Солнце земли Суздальской

Солнце земли Суздальской

Остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим.

Иеремия, 6, 16

Среди тех, кто защищал Русскую землю от врагов в XIII столетии, наибольшую славу у современников и потомков по праву стяжал князь Александр Ярославич, прозванный «Невским». Источники знают и другие его именования — «Храбрый», «Великий» (7, 468, 560).

Точная дата рождения Александра неизвестна. Далеко не все летописцы сочли достойным внимания такой мелкий факт, как появление на свет второго сына в семье удельного переяславль-залесского князя Ярослава Всеволодовича. Однако русский историк XVIII столетия В. Н. Татищев, пользовавшийся не сохранившимися до наших дней летописями, сообщает, что будущий герой увидел свет в субботу, 30 мая 1220 г. Приняв эту дату, мы обнаружим удивительное совпадение: в тот же самый день, 30 мая, в 1672 г. родился другой великий сын России — Петр I. Известно, что он с огромным уважением относился к памяти Александра Невского.

По обычаю того времени младенец был наречен в честь святого, память которого по церковному календарю-месяцеслову праздновалась в один из дней, близких к дню рождения. Его «небесным покровителем» стал святой мученик Александр, подвиги которого церковь вспоминала 9 июня.

Разумеется, в княжеских семьях тщательно выбирали имена сыновей. Имя должно было не только нравиться родителям, но и принадлежать к числу «княжеских», подобающих правителю. Круг таких имен был весьма ограничен. Сюда относились имена, наиболее чтимые в христианской традиции, — Иоанн, Василий, Константин, Дмитрий, Федор, Андрей, Михаил, Гавриил, Афанасий, Георгий, а также имена первых русских святых — князей Бориса и Глеба.

В начале XIII в. имя Александр было весьма редким в княжеской среде. Оно напоминало не столько о малоизвестном святом, сколько о знаменитом герое языческой древности — полководце Александре Македонском. Его имя было хорошо известно в ту пору на Руси благодаря переведенной с греческого «Александрии» — полуфантастическому описанию походов и подвигов прославленного полководца.

Имя, данное младенцу, оказалось пророческим. Пожалуй, ни одному из русских князей той эпохи не довелось совершить столько подвигов и повидать так много иных стран и народов, как Александру. Столь же символичным оказалось и само значение имени: «Александр» по-гречески означает «защитник людей». Как заметил французский историк Э. Ренан, «в истории не раз встречаются великие призвания, поводом для которых было имя, случайно данное ребенку. Страстные натуры никогда не в состоянии помириться с предположением, что тем, что их касается, руководила случайность. Им кажется, что все было предустановлено Богом, и они видят в самых незначительных обстоятельствах знаки Высшей воли» (56, XXXVI). К этому можно добавить только то, что князь Александр Ярославич, несомненно, был именно такой страстной натурой, склонной искать знаков своего избранничества.

Отцом Александра был деятельный и властный князь Ярослав Всеволодович. В момент рождения второго сына ему было 30 лет. Первым браком Ярослав был женат на дочери половецкого хана Юрия Кончаковича. Видимо, этот брак оказался бездетным и вскоре был расторгнут. Второй женой Ярослава с 1213 г. была дочь князя Мстислава Мстиславича Удалого Ростислава. Она-то и стала матерью всех восьми сыновей Ярослава и двух его дочерей (46, 79).

Известно, что родство по линии матери очень чтилось в Древней Руси. Дед Александра Невского Мстислав Удалой оставил яркий след в военной истории своего времени. Образ этого смелого и благородного человека служил юному Александру примером для подражания.

Историк прошлого столетия Н. И. Костомаров, посвятивший Мстиславу один из лучших очерков в своем известном труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», так характеризует этого князя. «В первой четверти XIII века выдается блестящими чертами — деятельность князя Мстислава Мстиславича, прозванного современниками „Удатным“, а позднейшими историками „Удалым“. Эта личность может по справедливости назваться образцом характера, какой только мог выработаться условиями жизни дотатарского удельновечевого периода. Этот князь приобрел знаменитость не тем, чем другие передовые личности того времени, которых жизнеописания мы представляем. Он не преследовал новых целей, не дал нового поворота ходу событий, не создавал нового первообраза общественного строя. Этот был, напротив, защитник старины, охранитель существующего, борец за правду, но за ту правду, которой образ сложился уже прежде. Его побуждения и стремления были так же неопределенны, как стремления, управлявшие его веком. Его доблести и недостатки носят на себе отпечаток всего, что в совокупности выработала удельная жизнь. Это был лучший человек своего времени, но не переходивший той черты, которую назначил себе дух предшествовавших веков, и в этом отношении жизнь его выражала современное ему общество» (45, 78).

Судьба Мстислава Удалого типична для многих русских князей его времени. В начале XIII в. потомков легендарного Рюрика стало уже значительно больше, чем княжений. Обделенные семейным разделом князья должны были сами прокладывать себе дорогу к власти, славе и богатству. Неудачники вынуждены были переходить на унизительное положение «подручников» у своих более сильных собратьев.

Отец Мстислава Удалого — Мстислав Храбрый — был правнуком Владимира Мономаха и сыном могущественного князя Ростислава Смоленского. Сыновья и внуки Ростислава во второй половине XII — начале XIII в. чаще других занимали киевский «золотой стол».

Однако Мстислав Храбрый был младшим среди братьев Ростиславичей. Младшим в семье был и сам Мстислав Удалой. По обычаям того времени младший из братьев получал самый бедный удел.

