Глава восьмая Партийное руководство

Глава восьмая

Партийное руководство

Нужно начинать писать. Настало время рассказать о наших делах. Нужно обязательно написать обо всем, что было и как было, ничего не прибавляя и не выдумывая. Если теперь этого не сделать, то потом всё переврут, запутают и растащат — себя не узнаем.

И. В. Курчатов

Старожил города Валентин Иванович Ткачев, человек любознательный и интересный, вспоминал, что окрестные жители всерьез считали, будто за проволокой строится «опытный коммунизм». Считали ли сами коммунисты города, что они строят что-то новое? Осознавали ли свою роль? Как воспринимали другие люди роль и значение коммунистов в жизни города? Однозначные ответы, причем обоснованные, дать трудно. Социологические исследования по понятным причинам в городе не приветствовались. Разумеется, партийную власть и воспринимали как власть. Авторитет высших органов партийной иерархии не подвергался сомнению. Но понятие повседневности в обыденном представлении многих горожан отделяло в ряде случаев партийную власть от текущей жизни, как бы проводя водораздел между обычным и официальным. Это вовсе не означало неприятие партийной власти как таковой или полное отчуждение от нее. Скорее как должное воспринималось, что в тех или иных ситуациях власть просто не может поступать иначе, что здесь вступает в силу логика высших интересов и с этим необходимо мириться. В какой-то мере этим я бы объяснил поведение некоторых рядовых членов партии в тех ситуациях, о которых рассказано выше, когда партийное наказание по своей тяжести явно не соответствовало произошедшему событию.

В то же время, во многом именно благодаря партийному воздействию, складывались ритм и содержание повседневной жизни будущего ядерного центра. Многие сегодняшние антикоммунисты и критики советской системы власти, выдавая за идеал западную модель разделения властей, просто не хотят понять, что советская модель как раз и отличалась единством исполнительных, законодательных и воспитательных функций. Существовало и разделение этих функций между разными органами, взаимодействующими друг с другом в основном через партийное руководство. Подобное разделение было именно советской моделью, оно было вовсе не фиктивным, как это представляют сегодня. В силу вышеуказанного единства в самом механизме управления зачастую просто невозможно было определить, влияние какого органа власти оказывалось решающим при принятии окончательного решения: партийного, советского или административного.

Специфика Арзамаса-16 заключалась в том, что начальник объекта, в сущности, нес решающую ответственность за все участки жизнедеятельности города. Подобное положение, хотя и в меньшей степени, сохранялось и позднее, когда были сформированы все структурные составляющие управления городским хозяйством, вплоть до решающих преобразований в политическом строе страны в девяностые годы.

Режимный характер города определял довольно самостоятельный стиль деятельности партийных органов. Он избавлял от мелочной опеки областного комитета партии. В город могли въезжать беспрепятственно лишь первые два лица областного комитета, и на специальные мероприятия — заведующие организационным отделом и отделом оборонной промышленности. Куратором города являлся также соответствующий отдел ЦК КПСС, не случайно партийная организация города официально носила имя «Кремлевская партийная организация». Но ЦК был высоко, хотя и видел далеко, о чем свидетельствовали беседы с работниками на Старой площади в случаях рассмотрения кадровых вопросов или каких-либо чрезвычайных происшествий. Приезжали раз в месяц, а то и реже лекторы ЦК из идеологического отдела. Поэтому партийные органы города обладали большой самостоятельностью в своей повседневной деятельности. Кстати, для меня годы партийной работы в этом городе навсегда остались самым счастливым периодом моей жизни, когда мне посчастливилось встретить великих первопроходцев атомной эры России. Это действительно исторические фигуры, независимо от должности, профессии, социального статуса. И этого никогда у города не отнять. Так же как не зачеркнуть большого вклада коммунистов Арзамаса-16 в решение проблемы ядерного паритета.

