Глава 1 НОВООБРЕТЕННЫЙ ИМПЕРАТОР

Глава 1

НОВООБРЕТЕННЫЙ ИМПЕРАТОР

В июле 1853 г. (тогда будущему императору Мэйдзи исполнилось всего восемь месяцев) у входа в залив, называемый ныне Токийским, замаячила эскадра военного флота США. Эскадра состояла из тяжелых боевых кораблей с черными как смоль корпусами. В ее составе находились два парохода, изрыгавшие из труб, к ужасу японцев, высокие столбы дыма. Командовал эскадрой коммодор Мэтью Перри. Перри имел поручение передать сёгуну Токугаве послание президента США с инициативой об установлении двусторонних торговых и дипломатических отношений. На протяжении многих веков Япония являлась практически закрытой для иностранцев. Сёгуны не были заинтересованы в торговле с Западом. Христианские миссионеры воспринимались как идеологическая угроза военному режиму. Иностранцам запрещалось находиться на японской земле. Исключение составлял искусственный остров в портовой бухте Нагасаки, где обосновалось небольшое посольство иноземных торговцев. Контакты японцев с внешним миром отсутствовали, в японские порты иноземные корабли не допускались. Коммодор Перри, однако, твердо стоял на своем и настойчиво добивался встречи с официальным представителем сёгуна для передачи через него официального послания американского президента. После шести дней напряженного противостояния японцы наконец согласились с условиями Перри, велевшего на словах передать сёгуну, что ожидает положительного ответа и прибудет в Японию в следующем году, но уже с эскадрой помощнее. Желая придать своим словам больше веса, Перри демонстративно вошел в залив и взял курс по направлению к столице сёгуна. На берегу возникла паника, японцы ожидали обстрела. Удовлетворившись демонстрацией силы, Перри развернул корабли и покинул бухту.

Япония 1853 г. переживала глубокий кризис. По прошествии пятнадцати лет после первого визита Перри будет свергнут правящий сёгун и после восьми веков забвения восстановлена древняя монархия. Несовершеннолетний Мэйдзи взойдет на трон. За Реставрацией Мэйдзи последует ряд глубоких перемен, через несколько десятилетий обеспечивших небывалое экономическое и политическое восхождение Японии в ранг мировых держав. В наши дни Япония является второй по величине вершиной экономики в мире. Однако Япония всегда остается Японией, в ней мифы и реальность как бы взаимодополняют и подменяют друг друга. Реставрация Мэйдзи лишь формально вернула Японии императорское правление, в то же самое время новая политическая элита поставила императора и его семью в условия строгой изоляции, регламентированные ритуалом, протоколом и так далее. По выражению одного из внуков Мэйдзи, императорская семья подобна «птицам в клетке». Япония сбросила с себя многовековой гнет сёгуната, но Сыновья Неба и Дочери Неба так и остались в заложниках у прошлого.

Взятие в заложники — древняя азиатская традиция. Верх совершенства в ней — пленение самих богов! На протяжении восьми столетий японские императоры находились в заложниках у военных режимов, с несговорчивыми расправлялись без церемоний. В 1868 г. ключевым звеном заговора по свержению сёгуна стал захват императорской семьи. Водрузив на трон Мэйдзи (по существу, так и остававшегося политическим узником), пришедшая к власти группировка обезопасила себя от контратаки противников. Но Мэйдзи стал необходим им и по другим причинам.

Со стороны японское общество видится как весьма пассивное в политическом отношении, отдающее приоритет законопослушанию и единомыслию. Именно потому, что на протяжении веков политические оппоненты не стеснялись в средствах, верность и лояльность власти приобрели особую ценность и очарование. Поиск компромисса приобрел идеальные черты, так как двурушничество и тайные сговоры стали чуть ли не правилом. В такой ситуации обладание олицетворением небесной чистоты весьма выгодно для победы над «подковерным» противником. Император, как Сын Неба и прямой потомок мифических богов, как верховный жрец синтоизма, есть воплощение абсолютной чистоты. В прошлом светская власть основывалась именно на авторитете императора. Любой, усомнившийся в полномочиях людей вокруг трона, преследовался как вероотступник, заслуживающий самого сурового наказания. Вот почему даже в наши дни большинство японцев предпочитает смирение и покорность активной гражданской позиции.

Довольно странно узнавать, что династия Ямато, почитавшаяся божественной, на протяжении веков третировалась без оглядки на ее статус: членов династии лишали привилегий, власти, травили ядами, изгоняли, доводили до самоубийства. «Сговорчивых» императоров окружали плотным кольцом гофмейстеров и придворных дам, состоящих на службе у истинных хозяев Японии. В подобных обстоятельствах быть богом куда опаснее, чем обыкновенным смертным. Такое положение дел существует и по сей день.

Детство младенца Мэйдзи прошло под знаком вопроса. Мэйдзи родила не императрица, а наложница императора Комэя Накаяма Есико, дочь придворного аристократа. Мэйдзи появился на свет 3 ноября 1852 г. в аристократическом доме, находившемся неподалеку от императорского дворца в Киото. Здесь же прошли детские годы его матери. Отгоняя злых духов, младенца искупали в Роднике божественной помощи. Мэйдзи нарекли Сатино Мийя. Мийя — одно из трех японских слов, означающих «принц». В возрасте восьми лет его усыновила императрица и провозгласила наследным принцем, дав новое имя — Муцухито Синно («принц Муцухито»). Позже Муцухито получил коронационное имя — Мэйдзи, под ним он и вошел в историю. (Ниже, за исключением особо оговоренных случаев, мы не будем давать коронационных имен императоров, чтобы не вносить путаницу.)