Обделенный судьбой, Мстислав Удалой в молодости перебирался из одного захолустья в другое. В 1193 г. он княжил в Треполе, в 1207 — в Торческе, в 1209 — в Торопце. Именно здесь, в Торопце, на тревожном порубежье Руси и Литвы, Мстислава «заметили» новгородские бояре. В 1210 г. они пригласили его княжить в Новгороде. С этого времени он выходит в первый ряд русских князей.

Как полководец Мстислав Удалой отличался напористостью, стремительностью ударов. Он умело использовал военные хитрости, часто совершал неожиданные для врага маневры.

Среди ярких эпизодов боевой биографии Мстислава Удалого особое место занимала битва на реке Липице, близ Юрьева-Польского. Здесь 21 апреля 1216 г. Мстислав с новгородцами, соединившись с князем Константином Ростовским, нанес поражение великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу и его брату Ярославу.

Летописец рассказывает, что перед самой битвой Мстислав обратился к своим новгородцам, с краткой речью: «Братья! Мы вошли в землю сильную. Станем крепко, не будем озираться назад. Побежав, нам все равно не уйти от них. Забудем же, братья, домы свои и жен и детей. Ведь надо же будет когда-нибудь умереть. Ступайте кто хочет пешим, а кто на конях» (25, 63–64).

Конечно, эта речь передана в летописи отнюдь не со стенографической точностью. Однако сам факт обращения князя к воинам перед сражением не вызывает сомнений. Такова была традиция русского воинства. Бесспорно и другое: благородная простота и сила приведенной речи — всецело «в духе» Мстислава Удалого.

Сойдя с коней и сбросив сапоги, новгородцы перебрались через болотистую низину и внезапным ударом опрокинули неприятеля. Удачное для Мстислава и Константина начало сражения во многом определило и его дальнейший ход.

Сам Мстислав все время находился в гуще боя. Он «трижды проехал через полки Юрия и Ярослава, секущи людей. Был у него топор на руке с поворозою (петлей на рукояти — Н.Б.), тем и сек» (25, 64).

В 1219 г. начинается новый, связанный с Южной Русью период жизни Мстислава. В этом году он разгромил венгерско-польское войско в сражении близ Галича, а затем освободил от чужеземцев и сам город. Изгнав из Галича венгров и захватив в плен их предводителя королевича Коломана, Мстислав сам сел княжить здесь. В борьбе за Галич — один из крупнейших русских городов того времени — Мстиславу помогли половцы. Однако исход борьбы определило его полководческое искусство и поддержка со стороны местных жителей, ненавидевших чужеземцев и их пособников из числа галицких бояр. Закрепляя свои позиции в Галичине, Мстислав выдал дочь Анну замуж за молодого «соседа» — волынского князя Даниила, будущего героя сопротивления монголо-татарам и объединителя Галицко-Волынской Руси.

В мае 1223 г. Мстислав вместе с другими южнорусскими князьями был разбит монголо-татарами в битве на реке Калке. После этого, кажется, единственного в его боевой биографии крупного поражения и бесславного бегства доблестному Мстиславу суждено было прожить еще пять лет. В 1227 г. он уступил Галич своему зятю, венгерскому королевичу Андрею, а сам перебрался в Торческ — на самую границу со степью. Далеко не каждый князь мог править здесь, среди вечно мятежных «черных клобуков» — кочевников, перешедших на службу к киевским князьям.

В 1228 г. Мстислав поехал из Торческа в Киев, но в дороге тяжело занемог и умер. Тело его было погребено в одной из киевских церквей…

В год смерти деда Александру исполнилось восемь лет. Едва ли Мстислав успел «приложить руку» к воспитанию внука. Но известно, что характер, темперамент передаются и через таинственный механизм наследственности. И не от деда ли унаследовал Александр свою пылкую отвагу, рыцарскую беспечность — черты, отнюдь не свойственные владимирским «самовластцам»?

О детских годах Александра мы не знаем почти ничего. Можно думать, что в три года над ним — как некогда и над его отцом — был совершен древний княжеский обряд — «постриг». Маленького княжича впервые сажали на боевого коня. Вероятно, тогда же он переходил из рук женской прислуги к воспитателям-мужчинам. В знак первого шага на пути возмужания ребенку отрезали прядь волос, что и дало название всему обряду.

* * *

Давно известно: все познается в сравнении. Подвиги Александра Невского обретают реальный масштаб в сравнении с деяниями не только его деда, Мстислава Удалого, но и его отца — переяславского князя Ярослава Всеволодовича. Такое сравнение вовсе не нарочито: в ту эпоху высшим авторитетом была традиция, «старина». Люди постоянно оглядывались назад и сопоставляли свои достижения с трудами своих предков. Вероятно, и сам Александр осознавал и оценивал себя через биографию своего отца. Последуем и мы этому старому и верному способу оценки заслуг человека.

В детстве Александр редко видел отца: Ярослав постоянно находился в отъезде. В 1222–1223 гг. он ходил с новгородцами на немцев и безуспешно штурмовал Колывань (современный Таллин), в 1224 г., поссорившись с новгородцами, осаждал южный форпост новгородской земли — Торжок, в 1225 г., примирившись с новгородцами, помогал им в войне с Литвой. Зимой 1226–1227 гг. Ярослав увлек новгородцев в далекий лыжный поход на емь (финское племя, жившее на территории современной Южной Финляндии). Это рискованное предприятие завершилось вполне успешно.

