Я.А.Слащев-Крымский Оборона и сдача Крыма. Мемуары и документы

Я.А.Слащев-Крымский

Оборона и сдача Крыма. Мемуары и документы

Фронт исключительно держится личностью генерала Слащева; человек «особенный», энергичный, безусловно храбрый и не останавливается ни перед чем в достижении успеха на фронте и противодействии развала в тылу. Он только один удержал Крым до сих пор и он только один, обличенный диктаторскою властью, может его удержать.

Представитель штаба Главнокомандующего при

Крымской группе полковник Нога.

12 марта 1920 года.

Период с 23 марта по 5 августа

Генерал Врангель приказом генерала Деникина был назначен Главнокомандующим. Я, как командир Крымского Корпуса, немедленно с моими юнкерами и моим конвоем явился в Севастополь и лично командовал парадом при встрече генерала Врангеля, чтобы подчеркнуть мое полное сочувствие происшедшему событию. Видимо для этой же цели, генерал Врангель, как благодарность корпусу, удерживающему Крым, произвел меня в генерал-лейтенанты, а начальника штаба, полковника Дубяго – в генерал-майоры.

Дело как будто бы шло хорошо.

Но это только так казалось, ибо сейчас же дальше начались домашние счеты.

Переварить того, что кто-то исполнил свой долг и выполнил свою задачу – не могли.

Пошла интрига: задерживали закон о земле, старались под благоводным предлогом убрать коренных защитников Крыма, чтобы дать место многочисленным заштатным; Крымский корпус предложено было переименовать во второй(исполнено), про меня стали распускать слухи, что я заядлый кокаинист и пьяница, всегда находящийся под наркозом.

На фронте обстановка опять становилась тревожной, но Крымский корпус вторично исполнил свой долг, хотя и насчитывал всего 3 000 человек. Апрельская атака красных по всему фронту кончилась нашей победой.

Видя тяжелое положение, атаковали мы сами. Взяты были даже позиции противника. Доблесть войска спасла все.

А интриги и сплетни продолжались. Ставка продолжала интриговать против защитников Крыма. Думали не о том, чтобы спасти положение, а о том, чтобы устроить себя, своих близких, своих ставленников и устроить свои интересы – до корыстных включительно.

Личность генерала Врангеля стала вполне ясна: он не мог терпеть около себя людей с собственной волей и приближал льстецов, не говорящих неприятностей. Точно также он не мог терпеть и ореола популярности около кого бы то ни было, кроме себя.

Это он точно формулировал уже накануне падения Крыма словами: «Пусть будет ремесленник и ограниченный человек, но положительный, от которого я, по крайней мере, знаю, что ожидать».

События шли, и я видел, что если мы вовремя не атакуем большевиков, они атакуют нас сами; кроме того, при большом скоплении наших войск, у нас не будет хлеба, раз мы останемся в Крыму. Поэтому я настаивал на десантной операции, чтобы взять Мелитополь[1].

Разработанный подробно план был вручен Главкому. Ставка затягивала дело. Наконец, под угрозой моей отставки, решена была десантная операция и 25 мая с потерей одного человека и двух Кириловки со всем корпусом и, двинувшись в тыл противника, занял Мелитополь.

Северная Таврия стала нашей.

Взяв Мелитополь, 2-й (Крымский) корпус пошел к северу и северу-востоку. Противник контратаками пытался создать тяжелое положение для корпуса, но части доблестного корпуса помогли и вот – красные снова разбиты, конница Жлобы погибла.

После этого части 2-го корпуса были переброшены на Днепровский фронт, а интриги продолжались.

Когда Врангель приехал в Мелитополь, я попросил у него наград для своего корпуса.

– Но за что же, – спросил Главком – вы даже и потерь не понесли. Вот 1-й и 3-й корпус понесли потери, а у вас их нет. За что же награждать?

Главком был прав: потери мои исчислялись – 40 человек убитых и раненых, 1 вольноопределяющийся утонул и 2 лошади пропали.

