же районе, на подступах к проливу. Мы надеялись, что смена обстановки принесет удачу и у нас появится возможность отомстить за «Морн».

Как раз в это время немецкие лодки немного зашевелились, сделав несколько неуверенных попыток прорваться к флоту союзников. В этом они не преуспели и даже потеряли две новенькие субмарины. Одну из них потопила группа под командованием Ронни Миллза, моего старого и доброго друга, другую – группа Клифа Гвиннера.

Для нас наступили трудные времена, но вначале беспокоили нас вовсе не вражеские лодки. Гидролокаторы улавливали эхо от великого множества потенциальных мишеней, каждую из которых следовало классифицировать, что не всегда являлось легкой задачей. Довольно сложно определить, от чего пришло эхо. Сигнал мог отразиться от лежащей на дне субмарины, затонувшего еще во время Первой мировой войны корабля или же от обломка скалы, нагло торчащего из морского дна.

Пролив Ла-Манш в течение многих столетий являлся напряженным морским путем. За это время на нем по разным причинам затонуло множество торговых судов и военных кораблей. Причиной гибели морского судна могла быть непогода, столкновение с другим судном, а также военные действия. Таким образом, на дне пролива в изобилии скопились обломки, которые посылали на наши «асдики» эхо. И всякий раз, получив сообщение об очередном эхо-сигнале, я отправлялся на мостик, чтобы решить, как действовать дальше.

Опытная противолодочная команда, располагая временем, почти всегда может с высокой степенью точности определить, от какой цели идет сигнал – движущейся или неподвижной. Но на мелководье подводная лодка может спокойно устроиться на дне, став тем самым для гидроакустиков очередным обломком кораблекрушения.

Мы знали, что уже давно ведется разработка специального аппарата, который мог бы получить графическое изображение объекта, от которого идет отраженный сигнал, но, насколько нам было известно, его еще испытывали, поэтому на кораблях такого полезного прибора еще не было. Иногда можно было получить представление о форме объекта и с помощью доступных нам приборов, но для этого необходимо было пройти строго над ним, причем вдоль его длины, фиксируя изменение глубины с помощью эхолота. Такую операцию осуществить чрезвычайно сложно, особенно когда корабль находится под воздействием сильных течений.

Кроме того, весьма грубое представление о размерах объекта можно получить исходя из длины дуги, на которой фиксируется отраженный сигнал. Произведя несложные тригонометрические вычисления, можно определить длину объекта. Если она слишком велика для субмарины, такой объект можно не принимать во внимание. Но тем не менее его следует нанести на карту. Хотя это не дает гарантии, что этот же самый объект впоследствии не будет заподозрен снова и снова. При отсутствии береговых ориентиров точность кораблевождения составляет сотни ярдов, а для того чтобы быть уверенным, что полученный контакт является «старым знакомым», точность должна быть намного выше, в пределах нескольких ярдов. Поэтому мы очень обрадовались, когда получили морской вариант авиационного навигационного прибора, известного под названием «Джи» («Gee»). С его помощью мы значительно повысили точность кораблевождения и больше не теряли так много времени на повторное обследование уже знакомых подводных объектов.

Но даже при этом нам приходилось почти каждый час останавливаться и «обнюхивать» очередной контакт, а в сомнительных случаях и атаковать его. Некоторые затонувшие корабли, подвергшиеся атаке глубинными бомбами, в ответ выбрасывали нам на поверхность свои сохранившие плавучесть грузы. А появившийся на воде длинный «язык» тяжелого топлива, еще долго сопровождавший нас, красноречиво доказывал, что мы снова нашли не прекрасного лебедя, а гадкого утенка.

Частые ложные тревоги, постоянные вызовы на мостик, следовавшие в любое время дня и ночи, были чрезвычайно утомительными. Правда, у нас имелось весьма своеобразное развлечение. Южная граница одного из районов патрулирования проходила у берегов острова Олдерни, на котором даже после освобождения основной территории Франции оставался немецкий гарнизон, имевший дальнобойные орудия. Похоже, ни у кого не было времени выбить немцев с этого маленького островка. И всякий раз, когда мы приближались к южной границе района патрулирования, упрямые немцы открывали огонь по нашим кораблям.

Ходили слухи, что у них были специальные приборы, позволяющие определять расстояние по теплу, излучаемому трубой корабля. Не знаю, насколько это соответствовало действительности, но немцы вели огонь удивительно точно. Если бы они стреляли залпами одновременно из нескольких орудий, то почти наверняка поразили бы цель. Шансы же попасть из одного орудия в быстро движущуюся мишень весьма невелики. Поэтому мы не слишком расстраивались из-за столь неприятного соседства, но тем не менее старались не задерживаться на расстоянии выстрела.