В 1228 г. Ярослав пытался поднять новгородцев и псковичей в новый поход, на сей раз на Ригу. Однако он не получил поддержки в этом начинании и, разобидевшись, покинул Новгород, оставив там в знак своего «присутствия» старших сыновей — 10-летнего Федора и 8-летнего Александра. Разумеется, вместе с княжичами остались несколько надежных бояр и две-три сотни дружинников. Возможно, при детях какое-то время жила и мать. Княгиня Ростислава Мстиславна выросла на берегах Волхова. Здесь она пользовалась особым почетом благодаря традиционным связям ее предков с Новгородом. Ее дед, Мстислав Храбрый, умер на новгородском княжении и был удостоен редкой для князей чести быть погребенным в стенах Софийского собора (72, 122). Необычайной популярностью пользовался в Новгороде отец Ростиславы — Мстислав Удалой. Можно думать, что у его дочери была и личная привязанность к Новгороду. Примечательно, что в 1244 г. она умерла именно здесь, в Новгороде, и была похоронена в соборе древнего Юрьева монастыря.

Оставляя малолетних сыновей в Новгороде, князь Ярослав Всеволодович преследовал вполне определенную цель: отроки должны были постепенно привыкать к сложной роли новгородских князей, чтобы достойно представлять на берегах Волхова интересы отца, когда тот получит великое княжение Владимирское.

Суздальская земля после нашествия Батыя. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI в.

Зимой 1228–1229 гг. Ярослав сопровождал Юрия Владимирского в успешном походе на мордовских князей, а летом 1229 г. внезапно напал на новгородские владения на Волоке. В следующем году он воевал с князем Михаилом Черниговским, затем приехал в Новгород и там улаживал свои споры с местной знатью. В 1234 г. Ярослав вновь лично явился в Новгород и, собрав войско, пошел на Юрьев (современный Тарту). После удачного завершения этого похода он нанес поражение литовским князьям на границе смоленских и новгородских земель, в Торопецкой волости. В 1236 г. Ярослав расширил круг своих военно-политических интересов и ввязался в борьбу южнорусских князей за киевский «стол». Вскоре он торжественно въехал в древнюю столицу Руси. После гибели старшего брата Юрия в битве с татарами на реке Сить Ярослав обрел наконец долгожданный титул великого князя Владимирского. Однако мог ли он теперь порадоваться этому?

Сын великого Всеволода, который, по выражению автора «Слова о полку Игореве», мог расплескать Волгу веслами своих кораблей, Ярослав оказался правителем разграбленной и опустошенной земли. Грозный враг ушел в свои степи. Однако он был недалеко. Угроза нового нашествия заставляла жить в постоянной тревоге. Летом 1239 г., когда Ярослав ушел в поход на литовцев, татары внезапно напали на восточные районы Владимиро-Суздальской земли. Лишь осенью 1240 г., взяв штурмом Киев, они ушли дальше на запад, и Ярослав на некоторое время почувствовал облегчение.

Но радость его была недолгой. Вернувшись из похода в Центральную и Южную Европу, татары вновь появились у границ Руси. На сей раз они намеревались в полной мере воспользоваться плодами своих побед. Русские князья были вызваны в кочевую ставку Бату (1208–1255). Молодой, но уже искушенный в военном деле внук Чингисхана пользовался большим авторитетом среди монгольской знати. В 1235 г. ему было доверено общее командование всеми войсками, посланными в поход на западные страны. После завершения похода он стал управлять завоеванными областями, а также землями, которые сам Чингисхан отдал во власть своему рано умершему старшему сыну Джучи — отцу Бату.

Можно представить себе, с какими чувствами ехали русские князья на поклон к Бату — в русском произношении Батыю. Вероятно, все они перед отъездом составили завещание и, как это делали перед кончиной, причастились «святых тайн». Однако все обошлось относительно благополучно. Вызывая к себе русских князей, монголо-татары не собирались уничтожать их. Свою цель они видели в том, чтобы использовать в своих интересах экономический и военный потенциал Руси. Для этого разумнее было сохранить сложившуюся здесь систему управления, использовав ее в интересах завоевателей.

Отныне князья должны были отвечать перед ханом за все, что происходит в их владениях, и прежде всего за полный и своевременный сбор дани. Их право на власть подтверждалось особой ханской грамотой — «ярлыком». По отношению к своим подданным, а также к соседним правителям князья выступали как доверенные лица хана, его наместники в «русском улусе». Слово «улус» — «область», «владение» — монголо-татары применяли отныне и к Руси, которую они считали частью своей империи.

Важнейшим средством поддержания монгольского господства был террор. За любую провинность князь лишался ярлыка, а вместе с ним обычно и жизни. Попытка утаить часть собранной для хана дани, тайные переговоры с кем-либо из соседей, даже сказанное в сердцах крепкое слово по адресу хана — все это влекло за собой скорую и беспощадную расправу. Летописи содержат немало рассказов о жестокой казни, которой подвергали русских князей в ханской ставке.

Монгольская армия заслуженно славилась, хорошо налаженной разведкой. Но и в мирное время у хана повсюду имелись «глаза» и «уши». Руководителями ханской тайной службы на Руси были баскаки. Это слово в прямом переводе с монгольского означает «давитель». Баскаки постоянно жили на Руси, следили за сбором дани и за всем происходящим, содержали десятки осведомителей. Они являлись официальными представителями хана в завоеванной стране. Конфликт с баскаком чаще всего заканчивался гибелью даже для князя. Для простых людей он был равносилен самоубийству.

