Глава шестая

Глава шестая

Был полдень, но на реке лежала тьма. Черная вздувшаяся вода быстро неслась, вспугнутая опускающимися все ниже черными, нависающими над головой облаками. Гром ворчал в далеких скальных коридорах, дождь все громче колотил по воде.

Плот Харви несся на четверть мили впереди, едва различимый сквозь стальную сетку дождя. Похоже, у рулевого весла стоял Брутус… он был крепкий, стойкий, с ровным характером. Никогда не приходил в возбуждение, никогда не тревожился; когда надвигались неприятности или опасность, он просто наклонял голову, набычивался и шел вперед — как делают все такие люди до своего последнего дня.

Когда другие ударяются в панику и вопят, когда они стенают и льют горькие слезы, кляня переменчивые времена, всегда остаются такие люди, как Брутус, которые просто продолжают идти вперед. Переменчивые времена, гнев, разочарование, поражение — все они воспринимают хладнокровно и стойко, и живут свою жизнь в спокойном упорстве…

Так Думала Ева, глядя из-под навеса на дождь. Брутус хороший человек, жалко, что он не тот, кто ей нужен. Правда, он тоже не проявлял к ней никакого особенного интереса сверх обычного дружеского внимания.

Зебулон щурился — дождь хлестал в лицо; он смотрел вперед, выискивая коряги. Лилит мучилась с веревкой, пытаясь покрепче натянуть брезент — жестокие порывы ветра совсем раздергали его.

— Поосторожней, Лил! — закричал он, стараясь перекрыть раскаты грома, шум ветра и дождя. — Осто-ро-о-ожнее!

За дождем уже не было видно плота Харви. Река как будто неслась еще быстрее… или это казалось из-за ветра и дождя?

Зебулон с тревогой смотрел вперед. Один сын раненый, другой — больной… девочки изо всех сил стараются заменить Сэма. Он до сих пор никогда не осознавал, насколько все они зависят от Сэма; внезапно его разум как бы разделился странным образом на две части — не оставляя мыслей о сыне, он одновременно пытался оценить реку и справиться с ней.

Удивительно, но он и в самом деле не знал своего сына. У человека есть дети, и он воспринимает их как данное; это твои дети, они выросли у тебя в доме, и ты знаешь их как облупленных. А потом однажды понимаешь вдруг, что они — люди. Личности со своими мыслями, мечтами и устремлениями… может быть, весьма далекими от того, что ты когда-нибудь мог себе представить.

Он думал о Сэме, сравнивая его с девочками — с Лилит, которая сама не знает, чего хочет… или, по крайней мере, еще не нашла названия для своих желаний… и с Евой, которая стремится к своей цели со спокойным упорством… Сэм видит его насквозь. Недаром он вспомнил, как отец ездил поглядеть на то представление и на тех артистов. Сэм увидел это в нем, прочитал все его мечты, как на бумаге написанные, и от этого Зебулону вдруг стало стыдно перед сыном. Сэм, по крайней мере, хоть что-то понял в нем — а что он знает о Сэме?

Неожиданно Зик, сидевший на передней части плота, повернулся и сложил ладони рупором.

— Отец! — закричал он, стараясь перекрыть ветер. — Это водопад! Водопад Огайо!

Зебулон испуганно выпрямился во весь рост, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь завесу дождя. Этого не может быть, этого просто не может быть… Водопад — на другом рукаве реки!

Если… если только они не прозевали места, где река разделяется. Но где же Харви? Не могли же они настолько оторваться… Он, значит, прозевал рукав, и Харви исчезли, они сейчас по ту сторону острова…

В нем нарастал страх. Он пытался преодолеть его, пытался не замечать мерзкого вкуса во рту. Пока что белой воды не видно, но Зик прав: уже чувствуется, как тащит течение, с какой силой давит оно на плот и на рулевое весло.

Теперь вода потемнела и стала гладкой, плот заметно набирал скорость. Знающие люди предупреждали, что он увидит белую воду, только когда станет уже слишком поздно, и что быстрина будет казаться безопасной. Только тот, кто сам проплывал в этих местах, может оценить опасность… тут все выглядит так спокойно, так гладко…

Зик снова закричал. В его голосе слышалась паника. Зебулон увидел впереди громадный камень. Вода кипела, переливаясь через него. А за первым камнем виднелся второй…

Ужас прошел по всему телу ледяной волной. Зебулон отчаянно работал длинным веслом, сражаясь с течением, он понимал, что ничего не сможет сделать с этим неуклюжим плотом — а течение уже волокло его на камни.

