Терроризм и американское международное присутствие

Терроризм и американское международное присутствие

На ограниченный промежуток времени террористические атаки в сентябре 2001 года обратили вспять наметившиеся тревожные тенденции. «Дрейф» в сторону нового изоляционизма сменился лихорадочной деятельностью на мировой арене. Америка решила искоренить терроризм во всем мире, использовав для этого военные, дипломатические, правовые и экономические средства. Общественная апатия мгновенно сменилась жаждой деятельности. Демократы и республиканцы отложили свои противоречия во имя единения государства.

Террор замедлил рост американского стремления к односторонним действиям. Вашингтон принялся собирать самую большую из известных когда-либо коалиций. Президент Буш и Колин Пауэлл засели за телефонные переговоры, в то время как Дональд Рамсфелд отправился за поддержкой Ближнего Востока. США добрались даже до России, Китая и Ирана — тех стран, с которыми совсем недавно у них были весьма прохладные отношения. Большинство государств откликнулось на призыв, проявив готовность оказать сопротивление общей опасности. Как НАТО, так и Организация американских государств попытались обеспечить коллективную защиту. В Вашингтон один за другим приезжали лидеры иностранных государств, предлагая руку помощи. Складывалось впечатление, что администрация Буша открыла для себя новые грани многостороннего сотрудничества.

Но с течением времени терроризм весьма специфически повлиял на американское отношение к международным проблемам, усилив тенденции к односторонности и изоляционизму, существовавшие до сентября 2001 года. Терроризм следует рассматривать не просто как коллективную угрозу, вынудившую Америку обратиться за помощью; это своего рода природный феномен, который то «пришпоривает» Америку, то заставляет ее прятаться за многочисленными кордонами. Под угрозой террора Америка рискует заслужить репутацию непредсказуемого и опасного партнера.

Несмотря на риторику, Соединенные Штаты не так уж стремились к объединению со всем миром, как могло показаться на первый взгляд. Конечно, США хотели создать максимально широкую коалицию, посылая свои войска на базы на Ближнем Востоке и пытаясь доказать легитимность вторжения в Афганистан. Тем не менее Вашингтон не приветствовал расширение площадей для маневра войск коалиции. Администрация Буша предпочитала «многосторонние действия a la carte», впервые упомянутые Ричардом Хаассом, директором Штаба политического планирования при Государственном департаменте. Это понятие предполагает различные формы сотрудничества со странами-союзниками, однако политические консультации — первый признак многостороннего участия — не проводились в принципе. Вот как один американский журналист описал взгляд на американскую коалицию из Европы:

«США собрали вокруг себя коалицию из самых разных стран для борьбы с терроризмом, заручились поддержкой со стороны Совета Безопасности ООН, ЕС и НАТО… Но будь это проявлением нынешнего стремления Америки к многостороннему сотрудничеству или нового, усеченного варианта геополитики, так или иначе, нынешняя активность США носит ярко выраженный американский характер, выраженный в такой степени, что он не может не вызывать раздражения Европы. Совершенно очевидно, что коль скоро президент Джордж Буш добивается поддержки с помощью лозунга „кто не с нами — тот против нас“, то новая игра будет иметь единые правила и капитана, назначаемого США. Новая американская многосторонняя тактика — это солдаты и дипломаты, обеспечивающие правовую и материально-техническую поддержку странам коалиции; в ней нет и намека на равноправные дискуссии. Она более всего напоминает собрание муниципалитета: США раздают скрупулезные указания, стараются не требовать слишком многого от большинства союзников, а иных оскорбляют тем, что вообще ничего от них не просят».[335]

7 октября 2001 года, в день начала военной операции в Афганистане, Вашингтон даже не удосужился поставить в известность о начале бомбардировок бельгийского премьер-министра Ги Верхофстадта, чья страна председательствовала тогда в ЕС. Администрация Буша заручилась поддержкой Тони Блэра, одобрившего действия коалиции после начала войны, однако решения, как военные, так и дипломатические, принимала самостоятельно. Через месяц после начала войны две трети стран-союзников Соединенных Штатов убедились в том, что их стратегический партнер действует без учета интересов остальных.[336]