Летом 1243 г. русские князья впервые увидели «Несокрушимого» — так можно было перевести монгольское имя Бату — лицом к лицу. Выразив покорность хану, они получили разрешение вернуться на Русь. Впрочем, Батый отпустил по домам не всех. Сыну князя Ярослава Константину было приказано ехать навстречу восходящему солнцу — в столицу монгольской империи Каракорум. Этот исчезнувший впоследствии город располагался в современной Северной Монголии. Археологи считают, что древнее поселение, остатки которого раскопаны близ знаменитого буддийского монастыря Эрдени-Дзу (в 420 километрах к западу от Улан-Батора), и есть знаменитый Каракорум — «Черные Камни».

Это путешествие было для князя Константина чем-то вроде кругосветного путешествия — едва ли кто-нибудь из русских посещал ранее степи Казахстана и Южной Сибири. И уж во всяком случае никто не бывал в Джунгарии и Северной Монголии — там, где «Потрясатель Вселенной» Чингисхан впервые поднял свое девятибунчужное белое знамя.

С какой целью Батый отправил князя Константина в это далекое и опасное путешествие? Несомненно, в этом был тонкий расчет хитроумного политика. Батый не был совершенно независимым правителем. Он признавал себя подданным Великого хана — вначале Угедея (1229–1241), а затем его вдовы Туракины, управлявшей империей до 1246 г., когда монгольская знать избрала своим предводителем старшего сына Угедея — злобного и недалекого Гуюка. Отношения между Батыем и центральным правительством в 1240-е гг. были крайне напряженными. Взаимная ненависть в любой момент могла перейти в вооруженное столкновение. Однако Батый не желал войны, так как не имел столько воинов, сколько мог выставить против него Каракорум. Именно поэтому и Батый, и его преемник хан Берке признавали свои владения — «улус Джучи» — областью монгольской империи. Лишь в 60-е годы XIII в. «улус Джучи» становится полностью самостоятельным. На его основе возникает сильное и независимое государство, известное в истории под названием Золотой Орды.

Впрочем, все это было впереди… А пока русские князья не по своей воле превратились в настоящих землепроходцев. Константин Ярославич, преодолев в общей сложности около 10 тыс. верст, вернулся из Монголии в 1245 г. А вскоре Батый вновь вызвал к себе русских князей. Настал черед самому Ярославу Всеволодовичу по следам сына ехать на поклон к Великому хану, в Монголию. На сей раз путь был уже не столь опасным и неведомым: Ярослава, конечно же, сопровождали люди из свиты Константина, только что вернувшиеся из Забайкалья.

Однако смертельная опасность для великого князя Владимирского таилась в самой обстановке «двоевластия» в степях. При дворе Великого хана на Ярослава смотрели как на ставленника ненавистного Батыя. Да и среди самих русских князей не было единства. Даже попав под власть «поганых», правители Руси не перестали враждовать друг с другом. Более того, борьба приняла невиданно жестокий, низменный характер. И если раньше главным средством решения княжеских споров было сражение «в чистом поле», то теперь все чаще применялось новое, страшное оружие — донос Батыю или самому Великому хану на своего недруга.

Все это, конечно, знал и учитывал князь Ярослав Всеволодович. Отправляясь в Монголию, он понимал, что едва ли вернется живым. Однако выбора у него уже не было. Князь явился ко двору Великого хана, пробыл там несколько месяцев и умер 30 сентября 1246 г. на обратном пути, где-то в безлюдных степях Южной Сибири. В источниках есть сведения, что его отравили. Поводом для расправы послужил донос одного из бояр. Рассказывали, что мать Великого хана Гуюка Туракина поднесла Ярославу чашу с ядом медленного действия. Таким образом правители Каракорума надеялись избежать упреков со стороны Батыя. Кто знает, отчего мог умереть 56-летний русский князь много дней спустя после отъезда из ставки Великого хана?

О чем думал, приближаясь к последним верстам своего земного пути, князь Ярослав? Должно быть, там, среди ржавых осенних степей Джунгарии, он вспоминал о далекой Руси: «О светло светлая и украсно украшенная земля Русская!» Только в разлуке можно узнать всю силу ее притяжения. Конечно, вспоминал Ярослав и о доме, об умершей незадолго до его отъезда жене — княгине Ростиславе. Ярослав верил: она ждет его там, в горнем мире, в небесных селениях.

Но более всего думал Ярослав о сыновьях. В них видел князь продолжение себя, своего дела: «Вот наследие от Господа: дети; награда от Него — плод чрева. Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые. Блажен человек, который наполнил ими колчан свой! Не останутся они в стыде, когда будут говорить с врагами в воротах» (Псалтирь, 126, 3–5).

Ярослав и вправду «наполнил колчан свой»: семь сыновей-наследников должны были получить согласно его завещанию самостоятельные уделы в Северо-Восточной Руси. Но конечно, более всего думал князь о старшем сыне, Александре…

Оглядывая весь круг деяний невского героя, легко заметить: он удивительно схож с послужным списком его отца. Во всех своих делах и походах Александр не был первопроходцем; он шел буквально «след в след» за отцом, повторив его судьбу даже в деталях. Однако его победы выглядят несравненно ярче не только из-за перемены исторического фона — они словно вспышки во мраке всеобщего отчаяния! — но и благодаря его молодости, блеску личного мужества и какой-то особой, веселой дерзости.

По свидетельству древнегреческого историка Плутарха, Александр Македонский, подбадривая одного молодого воина, которого также звали Александром, сказал ему: «Твое имя обязывает тебя быть мужественным». Первый из русских князей, носивший имя Александра, уже в юности в полной мере оправдал свое громкое имя.