Из шести детей императора Комэя (двух мальчиков и четырех девочек) лишь один Муцухито смог переступить рубеж четырехлетнего возраста: из-за межродственных браков, заключаемых на протяжении не одного столетия (продиктованных соображениями стратегического и политического свойств), детская смертность в семьях аристократии являлась чрезвычайно высокой. Ряды аристократии буквально косили эндемические заболевания (сбои в иммунной системе, менингит и тому подобное). Из четырнадцати братьев и сестер самого Комэя до совершеннолетия удалось дожить лишь двоим.

Жизнь малыша Муцухито в императорском дворце подвергалась слишком большому риску, поэтому первые пять лет маленький принц провел в относительной безопасности во дворце деда по материнской линии лорда Накаямы. За Муцухито денно и нощно присматривали две кормилицы. Дитя императора полагалось кормить грудью каждые два часа. В 1854 г., когда Муцухито исполнилось два года, императорский дворец в Киото пострадал от пожара и император переехал на некоторое время во дворец Накаямы, желая быть поближе к сыну.

Муцухито рос слабым, изнеженным ребенком со своевольным и раздражительным характером. В порыве детского недовольства Муцухито нещадно ломал игрушки и колотил своих благородных товарищей по играм, которым запрещалось давать ему сдачи. Вспышки раздражения преследовали Муцухито и в зрелом возрасте. В подарок от дедушки принц получил деревянного коня и бамбуковый меч. Мальчик любил играть в самураев. В более старшем возрасте он полюбил лошадей и самурайские мечи. Физические упражнения помогли ему несколько укрепить слабое здоровье и приобрести более «крепкий» внешний вид. Из дневников Накаямы нам известно, насколько дед беспокоился о здоровье внука и оберегал его. В возрасте пяти лет наследный принц вернулся к родителям в перестроенный дворец в Киото. Ему отвели новый павильон с белыми стенами и черной черепичной крышей. Неподалеку находился пруд с карпами и сад с вечнозелеными растениями, сливовыми деревьями и черным бамбуком. В Киото Муцухито посещали учителя, император лично давал сыну первые наставления в искусстве поэзии. Из предметов принцу более всего по душе пришлись история и география. После визита коммодора Перри в Японию стали чаще заходить иностранные торговые суда. Иногда Муцухито удавалось самому посмотреть на таинственных иностранцев на улицах Киото, когда ему разрешалось выезжать за пределы дворца, дабы полюбоваться осенними красками леса или цветущими вишнями. Эти редкие поездки за пределы дворцовых стен совершались в черной лакированной повозке, запряженной двумя белыми волами. В повозке принца надежно укрывали от посторонних глаз бамбуковые шторки.

Во дворце Муцухито окружали забота и внимание трехсот фрейлин двора, подчинивших его жизнь строжайшему регламенту. Фрейлины (дочери придворных аристократов) контролировали все: распорядок дня, посетителей, диету… Фрейлины попадали во дворец в девичестве и оставались в нем навсегда. Отдавая дочь во фрейлины, аристократ усиливал свое влияние при дворе. Фрейлины говорили на особой архаичной форме японского языка «госё котоба», или «дворцовом языке», абсолютно непонятном большинству японцев. Жесткая иерархия наделяла фрейлин высшего ранга огромной властью. К примеру, они могли сделать так, чтобы неугодный им министр никогда не попал на аудиенцию к императору. В среде фрейлин встречались такие исключительно образованные и талантливые женщины, как жившая в XI веке Мурасаки Сикубу, вошедшая в историю японской литературы написанной ею «Повестью о Гэндзи». И все же высокое образование фрейлинам не требовалось, в основном они прислуживали и развлекали императора. Если супруга императора не могла родить императору наследника, в обязанности фрейлин вменялось «разрешение» данной проблемы. Мать Муцухито стала счастливицей, подарившей императору наследника. Фрейлины имели осведомителей во всех уголках Японии, и зачастую именно от них император получал известия о событиях за пределами Киотского дворца.

Кушанья наследнику подавали фрейлины, надевавшие при этом хлопчатобумажные гигиенические маски и касавшиеся циновки при ритуальном поклоне только тыльной стороной ладони (чтобы не допустить даже малейшего загрязнения). Фрейлине, занятой вышиванием, ни в коем случае не позволялось слюнявить нитку, продевая ее в иголку, и тому подобное. Наследный принц пользовался особыми палочками для еды, по длине их превосходили только палочки императора (9 дюймов[6]). Сервировке стола также уделялось особое внимание. Иногда Муцухито предлагались блюда западной кухни. Из мясных блюд принц предпочитал курятину.

Император Комэй не разделял увлечения сына «заморскими штучками». Он не скрывал неприязни к инородцам. Одна из его поэм начинается такими словами: «Пусть меня навеки поглотят холодные воды глубокого прозрачного родника моей родины, но пята иноземца да не осквернит его вовеки». Императору было немногим за двадцать, когда в Японию прибыл посланник американского президента Перри, и Комэй подверг резкой критике сёгунат за его позицию в отношении Запада, как он считал, слишком нерешительную. Но он заблуждался: уже на протяжении многих лет европейские торговые суда, пытавшиеся приблизиться к японским берегам, встречали противодействие японского флота. Известны инциденты с применением корабельной артиллерии. Несколько экипажей русских судов были брошены в японские тюрьмы. В 1864 г. японский флот остановил у берегов Японии и отбуксировал в открытое море два американских парусных судна коммодора Джеймса Биддла. Но, как правило, к иноземным морякам относились уважительно, снабжали их едой и питьем и лишь затем объявляли о запрете на вход в японские порты, ссылаясь на японский закон о запрещении въезда иностранцев в страну. С появлением пароходов Японские острова приобрели для европейцев и американцев еще большую привлекательность с точки зрения организации портового снабжения углем, укрытия китобойных судов от непогоды и как большой потенциальный рынок (оставшийся в стороне от промышленной революции). США все громче заявляли о собственных интересах в Тихоокеанском регионе. Коммодору Перри было поручено «открыть» Японию для США, не стесняясь в средствах. Силой, если угодно.