Плот теперь уже не просто несся по течению, он как будто ожил, ныряя и подпрыгивая в кипящей воде. Внезапно, в тот момент, когда нос плота приподнялся на гребне несущейся воды, порыв ветра сорвал тент, привязанный к бревнам и прикрывавший будку. Брезент рванулся вверх, как гигантский воздушный шар, Лилит отчаянно вцепилась в его край…

В следующее мгновение ее сбросило с плота, она упала в стремительно летящую воду, брезент заполоскал и полетел следом за ней.

Когда она вынырнула, Ева протянула к ней шест, но Лилит промахнулась — не успела схватиться, и вода унесла ее. В последний момент, прежде чем она исчезла из виду, они увидели, что она перевернулась в воде и мощно гребет, оседлав течение и пробиваясь в сторону берега.

— Па! — закричал Зик. — Брезент тащит нас! Обруби его! Обруби-и!

Бросив ставшее бесполезным рулевое весло, Зебулон схватил топор и, с трудом пробираясь по ныряющему плоту, принялся отчаянно рубить перепутанные веревки. Брезентовый тент, действуя как плавучий якорь, разворачивал плот боком.

Он непрестанно бил топором. С виду отчаянно, как попало, но удары были точны; наконец он обрубил все веревки, и тент унесло ветром. И вовремя — еще мгновение, и их плот перевернулся бы и опрокинулся.

— Выравнивай! Выравнивай его, па!

Зебулон кинулся к рулевому веслу, но его швырнуло вниз головой. Он почувствовал жестокий удар по темени, однако поднялся и схватился за весло — и в этот момент конец плота врезался в камень. Это был жуткий удар, от которого весь плот сотрясся, а потом течение потащило корму и развернуло его.

С нарастающим ужасом Зебулон увидел, что от удара лопнула по крайней мере одна из веревок, связывающих бревна, и они начали расходиться. Между ними показалась вода. Он хрипло закричал, выпустил бесполезное весло и кинулся к жене, сидящей возле Сэма.

— Держитесь! — кричал он. — Хватайтесь за бревна!

Ева слышала крик отца, но слов не разобрала, а в следующее мгновение бревна под ней разошлись, и она провалилась в ледяную воду.

И тут же бревна с грохотом сомкнулись у нее над головой. Она забила руками, чтобы не попасть под удар. Прямо перед ней одно из бревен уперлось в скалу, течение задрало его толстый конец, и бревно перевернулось,

Они услышали вопли, хриплый вскрик, увидела отца, одной рукой схватившего Ребекку. Бревна ударились друг о друга с пушечным громом, полетели щепки. Одна из них вонзилась Еве в щеку. Ева заколотила руками и ногами, выгребая вниз по течению и поперек реки.

Оглянувшись назад, она заметила несущееся бревно и успела уклониться от нацеленного в нее комля. Отчаянно вцепилась в шершавую кору, ощутила, как она обдирает ладонь, но сумела перебросить через бревно руку и повиснуть на нем.

Сам водопад был невысок, всего несколько футов, и с берега, наверное, выглядел совсем невинно. Она пронеслась через него, вцепившись в бревно, и вместе с ним вынырнула на поверхность. Внезапно бревно успокоилось и перестало нырять. Впереди виднелся широкий плавный водоворот, а дальше, ближе к берегу, вода была почти гладкой.

Освободив руку, она отбросила с лица мокрые волосы. Впереди мелькнул крохотный пляжик, на нем лежало что-то темное и неподвижное. У нее от страха сжалось горло, она принялась грести одной рукой и ногами, чтобы подогнать бревно поближе к берегу.

Когда ноги коснулись дна, она бросила бревно, выпрямилась и побрела на берег, с шумом разгребая воду.

При этих звуках темное тело вздрогнуло, поднялась голова. Это был Сэм… живой!

Она опустилась на колени рядом с братом, он с трудом сел. Передернулся всем телом и начал судорожно выкашливать из себя речную воду.

— Как ты, Сэм? Тебя не побило?

Он покачал головой.

— Я в порядке.