Александр Ярославич узнал о кончине отца лишь спустя несколько месяцев. Он немедленно приехал во Владимир, где и встретил печальную процессию. Засмоленную дубовую колоду с телом князя поместили в белокаменный саркофаг. Как и другие великие князья, Ярослав был погребен в стенах владимирского Успенского собора.

Прощаясь с отцом, Александр уже знал: отныне в его судьбе многое должно перемениться. Хочет он этого или нет, но ему предстоит тяжелая борьба за власть. Его соперниками станут не только младшие братья отца — Святослав, Иван, но и собственные братья — Андрей, Михаил, Ярослав, Константин, Василий, Даниил. Так уж издавна повелось в княжеских семьях: властолюбие неизменно торжествует над братолюбием, желание занять лучший, богатейший «стол» оказывается сильнее страха «впасть в грех» и тем навлечь на себя гнев Божий, о котором так часто говорили призывавшие к миру церковные проповедники.

Единственный способ выйти из борьбы, сохранив достоинство и жизнь, — принять монашество. Именно так поступил некогда черниговский князь Святослав Давыдович. Не желая участвовать в кровавой игре честолюбцев, он затворился в стенах; Киево-Печерского монастыря. Вместо того чтобы побеждать других, князь решил победить самого себя: сломив гордыню, он облачился в грубую монашескую рясу и стал самым смиренным из печерских иноков. Родичи вначале смеялись над ним, затем пытались силой забрать его из монастыря — но Святослав был непреклонен. Жестокие законы «мира сего» уже не властны были над его преобразившейся душой. Твердо и радостно он шел по избранному пути самоотречения и власти над собой…

Александр с почтением вспоминал о князе-иноке, причисленном к лику святых. Но путь монашества, конечно, был не для него. Он был в расцвете своих сил, чувствовал себя призванным для совершения великих подвигов. Кто не знал тогда о его блестящих победах над шведами, немцами и литовцами! Он готов был сразиться с любым противником и победить его, как побеждал когда-то своих врагов его знаменитый тезка — Александр Македонский.

Оглянемся и мы на ранний, «новгородско-переяславский» период жизни Александра, полюбуемся его блестящими победами, которые служили тогда единственным утешением для израненной, обескровленной Руси…

Летом 1240 г. шведские корабли пошли в Неву. Поход этот, как полагают, не был обычным, рядовым морским набегом потомков древних викингов на земли соседей. Он имел стратегическое значение (70, 158). Именно в эти годы шведская знать, поощряемая католическим духовенством, готовилась подчинить себе финское племя тавастов. Но и новгородцы уже давно стремились установить свой контроль не только над Карельским перешейком (это им удалось еще в XII в.), но и над внутренними областями Южной Финляндии, где жили тавасты. В русских летописях они известны под именем «емь».

В 1240 г. шведы решили воспользоваться тем, что Новгород был лишен обычной военной помощи со стороны владимиро-суздальских князей, и одним ударом отрезать от него не только Южную Финляндию, но и Карельский перешеек. Закрепившись на берегах Невы, шведы могли не только без помех освоить земли, лежавшие к северу от Невы, но и со временем продолжить с этого рубежа наступление на собственно новгородские земли.

Появление шведов в Неве должно было крайне встревожить новгородцев и по другой причине. Именно Нева, по которой некогда проходил знаменитый путь «из варяг в греки», была главной дорогой внешней торговли Новгорода. Появление на этой дороге шведской заставы грозило подрывом благосостояния многих боярских и купеческих семейств, связанных с балтийской торговлей.

Несомненно, шведские воеводы во многом рассчитывали на внезапность своего нападения. Неожиданным ударом они надеялись овладеть крепостью Ладогой, располагавшейся близ устья Волхова. Однако уже в начале похода их подстерегала неудача. Появление шведских кораблей в устье Невы было замечено местными жителями, в обязанности которых входило наблюдение за всеми проплывавшими по реке судами и оповещение новгородцев о появлении «судовой рати». Старейшина племени ижора Пелгусий отправил в Новгород гонца с тревожной вестью.

Узнав о вторжении шведов, новгородцы немедля принялись собирать войско для отпора врагу. И если в мирное время роль князя в жизни Новгорода была весьма скромной, то в случае опасности все взоры обращались на него. Узнав о случившемся, Александр с небольшим конным отрядом — «в мале дружине» — выступил навстречу шведам. Одновременно водным путем — по Волхову и далее через Ладогу в Неву — отправился другой отряд новгородских воинов. Вероятно, конная дружина Александра шла по берегу Волхова и Ладожского озера, не теряя из виду «судовой рати». Такое решение удлиняло путь. Однако оно имело два важных достоинства. Новгородцы не могли разминуться со шведами; их конная и судовая рать все время находились рядом.

Между тем шведы, не подозревая о движении новгородцев, стали лагерем близ устья речки Ижоры — неподалеку от восточной окраины современного города Санкт-Петербурга. Здесь и напал на них князь Александр со своим войском.

Невская битва. 1240 г.

По мнению некоторых историков, Александр приказал своим воинам, плывшим на кораблях, сойти на берег на значительном отдалении от шведского лагеря. После этого он неприметно, лесом подвел свое собравшееся воедино войско к месту предстоящего сражения (70, 190).

Внезапное появление русских вызвало смятение в рядах шведов. В то время как конная княжеская дружина громила их лагерь, пешее войско отрезало врагу путь к кораблям. Сражение началось около 10 часов утра в воскресенье 15 июля 1240 г. Шведы были опытными, стойкими воинами. Несмотря на неожиданность атаки русских, они сумели собраться с силами и оказать ожесточенное сопротивление. Вероятно, на их стороне было и численное преимущество.