Многие в Японии ратовали за установление торговых связей с заграницей и знакомство с новыми идеями и технологиями. В условиях самоизоляции Япония не могла импортировать даже продукты питания в неурожайные для страны годы. Открытие Японии для мира явилось бы открытием мира для Японии: его промышленных технологий, системы образования, науки и медицины, сырьевых ресурсов для национальной промышленности. Однако многие упорно цеплялись за прошлое, поэтому в стране росло противостояние между приверженцами и противниками изоляционизма. Назревала буря.

Армия сёгуна под предводительством потомственных самураев не отвечала требованиям нового времени. Поражение Китая в Первой опиумной войне с Великобританией в 1842 г. не сулило Японии ничего хорошего. Сёгунат в конце концов был вынужден пойти на уступки, чтобы избежать войны. Поэтому коммодор Перри, вернувшись на Японские острова через несколько месяцев после своего первого визита, получил от сёгуна положительный ответ. Сёгун принял решение единолично, без консультаций с императором Комэй. Сёгунат подписал договоры с США, позже с Великобританией, Россией, Германией, Голландией и Францией. Эти страны получили право на экспорт товаров в Японию на взаимовыгодных условиях, японский закон о запрещении въезда иностранцев в страну на членов их судовых команд не распространялся. После многовекового изоляционизма японцев буквально шокировал наплыв иностранцев, одетых в необычные одежды и ведущих себя, по их мнению, неподобающим образом. Сохранилось высказывание японского чиновника о тех временах: «На протяжении более десяти лет наша страна находилась в не поддающемся описанию состоянии полного замешательства».

Правительство сёгуна теряло контроль над происходящим. Во многом неравноправные договора с заморскими державами окончательно пошатнули его авторитет в глазах японского общества. Сёгунат, некогда мощный, к началу XIX века представлял сёгун Иэнари. Иэнари, «изнуренный сластолюбец», имел гарем из девяти сотен наложниц и не менее пятидесяти пяти официально признанных детей. Министры правительства, занятые лишь им понятными склоками и борьбой за влияние через придворных фрейлин, поставляли сёгуну несовершеннолетних детей. Страну наводнили бумажные деньги, в городах пышным цветом расцвели увеселительные заведения и бордели.

Рядовые японцы в середине XIX века оказались у опасной черты. Вопрос выживания стал для них главным. Япония являлась аграрной страной, земли находились во владении феодальных семейств. Эффективно хозяйствующих феодалов оставалось немного, в основном их земли располагались вдали от столицы, подальше от внимания центрального правительства. Собственников крупных земельных угодий обязывали (приказ сёгуна) строить роскошные дома в столице и не скупиться на их содержание. Феодалы помельче также были в долгах как в шелках. В стране свирепствовала инфляция, богатства уходили от земледельцев в кассы ростовщиков. Торговцы и банкиры быстро богатели, но жили в постоянном страхе перед хищным сёгуном. В их среде часто распространялись слухи, подобные следующему: «Богатый коммерсант умер в тюрьме, его сыновья и управляющий убиты, а имущество конфисковано!»

В 1832–1837 гг. Япония пережила Великий голод, когда съели всех лошадей, собак, кошек. В небольших деревнях, насчитывающих 40–50 дворов, не выжил ни один человек; некому было хоронить умерших. Отмечались и случаи каннибализма. За голодом пришла чума. Вспыхнули крестьянские и городские бунты, оппозиция взялась за оружие. Только в одной японской провинции 50 тысяч доведенных до отчаяния крестьян пошли на штурм складов местного землевладельца, заплатив за это 562 жизнями. В городах без устали шныряли агенты тайной полиции. Аресты «заговорщиков» проводились даже в общественных банях. После смерти в 1841 г. шестидесятидевятилетнего сёгуна Иэнари министры-реформаторы без промедления изгнали из дворца около тысячи придворных и слуг. Реформы запрещали роскошь, в стране официально объявили режим жесткой экономии.

Оппозиционные сёгунату силы не смогли выработать скоординированный план действий. Наиболее рьяными противниками нового сёгуна стали наследственные самурайские кланы, стремившиеся взять реванш за прежние поражения в борьбе за высшую власть. В интересы кланов не входил подрыв института сёгуната. Основным являлся вопрос о том, какой из кланов станет лидирующим. Более радикально настроенные реформаторы ратовали за конец военного режима и за «модернизацию» Японии посредством вывода на политическую авансцену императора и формирования нового кабинета министров, составленного из коалиции ведущих кланов. Идея коалиции и сплочения ее вокруг фигуры императора приобретала все большую популярность. В дальнейшем к ней присоединились феодалы и их вассалы, выдвинувшие лозунг «Сонно Дзои» — «Преклонение перед императором, изгнание варваров». Император Комэй неожиданно для самого себя оказался крупной политической фигурой, священным знаменем коалиции. Подрыв национальной экономики и политической стабильности сводил на нет попытки сёгуната восстановить контроль над страной. Атмосфера социального кризиса накалялась преднамеренными поджогами складов и дипмиссий иностранных государств. За причиненные убытки Запад требовал от сёгуна выплат громадных денежных компенсаций, непосильных для его казны.