Интернациональная солидарность, возникшая сразу после атак на Нью-Йорк и Вашингтон, оказалась очень выгодна Америке, однако активность союзников быстро угасла. Американские партнеры хотели равноправного сотрудничества, однако когда вопрос встал именно о военной помощи, коалиция фактически распалась. Уже через несколько дней после 11 сентября европейские союзники Америки старательно избегали разговоров о войне. Ближайший союзник США в Персидском заливе — Саудовская Аравия — объявила, что откроет свое воздушное пространство для американских самолетов, однако о предоставлении американцам наземных военных баз не может быть и речи. Саудовская Аравия отказалась даже заморозить счета организаций, которые США подозревали в финансировали террористов.

Когда же военно-воздушная кампания началась, только Великобритания поддержала действия США. Но участие британцев в войне с воздуха оказалось весьма ограниченным; запуск нескольких ракет в первый вечер операции и переброска в Афганистан нескольких спецподразделений. Другие европейские страны на словах одобрили операцию, однако по большей части не захотели подвергать свои войска слишком большому риску. Большинство арабских стран решили дистанцироваться от конфликта, будто бы не обращая на него внимания. Россия сделала большой шаг навстречу Америке (чего ранее никогда не наблюдалось), оказав операции военное и информационное содействие. Но у России имелись на это свои причины — она воспринимала исламский фундаментализм как угрозу собственной национальной безопасности. В Чечне продолжалась война с мусульманскими сепаратистами, а Россия, как известно, граничит с несколькими мусульманскими государствами. Москва руководствовалась собственными интересами, а не внезапным альтруизмом по отношению в Америке.

Сходная картина наблюдалась и во второй фазе кампании. После разгрома движения «Талибан» в северном Афганистане США отправили около 2000 пехотинцев на поиски Усамы Бен Ладена и создание оперативных баз на юге страны. В боевых действиях принимало участие ограниченное число спецотрядов из других стран, однако наземная кампания, подобно воздушной, находилась полностью под американским командованием. Несколько европейских стран пообещали развернуть свои войска на севере страны с целью поддержания порядка и облегчения доставки гуманитарной помощи мирному населению, однако Соединенные Штаты отклонили эти предложения, опасаясь осложнений. Только когда основные бои остались позади, ряд стран Европы, а также Турция, Канада, Австралия и Новая Зеландия выслали свои миротворческие силы для подавления очагов сопротивления в горных районах.

Нет ничего удивительного в том, что Америка в войне с «Талибаном» и «Аль-Кайедой» действовала в основном в одиночку. Несмотря на то что терроризм является коллективной угрозой, основной целью боевиков всегда становились определенные страны. Именно по этой причине те страны, которые подвергались нападению, имели значительно более выраженную мотивацию к ответным действиям, нежели все остальные. Америка до сентября 2001 года пребывала в относительной безопасности; это объясняет, почему Вашингтон ранее воздерживался от контртеррористических мероприятий. На территории Израиля нападения террористов происходят в течении ряда десятилетий, однако когда речь заходит об адекватном ответе, Израиль всегда остается в одиночестве. То же самое происходило и в Великобритании в ходе борьбы с Ирландской республиканской армией, и во Франции во время войны с террористами из Северной Африки и с Ближнего Востока. Плохо это или хорошо, но большинство стран в борьбе с терроризмом предпочитают действовать в одиночку.

Еще одним стимулом к односторонним действиям стала политическая атмосфера на Ближнем Востоке. Борьба с терроризмом в этом регионе осложняется по причине политических, этнических и религиозных факторов, каждый из которых вносит свою лепту в этот процесс. Верно, что после атаки 11 сентября заступничество всех арабских стран спасло Ирак, первоначально обвиненный в организации терактов. Но здесь же кроется причина того, что палестинцы ликовали по поводу тысяч погибших американцев, а в последующие дни антиамериканские выступления состоялись в Афганистане, Пакистане, Сомали, Омане, Нигерии и Индонезии.

