Глава 7 О чем плакал маршал?

Глава 7

О чем плакал маршал?

Жуков опасный и даже страшный человек…

Я 30 лет работаю с Жуковым. Он самовластный, безжалостный человек… Я видел, какое невероятное хамство проявил Жуков к ряду людей, в том числе крупным волевым людям.

Маршал Советского Союза

Р.Я. Малиновский

Меры, принятые для подъема сельского хозяйства, принесли свои плоды. Страна получила хлеб, и Вождь сумел исполнить свой обещания. 14 декабря 1947 года Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары».

Однако мало кто знает, что подготовка денежной реформы началась задолго до момента ее осуществления. Идея о проведении такой акции родилась у Сталина еще в декабре 1943 года! В ходе войны стало очевидно, что денежная масса выходит из-под контроля государства, расшатывая товарно-денежные отношения. С одной стороны, возросли платежи населения по налогам и займам, с другой — увеличившееся денежное обращение вызвало обесценивание рубля. Но еще более значимым стало то, что во время войны у определенных слоев населения появилась возможность спекуляции. Особенно продуктами питания.

Сталин сразу обратил внимание на эту проблему. Как вспоминал министр финансов СССР (1938-1960 гг.) А.Г. Зверев, в конце 1943 года, в пять часов утра, Сталин неожиданно позвонил ему на дачу и, извинившись за столь ранний звонок, сказал, что речь идет о чрезвычайно важном деле. Последовавший вопрос оказался еще более неожиданным для наркома. Вождь поинтересовался:

— Что думает Наркомат финансов по поводу послевоенной денежной реформы?

Во время последовавшего 40-минутного разговора Зверев высказал две идеи. Во-первых, основную тяжесть реформы переложить на плечи тех, кто создал запасы денег спекулятивным путем. И во-вторых, выпуская новые деньги в обращение, не спешить, а создать эмиссионные резервы государства.

Выслушав наркома, Сталин согласился и изложил свои соображения о социальных и хозяйственных основах будущего мероприятия. Все сказанное свидетельствовало о том, что он не впервые думает о будущей реформе. Вечером следующего дня разговор продолжился в Кремле. На этот раз беседа была еще более продолжительной. В ее" ходе были подробно проанализированы перспективы перевода производства на мирный лад. Не менее тщательно были рассмотрены причины возникновения «излишков денег».

Они складывались объективно. С одной стороны, розничный товарооборот не обеспечивал имеющегося спроса — значительная масса товаров поступала не населению, а в армию. С другой — остающиеся на руках деньги перемещались продавцам сельских продуктов, но еще чаще оседали в карманах спекулянтов.

Следовало разобраться во многих вопросах. У каких категорий населения оседает излишек денег? Чему равен размер государственного долга? Кто является кредитором по этому долгу? Сколько понадобится времени для напечатания денег?

В процессе рассмотрения этих и других проблем Сталин дал наркому несколько указаний, которые надлежало воспринимать как директивы. Наиболее важными он считал следующие принципы: после войны финансовая система должна остаться не менее прочной, чем до нее; она должна быть приспособлена к меняющимся условиям. В частности, к неизбежному росту расходов при ежегодном увеличении бюджета. Но самое главное, на что обращал внимание Сталин, закликалось в реакции на реформу граждан страны. Он понимал, что трудности восстановления народного хозяйства потребуют от населения дополнительных жертв, и оно должно быть уверено, что эти жертвы — последние.

Великий Вождь прежде всего думал о народе. О перспективах и проблемах, которые появятся после войны. Надо опережать события, и он уже искал оптимальные решения. Могут ли сравниться с такой государственной ответственностью и взвешенной предусмотрительностью реформаторы-демократы конца века? Люди, иронизирующие в отношении принципа «экспроприации экспроприаторов».