На повседневную жизнь города коммунисты воздействовали уже потому, что они составляли значительную часть его жителей. А кого избирали в партийные органы? Здесь подход был одинаков, различались лишь уровни, от первичной до самой верхней ступени. В парткомы и бюро входили все первые руководители, отвечающие за важнейшие направления жизнедеятельности города, хотя нельзя не учитывать менее заметное, однако реально существовавшее воздействие рядовых коммунистов, обязательно избираемых в эти органы. Например, в бюро горкома партии в обязательном порядке входил руководитель объекта и руководители крупнейших производств и структурных подразделений главного института. Вот, к примеру, один из составов бюро ГК КПСС семидесятых годов: Б. Г. Музруков — директор ВНИИЭФ; Е. А. Негин — главный конструктор ВНИИЭФ; С. Г. Кочарянц — главный конструктор ВНИИЭФ; Ю. А. Трутнев — первый заместитель научного руководителя ВНИИЭФ, начальник отделения физиков-теоретиков; М. А. Григорьев — директор серийного завода; В. В. Захаров — начальник Управления строительства; В. А Ивановский, В. Т. Солгалов, В. Ф. Егоров — секретари ГК КПСС; три секретаря крупных партийных организаций, а также Е. Д. Гапоненко — председатель горсовета; начальник Управления КГБ, комсомольский лидер города и заведующий организационным отделом городского комитета партии. Такая структура была типичной, не по персоналиям, конечно, а по должностям. Из перечисленного ясно, что большинство партийных руководителей не являлись партийными функционерами, к тому же более половины членов бюро составляли представители ведущей организации города.

Первый секретарь горкома партии, за исключением первых лет, когда городская структура только лишь выстраивалась, избирался из коммунистов основного института. Это гарантировало приоритет основных задач, ради которых существовал объект, исключало ситуацию некомпетентности при принятии решений по главным вопросам жизни института. Разумеется, на взаимоотношения внутри любой организации накладывает отпечаток личность руководителя и самих ее членов. Такие яркие индивидуальности, как П. М. Зернов, Б. Г. Музруков, Л. Д. Рябев, Е. А. Негин, В. А. Белугин, Р. И. Ильков, будучи руководителями объекта, во все времена существенно влияли на принятие любого партийного решения.

Социологи не без оснований в качестве критерия влиятельности используют показатель частоты встреч и контактов того или иного лица с его вышестоящим руководителем. Особенно если речь идет о руководителях высшего ранга. Так вот, о соотношении возможностей конкретного партийного органа Арзамаса-16. Несколько членов бюро горкома партии имели прямую телефонную связь с высшими руководителями страны. С каждым праздником их персонально поздравлял секретарь Центрального комитета. А вот первый секретарь горкома, в лучшем случае, может выйти на первого секретаря обкома партии или на заведующего сектором ЦК КПСС.

Вспоминаю эпизод, связанный с обсуждением на бюро горкома партии вопроса об изучении коммунистами знаменитой трилогии Л. И. Брежнева. Сверху достаточно жестко «рекомендовали» провести обсуждение одним днем во всех организациях, чуть ли не по всей области. Естественно, это вызывало и недоумение, и протест. Часть членов бюро склонялась к тому, чтобы вообще не проводить данную акцию. Я напомнил, что существует специальное постановление высшего партийного органа и просто игнорировать его мы не можем. На это Евгений Аркадьевич Негин в присущей ему шутливой манере заявил: «Владимир Федорович, я сейчас откушу вам ухо! Ну и что, что есть решение ЦК. Мы отменим его!» Естественно, все понимали, что ни о какой отмене решения ЦК речи не идет. Но в нашем городе его осуществление будет идти так, как это считает целесообразным руководство института. В данном случае было принято разумное решение. Не устраивать кампанейщины! Рекомендовать пропагандистам найти пути ненавязчивой работы с людьми вокруг данного произведения. И мы были правы, хотя идеологи из областного комитета не преминули попенять на это.

Бездумное упоминание имен высших руководителей страны с декларативными восхваляющими эпитетами никогда не приносило пользы, но укоренилось в практике любых партийных заседаний. Это вызывало обратную реакцию, особенно среди научно-технической элиты. Для порядка упоминать то или иное имя вождей в большинстве партийных организаций лучше не стоило, тем более что многие ученые реально знали вклад руководителей Центрального комитета, правительства в развитие отрасли. Однако сила инерции была значительной. Более того, за этим следили не только «компетентные» лица, но и коммунисты с большим партийным стажем. Автору однажды пришлось в срочном порядке в праздничные дни выехать в обком партии, чтобы объясниться, почему в докладе на торжественном собрании в честь очередной годовщины Октябрьской революции ни разу не прозвучало имя Л. И. Брежнева. Причем отследил число упоминаний руководителей партии в моем докладе работник органов госбезопасности, искренне уверенный, что это наносит ущерб партии.