Предводительствовали в антитокугавской коалиции сильнейшие кланы: Тёсю и Сацума. Тёсю обращал взоры на север — Корею, Маньчжурию и Сибирь. Сацума — на юг, по направлению к Тайваню, южному Китаю, Ост-Индии и Юго-Восточной Азии.

Княжество Сацума, второе по размерам территории в Японии, находилось на южном гористом острове Кюсю. Его столицей был крупный портовый город Кагосима. Воины Сацума прославились как одни из самых свирепых и жестоких. Клан активно торговал с Китаем и Западом, не считаясь с запретами Эдо. Сацума действовали как самостоятельно, так и в контакте с китайскими пиратами, а также через своего вассала — правителя островов Рюкю. Главной «доходной статьей» нелегального бизнеса Сацума был тростниковый сахар. Глава клана Симадзу содержал сильную армию и импортировал современное оружие через обосновавшихся в Китае британцев и американцев. Симадзу залез в долги. Однако, когда пришло время возвращать их, отказался платить по счетам. Предъявить повторный счет не решился никто из кредиторов. Долги списали, а клан продолжал вооружаться.

Западную оконечность острова Хонсю, отделенного от Кюсю проливом Симоносеки, занимало княжество Тёсю со столицей Хаги. Тёсю, вдвое меньшее Сацума, обладало, однако, плодородными землями и потому не уступало ему ни в богатстве, ни в военной мощи. В XVI веке именно с территории Тёсю осуществлялась грабительская самурайская экспансия в Корею. Тёсю контролировал пролив, обложив данью проход торговых судов в Осаку через Внутреннее Японское море. Князь Мори ссужал деньги торговым гильдиям, крестьянским хозяйствам, самураям-вассалам. Клан Тёсю не торговал с заграницей, как Сацума, наоборот, он выступал за политику изоляционизма и выдворения с территории островов иноземцев, что послужило причиной постоянных конфликтов двух кланов.

В марте 1860 г. убили главного советника сёгуна. У ворот Сакурада, сёгунского дворца в Эдо (позже переименованного в Токио), двадцать самураев устроили засаду. Дождавшись выезда повозки главного советника из ворот, нападающие разоружили охрану, выволокли советника из повозки на снег и снесли несчастному голову. Убийство второго по значению после сёгуна человека явилось частью заговора клана Сацума по дестабилизации японской верхушки. Однако сёгун, подросток шестнадцати лет, сделал ответный ход, совершенно неожиданный для его противников. Сёгун отправился в Киото на встречу с императором Комэем, где выразил намерение изгнать иностранцев с Японских островов, согласовывать свои действия по реорганизации правительства с лидерами ведущих самурайских кланов и феодалами. Комэй, весьма пораженный и польщенный неожиданным визитом, в качестве ответного жеста предложил сёгуну в жены одну из своих сестер, дабы связать их семьи кровными узами. Альянс слабого императора и сёгуна, ненавидимого заговорщиками, застал последних врасплох. Император Комэй, сам того не сознавая, обрек себя на погибель. Комэя решили «пустить в расход», а трон предоставить его наследнику. Пришло время решительных действий.

В августе 1864 г. Тёсю ввел войска в Киото и встал лагерем у ворот Хамагури, императорского дворца, намереваясь «вызволить» императора Комэя «из рук коррупционеров» и «взять его под свою защиту», таким образом вынудив сёгуна пойти на уступки и «избавить» страну от иноземцев. Войска Тёсю пошли на приступ. Одиннадцатилетний наследный принц Муцухито впервые в жизни стал свидетелем настоящего боя, так отличавшегося от его игр с деревянными мечами. Пули с пронзительным свистом носились под низкими сводами дворца, тонкие стены павильонов не были для них преградой. В разгар боя наследный принц лишился чувств, но скорее от крайнего перевозбуждения, чем от страха. Восемнадцать дворцовых построек знатных аристократов, окружавших императорский сад, и 44 павильона провинциальных феодалов выгорели дотла. За дворцовой стеной в Киото разрушили огромное количество зданий, синтоистских и буддийских храмов, театров, не говоря уже о лачугах городской бедноты.

После провала операции Тёсю по захвату императора Сацума без промедления перешли на сторону альянса сёгун — император, вынудив тем самым клан Тёсю отойти к границам своего княжества. Сацума и Тёсю являлись смертельными врагами, поэтому Сацума пришлось временно отказаться от своих планов по свержению сёгуна. Сёгун, в качестве победителя, потребовал от князя Мори лично предстать пред его очи и покориться его воле, но Мори уклонился от такой незавидной для себя встречи. Юный сёгун стал готовиться к наступлению на владения Тёсю. Подготовка заняла несколько месяцев, в течение которых оба противника лихорадочно закупали вооружения западного образца.

Помимо немногочисленной гильдии иностранных торговцев, обосновавшихся в Нагасаки и находившихся под неусыпным наблюдением шпионов сёгуна, крупнейшим нелегальным поставщиком оружия в Японию был клан Сацума. Через посредников Тёсю удалось договориться с Сацума о поставке оружия (главным образом новейших скорострельных орудий) в обмен на рис и деньги. Западные торговцы в Шанхае поставляли Сацума оружие большими партиями. Более того, иностранцы также обучали самураев Тёсю правильному обращению с ним. В конце концов Тёсю и Сацума заключили временное перемирие и объединились против сёгуна. Придворная знать присоединилась к заговорщикам, рассчитывая на посты в будущем правительстве. К антисёгунской коалиции постепенно присоединялись все новые и новые силы. В конечном счете она объединила 23 клана, ведомые Сацума, Тёсю, Хидзэн и Тоса. После победы над сёгуном коалиция проживет очень недолго, но главная цель будет достигнута.