Она повернула голову, оглядываясь вокруг и опасаясь того, что может увидеть. Что-то — может быть, бревно, отсюда не разглядеть — застряло в прибрежных кустах. Больше ничего она не разглядела. Время было уже позднее, небо затянуто тяжелыми облаками.

— Как ты думаешь, они выплыли? Лил… ты видела Лил?

— Она, должно быть, на несколько миль выше по течению. — Ветер был холодный, она дрожала. — Сэм, нам нужен огонь.

Помогая друг другу, они добрались до деревьев. Ева собрала обломанные ветки и мусор, оставшийся после весеннего половодья. Потом под высоким деревом сложила хворост для костра. Отодрала с дерева кусок коры, отделила сухую внутреннюю часть и измельчила ее; и еще она нашла на стволе повыше немного сухого мха — его можно было использовать вместо трута.

Сэм с помощью кремня и кресала сумел после нескольких попыток добыть хорошую искру; мох задымился, Сэм принялся раздувать его, и наконец появился маленький огонек. Он осторожно подкладывал кусочки измельченной коры, потом маленькие веточки, пока наконец пламя не разгорелось.

К этому времени они оба уже тряслись от холода. Ветер все усиливался и пронизывал мокрую одежду насквозь. Они принялись строить из веток навес, хоть какую-то защиту от ветра на ночь.

Сэм воткнул поглубже в мокрую землю ветку-рогульку, потом нашел длинную ветку, один конец уложил на рогульку, второй — в развилку дерева. А после начал косо втыкать в землю другие ветки, опирая их на эту поперечину. Так получилась основа для навеса. Затем они торопливо наломали веток потоньше, заплели и закрыли ими основу. Когда навес был готов, они соорудили по другую сторону костра стеночку-отражатель, которая будет отбрасывать тепло в сторону навеса. И наконец сняли с себя верхнюю одежду и развесили вокруг костра на просушку, а сами прижались друг к другу, чтобы сберечь тепло.

Близился вечер. Дождь продолжался, но тяжелый ливень сменился мелкой моросью, которая, похоже, затянется на всю ночь. Время от времени Сэм поднимался и приносил еще веток, чтобы сделать навес поплотнее, или собирал сучья для костра.

Еве было страшно смотреть на брата. Лицо у него осунулось и посерело, рана снова начала кровоточить.

— Сэм? Как ты себя чувствуешь?

Он ответил не сразу:

— Нормально… просто страшно устал.

И повалился на мокрую землю возле нее.

— Ева… как ты думаешь, что случилось? С ними, я имею в виду… Ты думаешь, мы одни остались в живых?

— Не могу об этом думать… Я видела, как папа. держал маму… она ведь так и не научилась плавать.

— Она боялась воды…

С реки тянул холодный ветер. Пламя отчаянно плясало на сильном ветру, время от времени дождевые капли падали в костер и шипели. Навес плохо укрывал от ветра и дождя, но они могли, поддерживая небольшой огонь, держаться поближе к костру. Сэм в очередной раз побрел в лес и притащил поваленное деревце. Ветки с него он обломал и бросил в кучу дров.

Ева боялась подумать о Лилит и Зике. Лилит плавала отлично, лучше любого из них, даже лучше Сэма, но Зик был слабенький… по крайней мере, с виду. После его детской болезни мама вколотила себе в голову, что он слабый, хотя мальчик, пожалуй, всегда стремился быть на воздухе и двигаться…

Больше они не разговаривали, просто сидели у маленького огня, прижимаясь друг к другу, мокрые, промерзшие, жалкие, и поднимались с места, только чтобы подбросить дров. Ева старалась скрыть от Сэма свой страх. Ему надо отдохнуть, он совершенно обессилел… Но что с отцом и матерью? Где они?

Ветер усилился… еще не совсем стемнело. На востоке в мрачных облаках появился разрыв. Дождь кончился, но с деревьев еще срывались большие тяжелые капли, а иногда резкий порыв ветра стряхивал с листьев настоящий душ.

Ее одежда высохла, насколько это было возможно. Ева оделась и пошла вдоль берега. Она пробиралась в ту сторону, где заметила что-то темное, запутавшееся в кустах. Вечерняя темнота скрыла все вокруг, она ничего не различала…

Наконец она нашла этот предмет — это оказался тюк с одеждой, вынесенный водой на берег. Одежда не промокла, потому что была завернута в просмоленную парусину. Еще она нашла деревянное ведро и чайник — каким чудом чайник не затонул?..