Кстати, хотел бы отметить такой штрих, связанный с подбором кадров на ведущие партийные посты. Выдвижение из своей среды помимо отмеченного позитивного значения имело, как это мне казалось, один заметный и не совсем благоприятный аспект. Например, первый секретарь Владимир Андреевич Ивановский был избран с должности заведующего лабораторией института. Способный, красивый, хорошо говорящий и достаточно молодой партийный лидер пользовался почти до конца своей партийной карьеры заслуженным авторитетом среди большинства горожан. Однако, как мне не без основания казалось, руководство института по инерции порой относилось к нему как к бывшему завлабу, которому можно приказывать или просто игнорировать его мнение. В свою очередь, это вызывало, может быть, и неосознанную, обратную реакцию, немотивированный протест, который в ряде случаев приводил к явно неразумному противостоянию с болезненными последствиями. С появлением самостоятельного партийного комитета ВНИИЭФ это передалось на отношения между партийными лидерами, приводя к ненужному соперничеству. В принципе, варягов в свою среду всегда принимают настороженно, и в город на партийные должности в лучшем случае допускали не далее как на третьи роли. Но должен отметить, что к «варягу» зачастую на первых порах отношение было более уважительным, чем к своему аборигену, хотя дальнейшее зависело только от него самого. В какой-то мере не случайно, что последние перестроечные годы партийную организацию города возглавил направленный из областного комитета партии М. С. Бабиченко, до этого руководивший отделом оборонной промышленности областного комитета КПСС.

Было ли партийное руководство ведущим в городе? Несомненно! Но за кем оставалось последнее слово в принятии решений? По главным вопросам, несомненно, решающее значение имело мнение партийных руководителей высшего уровня. Имеются в виду Центральный комитет, первые два руководителя областного партийного комитета. В вопросах оборонной и кадровой политики руководствовались решениями ЦК КПСС и правительства. Внутри же города существовало признаваемое большинством превалирование административного начала над партийным, которое проявлялось в различных аспектах: например, в приоритетах строительства, размерах должностных окладов и премий, выдвижении и избрании делегатов на съезды партии, в высшие представительные органы страны и РСФСР. Бессменным депутатом Верховного Совета СССР был Ю. Б. Харитон. Это ни у кого не вызывало каких-либо вопросов. Но вот за другие почетные социальные статусы, так же как и за правительственные награды, существовало негласное, но весьма жесткое соперничество. И здесь партийные функционеры явно не лидировали. Тщательно прослеживалась в элите города последовательность получения правительственных наград. Особенно болезненно реагировали на этот процесс те «обойденные», которые зачастую вполне заслуженно считали свой вклад не менее важным, чем получившие награды.

Из многих прекрасных людей, с которыми мне посчастливилось работать и встречаться, лишь редкие единицы были искренне равнодушны к почестям. Одним из них был Н. А. Дмитриев, о котором уже немало сказано в книге. Что ж! Люди есть люди. Иногда скрытые амбиции всплывали на поверхность, давая пищу для злых языков. Так, молва связывала переизбрание с поста руководителя партийной организации города Кузнецова с его настойчивым желанием быть избранным делегатом на съезд партии вместо хозяйственного руководителя. Чрезвычайно болезненно воспринимал «обойденность» наградами С. Г. Кочарянц, когда не отмечались определенные разработки его коллектива, за которые награждали других. По воспоминаниям сотрудников, в течение определенного промежутка времени к нему лучше было не попадать в кабинет. И дело здесь не только в амбициях или особенностях характера. Люди, ответственно и творчески относящиеся к делу, естественно стремились получить адекватную оценку результатов своего труда.

