Жизнь в Утремере

Жизнь в Утремере

Характер жизни в государствах крестоносцев обусловливали некоторые элементарные факты. Основание Утремера не принесло с собой повсеместного вытеснения коренного населения Леванта. Вместо этого франкские поселенцы управляли городами и государствами, население которых отражало историческую разнородность региона. Здесь жили мусульмане, евреи и восточные христиане. Причем христиане Востока тоже отличались необычайной разнородностью. Среди них были армяне, греки, несториане, копты, якобиты, а также «сирийские» христиане, принадлежавшие к греческой православной церкви, но говорившие по-арабски. Распределение разных народов по регионам варьировалось в больших пределах: в графстве Эдесса преобладали армяне, в княжестве Антиохия — греки, а больше всего мусульман было в Иерусалиме.

Латиняне правили этими людьми, как элита, находящаяся в численном меньшинстве. Лингвистические различия оставались определяющим и разделяющим фактором. Латиняне говорили на старофранцузском языке (с использованием латыни в официальных документах), и, если некоторые поселенцы учили арабский и другие восточные языки, большинство крестоносцев все же этого не делали. Многие франки жили в городских и/или береговых общинах, то есть в относительной изоляции от коренного сельского населения. В сельскохозяйственных поселениях внутри страны западные господа, как правило, жили в отдельных больших домах, по большей части не общаясь с подданными, однако практическая необходимость разделять скудные ресурсы — например, воду — иногда делала контакты более частыми. В общем, небольшие аграрные поселения обычно имели тенденцию к отчетливой идентичности вероисповедания, так что одна деревня могла быть мусульманской, другая греческой (то же самое характерно и для современного Ближнего Востока). Но в больших городах наблюдалось смешение культур.

Так что франки, очевидно, правили самыми разными «восточными» людьми, а в некоторых случаях и жили среди них. Интересен вопрос: латиняне стояли в стороне или интегрировались в эту исключительно многообразную окружающую среду? Если верить капеллану короля Бодуэна I Фульхерию Шартрскому, писавшему свои труды в 1120-х годах, аккультурация франков шла довольно быстро.

«Взвесь, молю тебя, и подумай, как в наше время Господь преображает Запад в Восток. Ведь все мы, бывшие жителями Запада, теперь стали обитателями Востока. Тот, кто был римлянином или франком, на этой земле стал галилеянином или палестинцем. Тот, кто жил в Реймсе или Шартре, теперь живет в Тире или Антиохии. Мы все уже позабыли места, где родились».

Общеизвестно, что Фульхерий писал эквивалент призывного манифеста, стараясь заманить новых латинян на Восток. Но даже принимая во внимание эту поправку, его слова свидетельствуют об открытости для идеи ассимиляции. Далее Фульхерий описал еще один способ межкультурных контактов — смешанные браки. Союзы между франками и восточными христианами — греками и армянами — были, в общем, обычным делом и иногда служили для укрепления политических союзов. Королева Мелисенда Иерусалимская сама была плодом такого брака. Франкские мужчины также могли жениться на мусульманках, принявших христианство. Но браки между латинянами и мусульманами все же были редкими. На совете в Наблусе в 1120 году, вскоре после кризиса, вызванного Кровавым полем, франкская иерархия создала ряд законов, недвусмысленно запрещавших близкие отношения между представителями разных вер. Наказания за секс между христианами и мусульманами были суровыми: мужчину кастрировали, женщине отрезали нос. Это были первые примеры такого запрета в латинском мире. Аналогичный пакет законов запрещал мусульманам носить одежды «во франкских традициях». Суть этих законов представляется спорной прежде всего потому, что любой закон можно трактовать в позитивном и негативном свете. Отражают ли законы, принятые в Наблусе, мир интенсивной сегрегации, где подобные акты невообразимы, или эти законы разработаны для ограничения того, что стало обычной практикой? Нет никаких свидетельств того, что подобные эдикты приводились в действие, судя по всему, они не были перенесены и в законодательные кодексы Утремера XIII века.

Когда впервые были захвачены такие города, как Антиохия и Иерусалим, и было принято решение осесть на Ближнем Востоке, латинянам пришлось создавать средства для управления своими новыми владениями, установив административные рамки. По большей части их подход заключался в импортировании основных практик с Запада, одновременно принимая и адаптируя некоторые левантийские модели. Этот процесс, вероятно, стимулировался практической необходимостью быстро построить функциональную систему, а вовсе не сильным желанием охватить новые формы управления. Региональные соображения также повлияли на решения. В княжестве Антиохия, имеющем историю греческого правления, главным официальным лицом города был dux (герцог), этот институт скопирован с византийского образца. В Иерусалимском королевстве аналогичную роль выполнял виконт.