И вдруг до нее донесся крик — и из лесу выбежал Зик, а за ним Лилит. Они бросились друг другу в объятия, крепко прижимаясь одна к другой, молча, без слов. Первым заговорил Зик:

— Где мама? С ней все в порядке? А папа?

— Там у костра Сэм, — сказала Ева — и больше она ничего не могла сказать. Лилит все еще была мокрая до нитки.

— Когда я выбралась на берег, — сказала она, — я поняла, что единственное, что можно делать — это идти вниз по течению и надеяться на встречу с вами.

— Ты не видела, что случилось?

— Зик мне рассказал. Я шла все время, как на берег выплыла… это было чуть позже полудня. — Она присела поближе к огню. — А Зика я встретила в полумиле отсюда.

— Сэм боится, что они не выплыли, — сказала Ева. — Мама не умеет плавать… а папа, конечно, пытался ее спасти. Он бы ее ни за что не бросил.

Сквозь разрывы в облаках начали проглядывать звезды. Они собрали веток побольше, чтобы расширить навес… Зик и Лилит сумели выплыть… так, может, и папа с мамой тоже?..

— Допустим, они… допустим, мы не найдем их, — сказал Зик. — Что вы собираетесь делать?

Лилит вызывающе вскинула голову.

— Я на запад не поеду, ну, уж нет! Мне этого никогда не хотелось, а теперь там для меня вообще нет ничего — и никого!

Ева молча переводила взгляд с сестры на брата и думала, что это конец чему-то… конец семье, которую они всегда составляли. Сначала не стало фермы — и с ней исчезло все знакомое, привычное… они остались без дома. А теперь не стало родителей… в душе она знала это наверняка.

Это был конец всему знакомому и начало всего нового, чему еще придется научиться.

А Лилит? Мама беспокоилась за Лилит, с ее странными желаниями, но Сэм, который был к Лилит ближе их всех, не тревожился. Она еще совсем молоденькая, но есть у нее внутри стальной стержень — и Сэм сумел это увидеть. Лилит проложит свою собственную дорогу, и на этой дороге она будет первопроходцем, как любой из них, а может, и в большей степени, чем они, потому что это будет совсем другая дорога. В каждом поколении находится человек, ломающий старые традиции… и Лилит как раз такая.

Сэм пойдет дальше на Запад, — думала Ева, — он ведь только о Западе и мечтал, бредил им задолго до того, как эта мысль запала в душу отцу. Папе он ничего не говорил, но делился с сестрами… и всегда думал, что в путь отправится он один, а не вся семья.

Ева подняла глаза и посмотрела на Сэма, который сидел по ту сторону костра.

— Ты бы лег, Сэм. У тебя усталый вид.

Вид у него был больной, а не просто усталый. Впрочем, он и возражать не стал. Просто заполз поглубже под навес и свернулся калачиком. Ева развернула сверток с одеждой, уцелевшей в смоленой парусине, и нашла отцовское пальто. Укрыла им Сэма, а потом расправила парусину, в которую была завернута одежда, и тоже набросила на него краешек. Им всем придется разделить эту парусину.

Налетел порыв ветра, зашептался с листьями. Зик поднялся, заполз под навес и прижался к Сэму, а она осталась у костра вдвоем с Лилит.

— Ты думаешь, они погибли, да? — спросила Лилит.

— Да.

— И я так думаю. Даже если их унесло далеко вниз, папа уже давно нашел бы нас — по костру.

— Лилит… что ты собираешься делать?

Младшая сестра плотнее укуталась в одеяло, которым была обернута одежда под парусиной.

— Не знаю. Единственное, что я умею — это играть на своем старом аккордеоне и немножко петь. Но мне нравятся люди. Я хочу быть там, где много народу… где происходят разные события… И мне хочется иметь красивые вещи.

Ева вслушивалась в говор реки. Сколько людей на протяжении столетий сидели вот так по ночам, слушая голос бегущей воды? Сколькие из них сидели у этой самой реки? Она вспоминала, как один человек рассказывал папе о странных курганах в краю Огайо, громадных искусственных холмах, насыпанных с никому не известной целью никому не известным народом, куда более чуждым, чем можно вообразить. Вот эти самые люди могли сидеть возле этой реки — могли здесь сидеть строители курганов, индейцы, первопроходцы… кто знает?