Не случайно вопросу представления к наградам уделял большое внимание партийный комитет ВНИИЭФ. За первые тридцать лет в институте были награждены 1883 разработчика ядерного оружия, 23 человека стали Героями Социалистического Труда. Среди награжденных — кавалеры высших наград Советского Союза. Почти сто человек стали лауреатами Ленинской премии, 162 — лауреатами Государственной премии. По существующей практике награды (количество и ранг) спускались «сверху». Приоритет отдавался рабочим. Как правило, их доля среди награжденных составляла 75–85 процентов. Это не совсем правильно отражало реальное положение, так как в коллективе соотношение рабочих и служащих, ученых и инженерно-технических работников было примерно 50 процентов. Попытки корректировать «разнарядку» чаще не удавались. Секретарь парткома ВНИИЭФ В. Т. Солгалов в своей книге обрисовал ситуацию, как партком боролся за то, чтобы наградить Н. И. Щаникова — заместителя главного конструктора, одного из ведущих ученых и организаторов института. Тот был дважды лауреатом Государственной премии, но других наград не имел. С начальником Управления по кадрам министерства Ю. С. Семендяевым, считавшим, что «хватит награждать начальство», состоялся довольно резкий разговор, который тем не менее на тот раз закончился успешно. Кстати, более детальное рассмотрение положения дел с наградами у того же Семендяева показало, что действительно первые люди в институте имели достаточно наград, а заместители, являвшиеся ведущими направлений, и руководители среднего звена их не имели. Это несколько изменило подход министерства к вопросам награждения.

Критерии отбора кандидатов на награждение были высокие и известны всем. Получить награду мог лишь сотрудник, предложивший что-то новое или внесший большой научный, конструкторский или исследовательский вклад в разработку.

Руководители института совместно с руководителями подразделений определяли этот вклад и соответственно ему достоинство наград. Подразделение имело право оспаривать и вносить другие предложения. В партком присылалась согласованная справка, где содержалось описание вклада каждого. Несогласные обращались в партком, и тогда продолжались обсуждение, оценка работы и согласование.

Претендентов обсуждали часто широко, и согласованные конкретные фамилии людей, их общественные характеристики с указанием вклада в разработки и предполагаемой награды направляли в отдел кадров института, где их утверждали и передавали в партком для согласования. Здесь все просматривалось, согласовывалось, а награды высшего достоинства часто обсуждались на бюро.

Случайные люди к награждению не представлялись. Ошибки были, и они проистекали из субъективного фактора. Незаслуженно «обойденные» учитывались при следующем награждении. Это была незаметная, но весьма важная и щепетильная часть воспитательной работы партийных органов по формированию здоровой нравственной и требовательной атмосферы в коллективе, которая оказывала несомненное влияние на успешное решение самых сложных задач. Как назвать этот опыт — управлением ли персоналом или просто одним из путей мотивировки коллектива — не существенно. Но, без сомнения, в тех условиях деятельность партийных комитетов по участию в распределении наград усиливала составляющую справедливости и была необходима. О том, что она действительно воспринималась сотрудниками таковой, свидетельствует факт, что в вышестоящие органы не поступало ни одного серьезного обвинения в неправильном награждении. Зная положение дел с распределением наград во многих других организациях, могу сказать, что в этом вопросе партийная организация института выгодно отличалась от них.

Коммунисты института значительно раньше, чем в целом по стране, осознали те явления, которые сегодня называются информационной революцией. В целом понимание проблем информационно-технологической эпохи среди интеллигенции города было глубже, чем в некоторых специализированных учреждениях, изучающих данные процессы. К чести партийной организации города, ее руководители во многом учитывали тенденции, связанные с данным общемировым явлением. Это формировало подходы и стиль работы партийных комитетов. Бесспорно, значительная часть усилий партийных органов была направлена на решение производственных проблем. Другое дело, как их решать. Дублировать ли хозяйственников? Контролировать ли? Акцент был сделан на создание при партийных комитетах мощных общественных научно-технических и экспертных советов. В частности, подобным образом действовали секретарь парткома ВНИИЭФ В. Т. Солгалов, ряд секретарей партийных комитетов подразделений. Такой стиль работы находил самую серьезную поддержку у хозяйственных руководителей. Парткомы часто собирали ученых, специалистов и рабочих для анализа и решения многих вопросов научной, производственной, организационной, кадровой и политико-воспитательной работы. Можно сказать, что в это время партийная организация становилась своеобразным штабом инноваций в самых различных сферах жизни города. На апрель 1976 года во ВНИИЭФ работали один академик, три члена-корреспондента АН СССР, четыре профессора, 27 докторов наук, 188 кандидатов наук, два доцента, 101 старший научный сотрудник, 440 младших научных сотрудников, многие из которых состояли в партии.