Я осмелился ответить, что отсутствие потерь – это достоинство полководца, но ответ мой повис в воздухе.

Из частей моего корпуса ни одна наград не получила.

Каховская операция

Когда хотят очернить меня, как солдата, когда хотят в чем-нибудь обвинить меня, то неизменно тычат пальцем на каховскую операцию, которая якобы проиграна мною.

Я печатаю здесь дневник этой операции. Из него видно, что не я руководил операцией, не я был ее хозяином, а Ставка, которая, сидя в Севастополе, диктовала мне свои приказы, не давая мне в руки власть самому распорядиться и всегда мешая моим планам.

25 июля.

В ночь с 24-го на 25-е июля началась одновременная переправа красных у Каховки, Корсунского монастыря и Алешек.

Первый удар по переправившимся красным закончился неудачей, благодаря огромному превосходству сил и технических средств противника.

26 июля.

Ночь прошла спокойно.

Боями и разведкой обнаружено, что противник решил нанести главный удар со стороны Каховки.

Принято решение разбить Каховскую группу, и части корпуса принимают для этого соответствующее положение.

27 июля.

Сосредоточение красных: главные силы у Каховки с заслоном у Британы, вспомагательная группа продолжает переправу у Алешек

Потери корпуса с 25-го по 27-е июля включительно около 500 человек. Взято пленных около 700 человек.

К ночи 27-28-го июля корпус генерала Барбовича сосредоточился в районе Серогоз.

29 июля.

Наибольшие силы красных к вечеру были обнаружены в районе Б.Маячки-Белоцерковке; численность их до 6 тысяч человек пехоты с артиллерией и броневиками.

На мой запрос, кто будет руководить нашим наступлением на Каховку – Ставка сообщила, что руководить будет Главком.

30 июля.

В итоге дня красным нанесено сильное поражение: их 15 стрелковая дивизия, группировавшаяся в районе Белоцерковке-Б.Маячки уничтожена, то же с Латышской бригадой, бывшей у хутора Терны. Тем не менее, овладеть Каховкой в первый же день не удалось и, кроме того, небольшие группы красных продолжали удерживаться частью у Корсунского монастыря и частью – у Б. Маячки.

За день боя взято: частями генерала Борбовича – около 2 000 пленных и 3 орудия и 34 дивизией 2 корпуса – около 1200 пленных.

31 июля.

Ночная атака на Каховку окончилась неудачно. Весь день шли ожесточенные бои.

Неуспех атак Каховской позиции красных 31 июля по-прежнему объясняется:

1) Невозможностью использовать конницу для атаки укрепленной позиции из боязни больших потерь ее;

2) Слабой численностью и огромным утомлением пехотных частей, направленных для атаки;

3) Значительным превосходством сил красных, как в пехоте, так и, в особенности, в артиллерии;

4) Наличностью укрепленных позиций и необыкновенным упорством латышей, не обращающих внимание даже на бомбы с аэропланов.

1 августа.

С утра завязался бой у Каховки, шедший до ночи.

И день 1 августа не принес успеха у Каховки. Причины все те же: слабая пехота атакует конница, во избежания больших потерь, вынуждена только обеспечивать ее фланги и лишь частично переходить в контратаки против отходящих частей красных.

2 августа.

С утра начался артиллерийский бой. Бой пехоты и конницы продолжался до наступления темноты и снова окончился безрезультатно. Наши части понесли тяжелые и большие потери. Учитывая создавшуюся обстановку я телеграммой донес Главкому, что с теми силами, которыми я располагаю, ввиду невозможности бросить конницу на укрепленную позицию, я нахожу необходимым прекратить дальнейшие атаки измотанными и понесшими громадные потери войсками и просить разрешения отвести корпус на линию Каменный Колодец-Чернонька, где ускоренно его пополнить.