Среди русских воинов особенно отличились своими подвигами шесть «храбрых мужей». Вот что рассказывает об этом древнее «Житие Александра Невского»:

«Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александрова.

Первый — по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем; преследуемые им схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел вон из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска.

Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его.

Третий — Яков, родом полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на полк с мечом, и похвалил его князь.

Четвертый — новгородец, по имени Меша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля.

Пятый — из младшей дружины, по имени Сава. Этот ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек столб шатерный. Полки Александровы, видевши падение шатра, возрадовались.

Шестой — из слуг Александровых, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и обступили его враги многие. Он же от многих ран пал и так скончался» (8, 431).

Битва затихла лишь с наступлением темноты. Шведы отступили к своим кораблям, однако сумели сохранить небольшой участок берега. Ночью они перенесли на корабль тела знатных воинов, павших в битве, а рядовых похоронили в общей могиле. После этого весь уцелевший флот отчалил от берега и двинулся вниз по течению Невы — к морю.

Так бесславно закончилось первое после Батыева нашествия вторжение «латинян» в новгородские земли.

Каковы были подлинные масштабы этой битвы? Какое место она занимает среди других знаменитых сражений средневековой Европы и Руси? Ответить на этот вопрос не так-то просто из-за отсутствия каких-либо сведений о численности шведского и русского войска и других обстоятельствах.

По-видимому, это сражение отнюдь не принадлежит к числу крупнейших по количеству участников. О его подлинных масштабах дает представление число погибших. По свидетельству летописи, в битве пало 20 новгородцев и ладожан. В это число входят как знатные, так и рядовые воины (7, 77). О скромных масштабах Невской битвы косвенно свидетельствует и молчание шведских хроник о походе 1240 г. (70, 157).

Разумеется, все это ничуть не умаляет ни героизма русского войска, ни заслуг его юного предводителя. Однако, отдавая им должное, мы все же должны стремиться к тому, чтобы увидеть события в их «тогдашнем» масштабе. Известно, что со временем пропорции часто искажаются: одни события вырастают в глазах потомков, становятся символами, другие, напротив, бледнеют и как бы уменьшаются в своем значении.

Из школьного учебника физики каждому известно явление резонанса. Когда внешние удары по частоте совпадают с внутренними колебаниями тела, происходит внезапное многократное увеличение их силы. Невская битва вызвала на Руси своего рода «психологический резонанс». Ее реальное значение умножалось на то напряженное ожидание добрых вестей, благих предзнаменований, которое так характерно было для страны в первые, самые трагические десятилетия чужеземного ига.

Победа князя Александра Ярославича над шведами стала благодатной темой для светлого мифотворчества. Оно шло главным образом по двум направлениям: украшение всевозможными яркими подробностями личного подвига Александра и выявление таинственного символического смысла этой победы путем сопоставления ее с различными событиями, описанными в Библии. На первом направлении были созданы такие эпизоды, как встреча Александра с немецким рыцарем Андреашем, якобы приезжавшим в Новгород только для того, чтобы увидеть знаменитого русского князя; гордый вызов на бой, посланный шведским «королевичем» Александру в Новгород; единоборство Александра с ярлом Биргером. Все эти сюжеты, как показывает критический анализ источников, выполненный историком И. П. Шаскольским, имеют чисто литературное происхождение (70, 171).

Второе направление исторического осмысления Невской битвы — через призму библейских сказаний — необычайно ярко проявилось в «Житии Александра Невского». Автор жития, работавший в конце XIII в., сравнивает князя со многими знаменитыми героями Библии — самой популярной книги средневековья, главного источника всякого знания о мире в ту эпоху. С помощью Библии человек средневековья постигал причины событий, пытался заглянуть в будущее и понять таинственные пути Господни, управляющие миром.

Современники отметили и еще одно многозначительное обстоятельство: Александр разгромил «римлян» в день памяти крестителя Руси князя Владимира. Символизм мышления, свойственный той эпохе, заставлял видеть в этом совпадении особый, пророческий смысл.

Вернувшись в Новгород победителем, Александр вскоре узнал горькую истину: люди не прощают чужой славы. Невская победа привела к обострению его отношений с новгородским боярством. «Отцы города» опасались усиления князя, роста его популярности в народе. Источники умалчивают о подробностях конфликта. Однако результат его известен: через несколько месяцев после своей победы над шведами Александр покинул берега Волхова. Вместе с ним уехала его мать, старая княгиня Ростислава Мстиславна, и жена — княгиня Александра.

О жене Невского известно очень мало. В 1239 г. князь Ярослав женил сына на княжне Александре — дочери полоцкого князя Брячислава. Свадьба была сыграна как бы в «два действия» — вначале в Торопце, затем в Новгороде. Здесь, в Торопце, у истоков Западной Двины, княжил некогда дед Александра — Мстислав Удалой. Вероятно, Ярослав не случайно избрал именно Торопец местом бракосочетания сына: со временем Александр но примеру деда мог стать правителем этого беспокойного, но стратегически важного края.

Замысел Ярослава оказался верным. Вскоре Торопец стал для Александра своего рода «точкой опоры» в борьбе с грабительскими набегами на русские земли литовских князей.