Учитывая неоднозначную реакцию окружения США и столкновение экономических интересов на Ближнем Востоке, отдельные государства имели серьезные причины, чтобы не выражать вслух своего отношения к случившемуся. Опасаясь ответной реакции, арабские страны под напором антитеррористической коалиции пошли на попятную. Тот же самый эгоизм, который подвиг Россию на сотрудничество с Америкой, заставил иные страны на словах поддерживать Соединенные Штаты, а на деле уклоняться от военного содействия.

Разрыв между Соединенными Штатами и их предполагаемыми партнерами начал углубляться после того, как Буш назвал Ирак, Иран и Северную Корею «мировой осью зла», заставив предположить, что именно эти страны окажутся следующей целью в борьбе с мировым терроризмом. Это заявление вызвало критику по всему миру. Даже Великобритания и Германия, самые верные союзники Вашингтона, обнародовали свое несогласие с американскими политическими планами. Тони Блэр сообщил президенту Бушу, что Ирак трогать не следует. Министр иностранных дел Германии предупредил Вашингтон, что «партнеры по альянсу — не то же самое, что свита придворных». Немецкая газета «Suddeutsche Zei-tung» сожалела, что «бедный Герхард Шредер», который намеревался совершить визит в Соединенные Штаты Америки, «может оказаться у трона новоявленного американского цезаря». По окончании поездки Буша по Европе в мае 2002 года немецкая газета «Berliner Zeitung» провозгласила: последствия 11 сентября показали, что Америка вовсе не отказалась от односторонности в политике и «пользуется случаем для укрепления позиций силового давления». «Президент Соединенных Штатов еще никогда не был так далек от нас, — вторила другая газета, — а граждане Германии еще никогда так не разочаровывались в деятельности своего самого сильного союзника».[337] Война против терроризма могла привести не к консолидации, а ослаблению отношений между Европой и Соединенными Штатами. Что касается лозунга о том, что терроризм послужил Америке лекарством от приступов хронического изоляционизма, вполне вероятно, дело обстоит как раз наоборот. Главный вопрос заключался в том, каким образом Америка преодолеет новое ощущение уязвимости и понимает ли она, что доминирующее положение на мировой арене ставит под угрозу безопасность американского дома. Соединенные Штаты вошли в неизведанные воды. В конце концов, Перл-Харбор представлял собой атаку на военную базу, расположенную в тысячах миль от американского материка. В противоположность этому событию, атака 11 сентября и последующий биотерроризм поразили американскую нацию в самое сердце.

«Изоляционализм мертв», — провозгласил Эндрю Салливен через пять дней после теракта, подчеркивая, что уязвимость Вашингтона избавит Америку от каких бы то ни было иллюзий относительно недосягаемости американской территории. «В настоящее время все мы являемся израильтянами», — произнес другой комментатор, подразумевая бесконечную борьбу Израиля с терроризмом.[338] Не отступая перед лицом террора, Израиль занимает твердую позицию, отвечая на повторяющиеся провокации и взрывы карательными мерами, направленными как против исполнителей, так и против их спонсоров.

Израильский опыт борьбы с терроризмом, однако, не является примером того, какое будущее ожидает «уязвимую» Америку. Израильский террор исходил изнутри государства, боевики проживали рядом с израильскими евреями, а эскалация насилия осуществлялась с территорий, находящихся под практически полным контролем Израиля. У страны не было иного выбора, кроме жесткого сопротивления угрозе ее существованию.