Разрешение на это последовало, причем, оказывалось, что Главком крайне недоволен исходом операции, и было предъявлено обвинение, что удар должен был быть нанесен всеми силами на Каховку, а вместо этого – корпус разбросал свои силы на Корсунский монастырь, Казачьи Лагери и Алешки.

В итоге девятидневной операции частями 2-го корпуса и корпуса генерала Барбовича уничтожены 15 стрелковая советская дивизия и латышская бригада. Остальные части красных (51 дивизия, 52 дивизия, бригада 1-ой латышской дивизии и херсонская группа) понесли огромные потери.

Наши трофеи: около 5 000 пленных, 11 орудий и масса пулеметов.

Наши потери велики:

Части генерала Барбовича – около 600 человек, 13 дивизия – около 1200 человек, 34 дивизия – около 600 человек и 8-й кавалерийский полк – до 40 человек.

Задуманная красным командованием крупная операция, заключавшаяся в разгроме 2-го корпуса и овладением Перекопом, не удалась. Вместо этого, группа красных понесла до 50 % потерь и единственно чего добилась – это плацдарма у Каховки.

Необходимо отметить, что овладение Каховским тет-де-поном могло быть важным для нас лишь в моральном отношении. Не приходится сомневаться, что с уходом конного корпуса противник, при наличии наших слабых сил, имел бы полную возможность, когда это нужно было бы, снова овладеть Каховкой.

Поэтому невзятие Каховки не может свести на нет успех операции.

Условия борьбы были слишком неравны: огромный перевес сил в пехоте, а также в артиллерии и технических средствах позволял противнику постоянно иметь в руках свежие резервы, ликвидируя первоначальные наши успехи.

Несмотря на тяжелые условия – жару, полное безводье и утомленные наши части, сильные духом, с честью выполнили возложенную на них задачу.

Разброски сил не было.

План красных был открыт уже 26 июля, и все силы были сосредоточены на Каховском направлении.

С 26 июля по 2 августа в этом направлении работали 7/8 наших сил и лишь 1/8 – на фронте Корсунский монастырь – казачьи Лагери – Алешки.

Конный корпус имел возможность уничтожить красных в районе Черненька; дальнейшие его действия, с изменением соответствующих целей, заключались лишь в обеспечении флангов атакующей пехоты.

Распоряжения Ставки, диктуемые обстановкой на фронте генерала Кутепова и заключающиеся в приказании возможно скорее вывести части генерала Борбовича из боя, начиная с вечера первого же дня, не могли не связывать рук мне, как командиру корпуса, которому приходилось все время считаться с необходимостью беречь конницу и возможно скорее вывести ее из боя.

Все изложенное приводит к общему суждению:

Части 2-го корпуса и генерала Барбовича выполнили возложенную на них задачу и не их вина, что красные, обладая огромным превосходством сил, артиллерии и технических средств, удержали за собой пятиверстный плацдарм у Каховки.

Я послал Главкому такую телеграмму:

Срочно вне очереди Главкому Ходотайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку.

Основание:

1) удручающая обстановка, о которой неоднократно просил разрешения доложить Вам лично, но получил отказ;

2) безвыходно тяжелые условия для ведения операций, в которые меня ставили (особенно отказом в технических средствах);

3) обидная телеграмма за последнюю операцию, в которой я применил все свои силы, согласно директивы и обстановки.

Все это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже свое дело сделал, а теперь являюсь лишним. Х.Александровский, 2 августа 1920 года. Слащев». Результатом этой телеграммы явился такой разговор со Ставкой:

«Генералу Слащеву. Я с глубокой скорбью вынужден удовлетворить возбужденное Вами ходатайство об отчислении Вас от должности Командира Второго Корпуса. Родина оценит все сделанное Вами. Я же прошу принять от меня глубокую благодарность. Назначенный Командир Второго корпуса генерал Витковский завтра выезжает в село Чаплинку. Впредь до его прибытия в Командование Корпусом укажите вступить старшему. Вас прошу прибыть в Севастополь.