Брак Александра с дочерью полоцкого князя, как и большинство других княжеских браков в ту эпоху, был заключен «по расчету», с политическими целями. Дальновидный Ярослав явно готовил сына к деятельности в Северо-Западной Руси. Родство с полоцкими князьями позволяло ему стать своим в этих краях. Вместе с тем этот брак создавал и определенную личную заинтересованность Александра в борьбе с немецкой агрессией в Прибалтике. Именно полоцкие князья в XII в. собирали дань и строили крепости в низовьях Западной Двины — там, где теперь хозяйничали рыцари-меченосцы и католические епископы. Основание города-крепости Риги в 1201 г. закрыло для полоцких, да и вообще русских купцов свободный выход на Балтику через устье Западной Двины.

Отъезд Александра из Новгорода совпал с усилением немецкого наступления на Псков. Обосновавшись на территории современной Эстонии, крестоносцы попытались захватить и псковскую землю. В этом была своя логика: поддержка русских способствовала борьбе коренного населения Ливонии против немецкого и датского владычества. Внезапное появление русских войск в Эстонии — как, например, поход князя Ярослава Всеволодовича в 1234 г. — было постоянной угрозой для «Божьих дворян», как называли крестоносцев русские летописцы. Вторжение монголо-татар в Северо-Восточную Русь в 1237–1238 гг., разорение ими Южной Руси в 1239–1240 гг. подорвали военное могущество страны. Положение усложнялось извечной враждой между Новгородом и его «младшим братом» Псковом. Объединить их силы для борьбы с немцами было весьма трудным делом.

Уже в 1240 г. крестоносцы штурмом овладели Изборском — одним из древнейших русских городов. По преданию, именно здесь княжил брат знаменитого Рюрика — Трувор. Изборская крепость — одна из немногих каменных крепостей тогдашней Руси — была расположена всего лишь в 40 км к западу от Пскова. Возникла реальная угроза безопасности самого Пскова. Попытка отбить Изборск потерпела неудачу: 16 сентября 1240 г. подоспевшее из Пскова войско было разбито крестоносцами. Потеряв около 600 воинов, псковичи в беспорядке отступили (62, 333).

Вскоре немцы и помогавшие им в этом походе датчане подошли к стенам Пскова. Расположенный на высоком, хорошо укрепленном мысу между реками Великой и Псковой, город был для рыцарей «крепким орешком». Однако изменники из числа местной знати открыли ворота чужеземцам, пошли на сговор с ними. Оставив во Пскове двух своих наместников и небольшой гарнизон, крестоносцы вернулись в Эстонию. Их наступление на русские земли на этом не закончилось. Следующий удар был нанесен из района реки Нарвы. Крестоносцы овладели многими селениями Вотской пятины — одной из пяти областей, на которые делилась вся территория Новгородской феодальной республики. Земли Вотской пятины лежали к северо-западу от Новгорода, доходя до Финского залива.

В погосте Копорье, расположенном в 11 верстах от берега моря, на холме, защищенном глубоким оврагом, немцы выстроили деревянную крепость. Закрепившись на побережье, рыцари вдоль реки Луги двинулись на юго-восток, к Новгороду. По пути они разоряли села и деревни, угоняли скот, захватывали пленных. Вскоре они приблизились к Новгороду на расстояние в 30–40 верст (14, 37).

Оказавшись перед лицом грозной опасности, новгородские бояре, забыв свою спесь, обратились к великому князю Владимирскому за помощью. Ярослав Всеволодович не хотел в столь тревожное время отпускать далеко от себя самого надежного из своих сыновей — Александра. Поэтому он поначалу послал в Новгород его брата — Андрея. Но задача оказалась ему явно не по плечу. Вскоре сам новгородский архиепископ Спиридон явился к Ярославу, требуя послать против немцев другого сына — Александра.

И вот вновь вступил Александр под гулкие своды новгородской Софии, где сверху, из купола, грозно взирал на людей Вседержитель; вновь поднялся князь на помост посреди вечевой площади, услышал с детства знакомый беспокойный гомон собравшейся толпы. Вероятно, Александр по-своему любил этих своенравных, мужественных людей, среди которых он вырос и возмужал, среди которых прожил он страшную зиму 1237–1238 гг., когда полчища Батыя стояли в какой-нибудь сотне верст от Новгорода…

Свой план войны с крестоносцами Александр построил на внезапности, стремительности ударов. Трудно удержаться от исторической параллели: в его искусстве побеждать было много такого, что пять веков спустя возродил в своих походах Суворов. Глубоко символично, что прах великого Суворова покоится в стенах обители, посвященной святому Александру Невскому.

Яростной и неожиданной атакой Александр овладел Копорьем. Построенная немцами крепость была разрушена по его приказу. Попавших в плен врагов князь отослал в Новгород: за них можно было получить выкуп или же обменять их на попавших в плен к немцам знатных новгородцев.

В результате похода на Копорье земли Вотской пятины были очищены от крестоносцев. Но это было далеко не все, что предстояло совершить Александру. Следующей, куда более сложной задачей было освобождение Пскова.

Опытный и прозорливый политик, князь Ярослав Всеволодович понимал, что захват немцами Пскова таит в себе опасность не только для Новгорода, но и для всей Руси. С огромным трудом он собрал в суздальской земле «множество воинов» и отправил их под началом другого сына, Андрея, на помощь Александру.