Она подняла глаза к деревьям. Какие они громадные, старые… просто великаны… нелегко будет расчистить

здесь участок земли. Но потом она вспомнила, что мельком заметила луг, лежащий за этими деревьями… только мгновение она видела его, но он остался в памяти — большой луг, поросший высокой зеленой травой. Может быть, и не придется расчищать землю в лесу.

Это надо будет обдумать…

* * *

За много миль от нее Лайнус поднялся с рассветом и взялся за работу. Починка каноэ заняла больше времени, чем он рассчитывал, потому что там оказалась вторая трещина, которую он сначала не заметил. Пришлось опять идти в лес за корой. Он долго выбирал, наконец нашел такой кусок, который его вполне удовлетворял… и понял, что тянет время.

Ничего тут на острове не было завлекательного, но он не хотел уходить. Стоит только двинуться вверх — и каждый гребок весла будет отдалять его от Евы.

Лайнус хотел погулять в Питтсбурге, а потом отправиться в Нью-Йорк или еще куда-нибудь и поглядеть на океанские волны, о которых столько слышал. Должно быть. чертова прорва воды, еще больше, чем Большое Соленое Озеро, а некоторые говорят, что океан пошире, чем Великие Равнины. Он продолжал думать про Питтсбург, про это море-океан… но за всеми этими раздумьями таились мысли о Еве.

Он старательно пришил заплату, потом выпрямился — и увидел, что к острову приближается долбленка, подгоняемая неслышными усилиями двух гребцов.

— Здравствуйте! — окликнул его человек, сидящий на носу долбленки. Одет он был в линялую красную рубашку, на лице сияла широкая приветливая улыбка. — Вы куда — вверх, вниз?

— Да вот, поправлю это каноэ и двину в Питтсбург.

Они остановили лодку в тихой воде у пристани, и человек в красной рубашке предложил Лайнусу жевательного табаку. Тот поблагодарил и отказался.

— Мы людей повстречали на реке, ниже водопада… Харви их фамилия. Так вот эти Харви говорят, жуткий случай там произошел. С ихними друзьями.

У Лайнуса внутри что-то замерло. Он поднял глаза:

— Случай, говорите?

— Какие-то люди, которые путешествовали вместе с этими Харви, в непогоду поплыли не в тот рукав реки… и их пронесло через водопад.

— Как фамилия людей этих, не слышали?

— Прескотт, так вроде бы… эти Харви говорят: хорошие люди были. — Он помедлил, жуя табак. — Харви сказал, что сына потерял в схватке с речными пиратами где-то в этих местах.

Лайнус мотнул головой на остров у себя за спиной.

— Он прямо вон там похоронен. А что насчет Прескоттов? Кто-нибудь спасся?

— Харви не знает. Он был уже на двадцать миль ниже по течению и не видел никого из них, ну, и думает, что все погибли, всей компанией…

Подал голос человек, сидящий на корме долбленки.

— Пора нам дальше грести. — И улыбнулся Лайнусу. — Сдается мне, приятель, вам тоже надо поторопиться, а то, я вижу, у вас виски на исходе.

Лайнус вернулся к своей работе и закончил ее в считанные минуты. Поднял каноэ, столкнул на воду. Постоял, глядя, не появится ли где течь, но днище было сухим. Пока он так стоял, в голове у него была пустота — просто стоял и тупо смотрел на дно каноэ.

Наконец он начал грузить свою пушнину, размышляя за работой, и к тому времени, когда каноэ было загружено, понял, что не хочет жить в мире, где нет Евы.

Душа у него как будто опустела — ни чувств, ни воли — ничего. Девицы и виски Питтсбурга его больше не манили; даже желание посмотреть на океан представлялось ему сейчас пустым и бессмысленным капризом.

Она погибла… Ева погибла.

До этой минуты он не сознавал, как много она для него значит. Долгие годы он жил, думая лишь о себе. Он был свободен… и одинок.

Ева спокойно вошла в его жизнь со своим собственным одиночеством, и, страшась этого одиночества больше, чем ущерба для собственной гордости, пришла к нему. Спокойно и честно попыталась завоевать его.

В ней не было искушенности, не было женского искусства. Просто честная, открытая, искренняя девушка… он был нужен ей… а она была нужна ему.