Восточные христиане, конечно, играли некоторую роль в местном и даже региональном правительстве, мусульмане тоже. В большинстве мусульманских деревень существовал ra’is (раис) — выполнявший функции вождя, — так же как и при турках и Фатимидах. Известно, что в 1181 году мусульманское население Тира тоже имело своего раиса, которого звали Сади. До нас дошел документ и о том, что в 1188 году в занятом латинянами сирийском порту Джабал был мусульманский судья qadi. Но в целом степень их участия установить невозможно.[110]

Вероятно, самый интересный источник наших знаний о характере жизни в Утремере — «Книга назидания» Усамы ибн Мункыза — собрание рассказов и анекдотов, составленное сирийским арабским аристократом, с интересом следившим за развитием войны за Святую землю в XII веке. Текст Усамы снабжен комментариями и подробностями об общении с франками и жизни в государствах крестоносцев. Его особенно интересовало все странное и необычное, поэтому к его материалам следует относиться с осторожностью, тем не менее его труд — бесценный источник информации. О приобретших восточный характер латинянах он писал: «Есть франки, которые вполне акклиматизировались и часто бывают в компании мусульман. Эти франки лучше, чем те, что недавно прибыли из дома, но они все же являются нетипичным исключением». Всю свою жизнь Усама встречался с франками, которые стали есть левантийскую пищу, и с другими, часто посещавшими hammam (бани), которые были открыты и для мусульман, и для христиан.

Одно из самых удивительных откровений Усамы — это его нормальное почти ежедневное общение с франками. Конечно, некоторые столкновения происходили на поле боя, но многие встречи носили вполне дружелюбный характер. Конечно, все это могло быть следствием высокого общественного положения Усамы, но в общем ясно, что латиняне установили с мусульманами дружеские отношения. В одном случае Усама описал, как «уважаемый рыцарь (в армии короля Фулька) полюбил мою компанию, стал моим постоянным спутником и называл меня „брат мой“. Между нами существуют узы дружбы и общительности». Тем не менее у автора чувствуется подтекст его интеллектуального превосходства. В случае с его другом-рыцарем это выходит на первый план, когда Усама пишет, что франк предложил взять его четырнадцатилетнего сына с собой в Европу, чтобы мальчик мог получить должное образование и поумнеть. На это Усама подумал, что это у франка нет ума, если он мог сделать столь нелепое предложение.

Другое воспоминание Усамы ибн Мункыза, представляющееся нам маловероятным, касается его якобы дружеских отношений с тамплиерами. Если верить Усаме: «Когда я посещал святые места в Иерусалиме, я шел к мечети Аль-Акса, рядом с которой стояла небольшая мечеть, которую франки переделали в церковь. Когда я заходил в мечеть Аль-Акса — где жили тамплиеры, которые были моими друзьями, — они освобождали маленькую мечеть, чтобы я мог помолиться».

Вероятно, у Усамы не было трудностей в устройстве паломничества в Святой город или в нахождении мечети на франкской территории, в которой он мог выполнить обязательные ежедневные молитвы. Распространялось ли право осуществлять религиозные культы на мусульман, живших под латинским правлением? Было ли отношение в целом к нефранкскому населению в Утремере справедливым, или оно подвергалось угнетению и надругательствам? Один факт очевиден: на латинском Востоке первичным было разделение не между мусульманами и христианами, а между франками (то есть латинскими христианами) и нефранками (восточные христиане, евреи, мусульмане). Эта вторая группа местного населения состояла по большей части из крестьян и купцов.[111]

В правовом отношении к нефранкам в общем относились, как к отдельному классу: в случае серьезных нарушений законодательства они подвергались суду Burgess Court (точно так же, как и незнатные латиняне), причем мусульманам позволялось клясться на Коране. Но гражданские дела разбирались Cour de la Fonde (Базарный суд), специально созданным для нефранков. Этот орган поддерживал восточных христиан, потому что состоял из двух франков и четырех сирийцев. Мусульман в нем не было. Создается впечатление, что латинские кодексы законов Утремера назначали мусульманам более суровые наказания.

Исторические дебаты относительно обращения с покоренными мусульманами часто концентрировались на праве ежедневного отправления религиозных культов и финансовой эксплуатации. В этом отношении весьма полезным представляется свидетельство иберийского мусульманина, путешественника и паломника Ибн Джубайра. Совершая большое путешествие в начале 1180-х годов, во время которого он посетил Северную Африку, Аравию, Ирак и Сирию, Ибн Джубайр проследовал через Иерусалимское королевство, посетил Акру и Тир, после чего отправился морем на Сицилию. О путешествии через Западную Галилею он написал: «Наш путь лежал через бесконечные крестьянские хозяйства и упорядоченные поселения, обитатели которых были сплошь мусульманами, живущими уютно с франками. Бог хранит нас от такого искушения. После сбора урожая они отдают франкам половину того, что собрали, а также платят подушный налог в полдинара и пять кират за каждого. Помимо этого их не трогают, если, конечно, не считать небольшого налога на плоды деревьев. Их дома и все их пожитки остались в их полной собственности».