4/17 августа. Врангель

В Севастополе

Сдав должность Командира Второго Корпуса, я 5-го августа прибыл в Севастополь к Главному генералу Врангелю и подал ему рапорт:

4 августа 1920 г. Главкому

Рапорт

Считаю своим долгом более подробно донести Вам причины, вызвавшие мой рапорт об отставке. Они следующие:

1) Вы заняты общегосударственными вопросами и не в состоянии были уследить за всеми интригами, создавшимися кругом Вас.

2) Вокруг Вас составилась компания, проводящая свои личные интересы и имеющая во главе генерала Коновалова.

3) Ваш Начальник Штаба генерал Шатилов, будучи человеком честным, но видимо, слабовольным, во всем подчинился злому гению Юга России – генералу Коновалову, который уже довел генерала Боровского до Ак-Маная, а генерала Шиллинга до Одессы 4) Участвовать в сознательной работе на погибель России не могу.

Вследствие действий генерала Коновалова, явилась последовательная работа по уничтожению Второго Корпуса и приведения его к лево-социал-революционному знаменателю, точно так же как и систематическое восстановление Вас против меня (факты: десантная операция не дала Вашей благодарности солдатам, а Первый Корпус их получил; производство начальника штаба Второго Корпуса в генерал-майоры отклонено за молодостью его выпуска из Академии, а годом моложе Коновалов и Егоров произведены; пополнение Корпуса задерживалось и мобилизационный район давался чуть ли не в полосе противника; награды частям были отклонены, а Первый Корпус их получил; мои ходатайства видеть Вас для личного доклада и для поднесения от Второго Корпуса плана обороны Крыма трижды отклонены.

Не есть ли это удар по самолюбию всего Корпуса?

Еще хуже оказалось влияние Коновалова на ведение операций.

В то время как Вы лично обещали мне мой бронеавтомобильный отряд, 6 броневиков и коллону грузоавтомобилей (в виду отсутствия железных дорог) в 24 грузовика, я получил один легкий броневик с одним пулеметом и 6 грузовых машин; остальное все было передано в другие корпуса, между тем, как еще до десантной операции от меня были взяты все транспорты. Аэропланы на 200-верстный участок были даны в количестве одного исправного и одного неисправного.

Благодаря этому, погибли сотни лишних жизней, Участвовать в уничтожении моих людей не могу.

Коновалов по злому умыслу или по небрежности, не прочитывал ине докладывал Вам моих донесений о группировке, чем ввел в заблуждение о месте главного удара.

Чтобы окончательно подорвать дух Второго корпуса, моим заместителем назначен генерал Витковский, человек, заявивший в момент ухода Деникина, что если уйдет Деникин – уйдет и Витковский со всей Дроздовской дивизией.

Вы знаете, что я все силы принес в жертву Родине; Вы знаете, что в момент ухода Деникина я первый поддержал Вас и сообщил Вам в Константинополь; Вы знаете, что говорилось у Вас в каюте и у меня в вагоне в 3 часа ночи и, поэтому гнусные интриги восствновлены нас друг против друга должны были отпасть.

И вот, на основании всего вышеизложенного, я как подчиненный, ходатайствую, как офицер у офицера прошу, а как русский у русского – требую назначения следствия над Штаглавом, Штакором 2 и надо мной по поводу Каховской операции 25 июля и 3 августа сего года.

Знаю, что Вы, как честный русский офицер, мне не откажете.

Слащев.

Генерал Врангель на этот мой рапорт ответил, что я утрирую обстановку и что всякий суд надо мной и отставка моя вредна для дела.

Генерал Врангель назначил меня в свое распоряжение, издав 2 таких приказа:

Приказ Главнокомандующего Русской Армией № 3505 г. Севастополь 6/19 августа 1920 г.

В настоящей братоубийственной войне, среди позора и ужаса измены, среди трусости и корыстолюбия особенно дороги должны быть для каждого русского человека имена честных и стойких русских людей, которые отдали жизнь и здоровье за счастье Родины. Среди таких имен займет почетное место в истории освобождения России от красного ига – имя генерала Слащева.

