ПЕРЕДВИЖКИ ДРУЗЕЙ И ВРАГОВ

ПЕРЕДВИЖКИ ДРУЗЕЙ И ВРАГОВ

Приземистый человек прошел на платформу вслед за Гитлером, затем неожиданно присоединился к группе генералов в высоких сапогах.

— Хорошо, прокрутите пленку обратно.

Девушка в Лондонском архиве нажала на кнопку, и фигурки вновь замелькали на экране.

— Теперь включите оба проектора.

Две пленки стали проецироваться рядом: одна зернистая и поцарапанная, вторая красочная. На одной Борман был на нацистском собрании, а другая запечатлела немецкого фермера на берегу притока Амазонки. У обеих фигур обнаруживалось явное сходство жестов. Прокручивая пленки одну рядом с другой, можно было синхронизировать движения пухлого мужчины сорока с небольшим лет и старого крестьянина семидесяти двух лет. Странно!

«Вы напали на след», — сказал Норман Кларк, иностранный управляющий крупного лондонского агентства новостных фильмов «Визньюз». Он был редактором Стивенсона в либеральной «Хронике новостей». Они стояли в помещении, где агентство хранило миллионы метров военных пленок. Кларк подошел к режиссеру, боровшемуся еще с одной коробкой с тридцатипятимиллиметровой пленкой. На то, чтобы просмотреть эту пленку, найденную после окончания войны в укрытии в Баварских Альпах, должны были уйти долгие часы. В 1972 году эти пленки таинственным образом обнаружились в «швейцарских пещерах» в результате соглашения между американскими компаниями признать авторские права. Британцы же до сих пор отказывались удовлетворить финансовые претензии поставщиков.

Над собравшимися в хранилище стояла безмятежная тишина, во дворах частных домов цвели розы.

Борман мелькал на пленках то тут, то там, но появлялся лишь на несколько секунд, и оказалось очень трудно опознать его наверняка. Была видна лишь немного сутулая фигура с плоским чемоданом и неизменной улыбкой на лице. И всегда за спиной Бормана находился один и тот же щеголеватый человечек в серой куртке и черных бриджах — шеф гестапо Мюллер. В этой толпе он выглядел неожиданно привлекательно.

…На переднем сиденье гитлеровского «Мерседеса» расположились два человека, ехавшие в альпийскую крепость, где впоследствии исчезло столько нацистских лидеров. Неровная, в выбоинах дорога бежала вверх между скал… Теперь эти двое стояли перед большими бронзовыми воротами. По всей видимости, фильм снимали, чтобы запечатлеть вход в убежище Гитлера. Длинный туннель врезался в склон горы. На его дальнем конце обитый медью лифт поднял Бормана, Мюллера и оператора на несколько сотен метров, доставив их в дом рейхсканцлера.

В послевоенных исследованиях впечатляющий вход в Орлиное гнездо сравнивали с возвращением в материнское чрево. Вершина вертикальной шахты открывалась в грандиозную галерею римских колонн. В золотистом свечении альпийских сумерек круглый зал с окнами по всему периметру создавал впечатление парения.

Борман наблюдал за строительством Орлиного гнезда. Он начал обносить территорию колючей проволокой, сооружать бункера и блокгаузы. Стремился ли он сознательно воплотить сексуальные фантазии Гитлера? Вряд ли. Просто он и здесь инстинктивно чувствовал, как надо манипулировать другими.

Фильму, который просматривали на этот раз в Лондоне, было тридцать Лет. В то время когда он снимался, Борману уже принадлежала реальная власть. Гесса устранили. На обеде в берлинском ресторане один из гостей впоследствии вспоминал: «Мы как-то говорили о мрачном настроении Гитлера. Борман сказал ему: «На Вас лежит огромное бремя забот, и успешный исход великой кампании зависит только от Вас. Провидение избрало вас в качестве своего инструмента для определения будущего всего мира. Вам известна ваша задача до мельчайших подробностей. Я уверен, мой фюрер, Вы все тщательно продумали. Ваша миссия будет успешной!»» На рассвете следующего дня, 22 июня 1941 года, три миллиона немецких солдат двинулись на восток — к Москве и Кавказу.