Вот выдержка из записки некоего самурая, участника заговора по свержению молодого сёгуна, британскому поверенному в делах, где говорится о происходивших тогда в стране событиях: «В наших провинциях до сих пор полным-полно глупцов и недоучек, в своем слабоумии продолжающих цепляться за отжившее. Они ничего не смыслят в современном западном мире с его прогрессом… они подобны лягушкам на колодезном дне. Но теперь даже они наконец начинают понимать… Глаза и уши этих глупцов наконец обращаются к окружающему их миру. Вопрос об открытии страны для иноземцев… назрел… и разногласий во взглядах по этому вопросу ничтожно мало».

Участь сёгуна была предрешена. Превосходно вооруженные армии кланов Тёсю и Сацума выдвинулись на укрепленные позиции близ Осаки и Киото. Когда в июне 1866 г. армия сёгуна выступила в карательный поход на Тёсю, ее окружили и разгромили. Молодой сёгун пал духом. Он так и не смог оправиться после поражения своей армии: в июле сёгуна не стало. Его вдова, сестра императора Комэя, обрила голову и ушла в буддийский монастырь.

Антисёгунской коалиции не удалось убедить императора Комэя в необходимости насильственного свержения сёгуна. В декабре 1866 г. в возрасте тридцати шести лет Комэй неожиданно заболел оспой и спустя две недели умер в мучениях. Весьма вероятно, императора убили придворные, после падения власти сёгуна поставившие на наследного принца, и зараженный вирусом носовой платок пришелся как нельзя кстати. Японские историографы называют имя Ивакуры Томоми как наиболее вероятного организатора убийства Комэя. Ивакура занял пост вице-президента Государственного совета, сформированного после смерти императора.

Муцухито исполнилось всего четырнадцать лет, когда умер его отец. Смертельно напуганный принц боялся принимать пищу и напитки, по дворцу ползли недобрые слухи: его жизнь висела на волоске. Внезапная кончина отца и царящая во дворце атмосфера страха и неминуемой опасности вызвали у Муцухито ночные кошмары. Дед Муцухито заметил однажды: «Внука преследуют таинственные видения… Каждую ночь ему является обезьянка и мучает его». Мать Муцухито признавалась: «В наш век, столь подверженный упадку и вырождению… дворец буквально кишит злыми духами, и [мы настолько] обеспокоены и напуганы, что я не могу решить, как нам достойно справиться с обрушившимися на нас бедами. Если [мой сын] не будет чрезвычайно прозорливым в своих поступках правителем, ему будет не по плечу решить внутренние и внешние проблемы… Молюсь за него, это все, что мне остается».

Спустя несколько месяцев после смерти отца судьба Муцухито решилась. Новый сёгун династии Токугава в ноябре 1867 г. отрекся от власти. 2 января 1868 г. войска кланов Сацума, Тёсю, Хиросима, Этидзэн и Овари, предводительствуемые Сайго Такамори, Окубо Тосимити и Ивакурой Тамоми, штурмом захватили ворота императорского дворца, сделав невозможным доступ во дворец противникам антисёгунской коалиции. Молодой император был вынужден провозгласить так называемую Реставрацию Мэйдзи. Страна перешла под «власть императора».

Формально. Сэр Гарри Паркс, британский посланник в Японии, смог убедиться в этом лично. Два месяца спустя после интронизации Муцухито состоялась первая в истории Японии аудиенция императора с представителями западного мира.

Император встретился с посланниками Великобритании (Паркс), Франции и Голландии. Британского переводчика информировали о том, что молодой император на аудиенции произнесет заранее приготовленную для него речь. Однако аудиенцию пришлось перенести на более поздний срок из-за инцидента, случившегося с англичанами, направлявшимися на встречу с императором под охраной самураев из кланов Сацума и Хито: возле дворца их атаковали два «бродячих» самурая, выскочившие из засады на одной из дворцовых аллей. Девять англичан получили тогда ранения. Одного из нападавших убили, второго обезоружила охрана. Аудиенцию перенесли на три дня. Через три дня Паркса ждали неожиданности несколько иного свойства.

Вступив в императорский зал, Паркс и его переводчик А.Б. Митфорд предстали перед молодым императором, сидящим на особом возвышении под балдахином. Для сэра Гарри приготовили сиденье уровнем ниже. Император Муцухито произвел на британцев потрясающее впечатление. «Его лицо и руки были белыми, — вспоминал позднее Митфорд, — вероятно, из-за макияжа, линия рта — плохо очерчена, челюсть — несколько выдвинута вперед, черты лица — правильной формы. Брови сбриты, примерно дюймом выше уровня бровей прорисованы искусственные. Одеяние состояло из длинной черной накидки, несколько сбитой назад, поверх нее было надето нечто вроде белой мантильи, широкие брюки — пурпурного цвета». Щеки императора покрывал слой румян, губы окрашены в красный и золотой цвета, зубы вычернены в соответствии с традицией японского императорского двора.

Император говорил тихо, едва слышно. Муцухито поинтересовался у Паркса здоровьем и благополучием королевы Виктории и принес извинения за инцидент с нападением, ставший причиной переноса аудиенции. Перейдя к чтению заранее подготовленной речи, Муцухито внезапно запнулся на первом же предложении и замолчал. Молодой помощник императора, Ито Хиробуми (о нем мы будем говорить ниже), пытаясь скрыть неловкость, зачитал английский перевод речи императора полностью. В ответной речи сэр Гарри выразил восхищение действиями императора по формированию нового сильного правительства, признанию страной примата международного права и поблагодарил императора за милость, оказанную ему как британскому посланнику. По мнению Паркса, аудиенция у Муцухито прошла, в общем, успешно. Вскоре с лица императора сошла добрая толика косметики, но, говоря фигурально, политическая косметика его действий не потеряла ни одного декоративного наслоения.