Таким образом, ученые вплотную занимались политической и хозяйственной деятельностью города и предприятий. Конечно, был элемент лоббизма при «пробивании» вопросов «наверху», так как ученых знали в правительстве и ЦК КПСС. Важно было и то, что, в силу авторитета ученых, принятые с их участием решения не оспаривались, так как те же самые специалисты и проводили их в жизнь. В этом же заключался и воспитательный эффект.

В партийную жизнь была привнесена привычная в научной среде форма конференций и дискуссий. Одной из первых стала конференция ученых на тему «Эффективность работы — не только научно-техническая, но и политическая задача ученого». Проведение подобного мероприятия требовало согласований в Москве. Следует отметить, что согласование требовалось не потому, что не доверяли партийным комитетам, как это пытаются представить некоторые исследователи. Хотя правило «доверяй, но проверяй» в те времена было в ходу у партийного руководства страны. Согласование означало также гарантии выполнения принимаемых решений.

В предварительном рассмотрении вопросов, представленных секретарем парткома В. Т. Солгаловым, участвовали министерские работники от заместителя министра до рядовых исполнителей. А. Д. Захаренков, Г. А. Цырков и Н. И. Лютов обсудили и согласовали все вопросы. Подготовка к конференции совпала с разбирательством «дела молодых специалистов», о котором ранее уже рассказывалось. Поэтому заведующий сектором отдела оборонной промышленности ЦК КПСС В. Ф. Гордеев вежливо, но твердо сказал, что ЦК считает: в сложившейся ситуации (волнения молодых специалистов) на конференции могут выступить ученые, которые по-другому поставят вопросы жизни коллектива, и их могут поддержать. «Ведь последователей А. Д. Сахарова у вас еще много. Опять ЧП, но тогда уже многим придется отвечать по-серьезному. Поэтому мы не рекомендуем проводить конференцию сейчас, а отложить ее на неопределенный срок, а дальше посмотрим»[140].

Через полгода партком ВНИИЭФ, несмотря на предостережения «сверху», провел конференцию. Она далеко превзошла городские масштабы. Участвовали представители министерства, руководители областного комитета партии, представители заводов и организаций города.

Прозвучало более двадцати докладов наиболее крупных ученых и авторитетных руководителей различных направлений научной и производственной деятельности. Казалось, не было темы в институте, которая бы не затрагивалась и не анализировалась, по которой не высказывались бы предложения о повышении эффективности работы.

Значительная часть предложений касалась научно-технических и производственных вопросов. Однако столь же многочисленными были предложения по разумному планированию, в том числе перспективному росту и переаттестации кадров, автоматизации и механизации трудовых процессов, стандартизации и унификации и по многим, многим другим направлениям, вплоть до стимулирования, мотивации труда, культуры и этики в труде и т. д.

Правда, некоторые из них требовали большого строительства и больших затрат на новое оборудование, но и они не пропадали. Часть предложений сразу учитывалась в планах работы, другие на перспективу. После анализа всех материалов конференции дирекцией института на парткоме был утвержден план их реализации. Важно, что исполнителями стали профсоюзы, комсомол, разумеется, дирекция и сами инициаторы. Абсолютное большинство предложений было реализовано, что поднимало авторитет и значимость авторов предложений, формировало особую атмосферу творческого труда, присущую ядерному центру страны. Ученые ясно осознавали, что наука становится производительной силой общества. Высшее руководство страны также внимательно относилось к этой тенденции. В частности, темпы роста занятости в сфере науки намного опережали показатели в других сферах народного хозяйства. Так, за 1928–1966 годы численность персонала выросла: на транспорте — в 5,7 раза; в промышленности — в 6,5 раза; в народном хозяйстве в целом — в 7 раз; в сфере науки — в 33,4 раза.

В СССР каждый рубль, израсходованный на науку и освоение ее результатов в производстве, обеспечивал прирост национального дохода (в год) на 1 рубль 45 копеек, в то время как вложения в производственные фонды — лишь на 39 копеек (по данным О. А Дейнеко). Жаль, что сегодня под видом реформирования управления наукой осуществляются действия, противоречащие всему накопленному опыту, как отечественному, так и мировому. Пожалуй, впервые в истории России наука финансируется и развивается по остаточному принципу.