Человеком, описавшим тот эпизод, когда Борман выразил фюреру свое полное одобрение, был генерал-лейтенант Вальтер Шелленберг, в прошлом звезда германской внешней разведки. Спустя два месяца между Борманом и одной из его жертв развернулась борьба, казавшаяся Шелленбергу более важной, чем страшные битвы, предвещавшие поражение на Востоке.

Новым соперником Бормана стал Генрих Гиммлер, чья империя СС функционировала как государство в государстве, подчиняясь своим собственным законам. Для борьбы Борман искал себе союзника в эсэсовском аппарате и нашел его в лице нелепого Эрнста Кальтенбруннера. Даже Гиммлер признавался, что испытывал страх перед австрийским великаном, когда-то ходившим в школу вместе с Адольфом Эйхманом и «прирученным» в Австрии Отто Скорцени. Борман поддерживал Кальтенбруннера еще до войны. Гиммлер навестил его в 1938 году, чтобы взять его на поруки. Эрнст тогда увяз в долгах из-за любви к спиртному и проституткам. Ханжеская лекция главы СС о том, как плохо жить не по средствам, показалась ему очень смешной, изуродованный шрамами великан сотрясался от хохота. И это совсем не удивительно, ведь Борман уже тогда снабжал его деньгами.

Но прежде, чем конфликт с Гиммлером достиг своего апогея, был устранен еще один соперник. Генерал СС Рейнхард Гейдрих в 1942 году владел системой террора, не имевшей себе равных. Он был известен как «Пражский мясник», занимая должность «наместника рейха». Он являлся главарем бандитов и головорезов гестапо и прочих организаций тайной полиции. 27 мая 1942 года он ехал в Прагу в открытом зеленом «Мерседесе» из своей летней резиденции, и два чешских агента, сброшенные на парашютах с британского самолета несколькими месяцами ранее, метнули в него гранаты и стреляли из пистолета-пулемета системы «Стен». Мясник Гейдрих умер несколько дней спустя от ужасных болей: куски стали и конский волос из обивки кресел автомобиля попали Гейдриху в печень и селезенку.

Расследование покушения вел Мюллер. Осколки гранаты показывали, что она была изготовлена в Великобритании. Он вычислил маршрут передвижений агентов и пришел к выводу, что покушение стало логическим следствием бегства из Германии заместителя фюрера Гесса. Смерть Гейдриха была очень выгодна Борману, и вновь возникал вопрос: неужели и эту операцию спланировал серый кардинал Гитлера?

Шелленберг придерживался именно этого мнения. Он описал в своем дневнике то, как разные люди вели себя на похоронах Гейдриха. Адмирал Вильгельм Канарис, глава военной разведки, не скрывал своих слез, хотя гибель Гейдриха была ему на руку. Гиммлер, выступая перед собравшимися, заявил: «В этой области успехи нашей разведки не могут сравниться с достижениями британских секретных служб». Фюрер прочел официальную речь. Шелленберг записал, что он не мог не ассоциировать разыгранный спектакль с сюжетом некой картины эпохи Возрождения. После покушения всех жителей чешской деревушки Лидице, где, по слухам, скрывались заговорщики, согнали в местную церковь, которую заперли и подожгли. Пытавшихся бежать расстреливали.

Место, освободившееся после убитого Гейдриха, занял человек, который мог стать надежным союзником Бормана. Этим человеком оказался изуродованный шрамами великан и ветеран старых бандитских сборищ Эрнст Кальтенбруннер.

Братство сплачивало ряды. Еще один союзник Бормана, Эрих Кох, стал рейхскомиссаром Украины. Когда-то он вместе с Борманом нес гроб нацистского мученика Лео Шлагетера, казнь которого привела к убийству Кадова. В группировке все нуждались друг в друге, чтобы получать новые блага. Они радушно приняли Кальтенбруннера, члена немецкого братства Австрии, и были готовы связаться с другими молодыми авантюристами, подобными Отто Скорцени, ставшему впоследствии официальным представителем гитлеровских головорезов, наделенным правом убивать и собирать оружие и драгоценности, чтобы помочь Братству пережить любую катастрофу.