С горстью героев он отстоял последнюю пядь русской земли Крым, дав возможность оправиться русским орлам для продолжения борьбы за счастье Родины.

России отдал генерал Слащев Свои силы и здоровье и ныне вынужден на время отойти на покой.

Я верю, что оправившись, генерал Слащев вновь поведет войска к победе.

Дабы связав навеки имя генерала Слащева со славной страницей настоящей великой борьбы, – дорогому сердцу Русских воинов генералу Слащеву именоваться впредь – Слащев– Крымский.

Главнокомандующий генерал Врангель.

Приказ Главнокомандующего Русской Армией № 3506 г. Севастополь 6/19 августа 1920 г.

В изъятие из общих правил зачисляю генерал-лейтенанта Слащева-Крымского в мое распоряжение, с сохранением содержания по должности Командира Корпуса.

Главнокомандующий генерал Врангель.

Кроме этих приказов, поднесенных как золотая пилюля, Главком меня просил самому наблюдать за действиями генерала Коновалова.

Возможности наблюдения, однако, дано не было.

После этого я начал лечение, удалившись от дел, но интриги не прекратились. Все направлялось к тому, чтобы как-нибудь бросить тень на мое имя, раз уж я отказался получить валюту и уехать за границу.

Мне было поручено заняться вопросом улучшения быта военнослужащих, т. к. именно я на заседании правительства заявил о нищенском состоянии их семейств.

В Ливадии. Катастрофа.

4 сентября я прибыл в Ялту на военном транспорте «Буг» и был встречен шумными овациями со стороны публики. Здесь же меня приветствовал ряд депутаций, причем городской голова в своем приветственном слове передал единогласное решение городского самоуправления об избрании меня почетным гражданином города Ялты.

Мне было отведено помещение в Ливадии в Министерской даче, в которой раньше помещался министр двора граф Фридерикс.

Мое прибывание в Ливадии продолжалось около трех недель. В это время я работал над собранием материалов для истории защиты Крыма. Работа эта не успела быть законченной ввиду разыгравшихся событий в Северной Таврии, где мое присутствие казалось мне необходимым.

Каким то внутренним чувством я предчувствовал тяжелое положение на фронте. Тревога не дала сил остаться дольше в Ливадии и я поехал 12 октября в Севастополь, а оттуда 16 октября выехал в Джанкой и прибыл в Ставку к Главнокомандующему.

Прибыв в Джанкой уже в тот момент, когда противник зашел в тыл нашим армиям у Сальково, я вполне присоединился к плану Главкома, предлагавшего атаковать Буденного частями Донской и 1-ой армий с севера на юг. При этом, однако, я высказал ему сомнение относительно того, сумеет ли генерал Кутепов выполнить эту задачу вовремя и добавил, что Главкому следует приехать в Сальково самому.

Главком не поехал, объяснив это забитостью пути.

Как я и предполагал, Буденного запоздали зажать и наши части растрепанными стали отходить в Крым.

Боевой состав наших частей в это время почти равнялся силам противника. Ввиду этого я предложил проводить план – аналогичный с моим планом обороны Крыма в прошлом году, развивая его добавлением десантной операции.

При составлении этого плана в его основу были положены следующие данные:

1. Войска расстроены и сидя на месте не способны выдержать зрелище наступающего на них противника – следовательно надо наступать.

2. Противник во много раз превосходит нас (я говорю о моменте первой обороны Крыма) – следовательно надо атаковать его тогда, когда он не может развернуть все силы.

3. Всякая пассивная оборона измотает войска и рано или поздно приведет к поражению – следовательно требуется активность, т. е. атака.

4. Военная история показывает, что все защищающие Крым боролись за Чонгарский полуостров и за Перекоп и терпели неудачи – следовательно требуется маневр, т. е. атака (резервы).