Однажды на палубу «Бикертона» сел почтовый голубь. С его помощью нам довелось поучаствовать в настоящей разведывательной операции. Оказалось, что он принес записку от участников французского движения Сопротивления, в которой сообщались координаты немецкого штаба. Здесь же неизвестный антифашист просил нанести по этой точке бомбовый удар. Мы отправили это сообщение в Портленд, но я не знаю, бомбил кто-нибудь этот штаб или нет.

Однажды нам довелось пережить захватывающее приключение, когда в условиях густого тумана «Китс» заметил на экране радара цель и бросился в погоню. Мы знали, что в указанном районе не было затопленных кораблей, и с волнением ждали результата. Время от времени с «Китса» докладывали по радиотелефону о ходе операции. В конечном итоге мы услышали восторженный крик «Вижу субмарину!», который тут же сменился разочарованным сообщением о том, что целью оказалась не подводная лодка, а самолет, причем даже не вражеский, а свой.

Им командовал очень молоденький офицер, который заблудился и потерялся в тумане. К тому же у него не оказалось никаких полетных карт. Юноше сообщили курс и отправили его домой, а командир «Китса», лейтенант-коммандер Кин, еще долго переживал свою неудачу. Впоследствии у него появился шанс отличиться, который он не упустил, и до окончания кампании Кин успел потопить две немецкие лодки.

Как я уже говорил, постоянные ложные тревоги были очень утомительными. Они повторялись из часа в час, изо дня в день, и в итоге мы немного утратили бдительность, уже не столь внимательно проверяли каждый установленный контакт. И едва не пропустили врага.

Ночью 25 июня мы в течение долгого времени пытались классифицировать контакт, который снова оказался обломком кораблекрушения. Пока суд да дело, моя группа успела уйти вперед, и нам пришлось догонять ее на полном ходу. Усталый и раздраженный очередной неудачей, я решил урвать несколько минут для отдыха.

Даже находясь в своей каюте, расположенной прямо под мостиком, я мог слышать характерный звон «асдика», а вернувшееся обратно эхо могло вырвать меня из объятий даже самого крепкого сна. Так и случилось. Я услышал, как вахтенный офицер приказал начать поиск и вызвал на мостик Билла Ридли. Эхо было странно громким, слишком громким, чтобы прийти от субмарины, подумал я. То же самое я сказал и Биллу Ридли, когда он доложил мне о контакте.

Конечно, я должен был сразу же отправиться на мостик и самым внимательным образом проверить все сам. Но усталость и злость сделали свое дело. Мне не хотелось выходить из каюты. Стыдно признаться, но я надеялся, что этот контакт тоже окажется ложным и я смогу вернуться к прерванному сну, которого настоятельно требовала каждая клеточка моего измученного тела. Но преданный Билл, как всегда, не дремал. Он сумел-таки пробудить меня от летаргического сна, утверждая, что не следует относиться слишком легко к новому контакту.

Я с трудом притащился на мостик, где свежий ночной воздух быстро прочистил мне мозги.

– Мы только что прошли прямо над целью, – доложил Билл, – сейчас ее снова поймаем. – Он еще не успел договорить, когда мы услышали эхо, подтвердившее его правоту.

Моментально было зафиксировано расстояние и пеленг. Когда новую точку нанесли на карту, стало ясно, что цель движется. Сомнения исчезли. Это была подводная лодка.

На «Бикертоне» прозвучал сигнал тревоги. Команда заняла места по боевому расписанию.

К вражеской лодке следовало приблизиться как можно более незаметно. Субмарина не могла уйти на большую глубину здесь, в относительно мелководном проливе, поэтому я приказал расставить по бомбам небольшую глубину взрыва. Приходилось все время помнить о возможности запуска акустической торпеды, но времени задействовать САТ у нас не было. Я решил, что мы уничтожим врага так быстро, что он не успеет ничего предпринять.

Расстояние между нами быстро сокращалось, контакт оставался твердым, я решил, что пора атаковать. Доведя скорость до 20 узлов, я вывел «Бикертон» на дистанцию залпа. Билл Ридли приказал: «Огонь раз!», «Огонь два!», «Огонь три!». Он сбрасывал серии глубинных бомб так, чтобы цель оказалась в центре. Последовавшие разрывы чувствительно встряхнули корабль, и почти сразу же поверхность моря взбурлила. Из глубины поднялась темная громадина подводной лодки и закачалась на волнах.

– Разрешите открыть огонь, сэр? – нервно выкрикнул артиллерист.

– Да, покажите им, где раки зимуют, – мрачно ответствовал я, ведя корабль по широкой дуге для нанесения последнего, решающего удара.