Более близкой исторической аналогией нынешнего затруднительного положения Америки является пример другой мировой силы, стратегическое присутствие которой в отдаленных краях вызвало злобу террористов. Такого рода исторические свидетельства отражают неоднозначную картину, доказывая тот факт, что асимметричная угроза способна порой поспорить с подавляющим военным превосходством сверхдержав. Доказано, что на подобные угрозы трудно ответить и трудно устранить их из-за раздражения бессмысленностью и высокой политической цены возможного ответа. Конечно, достаточно трудно отследить мотивы, которые приводят к расширению или сужению стратегических обязательств, но есть свидетельства того, что террористические атаки очень быстро лишают лидеров решимости, а политические международные амбиции очень быстро сходят на «нет».

Рассмотрим британский опыт в Палестине. Лига Наций передала Палестину под мандат Великобритании после Первой мировой войны. С самого начала Британия ввела в Палестину значительный воинский контингент с целью не допустить столкновений между арабами и евреями. Во второй половине 1930-х годов двадцатого века вероятность войны в Европе резко возросла; британцы стремились сократить распыление ресурсов империи и поэтому пытались успокоить палестинских арабов, заключая соглашения, ставившие под угрозу возвращение евреев на историческую родину. Несмотря на то что многие еврейские лидеры продолжали тесно сотрудничать с Великобританией, некоторые экстремистские организации предприняли террористические нападения на британские объекты. Кульминацией стал взрыв 22 июля 1946 года в отеле «Царь Давид» в Иерусалиме, где находились высокопоставленные представители Великобритании. В тот день погибло более 90 человек.

Теракты ускорили уход англичан из региона. В 1947 году, за год до истечения срока действия мандата от 1923 года, Великобритания передала контроль за Палестиной ООН. Когда же ООН попросила Великобританию продлить мандат и после 1948 года, Лондон поспешно отказался, сославшись на планы по выводу войск из Палестины. Плата оказалась слишком высокой, а перспективы мирного урегулирования конфликта — слишком отдаленными и призрачными. Министр финансов Хью Далтон писал премьер-министру Клементу Эттли еще до взрыва отеля «Царь Давид» в Иерусалиме: «Нынешнее положение дел не просто слишком дорого нам обходится с точки зрения людских ресурсов и финансовых средств, но, как мы с Вами говорили и ранее, практически бесполезно со стратегической точки зрения. Вы не сможете в любом случае обеспечить собственную безопасность, сидя на осином гнезде… Это ставит под удар наших парней, которые набираются здесь никому не нужного и омерзительного жизненного опыта». Британский колониальный министр относился к Палестине как к «жернову, висящему на нашей шее».[339]

Британский опыт в Адене может продолжить вереницу подобных примеров. В середине девятнадцатого века Великобритания основала там собственную базу. В скором времени в Адене появился нефтеперерабатывающий завод и аэродром. Порт Аден стал официальной колонией; что же касается окружающей территории, то над ней учредили протекторат, объединив усилия с местными шейхами.

Противодействие британскому присутствию на Аравийском полуострове росло в течение пятидесятых годов двадцатого века; первые теракты произошли в начале шестидесятых. В 1968 году Великобритания заявила о своей поддержке независимости Федерации Южной Аравии; наряду с тем контроль за портом Аденом, утвержденный в 1964 году, сохранялся, в регионе оставались войска, которые помогут защитить новое государство. В результате частота нападений террористов лишь усилилась: стоит только вспомнить взрыв гранаты в группе детей на британской воздушной базе. В 1966 году Лондон объявил, что намерен покинуть регион, и в 1967 году оттуда были выведены последние войска.