История сказала — нет! Как бы подтверждая старую истину о том, что от великого до смешного только шаг. Политики, не годившиеся в подметки большевикам, алчные шакалы демократии разорили страну, отбросив ее на десятилетия назад. Они тащили все, успевая прихватить из Кремля даже доллары «в коробке из-под ксерокса». Их поступки были красноречивее демагогических речей.

Разве не смешон страдающий ожирением внук известного писателя? Напыщенный, как пустой пузырь, он пытался урвать взятку за собственную еще даже не написанную книгу, представляя ее как гонорар, превышавший вознаграждение мировых классиков. Политические пигмеи, недалекие завлабы, беззастенчиво ограбившие народ страны четырежды, что понимали они в финансовой политике?

Отобрав в одночасье у граждан СССР их собственность: заводы и фабрики, землю и национальные ресурсы ее недр, они обесценили деньги и присвоили вклады населения в государственном банке. Начав под улюлюканье противников народной собственности грабеж века, они продолжили его созданием пирамид, обанкротивших вкладчиков, и завершили реформы грандиозным дефолтом, теперь «раздевшим» уже «собственников».

Как верно заметил еще Наполеон: «Жульничество имеет какие-то границы — глупость беспредельна». Но, чем бы ни объяснялись эти грандиозные мошенничества «демократов-реформаторов»: невежеством и кретинизмом или наглым обманом народа, — они являлись государственными преступлениями. Грандиозными, беспримерными по своему размаху и наглости финансовыми спекуляциями. И по любым законам их организаторы должны были сесть на скамью подсудимых. Однако этого не произошло. Под суд не попал даже самый большой политический авантюрист и жулик — Ельцин.

Трагикомедия в том, что именно сторонники частного рынка после отставки оказались даже не на свалке истории, а во главе крупнейших государственных компаний. Вот тебе, бабушка история, и Юрьев день!

Но вернемся в 1943 год и посмотрим, как решил проблему финансовой реформы Вождь народа, не на словах, а на деле заботившийся о государстве и его гражданах. В ходе разговора со Зверевым Сталин трижды оговорил требование соблюдать при подготовке реформы абсолютную секретность. Он взвесил проблему, но не торопил наркома с предложениями, и лишь через год тот доложил на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) план намечаемых мероприятий.

На втором этапе наркому было разрешено использовать для дальнейшей работы трех специалистов. В конце 1945 года Вождь отправился в отпуск. Уже находясь на юге, он попросил Зверева прислать доклад. Материал, направленный фельдъегерской почтой, содержал 12 страниц машинописного текста. Ознакомившись с ним, глава правительства предложил наркому в двухнедельный срок расширить информацию до 90-100 страниц, дополнив ее более детальными объяснениями.

Наряду с другими вопросами в доклад вошел особый раздел, касавшийся упорядочивания финансов тяжелой промышленности и упорядочивания цен. Так, дополнительные условия деноминации предполагали снижение доходов граждан, но, чтобы они не пострадали, предусматривалось снижение цен на товары народного потребления и тарифы за транспортные и иные услуги в 5 раз.

Когда расчеты были закончены, Сталин вновь пригласил наркома к себе. Теперь он обсудил со Зверевым детали реформы вплоть до организационно-подготовительных мер. Таких, как темы агитационных плакатов и пропагандистских лекций, подбор с художником из Гознака рисунков на денежных купюрах и т.п. На этот раз Сталин дал разрешение привлечь к делу еще 15 человек — 14 из Министерства финансов и одного из Госбанка СССР.

На этом этапе было окончательно решено: отмена карточной системы произойдет одновременно с обменом старых денег на новые и переходом к единым государственным розничным ценам на товары. Звереву было поручено не только подготовить проект постановления, но и проект обращения к советским гражданам. И спустя еще год, 14 декабря, граждане СССР прочли в газетах:

«1. Одновременно с проведением денежной реформы, то есть с 16 декабря 1947 г., отменить карточную систему снабжения продовольственными и промышленными товарами, отменить высокие цены по коммерческой торговле и ввести единые сниженные государственные цены на продовольствие и промтовары.