Должен сказать, что наши палубные трехдюймовки оказались достойными нашего недоверия. Мы своими глазами видели, как снаряды, выплевываемые этими «слоновьими ружьями», долетали до цели, ударялись о ее корпус и падали в воду, не взрываясь.

В свете прожекторов было видно, что команда лодки готовится покинуть свой корабль. Огонь прекратился. И тут же вражеская лодка, высоко задрав нос, ушла под воду. «U-269» присоединилась к многочисленным обломкам кораблекрушений, которые устилали дно пролива Ла-Манш.

Вся операция длилась не больше десяти минут, но они были настолько напряженными, что, когда все стихло, я почувствовал такую усталость, словно пробежал не одну милю. Первым делом я крепко обнял и поздравил Билла.

– Эта немка твоя, – воскликнул я, – и твоей команды. Отличная работа! И сделанная с рекордной скоростью!

– Спасибо, – улыбнулся Билл. – Это им за «Морн».

Процесс принятия на борт уцелевших членов экипажа оказался довольно длительным. Выяснилось, что инженер, в последний момент решивший убедиться, что все кингстоны открыты и лодка пойдет на дно, а не будет захвачена врагами, скорее всего, утонул вместе с судном. Несколько членов экипажа было убито. Были и тяжелораненые. Потребовалось время, чтобы поднять их на борт. Двое или трое были в тяжелом состоянии и вскоре умерли, несмотря на усилия нашего корабельного врача. Для живых и здоровых членов экипажа, бодро плавающих среди обломков, были вывешены за борт сети и сброшены спасательные плотики.

По пути в Плимут, куда мы должны были доставить пленных, умершие были похоронены в море. В присутствии их товарищей я выполнил все необходимые формальности и даже сам прочитал молитву. Каюсь, я не смог говорить о них как о «наших дорогих братьях», как написано в молитвеннике, и обошелся без этой фразы. На мой взгляд, несмотря на шок, который пришлось испытать команде этой лодки, все они держались достойно, а их выдержка была поистине удивительной.

Должно быть, они уже понимали, что Германия проиграла войну, и теперь руководствовались лишь собственными моральными принципами.

После допроса пленных офицеров стало ясно, почему эта лодка стала для нас легкой мишенью. «Лежа» на дне, немцы, конечно, слышали, как над ними прошла наша группа, так же как и раньше слышали другие группы. Уверенные, что у них есть в запасе некоторое время до подхода следующего патруля, они решили всплыть на поверхность либо на «шноркельную» глубину, чтобы глотнуть свежего воздуха.

В общем шуме они не расслышали шум винтов догонявшего свою группу «Бикертона». А когда они поняли, что мы находимся прямо над ними, было уже слишком поздно. Вокруг уже рвались бомбы, корпус лодки начал угрожающе трещать, в отсеки хлынула вода. Команде ничего не оставалось делать, только всплыть на поверхность и покинуть корабль.

В мое отсутствие случилось несчастье. Командование флотилией временно перешло к Джекки Куперу, командиру «Гудсана». В то время как корабли прочесывали район в поисках других подводных лодок, «Гудсан» неожиданно содрогнулся от сильного взрыва под кормой. Все, что могло двигаться, взлетело в воздух. Глубинные бомбы, вентиляторы, тяжелые шкафы с электрооборудованием как легкие шарики взмыли вверх, а затем с ужасающим грохотом обрушились на палубу. Корабль получил сильный крен на правый борт. Он стал жертвой акустической торпеды.

Остальные корабли начали лихорадочный поиск, пытаясь обнаружить выпустившую ее вражескую лодку. Но даже несмотря на то, что в один из моментов кто-то из офицеров заметил в море перископ, контакт установить не удалось. А между тем «Гудсан» получил серьезные повреждения, через большие пробоины в кормовые отсеки хлынула вода. Корабельные насосы с таким потоком воды справиться не могли. Чтобы продолжать борьбу за живучесть корабля, следовало срочно уменьшить поступление воды.

Джекки призвал добровольцев вплавь добраться до пробоин и попытаться их заделать. Поскольку добровольцев оказалось слишком много, он выбрал механика Симпсона и еще одного опытнейшего матроса по фамилии Криб. Вдвоем они несколько раз спускались под воду и сумели-таки наложить на пробоины временные пластыри, так что поступление забортной воды снизилось настолько, что ее вполне могли откачать корабельные насосы.

Пока команда «Гудсана» занималась ремонтом, на «Блае» получили приказ отбуксировать терпящий бедствие корабль в Плимут. Лейтенант-коммандер Блит, командир «Блая», в любой, даже самой безнадежной ситуации сохранявший спокойствие и невозмутимость, четко выполнил поставленную перед ним задачу. В Портленд оба корабля прибыли благополучно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.