Судя по этому рассказу, оседлое мусульманское население жило в относительном мире в латинской Палестине, выплачивая налог на каждого человека (так же исламские правители облагали подушным налогом своих немусульманских подданных). Уцелевшие свидетельства относительно уровня налогообложения в исламских государствах примерно в это же время позволяют сделать вывод, что мусульманским крестьянам жилось не хуже при франкском христианском правлении. На самом деле Ибн Джубайр даже предположил, что к мусульманам, скорее всего, франкские хозяева относятся «по справедливости», зато они терпят несправедливость от хозяев своей собственной веры. Это вовсе не означает, что он одобрял мирное сосуществование или смиренное подчинение латинскому правлению. В какой-то момент он отметил, что «не может быть извинения в глазах Бога мусульманину, который остается жить в стране неверных, а не просто проходит через нее». Но принципиальные заявления вроде этого лишь прибавляют веры положительным наблюдениям, которые он счел нужным записать.[112]

Ибн Джубайр также сообщил, что подчиненные мусульмане имеют доступ в мечети и право молиться в Акре и Тире. На основании одного только этого свидетельства невозможно утверждать категорически, что все мусульмане в Утремере пользовались одинаковой свободой вероисповедания. Строго говоря, можно предположить лишь то, что находящиеся в меньшинстве франкские поселенцы были заинтересованы в том, чтобы держать своих местных подданных более или менее довольными и in situ (на месте), и условия жизни коренного восточного христианского и мусульманского населения не провоцировали беспорядки и миграции. По современным стандартам Западной Европы или мусульманского Востока, нельзя сказать, что нефранки, жившие в государствах крестоносцев, подвергались угнетению, эксплуатации или оскорблениям.[113]

Одним из способов контактов, несомненно сводившим вместе левантийских франков и мусульман, была торговля. Были обнаружены явные признаки оживленной торговой деятельности уже в первом столетии существования латинских поселений. Итальянские купцы из Венеции, Пизы и Генуи играли главные роли в этом процессе, создавая анклавы в крупных портах и прибрежных городах Утремера и сложную сеть транссредиземноморских торговых путей. Эти пульсирующие торговые артерии, соединяющие Ближний Восток с Западом, позволили левантийским товарам (таким, как сахарный тростник и оливковое масло), а также драгоценным грузам из Азии и Среднего Востока попасть на рынки Европы. Пока еще основная масса торговли с Востока все еще шла через Египет, но даже при этом экономическое развитие Утремера оказалось необычайно доходным: оно помогло таким городам, как Венеция, приобрести огромное могущество в Средние века, а посредством таможенных пошлин и сборов способствовало накоплению богатств в Антиохии, Триполи и Иерусалиме. Это вовсе не означает, что латинские поселения на Востоке должны рассматриваться как эксплуатируемые европейские колонии. Их создание и выживание, возможно, действительно частично зависело от Генуи и подобных городов, но они создавались в первую очередь не как экономические предприятия. Да и не служили они интересам «западных отечеств» в качестве таковых, потому что финансовые выгоды, извлеченные «государством», обычно оставались на Востоке.

Прохождение товаров из мусульманского мира в средиземноморские порты франкского Леванта было крайне важным не только для латинян. Оно также стало одной из опор более широкой ближневосточной экономики, решающей для получения средств к существованию мусульманских купцов, ведущих караваны на Восток, критической для доходов крупных исламских городов Алеппо и Дамаска. Эти общие интересы породили взаимозависимость и обеспечили тщательно регулируемые (и потому «мирные») контакты, даже во времена политических и военных конфликтов. В конце концов, даже в разгар священной войны торговля была слишком важна, чтобы ее можно было разрушить.

Историки часто представляют 1120 год годом кризиса и напряжения в Леванте. Все же память о Кровавом поле еще была свежа, и как раз в этом году совет в Наблусе назначил строгие наказания за тесное межкультурное общение. Но в 1120 году Бодуэн II также произвел резкое сокращение торговых налогов в Иерусалиме. По словам Фульхерия Шартрского (жившего тогда в Святом городе), король объявил, что «христиане, так же как и сарацины, должны иметь свободу приходить и уходить, чтобы продавать свои товары, когда и кому захотят». Согласно мусульманскому свидетельству, относящемуся к этому же времени, Иль-гази — победитель на Кровавом поле — упразднил сборы в Алеппо и согласился на условия перемирия с франками. Степень координации между этими двумя предполагаемыми врагами установить невозможно, но оба явно делали попытки стимулировать торговлю. На самом деле характер и объем латинско-мусульманских торговых контактов, по сути, оставался не затронутым подъемом волны джихада. Даже Саладин, ярый поборник священной войны, став правителем мусульманского Египта, установил тесные связи с морскими торговцами Италии. Желая обеспечить выгодную торговлю и получить корабельный лес (который было трудно достать в Северной Африке), он в 1173 году выделил пизанцам защищенный торговый анклав в Александрии.[114]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.