Однако терроризм не всегда был столь эффективен в борьбе с британской доблестью. В Малайе, например, британцам удалось предотвратить террористические нападения и устранить их причину; вывод войск осуществлялся по согласованному графику и в оговоренные сроки, а управление страной было передано политической партии, «назначенной» англичанами на руководство. Кроме того, многочисленные попытки ИРА сломить дух британского народа в конечном счете так ни к чему и не привели. Спорадические случаи взрыва бомб в Лондоне отмечались на протяжении многих лет, однако Британия продолжала и будет продолжать поддерживать свое военное присутствие на территории Северной Ирландии, пытаясь разрешить возникающие противоречия мирным путем. Все это очень похоже на израильский пример, поскольку Северная Ирландия является частью Объединенного Королевства, а не удалена от империи на сотни и тысячи миль. Кроме того, большинство населения Великобритании — протестанты, которые стремятся к тому, чтобы Северная Ирландия осталась в составе государства. Лондон видит себя гарантом сохранения территориальной целостности и демократических традиций нации, а не защитником отдаленных колоний, и потому готов переносить все тяжести и лишения террористической войны у себя на родине.

Алжирские атаки против объектов на территории Франции представляют собой пример того, какую цену приходится платить сильной стране за все обязательства, возложенные на себя далеко за пределами родины. В течение пятидесятых и начала шестидесятых годов двадцатого века борьба Алжира за независимость против Франции сопровождалась террористическими актами и на земле Алжира, и на территории метрополии. Организаторами насилия были в основном алжирские повстанцы. 1 ноября 1954 года Фронт национального освобождения Алжира совершил четко спланированное нападение на французские военные базы и гарнизоны по всему Алжиру, что явилось началом полномасштабной террористической войны. Возможно, одно из наиболее драматичных событий в этой кампании произошло 24 августа 1958 года, когда алжирские повстанцы в результате хорошо организованной операции неподалеку от Марселя взорвали хранилище нефти, предназначавшейся для снабжения французского контингента в Алжире. Вдобавок в то же самое время был пущен под откос железнодорожный состав, а также уничтожены два полицейских участка в Париже и Лионе.

Трудно оценить непосредственное влияние этих событий на французскую политику. Французская община в Алжире отважилась на ответные акции против боевиков и возобновила давление на Париж, призывая приложить все силы, чтобы остановить повстанцев. Однако последствия в самой Франции были более значительными. В ответ на кровопролитие в Алжире в стране выросли антивоенные настроения. Понимание того обстоятельства, что французы сами использовали террористическую тактику для борьбы с повстанцами, усилило антивоенную оппозицию.

И хотя к началу шестидесятых годов у французской армии имелось все необходимое для победы над повстанцами, непредсказуемость постоянных атак сводила всю решительность военных на «нет». Как отметила Марта Креншоу, профессор Веслианского университета, «Фронт национального освобождения рассудил, что терроризм — единственный способ добиться своих целей. Усилия националистов являются символом сопротивления, а терроризм — это своеобразная тактика, являющаяся частью затяжного мятежа. Таким образом, этот конфликт представлял собой непрерывное напоминание французскому правительству и общественности, что безопасность в Алжире — понятие весьма относительное и что два противоборствующих сообщества никогда не объединятся, даже в условиях военной победы французов».[340] Французское общество разделилось на сторонников различных способов решения сложившейся проблемы.

После возвращения к системе президентства в январе 1959 года Шарль де Голль решил, что единственной возможностью является вывод французских войск и предоставление полной независимости Алжиру. «Деколонизация, — объяснял де Голль, — это наши интересы и наша политика. Зачем нам колония, которая ведет бесконечную кровавую войну?[341]» На следующий год была достигнута договоренность о выводе французских войск и предоставлении Алжиру независимости. «Настойчивость Фронта национального освобождения и постоянно тлеющая война сделали свое дело, — писала Креншоу. — Французы не только признали независимость алжирского народа, но и согласились с двумя другими требованиями ФНО, также провоцировавшими терроризм, — сокращение прав европейского меньшинства в Алжире и передачу нефтяных месторождений в Сахаре».[342]

Американская реакция на террористические атаки против целей на территории США вызвала поддержку в мире еще и потому, что сложилось убеждение: подобные атаки могут привести не столько к ретраншементу Америки, сколько к возобновлению ее международной активности. В октябре 1983 года террористы взорвали казарму морских пехотинцев США в Бейруте, при этом погиб 241 человек. Соединенные Штаты вывели свои подразделения из Ливана. Министр обороны Каспар Уайнбергер вскоре заявил, что страна отныне станет прибегать к военным операциям за рубежом только в случае угрозы ее. «национальным интересам» и «при наличии неоспоримой уверенности в победе». Практическое применение этой доктрины привело к сокращению участия Америки в международных миротворческих миссиях и конфликтах на периферии «цивилизованного мира».