2. При установлении единых розничных государственных цен на продовольствие и промышленные товары исходить из следующего:

а) на хлеб и муку снизить цены в среднем на 12% против ныне действующих пайковых цен;

б) на крупу и макароны снизить цены в среднем на 10% против ныне действующих пайковых цен;

в) на мясо, рыбу, жиры, сахар, кондитерские изделия, соль, картофель и овощи сохранить цены на уровне действующих пайковых цен;

г) на молоко, яйца, чай, фрукты в отмену ныне действующих высоких коммерческих цен и слишком высоких пайковых цен установить новые цены применительно к уровню действующих пайковых цен на основные продовольственные товары;

д) на ткани, обувь, одежду, трикотажные изделия в отмену ныне действующих высоких коммерческих цен и слишком низких цен нормированного снабжения, установленного в городах и рабочих поселках, установить новые цены на уровне в 3, 2 раза ниже коммерческих цен;

…

4. Цены, установленные настоящим постановлением, не распространяются на колхозный рынок и на кооперативную торговлю товарами собственных закупок».

Итак, спустя всего два года после войны и несмотря на неурожай 1946 года, в СССР цены на основные товары были не только сохранены на уровне «пайковых», т. е. государственных, но и снижены.

Такое решение имело как нравственную, так и политическую подоплеку. Осуществленной реформой Вождь уничтожил ту антисоветскую трибуну, с которой буржуазная пресса могла бы злословить в адрес Страны Советов. Впрочем, могла ли она злословить?

Для Запада такие действия были неожиданными и недостижимыми. Англия, менее СССР пострадавшая в ходе войны и продолжавшая получать помощь заокеанского партнера, еще в 50-х годах распределяла по карточкам не только мясо и хлеб, но и дешевую треску.

К этому времени утвердившаяся в СССР политика ежегодного снижения цен принесла реальный рост заработной платы. Даже бывший партаппаратчик и сподвижник Хрущева Д.Т. Шепилов отмечал: «В 1952 году государственные магазины и колхозные рынки были завалены продуктами».

С 16 декабря 1947 года в обращение поступили новые деньги. В ходе реформы 10 рублей образца 1938 года менялись на 1 рубль 1947 года выпуска. Поражающим феноменом этой реформы в отличие от грабежа века постперестроечного периода стало то, что вклады в государственных сберкассах «до 3000 рублей переоценивались рубль за рубль». Суммы от 3000 рублей до 10 000 тысяч обменивались из расчета 3 старых рубля на один новый. Сбережения свыше 10 000 рублей пересчитывались из расчета 2 старых рубля на 1 новый рубль.

То есть практически, в сравнении с обменом денег, находящихся на руках, номинальная сумма вкладов в сберкассах увеличилась от двух раз до десяти. Реформа ударила лишь по спекулянтским, «грязным» деньгам. В постановлении о ее проведении указывалось:

«Сокращение государственной и кооперативной торговли предметами широкого потребления и увеличение спроса населения на колхозных рынках привели к резкому повышению рыночных цен, которые в отдельные периоды были выше довоенных цен в 10-15 раз. Понятно, что спекулятивные элементы воспользовались наличием большого разрыва между государственными и рыночными ценами, равно как и наличием фальшивых денег, для накопления денег в больших размерах в целях наживы за счет населения… Нельзя… допустить, чтобы спекулятивные элементы, нажившиеся в период войны и накопившие значительные суммы денег, получали возможность скупать товары после отмены карточной системы».

Реформа сразу дала ощутимые результаты. Одновременно с ней было предпринято снижение розничных цен на основные продукты питания и потребительские товары, а с 1949 года такие снижения цен стали регулярными, о них, накануне 1 марта, сообщалось по радио.