Нельзя, конечно, идеализировать процессы развития науки и техники в советский период. Уже к началу семидесятых годов в сфере науки общество столкнулось с истощением экстенсивных резервов. Становилось затруднительным решать новые научно-технические задачи при помощи постоянного увеличения численности персонала. Появилась необходимость интенсификации научного труда, повышения эффективности научной деятельности. Ученые-коммунисты города видели это. Обеспокоенность ошибками в управлении наукой и инновационным развитием уже тогда звучала на теоретических семинарах ученых, в кулуарах. В своей внутренней деятельности в определенной мере пытались учитывать нарождающиеся тенденции. Например, в подготовке пленума горкома партии «Эффективность работы секторских подразделений ВНИИЭФ и их роль в научном и производственном процессе» участвовали около тридцати человек, из них три доктора и 16 кандидатов наук. До проведения пленума исследовали работу сотрудников всех отделений, собрали предложения. Комиссия знала нужды института и каждого подразделения. Пленум обозначил развитие ВНИИЭФ на длительную перспективу. На самом заседании выступили такие известные ученые и организаторы науки, как Ю. Б. Харитон, Е. А. Негин, Л. М. Тимонин, С. Н. Воронин. Поэтому ни о каком застое в развитии города не могло быть и речи. Но осознание необходимости перемен «на большой земле» постепенно крепло в мироощущении прежде всего научно-технической интеллигенции. Особенно отчетливо я это видел в ходе семинаров «теоретиков», когда затрагивались политические и экономические проблемы.

Следует сказать, что с определенного периода, в силу своего положения, именно городской комитет партии и партком института стали в значительной мере ведущими инстанциями в продвижении перспективных планов комплексного развития всего города. Это и понятно, развитие городских предприятий со своими собственными проблемами привело к размыванию понятия объекта как единого целого. К тому же при всей прозорливости хозяйственного руководства института чисто производственные и научные задачи в определенной степени отодвигали на второй план вопросы общего характера. В какой-то степени об этом свидетельствовал и уже упоминавшийся конфликт с молодыми специалистами. В декабре 1973 года именно партийные лидеры города В. А Ивановский и В. Т. Солгалов представляли в министерстве и Центральном комитете перспективный план развития по всему комплексу жизни города. Главными вопросами были титулы строительства по всем организациям города, финансирование строительства жилья, коммунально-бытовых предприятий, промышленных объектов. Большинство предложений было одобрено, но это не говорит о легкости «проталкивания» проектов и их финансирования.

В Москве приняли решение разработать генеральный план развития города, и было дано поручение ленинградским проектировщикам приступить к разработке такого плана. Положительная деталь! Когда за короткий срок генеральный план развития города был разработан, он долго обсуждался на многих собраниях в городе. Сотрудники горкома КПСС и горсовета знакомили коллективы с планом и перспективами развития города. Секретари горкома партии читали в коллективах лекции на эту тему. В конечном итоге именно в семидесятые — восьмидесятые годы в соответствии с этим планом город приобрел современный вид. Тогда-то и началась застройка территории бывшего финского поселка (ныне улица Музрукова), а также улиц Сил-кина, Бессарабенко и других, названных в честь знаменитых и заслуженных горожан.

Стремление «посоветоваться с людьми» в определенной мере являлось отличительной чертой работы партийной организации города. Не по всем вопросам такой совет мог проходить открыто. Режим накладывал свои ограничения. И не царила при обсуждениях «тишь да гладь и Божья благодать». Например, во время строительства будущего Дома Советов встала задача коренным образом реконструировать старый сквер. Он давно произвольно зарос кустарником, но здесь было много сирени, благоухающей весной. Много месяцев шли дискуссии, бурно, с эмоциями. В конечном итоге «консенсус» был достигнут. Сегодня вокруг бывшего Дома Советов прекрасный, профессионально выращенный сквер, где любят отдыхать. Все убедились, что стало лучше.