А катастрофа надвигалась. Это было время Сталинградской битвы, поворотного момента входе всей войны, и Борман понял это своим звериным чутьем задолго до ее начала, уловив запах тления рейха. Он чувствовал его и в деталях военных операций, и в организации рабского труда, и в массовой ликвидации гражданского населения и военнопленных.

Кох был послан на Украину, чтобы добиться от советских граждан сотрудничества и заполнить места на немецких фабриках работоспособными мужчинами и женщинами. Ему помогал еще один ставленник Бормана — Фриц Заукель, пригнавший три миллиона рабочих, чтобы бросать уголь в топки заводов Рура. Было захвачено в плен пять миллионов советских солдат, с которыми обращались, как с рабами, невзирая на общепринятые правила ведения войны, поэтому из этих пяти миллионов человек четыре погибло.

Возмездие пришло зимой 1942 года. В планы Гитлера входило тогда продвижение по направлению к нефти Кавказа. На захваченных территориях славянское население украинской житницы должно было работать на немецких колониальных фермах. К русским в соответствии с жестокой философией, ставившей господствующую — немецкую — расу на вершину человеческой эволюции, было такое же отношение, как и к евреям.

Все эти планы и даже больше были в мельчайших подробностях известны Сталину. Но он сумел отвлечь Гитлера от кавказских целей, вызвав его интерес к Сталинграду, которому придавалось большое символическое значение — ведь это был город имени вождя! К Сталинграду стянулись лучшие войска гитлеровского блицкрига. Выступая в двадцать пятую годовщину Октябрьской революции — 7 ноября 1942 года, Сталин заявил: «Будет и на нашей улице праздник». Он намекал и на город, названный в свою честь. Меньше чем через две недели за немцами в Сталинграде ловушка захлопнулась.

Из исторических записей, сделанных уже после Сталинграда, известно, что некоторым генералам Гитлер отказал в командовании на этой страшной и грандиозной битве. Фельдмаршал Фридрих фон Паулюс спустя многие годы, а умер он в конце 1950-х, поделился со спецслужбами своими подозрениями, что кто-то, очень хорошо знавший Гитлера, информировал Сталина о каждом этапе этой кампании.

Сталинградская катастрофа совершенно лишила Гитлера мужества. С тех пор он делился своими мыслями только с Борманом. В течение следующего месяца, возможно, в надежде вывести Гитлера из депрессии, Борман объявил о начале «действий по подготовке к решению еврейского вопроса в Европе». Он вновь продемонстрировал свое природное умение умиротворять Гитлера. Гитлер обладал необычайно сильным защитным механизмом, который называется «проецированием» — когда «эго» защищается, приписывая свои отрицательные черты другим. Еврей стал символом всего, что Гитлер ненавидел в самом себе. И теперь вина за то, что в Сталинграде фортуна повернулась к немцам спиной, была возложена на евреев.

Гитлер продемонстрировал свое самообладание в следующей директиве, подготовленной Борманом: «Уже две тысячи лет без какого-либо успеха ведется война против иудаизма. Только с 1933 года мы начали искать пути и средства устранить иудаизм из немецкого общества… Поэтому совершенно необходимо полное перемещение или же уничтожение миллионов евреев, проживающих в европейском экономическом пространстве, во имя безопасности и существования немецкого народа. Начав с территории рейха, двигаясь к остальным европейским странам…. евреев депортируют в большие лагеря, где они будут использованы в качестве рабочей силы или же отправлены дальше на запад».

Потерпев поражение на поле боя, Гитлер восстановил часть былой самооценки, уничтожая беззащитных людей. К концу той зимы Борман обрел официальное признание своей власти ценой жизней тех, кто был отправлен в лагеря смерти. Он спас престиж фюрера, и наградой за это стало назначение его секретарем фюрера 12 апреля 1943 года.