5. Местность показывает, что: а)Чонгарский полуостров охватывается Северной Таврией и Сальковская позиция подвержена перекрестному огню; б)Жить на Чонгарском полуострове негде (дело зимой); в)Крымский берег охватывает Чонгар и тоже берет его под перекрестный обстрел и отделяется от него двухверстной дамбой; г)Перекопский вал обходится с флангов по бродам Сиваша и моря и берется в перекрестный обстрел с берегов Северной Таврии; д)Втянувшись в Перекопский перешеек, противник не может развернуть своих превосходных сил против Юшуня; е)в районе Армянск-Юшунь наши суда могут (по глубине моря) обстреливать побережье; ж)проход в обход Юшуня севернее Армянска между озерами (Трактир) лично оборонять до самой Магазы; з) Сиваши зимой и весной не проходимы; и)укреплений и связи почти нет – т. е. надо задержать врага до его устройства.

6. В тылу полная дезорганизация, недоверие к командованию и угроза восстания в пользу большевиков; 7.Из всего сказанного видно, что обстановка требует: а)задержать короткими ударами подход врага к Сивашам; б)Вести маневренную войну, имея крупный резерв и обороняться только атаками; в)бросить Чонгарский полуостров и Перекопский перешеек и заморозить врага в этих местностях (отсутствие жилищ), бить его по частям, когда он оттуда дебушируют; г)фланги охранять флотом; д)тыл усмирить.

8. Поэтому нужно решить: а)наносить короткие удары в Северной Таврии; б)Чонгарский полуостров и Перекопский перешеек занимать только сторожевым охранением; в)главную позицию устроить по южному берегу Сиваша и стоить групповые окопы, чтобы встретить врага контратакой, а севернее Юшуня еще фланговую позицию, фронтом на запад (главный резерв – район Богемка-Воинка-Джанкой); г)иметь большую часть в резерве; д)никогда не позволять себе атаковать а всегда атаковать разворачивающегося противника и по возможности во фланг; е)между Сивашами наблюдения; ж) построить железную дорогу на Юшунь от Джанкоя и провести телеграфную связь вдоль Сиваша; з)бороться с беспорядками в тылу самыми крутыми мерами, не останавливаясь ни перед чем и успокоить население.

9. Для свободы маневров устроить двойную базу на Джанкой и Симферополь.

Это разослано было начальникам дивизий и начальникам боевых участков. За все время обороны Крыма мною по апрель 1920 года план изменен не был и Крым был удержан. То же самое предлагалось генералу Врангелю. План был отвергнут.

Генерал Врангель на десантную операцию не согласился, а на счет плана обороны сказал:

«Маневрировать вы могли в прошлом году, имея небольшие силы, теперь же нас так много, что мы удержим противника просто в окопах».

Я доказывал, что наши войска не способны выдержать вида наступающего на них противника, раз они беспрерывно сидят в окопах; жилищ для такой массы войск не хватит, они замерзнут, – инициатива будет всецело в руках противника и он атакует тогда, когда захочет. Скопление громадного количества войск в Крыму приведет их к голоданию.

Вследствие голода и холода естественно начнется массовое дезертирство.

С другой стороны, если держать небольшое количество войск в домах, хорошо кормить, а остальных увести в десантную операцию, то противник, наступая от Перекопа и пройдя по морозу верст двадцать, подвергшись атаке теплых, согретых и накормленных людей, побежит в свою очередь.

Так было всегда при первой обороне Крыма.

Теперь же генерал Врангель на все это ответил только, что десантные операции будут, но в будущем. «В будущем», разумеется исполнено не было, а сделано все наоборот.

Таково было влияние бездарного Штаба на Главнокомандующего. К этому следует прибавить, что «неприступная» позиция у Перекопа оказалась без землянок, без ходов сообщения; позиционная артиллерия не пристреляна, и места для полевой артиллерии не выбраны.

Между тем условия обороны были очень легки; т. к. Сиваш не замерзал в это время и только у берегов подергивался тонким льдом, еще больше затруднявшим всякую переправу противника.