И еще одно ноу-хау партийной организации города. Каждая пятилетка планировалась в стране, начиная с низовых организаций. Заявки суммировались по территориям и достигали верхов, формируя планы развития страны и отдельного предприятия. Разумеется, заявки превышали возможности бюджета страны. Распределение последнего всегда было нелегким делом. Несмотря на то что правительство никогда не обходило вниманием закрытые города, ошибочно представлять, что на Арзамас-16 сыпался золотой денежный дождь. Конечно, каждый руководитель определял задачи прежде всего из запросов развития производства. И в дирекции, и в партийных комитетах анализировали заявки подразделений и выбирали перечень объектов для строительства на пятилетку. Суммировав заявки по развитию производства, убедились, что выделяемых средств не хватит, даже если игнорировать социальный заказ. Попробовали иначе. Выделили первоочередные производственные объекты и, что осталось, запланировали использовать на жилье и коммуналку. Убедились, что и этот путь не приводит к желаемому результату. Тогда-то, пожалуй, впервые в рамках всего города начали планировать развитие города исходя из социальной структуры его населения.

К сожалению, в общественной деятельности и управлении социальными процессами не принято патентовать открытия и изобретения. В этом отношении многие так называемые «технари» могли бы стать лауреатами не только премий за производственные и научные достижения. В частности, планирование стали осуществлять по категориям. Рассчитали прежде всего, сколько обслуживающего персонала необходимо для обеспечения деятельности, допустим, одного научного работника, центральной фигуры создания и поддержания ядерного паритета в мире. Такой расчет сразу же показывал и пределы численности города, распределение по профессиям, структуру обслуживающих учреждений. Затем планировали необходимые затраты на отдельные группы населения: что нужно детям, подросткам, школьникам, молодежи, старикам. Такой подход позволил в значительной мере устранить диспропорции в развитии города, избежать ошибок планирования во многих городах, где, создав мощную производственную базу, забыли создать элементарные условия для того, чтобы запустить эти мощности в работу.

В результате за сравнительно короткий срок к началу восьмидесятых годов были обеспечены односменные занятия в школах, полностью решили проблему с детскими садами и яслями. Позднее появились загородный пионерский лагерь, другие объекты для отдыха, баня оздоровительного типа с бассейнами и саунами, парикмахерскими и развлекательными атрибутами. Кстати, и сегодня еще ряд объектов в городе, в частности спортивная база, создается в соответствии с тогдашними планами строительства на перспективу.

Все эти вопросы решались не без проблем. Во-первых, нужен был контроль. На важнейших строительных объектах создавались временные партгруппы. Их роль невозможно переоценить. К тому же именно в партийных комитетах института, заводов, в городском комитете партии удавалось преодолеть порой непонимание необходимости развития прежде всего социальных объектов, когда человеческий фактор вышел на первое место в производстве. Кстати, он всегда занимал это место в науке, что во многом диктовало стиль управления в таком городе, как Арзамас-16.

Вспоминаю бурное обсуждение на бюро горкома партии выдвинутого мной проекта строительства в прекрасном лесном массиве освещенной многокилометровой трассы для пеших и лыжных прогулок. «Вы что, хотите лес освещать?» — задавал мне вопрос в довольно повышенных тонах один из членов бюро. Характерно, что активно поддержал эту идею Е. А Негин, который на первый взгляд больше всех был заинтересован в производственных объектах, что еще раз подтверждает разностороннее и стратегическое мышление руководителей объекта. В сущности, каждый из них достойно отвечал задачам своего этапа существования ядерного центра страны.

Режим диктовал ряд специфических подходов к организации воспитательной работы. В городе были запрещены любые печатные издания. Зато помимо радиовещания имелась телевизионная студия, оборудованная аппаратурой с мощностью сигнала, обеспечивающего территорию города изображением без выхода за ее пределы. Подобное положение просто заставляло партийных идеологов уметь работать перед микрофоном и телекамерой. В подразделениях важное место занимала стенная печать. Я уже рассказывал, какую роль сыграла газета в математическом подразделении во время «дела молодых специалистов». Не случайно, безотносительно к тому, кто прав или виноват, начали разбираться с требованиями снять стенную газету. Стенную газету со статьей, связанной с осуждением позиции Сахарова, сняли в теоретическом секторе по общему молчаливому согласию без чьего-либо настояния. Редакторы газет, а их только в институте было более шестидесяти человек, составляли важный отряд партийного влияния. Жаль, что работали с ними мало и шаблонно.

Судьба коммунистов города трагична, как и в целом по всей стране. Некоторые из них, в том числе и те, кто руководил партийной работой, ныне умело, это не отнимешь, доказывают, каким безобразным был советский строй. Большинство же, отдававшие партийному строительству все свои силы и порой получавшие партийные подзатыльники за искреннее желание сделать партийную жизнь более демократичной и умной, с горечью воспринимают изменения в укладе жизни на производстве и в городе, утрату лучших традиций, расплывчатость целей и перспектив. Им не в чем каяться, как того требуют многие благополучные радетели за русский народ и Россию из художественно-творческой элиты.