Психологически рядовым японцам было гораздо сложнее осознать новую роль императора в делах страны, чем посторонним наблюдателям. На протяжении восьми веков сёгуната большинство японцев не могло быть уверено даже в наличии императора во дворце. В существовании же сёгуна никто не сомневался. Поэтому для победившей антисёгунской коалиции являлось крайне важным показать, что император жив, деятелен и отнюдь не утратил связи с Небом. Коалиция использовала Муцухито как знамя, в то же время сама предпочитая оставаться в его тени. Как считает профессор Кэрол Глюк, «вытащив куклу императора из чулана, где она пролежала на протяжении более семи веков, коалиция намеренно облекла ее мистической аурой символического значения».

В апреле 1868 г. теперь уже пятнадцатилетний Муцухито впервые в жизни отправился в поездку за пределы Киото — в Осаку, где увидел море, поросшие буйной растительностью утесы… Он осмотрел шесть новых, принадлежавших лидерам кланов пароходов, присутствовал на военном смотре, в общем, не без пользы для себя провел время. Народу объявили: император покинул Киото во главе армии и направился на восток острова, где обосновались недобитые повстанцы. Благодаря данному «походу» предполагалось поднять его авторитет в глазах найми. Вторым путешествием Муцухито стал переезд во дворец поверженного сёгуна в Эдо. С 794 г. императорский дворец находился в Киото. Однако, по соображениям нового правительства, считалось необходимым оградить Муцухито от влияния придворной аристократии. Кроме того, переезд Муцухито во дворец сёгуна имел бы высокое символическое значение. Дворец Токугава в Эдо стал новым домом императорской семьи. Переезд в Эдо представили как личное решение Муцухито, хотя воля императора — всего лишь кивок венценосной головой в ответ на принятое другими решение.

4 ноября 1868 г. начался занявший 22 дня переезд императорской семьи в новый дворец. Процессия из тысячи солдат, 2300 слуг и тысячи повозок двигалась со скоростью 12 миль[7] в сутки по древней дороге Токайдо, петляющей меж поросших соснами горных склонов и уводящей на север острова, к его тихоокеанскому побережью. Процессию возглавлял князь Арисугава, принимавший ранее деятельное участие в подавлении антиправительственных мятежей. Всего за время пути совершили 52 остановки. Местные жители, завидев процессию, повергались ниц, лбами прижимались к земле и скандировали «Мия-сама, мия-сама» (Господин князь). Муцухито коротал время в пути, попивая сакэ и наблюдая за происходящим сквозь шелковые занавески паланкина. Муцухито впервые видел простой люд: крестьян, носильщиков, рыбаков, лавочников. Впервые за две тысячи лет император Японии удалялся столь далеко от Киото. Формально причиной переноса столицы в Эдо объявили «пожелание императора быть ближе к войскам, с успехом подавляющим мятежников».

Спустя шесть месяцев Муцухито ненадолго вернулся во дворец в Киото для женитьбы на княжне Харуко. Харуко, отнюдь не красавица, обладала яркой индивидуальностью, мгновенно покоряющей сердца. Хрупкая, маленькая (ростом 5 футов[8]), будучи старше Мэйдзи на два года, она выглядела намного моложе своих лет. Ее отец, князь Исидзё Тадака, принадлежал к древней влиятельной аристократической семье с тысячелетней историей. Мать Харуко принадлежала к Фудзивара.

Переезд двора в Токио наглядно демонстрировал всему миру решительный отказ Японии от прошлого, связанного с сёгунатом. Таким образом, дворец сёгуна стал теперь домом императора, с сёгуном покончили навсегда. В 1868 г. на борту корабля британского королевского флота «Галатеа» в Токио с визитом прибыл принц Альфред, герцог Эдинбургский. Британский посол в Японии докладывал в Лондон о «большом радостном волнении», охватившем японцев при известии о первом в истории визите иностранного монарха в Японию. Принц Альфред остановился в специально перестроенном для него в западном стиле дворце Хама Готен. Визит Альфреда поставил перед императорским двором немало проблем «деликатного свойства». Дело в том, что перед визитом к императору, согласно синтоистскому ритуалу, смертный подвергался «очищению от злых влияний». По отношению к принцу Альфреду ритуал приобретал весьма недвусмысленное для принца значение. Поэтому решили и сделали так: синтоистские жрецы в белых мантиях и черных головных уборах выстроились вдоль ведущей к дворцу дороге. Дождавшись появления принца Альфреда, они издали совершили ритуальные пассы магическими посохами.