В это время Главком, несмотря на серьезность положения, выехал в Севастополь, передав оборону Крыма генералу Кутепову.

Мне, генералу без должности, ничего не оставалось, как последовать за ним.

В Севастополе мне предложили командировку в 3-ю армию на западный фронт (опять хотели избавиться от моего беспокойного характера).

Считая, что главные действия наши должны быть на западе, я и на это согласился, и уже собрался уезжать, когда были получены сведения, что Юшуньская позиция прорвана.

Я немедленно явился к Главкому и доложил, что при этих условиях уезжать из Крыма считаю невозможным и прошу назначения на фронт на какую угодно должность.

Главком поручил мне отправиться в распоряжение генерала Кутепова.

Немедленно же на автомобиле я выехал в Джанкой, куда прибыл утром 29 октября 1920 года.

Пессимизм в штабе 1-й армии был страшный.

Весь день шли разнообразные назначения меня генералом Кутеповым на разные боевые участки, но все эти назначения сводились к тому, чтобы куда-нибудь послать и дать какое-нибудь дело совершенно лишнему, но назойливому человеку. Назначения эти могли вызвать только наслоение одного командного состава над другим.

Пока шла эта преступная игра, разыгрываемая на глазах у гибнущей армии, было получено следующее официальное сообщение правительства Юга России:

«В виду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семей, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают выезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, при чем неизбежно длительное прибывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем». Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилий – оставаться в Крыму. Севастополь, 29 октября /11ноября 1920 года».

Как видите, это сообщение можно охарактиризовать только словами:

– Спасайся, кто может!

Так оно и было понято в войсках.

В этот же день ночью я был послан на Юшунь-Симферопольскую дорогу к частям, отходившим из Таврии.

А часть в это же время уже шли веером в разные стороны на фронт Керчь-Евпатория.

Предыдущие распоряжения и знаменитое официальное сообщение правительства уже погубили армию. Даже приказа было нельзя отдать, потому что все равно его не доставят.

И вот утром 12 ноября н. стиля я приезжаю в Сарабузы к генералу Кутепову.

Я предложил генералу Врангелю все же произвести десантную операцию, на что получил ответ, что «Никакие десанты сейчас, за неимением средств, невыполнимы».

Вместе с генералом Кутеповым я выехал в Севастополь. Там ни о каком сопротивлении и не думали. Все думы сводились к тому, как бы уехать.

Генерал Врангель меня видеть не захотел (как сообщил мне генерал Кутепов).

Все мои желания остались только желаниями. Армия садилась на суда, покидая Крым, ничего сделать было нельзя, и я на ледоколе «Илья Муромец» выехал в Константинополь, покидая землю, которую всего несколько месяцев назад держал с горстью безумцев-храбрецов…

Время было другое, и штаб генерала Врангеля думал в октябре иначе, чем я в апреле.

На чужбине.

Еще в поезде в Сарабузе я разговаривая с генералом Кутеповым о том, что Ставка все погубит, что генерал Врангель не достаточно решителен в ту минуту, когда от вождя нужна именно решительность, а его «камарилья» достаточно типична именно для определения ее таким словом и, конечно, ни к чему хорошему не приведет.

Прибыв на Босфор, я возобновил этот разговор и указал Кутепову на необходимость смены штаба.

Кутепов во всем со мной согласился и взялся передать генералу Врангелю мой рапорт.

Что произошло на «Корнилове», куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, ибо никакого ответа я на него не получил, но не могу не отметить, что после подачи этого рапорта Шатилов отдал распоряжение об исключении из Армии всех генералов, не занимавших должностей, хотя бы эти генералы и желали остаться в Армии, и о перечислении их в разряд беженцев.