Общественно-политическую жизнь города нельзя представить без комсомольцев. Историю городской комсомольской организации рассказал в вышедшей в 1998 году книге Г. Д. Куличков, один из старожилов города, много лет посвятивший комсомольской и затем партийной деятельности. Интересный рассказчик, в памяти которого тысячи эпизодов, связанных с деятельностью как самых именитых, так и рядовых строителей атомграда, пережил практически все годы взлета, стабильного развития, драматического падения. Он в значительной мере олицетворяет собой тип горожанина Арзамаса-16. Тот поразительный типаж, который сегодня катастрофически быстро уходит со сцены.

Особенности становления комсомольской организации, так же как и других структур, связаны с режимным характером города. В арсенале комсомола города использовались в большинстве те же формы и методы, как и в других комсомольских организациях страны. Тем более что сначала комсомольская организация входила в состав Московской городской организации ВЛКСМ, затем после недолгого перерыва влилась в Горьковскую областную комсомолию. Отличали ее большая страстность, подвижничество и, конечно, более высокий общий уровень культуры, позволявший привносить вроде бы в те же самые привычные формы работы иное качество и результаты.

Эту школу прошли многие сегодняшние руководители института и города. Было все: и ударные стройки, и субботники, и фестивали, и выступления на союзных сценах, и серьезная профессиональная учеба молодых. Были почетные премии за прекрасные научные разработки комсомольских коллективов. Например, за свою работу под руководством доктора физико-математических наук В. А. Цукермана молодые научные сотрудники института получили премию Ленинского комсомола. И это была не единственная премия такого уровня. Была забота о том, чтобы «жила бы страна родная» с тем лишь добавлением, что вместе со страной росли бы и поднимались молодые талантливые ребята. Александр Шорох очень хорошо передал тот настрой и атмосферу, которая доминировала в комсомоле тех лет. «Хорошо помню 1971 год, когда мы целой группой пришли в оперативный комсомольский отряд „Центр“. Нас сюда звала романтика нового дела, желание проявить себя в чем-то до этого неизвестном, но важном. Традиции и какой-то особый дух, заложенный еще в 196 2 году основателями „Боевой комсомольской дружины“, витали над всем, что делалось в отряде. Это было чувство локтя и взаимовыручки, а также высокой личной ответственности за выполнение порученных заданий. Здесь существовал и действительно выполнялся девиз „Один за всех и все за одного!“. Приказы в отряде не повторялись дважды, а неявка на дежурство считалась чрезвычайным происшествием. Здесь не было случайных людей. Сюда приходили сами, а не по разнарядке. Поэтому люди неискренние, нечистоплотные у нас не задерживались… Оперотряд для меня был не „коллективом“, не „организацией“. Скорее, это было братство людей, объединенных одной светлой идеей — идеей победы добра над злом». Всей своей последующей жизнью, производственной и общественной деятельностью А. Шорох доказал, что все вышесказанное — не просто слова, а жизненная позиция.

22 апреля 1974 года Кремлевская городская комсомольская организация была награждена орденом Трудового Красного Знамени.

К сожалению, уже в семидесятых годах, с приходом к руководству комсомолом Е. М. Тяжельникова, человека во многих аспектах талантливого, умного и преданного идее, в комсомольскую жизнь стали искусственно привноситься формы из более взрослой и ответственной партийной среды. Излишне формализовывались молодежные кампании, внедрялся анкетный метод подбора кадров, излишне акцентировалось внимание на внешней стороне дела. Постепенно появились прототипы произведения Ю. Полякова «ЧП районного масштаба». Но это было уже ЧП конца восьмидесятых годов и в значительной степени явление столичного уровня. В провинции, практически вплоть до начала девяностых, были комсомольские романтики, унаследовавшие от прежних времен самоотверженность и бескорыстие прежних поколений. Тех поколений, о которых высоко продвинутые политологи сегодня с телевизионных экранов снисходительно упоминают как о «совках». Что ж, «совки» сделали свое дело, что бы там ни говорили, передали неплохое наследство. Сделайте лучше!