Гитлер никогда больше не говорил с толпами немцев так, как если бы он «соблазнял женщину». Эта перемена в поведении фюрера говорила Борману о том, что марионетка уже не сможет дергаться столь же живо, как прежде. Фюрер, однако, был ему необходим для одобрения собственных маневров внутри нацистского движения. Однако само движение и народ, его породивший, были для него совершенно не связаны друг с другом. Это ясно чувствуется в записях, письмах и действиях, менее всего связанных с заботой о судьбе Германии. Таковы и его личные приказы, отданные в конце войны и способные превратить Германию в развалины, а ее народ в гору трупов. Его заботило только будущее, основанное на нацистской философии, финансируемое из награбленных богатств и поддерживаемое преданным лично ему Братством — организацией того типа, что процветала еще прежде, чем Германия стала имперской базой для воплощения стремлений сверхчеловека.

Сталинградская катастрофа лишила Гитлера того особого таланта, который давал ему власть над массами. Раньше он возбуждал в немецких мужчинах чувство мужественности, и они были должны демонстрировать свое мужество, изображая из себя задир, в то время как все они унижались, выполняя жестокие приказы. Раз Гитлер уже не мог этого делать, Борман стал рассудительно удалять его со сцены. Когда Гитлер все-таки выступал перед генералами, они видели перед собой трясущуюся карикатуру на человека, когда-то считавшего себя новым императором Барбароссой.

Ни одно из действий фюрера не оставалось не замеченным Борманом. Он контролировал каждый его шаг и внимательно слушал монологи, произносимые им в узком кругу приближенных. Записи Бормана двух последних лет войны подтверждают предположение о том, что он терпеливо ждал поражения Германии и той минуты, когда умирающий фюрер вручит ему документы, делающие его законным наследником, возглавляющим все движение.

В эти критические месяцы присутствие фюрера Борману было совершенно необходимо. Бормана окружали враги, занимавшие высшие посты вне партии, и их ненависть к нему дошла до нас через годы. Ему требовалось усилить свое положение, заставив фюрера издать соответствующие указы. Как секретарь он обрел тайную власть, но из-за своей обезличенности она всегда представляется наиболее опасной. Он мог инициировать или же интерпретировать приказы, и его голос был голосом Гитлера. Люди подчинялись ему, потому что боялись и боготворили эту абстрактную власть. Теперь же стало очевидно, что и некоторые могущественные люди признавали и уважали власть Бормана. Мюллер, ищейкой копавшийся в обстоятельствах странного и как бы своевременного убийства Гейдриха, узнал от свидетелей, что накануне покушения наместник с нетерпением ожидал аудиенции у Гитлера, но когда фюрер появился вместе с Борманом, Гейдрих отшатнулся, а Борман немедленно увел Гитлера. Шелленберг (которому было приказано полностью сосредоточиться на операциях секретных служб за рубежом) вспоминал, что Гейдрих, несмотря на уверенность в собственной силе, был явно тогда испуган.

Борман являлся хозяином «Волчьего логова» — восточно-прусского штаба, поразившего Альберта Шпеера своим сходством со звериной клеткой. В целях безопасности посетителю приходилось пройти через несколько колец колючей проволоки, находившейся под напряжением, и затем получить разрешение пройти через лес в сопровождении волкодавов, прежде чем он удостаивался приема у секретаря, который потом излагал суть его дела Гитлеру.

За Шпеером, способным преодолеть эти препятствия в силу старинной дружбы с Гитлером и долгих разговоров об архитектуре, Борман тщательно следил. Министр военной промышленности говорил о Бормане с высокомерием: «Он выделялся своей грубостью и недостатком культуры. Подчиненный по природе, он обращался со своими подчиненными, будто со стадом овец. Он был крестьянином». Этот отзыв заставил многих немцев недооценивать роль Бормана. На деле власть «крестьянина» оказалась способна лишить немецкое военное сословие его коллективного сознания. Борман говорил генералу Альфреду Йодлю: «Никогда не напоминайте диктатору о его ошибках. Это необходимо с точки зрения психологии. Иначе он потеряет уверенность в себе». На трибунале, приговорившем его к повешению, Йодль признал, что он следовал этой рекомендации. Если бы он, будучи ответственным за наземные операции, противоречил Гитлеру, у него бы возникли неприятности с Борманом.