На этот раз император решил по возможности точно придерживаться дипломатического протокола и отказаться от румян, губной помады и чернения зубов. В порядке исключения принцу Альфреду (как лицу королевской крови) дозволили сидеть в присутствии императора. Как правило, аудиенции с западными дипломатами император проводил стоя, дабы избежать возможных протестов со стороны дипломатов, отказывающихся соблюдать дворцовый протокол. Так как принц Альфред рассматривался двором как ровня Муцухито, они оба могли вести беседу сидя. Альфреда со свитой препроводили в зал приемов. Муцухито встретил высокого гостя в белом облачении синтоистского жреца, на голове красовалась черная лакированная шляпа с длинным флажком. Император выглядел иначе, чем при первой своей встрече с иностранцем Гарри Парксом. Позже он приобретет светский лоск в западном понимании этого слова. После обмена любезностями Муцухито предложил Альфреду совершить с ним прогулку по дворцовому саду. После окончания аудиенции герцог преподнес в дар императору бриллиантовую табакерку. В последующие годы Муцухито неоднократно будет встречаться с членами британского и германского королевских семейств. По словам Гарри Паркса, такие встречи способствовали «существенному улучшению» японской позиции по отношению к Западу. «Каких-то три-четыре года тому назад каждый прибывший [в Токио] чужеземец имел все основания с недоверием и опаской относиться к японским военным; но в этот раз… японцы вели себя так, будто привечали иностранных друзей, а не своих традиционных оппонентов». В семнадцать лет император Мэйдзи сохранил детскую неуклюжесть и некоторую скованность речи. Без дворцового макияжа его лицо оказалось смуглым, с правильными мужественными чертами, брови густые. Длинные черные волосы уложены в викторианском стиле и напомажены маслом из камелии. Лицо императора все же слегка припудривали тальком, желая несколько осветлить смуглую кожу. При росте 5 футов 7 дюймов[9] Мэйдзи имел плотное, коренастое телосложение (по японским меркам). Двигался император несколько неровно, иногда как бы замирая в нерешительности. Внук Мэйдзи Хирохито унаследовал эту особенность, только у него она была еще более выражена. «Божественный» император Мэйдзи, с другой стороны, благодаря именно этим своим «недостаткам» физического свойства приобретал в глазах иностранных собеседников особый шарм, «очеловечивавший его перед простыми смертными». Мэйдзи и в зрелом возрасте продолжали преследовать кошмары, он не любил море, корабли, боялся утонуть…

Несмотря на произошедший выход Мэйдзи на международную арену, сказать о нем что-либо с определенностью было весьма непросто, так как Мэйдзи вел закрытый от посторонних глаз образ жизни. Присутствие на военных смотрах, редкие аудиенции с иностранными дипломатами… Во дворце Муцухито особо не утруждал себя государственными делами: сакэ, лошади, наблюдение за соревнованиями борцов-сумоистов… Кто руководил страной реально? Кто, если не Мэйдзи?

В японской традиции — не давать прямого ответа на этот вопрос. Выставляющий себя напоказ поступает неуклюже и подвергает свою жизнь опасности, так можно испортить все дело. В рядах антисёгунской коалиции, посадившей Муцухито на трон, шла ожесточенная борьба за влияние. В подобной борьбе чрезвычайно важно, не подставляя себя под удар, маневрировать за спиной императора. Муцухито стал главой государства, но не главой правительства. И все же в историческом контексте положение Муцухито следует рассматривать как усиление влияния императорской семьи после многовекового политического забвения. Реставрацию Мэйдзи и ее итоги можно охарактеризовать как очередную метаморфозу, или назревшую трансформацию высшей власти, не изменившей, однако, своего исконного «закулисного» механизма. Императору Японии и ее народу, как обычно, отводилась лишь церемониальная роль. Для укрытия от посторонних глаз трона Мэйдзи новая правящая коалиция прибегла к стародавней завесе, сотканной из мифов традиционного японского синтоизма о Сыне Неба. Мистическая аура-завеса Сына Неба помогла коалиции создать видимость решающей роли Мэйдзи в принятии государственных решений. С течением времени аура все более сгущалась, приобретала новые свойства, и, наконец, в ее поле подпали и многие облеченные реальной властью чиновники и министры, члены Государственного совета. Сын Неба — не миф, и в начале XX века в него всерьез поверили не только министры, но и сам император.

Однако в начале Реставрации Мэйдзи верующих во всемогущество императора среди заговорщиков насчитывалось куда как меньше. Во главе коалиции стояли кланы князей Сацума, Тёсю, Хидзэн и Тоса. Наиболее известными среди них являлись так называемые «Три великих героя»: Кидо Такаёси (по прозвищу «Перо»), Сайго Такамори («Меч») и Окубо Тосимити («Деспот»). Выходцы из древних самурайских семейств, «великие герои» разительно отличались характером. Кидо — самый молодой и харизматичный, родился в 1833 г. в семье преуспевающего врача в княжестве Тёсю. Получил аристократическое образование, был направлен Тёсю в столицу сёгуна с заданием слушать и наблюдать. Прекрасный рассказчик и талантливый писатель, отсюда его прозвище — «Перо». В качестве шпиона Тёсю он не преуспел, слишком занятый собственными мыслями и не имея особого желания погрязнуть в тайных играх двора. Как-то раз ему даже пришлось уносить поскорее ноги, спасаясь от наемных убийц. Если бы не сметливая и преданная гейша по имени Икумацу, спасшая возлюбленного, кто знает, может быть, пьеса о произошедшем с Кидо опасном приключении так и не увидела бы свет и не нашла своих почитателей… Выходившие из-под пера Кидо литературные произведения, в свою очередь, служили причиной недоброжелательства и зависти уже не только и не столько политических оппонентов Кидо во дворце.

Сайго, по прозвищу «Меч», — огромный, как медведь, воин «с большим сердцем». «Меч» весил 200 фунтов,[10] будучи ростом 6 футов.[11] Он возвышался над японцами, как башня. Родился в княжестве Сацума, принадлежал к семье потомственных телохранителей князя Симадзу. Деяния Сайго сродни подвигам эпических героев. Трагическим недостатком «Меча» была его излишняя искренность: сей «недостаток» использовали для неблаговидных манипуляций члены одного с ним клана. В этой связи часто упоминается имя Окубо. Именно предводительствуемые Сайго войска захватили 2 января 1868 г. ворота императорского дворца в Киото, что в конечном счете привело Японию к смене правительства. В новом правительстве Сайго получил пост военного министра и чрезвычайную популярность в войсках.