В 1993 году американские войска понесли потери в Сомали. Солдаты погибли в бою, не в результате террористической атаки, однако их противники были связаны с сетью Усамы Бен Ладена. Тела нескольких американцев протащили по улицам Могадишо перед телевизионными камерами, что вызвало бурную реакцию в Соединенных Штатах. И снова Вашингтон отозвал войска из страны, а первоначальный энтузиазм администрации Клинтона относительно международного присутствия Америки быстро угас.

Аналогичную реакцию вызвало и нападение в октябре 2000 года на эсминец ВМФ США «Койл», стоявший на якоре в порту Адена. Американский ВМФ прекратил использовать этот порт в качестве якорной стоянки. В Йемен отправили группу дознавателей из ФБР, чтобы они расследовали инцидент. Прежде чем группа успела выполнить задание, Вашингтон отозвал агентов из страны, поскольку разведданные предрекали возможность повторения нападений. Американские морские пехотинцы, проводившие совместные военные учения с иорданской армией, внезапно свернули лагерь и покинули Иорданию. А боевые корабли, стоявшие в Бахрейне, на базе Пятого флота, вышли в море. Как заметил по этому поводу в «New York Times» Томас Фридман: «Есть замечательный военный термин — отступление».[343]

Эти акции Вашингтона в целом соответствовали стандартным оперативным процедурам. Когда ситуация в той или иной стране становится угрожающей, американское правительство, как правило, советует своим гражданам покинуть эту страну, эвакуирует персонал посольства, за исключением тех, кто должен оставаться на месте по долгу службы, и возводит вокруг здания посольства заграждения. Когда началась военная операция в Афганистане, США закрыли посольство в Саудовской Аравии и сократили дипломатическое присутствие в других мусульманских странах. Эти меры оправданны и вполне понятны. В случае опасности Америка предпочитает не рисковать и заботится о своих гражданах.

Но та же логика подсказывает, что в долгосрочной перспективе терроризм способен не столько воспламенить, сколько подкосить американский интернационализм. Цена, которую население готово платить за автономию, обычно выше цены, которую го тов заплатить чужак за присутствие на чужой территории. Это, кстати сказать, одна из основных причин распада колониальных империй. Поэтому Соединенные Штаты покинули аванпосты в тех регионах, где в них не было серьезной необходимости, — например, на Филиппинах. Та же логика объясняет, почему Америка, вероятнее всего, решит, что цена «заморских» операций в ряде случаев превышает разумную.

Разумеется, в большинстве регионов земного шара, включая Ближний Восток, США являлись не столько врагом, сколько желанным гостем. В значительной мере это связано с тем, что США не имперское государство с наклонностями хищника; они больше озабочены обеспечением региональной стабильности и безопасности и защитой международной торговли, нежели укреплением своего могущества за счет других. Вдобавок у Америки имелись серьезные основания задержаться на Ближнем Востоке, в том числе доступ к ближневосточной нефти и поддержка Израиля. Террористические атаки и иные формы выражения антиамериканских настроений вряд ли заставят США изменить свою позицию. История двадцатого столетия показывает, что Америка, когда ее разозлили, может быть очень неприятным соперником.

Однако из американской истории также следует, что Америка склонна прислушиваться к «внутреннему голосу», который побуждает ее воздерживаться от вмешательства в дела других стран до тех пор, пока они сами не вмешаются в американские дела. При условии повторения террористических атак на территорию Америки и повышения цены, которую приходится платить за международное присутствие, в стране неминуемо заговорят о том, что США должна уйти с Ближнего Востока. Пораженческая по своем настрою, эта логика отвечает убеждению, что лучший способ борьбы с терроризмом — избегать поведения, которое может спровоцировать терроризм.