«Чем нелепее идеи фюрера, с тем большим восторгом вы должны о них отзываться», — советовал Борман еще одному посетителю, ошеломленному замыслом Гитлера организовать диверсии в крупном советском промышленном центре — Магнитогорске, расположенном на Урале. «Все, что от вас требуется, это создать видимость подготовки. Постоянно заверяйте фюрера, что работы по осуществлению плана движутся полным ходом. Затем постепенно, раз за разом внушайте, что определенные внешние факторы могут помешать завершению грандиозной работы. Мысль, что план может быть и не выполнен, должна просачиваться в сознание фюрера таким образом, чтобы автор проекта сначала стал удивляться своему прежнему энтузиазму, а затем отложил реализацию плана в долгий ящик, если к этому времени он вообще о нем не забудет».

Некоторые из таких абсурдных планов были подсказаны фюреру самим Борманом или же подсказаны Гитлеру другими во время долгих разговоров у камина. В то время это казалось западным наблюдателям всего лишь частью бандитских забав команды Бормана. Да, бандитское ребячество тут присутствовало, но когда британские агенты пытались похитить фельдмаршала Эрвина Роммеля, первые же отчеты разведчиков были перехвачены Борманом.

Казалось, что Борман озабочен развитием международного нацизма. Глава службы разведки Шелленберг должен был посылать ему копии отчетов обо всех операциях, проводимых за рубежом. Таким образом Борман познакомился с сетями нацистских осведомителей на Ближнем Востоке и в Латинской Америке и с огромными шпионскими базами на Пиренейском полуострове. Ему были известны имена нацистских агентов и сочувствовавших нацизму, включая египтянина Анвара Садата, которому предстояло стать президентом Объединенной Арабской Республики. Спустя годы хорошо видно, что исчерпывающая информация о тех местах, где пустил корни нацизм, могла понадобиться Борману — самоназначенному хранителю нацистской идеологии — и для того, чтобы знать, где можно было бы найти укрытие. Он имел в своем распоряжении все необходимое для тайного перемещения денежных средств. Это осуществлялось через каналы, организованные для снабжения немецких шпионских сетей и для доставки особых грузов, подобных демонтированным ракетам, перевозившимся на подводных лодках в Японию, и для создания за рубежом укрепленных лагерей с целью укрытия тех, кто уцелеет в европейской катастрофе.

Контролировать информационные аппетиты Бормана было некому. Считалось, что он запрашивал данные, необходимые Гитлеру. Нацисты среднего уровня и те вожди, что не были напрямую втянуты в борьбу за власть, смотрели на Бормана с презрительным любопытством. Но это отношение давало Борману преимущество, поэтому он преднамеренно демонстрировал плохие манеры и отсутствие знаний. Он вызывал страх в людях, подобных Гиммлеру, который считал этого крестьянина коварным, сказав однажды: «Он разрушит наш план по завершению войны, доведя ее до компромисса со Сталиным». Он несомненно радовался бессилию аристократичного главы генерального штаба генерала Хайнца Гудериана, шипевшего: «Нужно что-то сделать с этим зловещим беспризорником».

Беспризорник… крестьянин… свинья, роющая землю в поисках картошки… Какое хорошее прикрытие для человека, избавившегося от Рема, Штрайхера, Гесса, вероятно, и от Гейдриха, и намеренного уничтожить Гиммлера, Геббельса и Геринга! О Геринге известно, что он создавал в голодные годы партийные фонды, применив такие схемы, как обязательное страхование всех нацистов, и нашедшего способ получать авторские отчисления всякий раз, когда профиль Гитлера появлялся на почтовых марках, плакатах или же на государственных векселях. Он заманил увертливого Гиммлера в ловушку, добившись его назначения на унизительную должность — главнокомандующего группой войск на Висле, что привело в ужас солдат и заставило Гиммлера только мечтать о славе, которой не суждено было осуществиться…

Задолго до заговора 1944 года, нацеленного на убийство Гитлера, Борман установил контроль над путями к отступлению и над запасами сокровищ, сосредоточенным за рубежом. Истинное значение Бормана лучше всех выразил сам фюрер, когда — уже ближе к концу нацистской Германии — кричал своему личному фотографу Генриху Гофману: «Тот, кто выступает против Бормана, выступает против государства!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.