Он горько раздумывал о годах, пролетевших так быстро, и наконец понял, что нетерпение в нем порождено его собственным одиночеством… оказывается, он нуждается в ком-то, в человеке, о котором он мог бы заботиться. Поначалу его странствия были рождены любовью к незнакомым, диким краям — к свободной, открытой земле с ее величественными горами, реками, текущими Бог знает откуда, с ее возвышенной красотой… но через какое-то время оказалось, что одной только незнакомой земли еще не достаточно.

Теперь, когда Евы не стало, он понял это.

Но… а если она жива? Может, она в эту минуту лежит там где-то на берегу реки, одинокая, раненая?

Он достаточно долго жил в диких краях и из опыта, своего и чужого, хорошо знал, какие невообразимые тяготы и мучения может перенести человеческое тело. В горах любому известна история Хью Гласса, которого порвал медведь-гризли и бросили умирать спутники; но он прополз сотню миль, а потом прошел пешком еще несколько сотен, бился со стаей волков за дохлого бизона — и сумел выйти к людям.

Любому в горах известна история Джона Коултера, которого сиксики-черноногие прогнали сквозь строй, любой знает, как он сумел прорваться через линию воинов и, голый, в чем мать родила, удрал, а черноногие бросились за ним в погоню. Он убил самого первого из преследователей его собственным копьем и исчез, ушел босиком через горы; ноги у него превратились в жуткое месиво мяса и крови… но он ушел от погони и выжил.

Лайнус знал сам по крайней мере двоих людей, которые выжили после того, как с них сняли скальп… а рассказов таких слышал множество.

Он уложил последний тюк шкурок, накрыл груз оленьими кожами и привязал покрышку к бортам. Больше он не раздумывал. Он действовал быстро, потому что хотел знать правду наверняка. Если она умерла, он должен в этом убедиться своими глазами. Если она лежит где-то, раненая и одинокая, он должен прийти ей на помощь.

Он столкнул лодку и поплыл вниз по течению. Здешний водопад не опасен для человека в каноэ, который проходил по бурным водам Йеллоустоуна и Снейка. Для лодки побольше или плота он страшен своей обманчивостью… Лайнус глубоко погрузил лопасть весла в воду и швырнул каноэ в пасть быстрины.

Она могла уцелеть, она должна была уцелеть!..

* * *

Лайнус заметил их на берегу раньше, чем они увидели его. Он увидел их, но не мог разглядеть, потому что каноэ летело по крутой струе к водопаду… потом по самому водопаду… он глубоко погрузил весло и бросил каноэ в пространство. Оно ударилось о воду с гулким всплеском… взмах весла, еще один — и он вырвался из бурлящего котла.

— Это Лайнус, — сказала Ева и пошла ему навстречу.

Он вытащил каноэ на берег, обернулся к ним — и их лица сказали ему все, что ему надо было знать — их лица и те немногие вещи, которые им удалось вытащить из воды.

Сэм был худой, изможденный, видно было, каких усилий ему стоит просто держаться на ногах. Пройдут недели, а то и месяцы, прежде чем он придет в норму. Зик выглядел получше, но этому мальчику еще надо подрасти и набраться сил.

— А ваши родители? Они…

— Мы похоронили их вон там, — тихо сказала Ева. — Они утонули вместе. Мама не умела плавать, а папа был не такой человек, чтобы ее бросить. Мы нашли их в кустах, чуть ниже по течению.

— Ну, если кому и положен прямой билет на небеса, так это им, — сказал Лайнус, а потом встретился с ней глазами. — Ева… я такой уж мастак говорить, и не особенно я умею ухаживать за женщинами, но всю дорогу, пока я плыл сюда, я себе твердил, что, если найду тебя живой… Ева, хочешь поехать на восток со мной вместе?

— Нет, Лайнус, я остаюсь здесь. Я отсюда ни на шаг не сдвинусь, ни в одну сторону, ни в другую. Мама и папа… они хотели иметь ферму на западе, и вот до этого места они добрались. И мне кажется, сам Господь хотел, чтобы они здесь остановились… навсегда…

— Ева, Сэму нужно лечение и отдых, а зима не за горами. Я имею в виду, что осталось не больше двух месяцев, меньше даже, — до белых мух. А зимы здесь суровые.

— Я остаюсь, Лайнус. Мой дом будет прямо вот на атом месте.