Я не знаю, много ли честных, исполнивших свой долг людей было выброшено таким образом на улицы Константинополя без крова, пищи, и. по типичному беженскому выражению, «без пиастров», но я знаю, что я – Слащев – отдавший Родине все, отстоявший Крым в начале 1920 года с 3 000 солдат от вторжения 30 000 полчищ красных, – я, заслуги которого увековечил своим приказом сам Врангель, добавивший, по просьбе населения, к моей фамилии наименование «Крымский», – я выброшен за борт.

Я говорю все это не для того, чтобы хвастать своими заслугами, я намеренно подчеркиваю, что о них говорил не я, а сам Врангель, но я хочу сказать только, что если так поступил штаб со Слащевым, то чего же ожидать от него рядовому офицеру или солдату?

Заключение.

После всего вышеизложенного читатель и все общество невольно спросит:

«Кто же виноват в сдаче Крыма генералом Врангелем? Неужели войска оказались не на высоте и не исполнили своего долга?»

Я отвечу на это.

Нет – войска не виноваты войска были те же, что и при первой обороне. Мало того: их было не 3 000 против 30 000, а 60 000 против 70 000, т. е. силы их почти равнялись силам противника. Качеством они были лучше, т. к. подучились и устроились-сколотились. Они исполнили свой долг… Но что же делать:

Если высшее командование оказалось не на высоте своего призвания; если вместо своевременного отхода на Перекопские позиции их заставили две недели беспрерывно драться (октябрь), а затем пробивать себе дорогу на эти позиции; если провозглашенная всему миру неприступность этих позиций в действительности оказалась не отвечающей даже элементарным требованиям техники военного дела; если при морозе в 16 градусов им приходилось сидеть в окопах, лишенных землянок, без всякой теплой одежды, и, наконец, если вместо приказа о наступлении дали приказ – «беги все куда сможешь» (приказ правительств о неприеме нас союзниками, эвакуации и оставлении в Крыму тех, кто не боялся красных).

Виноваты не войска, а зависть, себялюбие, выставление своих интересов выше государственных и личные счеты.

Причина крушения заключается в том:

1) Что некоторые начальники не имели в себе достаточного гражданского мужества своевременно сойти со сцены.

2) Что ради своих личных интересов губили общее дело и умышленно, повторяю, умышленно отвергали всякий совет, исходивший от старых защитников Крыма. (В частности, лично я в августе указывал генералу Шатилову по карте направление удара красных: Каховка-Сальково, а затем неоднократно указывал на необходимость второй базы – Украины).

3) Что в вопросах о Перекопской позиции проявили преступную халатность, не приняв своевременно мер к ее соответствующей подготовке, к чему и времени и средств было больше, чем достаточно.

4) Что в вопросах по снабжению войск теплою одеждою проявили медленность и нераспорядительность, в результате чего войска остались наполовину неодетыми и настроение войск понизилось, а вместе с тем и их боеспособность.

5) Что предрешив вопрос об эвакуации Крыма еще за три недели до ее начала, не отвели войска своевременно из Таврии на Перекопские позиции и пожертвовали тысячами жизней героев за свою недальновидность и полную неспособность к надлежащей оценке политической и стратегической обстановке.

6) В том, что проявили полную растерянность в момент, когда можно еще было спасти положение,(мой совет о десанте в Одессу), и когда можно было бы продолжать оборону Крыма, если бы вожди дали личный пример Армии, а не отдавали приказа «спасайся кто может»». вместо этого – погубили и предали общее дело.

Я, может быть, тоже виновен в недостаточно настойчивом поведении общих интересов – судите меня, но одновременно судите и тех, кого я обвиняю.

Родина им простить не может, потому что Крым был неприступен, а войска дрались геройски, так пусть виновников простит Бог, как сказал старый вождь генерал Деникин, за то зло, которое нанесено ими Русскому делу.

В настоящее время, после крымской катастрофы, документы, приведенные в моей книге, утратили свою секретность и являются достоянием истории.

Да поучатся другие на нашем печальном примере!

Печатается по изданию: Я.А.Слащев-Крымский. Оборона и сдача Крыма. Константинополь, 1921

Данный текст является ознакомительным фрагментом.