Третий герой, Окубо по прозвищу «Деспот», являлся искусным мастером закулисья. Сын чиновника из клана Сацума, Окубо рос слабым, болезненным ребенком, поэтому о военной карьере не могло идти речи, хотя он и обладал незаурядными организаторскими способностями. Начав карьеру помощником архивариуса клана, Окубо получил доступ к секретам клана, его ведущих лиц и их противников. Из архива Окубо перебрался с повышением в чине на должность налогового служащего. Сведения из архивов пришлись весьма кстати и на новом месте. Окубо не стеснялся в средствах: шантаж и угрозы — медленно, но верно «Деспот» укреплял влияние в рядах сацумской высшей аристократии и наконец стал одной из ключевых теневых политических фигур Японии.

«Три великих героя» заняли подобающее им почетное место в истории Японии, оказав глубокое влияние на формирование нового кабинета министров и правительства Мэйдзи после свержения сёгуна. Общая цель — борьба против Токугавы — объединяла коалицию, но после победы им было трудно добиться единства.

Вновь сформированный Государственный совет возложил на Кидо, Сайго и Окубо грандиозную по масштабам задачу организации подавления очагов сопротивления новой власти, контроля финансовых институтов и создания новой вертикали власти. «Великие герои» действовали от имени Муцухито. Роль Муцухито сводилась главным образом к проставлению подписи на императорских рескриптах. Новую конституцию приняли спустя десятилетие после событий Мэйдзи. Реформаторам удалось успешно подавить сопротивление, провести реорганизацию аппарата полиции и армии, взять под свой контроль богатство семьи Токугавы. Часть «конфискованного» богатства Токугавы перешла во владение семей Сацума, Тёсю, Хидзэн и Тоса и использовалась для вознаграждения низшего самурайства за поддержку в гражданской войне.

Кидо контролировал реформирование правительственных структур. С территориальным делением Японии на княжества покончили: вместо них ввели префектуры, возглавляемые губернаторами. Во власть пришли новые люди. Сайго в чине генерала занялся реорганизацией вооруженных сил, объявив службу по призыву, намереваясь покончить со слабо контролируемыми из столицы вооруженными формированиями наследственных самураев. Окубо занял пост министра финансов. В этом качестве он отвечал за конфискацию имущества поверженного сёгуна и его союзников. Окубо основал специальный фонд, финансирующий расходы императорской семьи.

Лидеры Реставрации Мэйдзи считали крайне важным убедить японский народ в «долгожданном освобождении» императора из-под гнета сёгуна и его активной роли в происходящих в стране событиях, то есть в «новообретении» Мэйдзи своего исконного значения. Кидо, романтик, видел Мэйдзи в образе земного воплощения мудрости и нравственной чистоты, в то же время не чурающегося повседневных забот и чаяний своей страны. Сайго, самурай с большим сердцем, представлял императора как реинкарнацию древнего короля в образе воина-жреца, величественно восседающего верхом на благородном боевом коне и ведущего страну к богатству и процветанию, опирающегося на военную мощь армии и взимающего дань с покоренных народов. Окубо, мастер закулисья, отводил императору роль монарха западного образца и западных манер, в то же время оставляющего полное право решать дела практического свойства группе исключительно одаренных бюрократов (подобных самому Окубо), знающих, как следует сталкивать лбы со лбами, облегчать чужие кошельки и добиваться своего.

Несмотря на разногласия, «Три великих героя» сходились в одном — Японией должна править элита, единственно и полновластно. Простолюдинам нечего делать в министерских кабинетах, им там не место. В то же время международному сообществу реформы Мэйдзи следует подать как глубокую модернизацию политического устройства страны элементами народной демократии. Победившие группировки учреждали все новые и новые правительственные структуры, конкурирующие и ликвидирующие одна другую. Стремясь избежать хаоса, они сплачивали противников вокруг привлекательной и выгодной для всех новой идеи. Такой идеей в конце концов стал старый добрый миф об уникальности Японии и ее императора. Истинные патриоты должны объединиться вокруг идей национал-патриотизма и сообща строить могучую Японию!

Тем временем коалиция намеревалась спасти Муцухито от него самого. Муцухито завертел хоровод — красавицы, пирушки, вечерние конные прогулки… Женившись, император содержал триста фрейлин и пять «официальных наложниц». Разменяв второй десяток, Муцухито предпочитал коротать досуг, складывая стихи, играя в го и в японский футбол с друзьями. В японском футболе главное — удерживать мяч в воздухе, победа ради победы ничего не значит. Муцухито слыл большим гурманом, мог перепить любого: ни одна трапеза не начиналась и не заканчивалась без бутылки-другой превосходного французского вина. На десерт Муцухито прохаживался вдоль выстроенных в линеечку фрейлин и ронял платок к ногам очередной фаворитки. От фрейлин Муцухито имел пятнадцать детей, но ни одного от императрицы Харуко. Как в достопамятные времена периода Хэйан,[12] попойки императора зачастую превращались в разудалый кутеж с фрейлинами. Вино наливали каждому по чину. Предлагалось прочитать поэму, спеть песню, а проигравшему в каком-либо шутливом состязании полагалась «штрафная» рюмка. По утрам император стоически занимался селекцией нового вида японского ириса (I. Raempferi). В конце концов лидеры коалиции решили предпринять радикальные шаги по «корректировке проблемы».