В дни прилива патриотизма сразу после террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон почти не вспоминали о том, каким образом Америка может изменить (ограничить) свое присутствие на Ближнем Востоке, чтобы уменьшить антиамериканские настроения в регионе. Приступ национализма побудил редакторов американских газет снять из номеров статьи по ближневосточной тематике.[344] Однако и широкое обсуждение этой темы, и желание сократить американское присутствие на Ближнем Востоке суть логичные следствия террористических атак 11 сентября 2001 года. Это одна из основных причин, по которой премьер-министр Израиля Ариэль Шарон предостерег США от «умиротворения арабов за наш счет» и добавил, подразумевая политику умиротворения, проводившуюся европейцами в 1930-е годы в отношении Гитлера: «Израиль не станет Чехословакией».[345] Все это также объясняет, почему после успешной военной операции в Афганистане и разгрома движения «Талибан» американцы принялись обсуждать, нужен ли американский военный контингент в Саудовской Аравии.[346]

Необходимость сосредоточиться на обороне страны, пускай она и возникла спонтанно, побудит США уделять больше внимания внутренним делам. Безусловно, Америка должна принять меры по укреплению своей обороноспособности. Но эти меры способны отдалить США от остального мира в двух важных аспектах. Во-первых, Америка окружила себя более высокими барьерами и более строго охраняе мыми границами. Самолеты и корабли патрулируют побережья. Ужесточение иммиграционной политики и повышение бдительности спецслужб означают сокращение притока иммигрантов. Эти меры отгораживают США и создают своего рода защитный буфер против внешней угрозы. Во-вторых, особое внимание, уделяемое ныне укреплению обороноспособности, означает утрату — если не полную, то частичную наверняка — интереса к «заморским» операциям. Чем больше времени американские солдаты, самолеты и корабли проводят вблизи родных берегов, тем меньше времени у них остается на миротворческие миссии в других уголках Земли.

Последнее — каким образом террористические атаки против целей на американской территории повлияют на общественное мнение Америки и на свойственный американскому электорату интернационализм? Краткосрочные последствия очевидны. Общественное мнение целиком и полностью поддержало справедливое возмездие. Нация объединилась и продемонстрировала решимость и сплоченность.[347] Приток добровольцев и благотворительные пожертвования семьям погибших в результате терактов укрепили гражданский дух.

Что касается долгосрочной перспективы, тут ситуация обратная. Большинство мер, принимаемых для борьбы с терроризмом, вряд ли может «наэлектризовать» нацию. Наиболее эффективные меры — законы, деятельность разведки, тайные операции; «Дня Д» нет и не может быть. Время от времени, конечно, Америка станет бряцать оружием — как в Афганистане. Но оружие бесполезно против призрачного врага; посему победа не поддается определению, и складывается перспектива продолжительной и обременительной войны. Да, Соединенные Штаты разгромили «Талибан» и уничтожили «Аль-Кайеду», но многие террористы сумели ускользнуть и до сих пор находятся на свободе. Вдобавок величайший успех в этой войне состоит в неосуществленности событий — победой признается тот факт, что террористам не удалось совершить преступления, — а о таких вещах сообщать не принято.

Не приходится говорить и о коллективной вовлеченности нации в эту борьбу. В первые месяцы после терактов в окнах многих домов виднелись американские флаги, однако очередей на призывных пунктах замечено не было. Авиакомпании были вынуждены поставить в ангары сотни самолетов, поскольку никто не хотел летать; люди предпочитали оставаться дома. Заводы не зазывали к себе новых рабочих — наоборот, увольняли прежних, поскольку за терактами последовал экономический спад. К лучшему или к худшему, война с терроризмом скорее интенсифицирует, нежели нивелирует стремления к односторонним действиям и изоляционизму.