— Мне неприятно это говорить, вы потеряли близких и все имущество… но вы поступаете неразумно, Ева. Да мне и не нужно вам это объяснять…

— Половина людей, отправляющихся на Запад, поступает неразумно, Лайнус. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Лайнус долго смотрел на нее, а потом поднял взгляд и огляделся вокруг. Их окружал густой лес из громадных деревьев, под которыми почти не было подлеска — девственный лес, которого никто никогда не рубил, поэтому кусты и не могли вырасти.

Но потом его внимание привлек луг — как раньше он привлек внимание Евы. Он повернулся и крупными шагами направился к опушке, чтобы осмотреть луг и возвышающийся над ним крутой, поросший травой склон. Да, — согласился он неохотно, — это хорошее место, очень хорошее.

Струйка воды, стекающая по склону, означала, что где-то наверху есть родник, а ручей, пробегающий по лугу, имел ширину от трех до четырех футов, а в глубину — около половины того. Трава хорошая, а почва, судя по траве и другой растительности, — богатая и плодородная.

Он уже успел заметить следы и помет оленей — глаз опытного охотника не пропускает таких вещей. Немного раньше, спускаясь по реке, он видел у кромки воды черного медведя. О, эти места богаты дичью, никаких сомнений!

Река — удобное средство сообщения. Отсюда человеку легко спуститься до Миссисипи с любым товаром на продажу, какой у него найдется — с пушниной или еще с чем.

Тут можно выращивать все, чего не даст лес.

Вот на той террасе можно построить отличный дом — бревна брать со склона наверху. Топлива на зиму тут хватит — сушняк, бурелом… А если тебе охота живность завести, то по кустам всегда найдутся отбившиеся телки. Он знал, что переселенцы, направляющиеся на запад, временами теряют скот.

Он вернулся к Еве и сказал:

— Ева, ты — мудрая женщина. Будем надеяться, что я ушел «поглядеть на зверя» в последний раз.

Он повернулся к остальным.

— Приглашаю вас всех остаться с нами. Здесь будет ваш дом, пока вам не надоест — или когда вам придет в голову вернуться сюда. Сэм я думаю, ты предпочтешь двинуть на запад, но тебе лучше какое-то время побыть здесь — пока силы не восстановятся. Зик, будь с нами, прошу…

Он повернулся к Лилит, но она отступила назад.

— Я уезжаю на восток, Лайнус. Им я это уже сказала, и теперь то же самое скажу вам. Я не хочу жить на ферме.

— Что ж, я так и предполагал, — ответил он спокойно. — Если не чувствуешь, что ты должна, значит, ты не должна. Но лучше б ты подождала, пока я продам пушнину. Вещи… тебе понадобятся кое-какие вещи. Если женщина отправляется на восток и собирается жить среди порядочных людей, ей надо быть одетой как следует. По одежде встречают. И еще, я думаю, у тебя дела пойдут лучше, если ты будешь с аккордеоном… вроде того, что у тебя раньше был.

Он достал трубку и аккуратно набил ее.

— Когда я продам пушнину, то позабочусь, чтоб ты была как следует одета и чтоб у тебя были какие-то деньги на первое время. А потом — живи как хочешь.

Лилит хотела было заговорить, но к глазам подступили слезы и, резко отвернувшись, она убежала к реке.

Ева, раз мы уж собрались остаться здесь, так надо выбрать место для дома. Пошли вместе, ребята. Нам понадобится совет, это уж точно.

Они поднялись вместе вверх по склону к терраске — именно здесь надо ставить дом. Перед окнами будут луга, а справа — река, и им будут видны проплывающие лодки.

— По-моему, кухню надо устроить с этой стороны, — предложил Лайнус. — Когда женщине есть на что глядеть, ее не мучит чувство, что она заперта в помещении. А здесь ты будешь смотреть на лодки. Со временем их тут станет видимо-невидимо.

Он повернулся к Сэму.

— Даже если ты не собираешься остаться с нами, тебе стоит застолбить немного земли рядом со мной. Я буду обрабатывать ее, а если ты не захочешь вернуться, она будет моя. Ну, а если вернешься, так это твоя земля. У человека теплей на душе, когда он знает, что где-то есть у него клочок земли, своей земли.

Он повернулся к реке.

— И, конечно, нам надо будет устроить пристань. Свою собственную пристань…