Получив подкрепление, Александр выступил из Новгорода на Псков. Его воины перекрыли все дороги, ведущие к городу. Своим любимым приемом — внезапной атакой, «изгоном», — Александр овладел городом. После этого, не теряя времени, он пошел на Изборск и дальше — «в землю Немецкую», т. е. на территорию современной Эстонии. Тем же путем (Новгород — Псков — Изборск — Юрьев) хаживали прежде и отец Александра Ярослав, и его дед Мстислав Удалой. Оба они возвращались из походов в эти края со славой и богатой добычей. Теперь настал час Александра…

Узнав о вторжении русских, епископ Дерпта спешно призвал на помощь рыцарское войско. Вскоре на холмистых берегах реки Эмбах раскинули свои походные шатры сотни «Божьих дворян». Каждый из них был облачен в длинный белый плащ с черным крестом на спине. Такова была одежда, предписанная самим римским папой рыцарям Тевтонского ордена. Впрочем, иные предпочитали донашивать привычное облачение упраздненного в 1237 г. Ордена меченосцев: тот же белый плащ, но с изображением красного меча и креста. Потерпев сокрушительное поражение от литовских князей в битве при Сауле, оставшиеся в живых меченосцы вынуждены были вступить в ряды рыцарей Тевтонского ордена, обосновавшегося в Пруссии (62, 327).

Вступив на земли, находившиеся под властью немцев, Александр по обычаю того времени распустил свои полки «в зажитья», т. е. предоставил им самостоятельно добывать себе пищу и трофеи. Один из таких русских отрядов наткнулся на рыцарское войско и был почти полностью уничтожен. Узнав об этом, князь собрал свои силы воедино и отвел их на три-четыре десятка верст к востоку — на самый берег Чудского озера. Рыцарское войско шло следом за ним. Вероятно, этот отход Александр совершил умышленно: в его сознании уже появилась дерзкая мысль — дать немцам сражение на льду. Именно так — на льду реки Эмбах — дал бой немцам и победил их в 1234 г. отец Александра. Несомненно, Ярослав рассказывал сыну об этом сражении и о том, как неуклюже держатся на льду закованные в броню с головы до ног немецкие рыцари.

Александру вполне удалось осуществить свой замысел. Утром 5 апреля 1242 г. его войско встретило врага, выстроившись на льду Чудского озера, «на Узмени, у Вороньего камня». Крестоносцы построились треугольником, острие которого было направлено на русских. На концах и по сторонам этого живого треугольника — «великой свиньи», по ироническому выражению русских летописцев, — встали закованные в латы конные рыцари, а внутри него двигались легковооруженные воины.

Ледовое побоище и схема разгрома немецких войск. 1242 г.

В составе рыцарского войска находились и отряды, состоявшие из представителей прибалтийских народностей — ливов и леттов.

Осыпав противника дождем стрел, воины Александра раздвинулись, пропуская «великую свинью», а затем яростно ударили по ее флангам. «И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью», — повествует неизвестный автор «Жития Александра Невского». Некоторые историки полагают, что в основе этого произведения лежит воинская повесть о подвигах князя, в которой подробно описаны были все его победы (70, 182).

Вскоре ослабевший к весне лед начал давать трещины. Кое-где, не выдержав тяжести людей и боевых коней, он стал проваливаться. Первыми шли ко дну самые знатные, богатые рыцари: их тяжелые доспехи весили по два-три пуда. Упав с коня, рыцарь, закованный в латы, уже не мог подняться без посторонней помощи. Русские цепляли его крючьями и волокли по льду, точно санки с железными полозьями.

Глядя на все это, Александр, вероятно, испытал радость охотника, в капкан которого попала крупная дичь: поставив свое войско «на Узмени», в районе горловины, соединяющей Чудское и Псковское озера, он учитывал и то, что именно здесь лед всегда бывает более тонким, чем на самих озерах. Для крестоносцев это было самое что ни на есть «гиблое место». Именно сюда он и завлек их своим притворным отступлением. Русские преследовали отступавших рыцарей «семь верст по озеру до Соболицкого берега» (14, 37). Победа Александра была полной. Около 500 немцев погибло в битве, а 50 знатных пленников он привел с собой во Псков, где встречен был колокольным звоном и всеобщим ликованием.

Значение этой победы Александра трудно переоценить. Вот что говорит о ней известный историк академик М. Н. Тихомиров: «В истории борьбы с немецкими завоевателями Ледовое побоище является величайшей датой. Эту битву можно сравнить только с Грюнвальдским разгромом тевтонских рыцарей в 1410 г. Борьба с немцами продолжалась и далее, но немцы никогда не могли уже нанести сколько-нибудь существенного вреда русским землям, а Псков оставался грозной твердыней, о которую разбивались все последующие нападения немцев» (62, 337).

Непосредственным результатом битвы на Чудском озере стало заключение договора между немцами и Псковом, согласно которому крестоносцы уходили из всех захваченных ими русских волостей и возвращали всех пленных. Со своей стороны, псковичи отпускали всех взятых Александром пленных немцев.

Впрочем, эти переговоры, по-видимому, уже мало интересовали Невского. Сделав свое дело, он вернулся в Новгород, а оттуда поехал к отцу, в Северо-Восточную Русь. Причины его срочного отъезда источники не освещают. Однако, по некоторым сведениям, Александр в 1242 или 1243 г. должен был поехать на поклон к Батыю вместе с другими русскими князьями (14, 37).

И все же главной ареной деятельности его по-прежнему оставалась новгородская земля. В 1245 г. он успешно действовал против литовцев, нападавших на ее южные области. Поскольку литовцы еще не имели в ту пору сильной великокняжеской власти, Александру пришлось иметь дело лишь с относительно небольшими отрядами, совершавшими набеги с целью грабежа сельских волостей. Для такого бойца, как Александр, они не представляли много чести. Но оставлять безнаказанными их набеги — или, по выражению летописца, «пакости» — он не собирался.