Эта акция реального повышения благосостояния всех граждан государства касалась в первую очередь продуктов питания и предметов первой необходимости, цены на которые снизились от пяти до двадцати пяти процентов.

Поистине уникальным стало реальное первое снижение цен: на хлеб — на 58%, крупу — от 53 до 63%, хлебобулочные изделия — до 50%, макароны — на 55%, сахар — на 33%, водку и вина — на 25%. В Москве открылись новые хлебные магазины, в которых продавались до 44 видов хлебобулочных и мучных изделий.

Знаменательно, что сталинская цена 16-20 копеек (в исчислении 1961 года) за буханку хлеба продержалась до ликвидации советской власти. То была не популистская, а истинная забота о народе. Не случайно люди военного поколения еще долго, как о «манне небесной», с благодарностью вспоминали о послевоенных снижениях цен.

При наведении порядка и дисциплины в экономике Сталин не ограничился денежной реформой. Напомним, что незадолго до ее начала, в том же 1947 году, вступил в действие новый закон «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Он предусматривал суровое наказание — от пяти до восьми лет лагерей с конфискацией личного имущества — за «кражу, присвоение, растрату или иное хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества».

Повторим и то, что антисталинская литература лукаво, а вернее, цинично представляла этот закон как «репрессии», направленные против колхозников, «собиравших колоски», оставшиеся на уже убранном крестьянском поле. То была сказка для Буратино, посеявшего на поле чудес пять золотых сольдо. В действительности эти меры ударили совсем по другому слою населения, не имевшему никакого отношения к колхозным «колоскам».

Для таких жестких мер было достаточно оснований. Еще в январе 1947 года МВД совместно с Министерством госконтроля осуществило выборочную проверку Главособунивермагторга в Москве, являвшего собой особое управление Министерства торговли. Одновременно прошла ревизия его филиалов: закупочной конторы в Берлине и отделения реализации в Хабаровске. Лишь в секции Хабаровского универмага «недостача» составила 13 027 669 дореформенных рублей.

В апреле 1948 года ОБХСС МВД СССР совместно с местными партийными и советскими органами провел «контрольные замеры» 81 тысячи 700 магазинов, столовых, палаток и ларьков системы Минторга СССР. Одновременно такая проверка распространялась также на систему промкооперации в деревне, магазины Военторга и филиалы ОРСов[41] всех министерств и ведомств.

В результате ревизии нарушения правил торговли обнаружились в 16 087 торговых точках. Осуждению и лишению свободы с конфискацией имущества подверглись 4992 человека. В 1947 году Министерством внутренних дел по новому закону о хищениях было привлечено к уголовной ответственности и посажено 18 555 работников Минторга и потребкооперации. На следующий год количество «интеллигентов от торговли», оказавшихся за решеткой, составило 28 810 человек.

Меры, предпринятые правительством в период денежной реформы, показали, что «специалисты прилавка» склонны к нечестным методам обогащения. Рассекреченные только в конце XX столетия данные свидетельствуют, что с января по сентябрь 1948 года в сфере торговли украдено товаров и совершено растрат на 169 млн. послереформенных рублей. На 28 миллионов больше, чем в предыдущем году. В потребкооперации совершено хищений на 327 млн. руб., или на 20,5 млн. руб. больше, чем в 1947 году.

Обогатиться за счет нетрудовых доходов не брезговали не одни предприимчивые торгаши. Именно с проведением денежной реформы, усилением финансовой дисциплины и правопорядка были связаны расследования, задевшие некоторых лиц, принадлежавших к высшему армейскому генералитету.

Следует подчеркнуть, что еще весной 1946 года было арестовано 74 генерала и офицера Группы советских войск в Германии. Их обвиняли в растратах денежных фондов и вывозе в личных целях «ценностей, мебели, картин и драгоценностей из Германии и Австрии». Несомненно, такие факты не красили армию, и поэтому осуждение высокопоставленных рвачей не афишировалось в прессе.

Напомним и то, что еще 23 августа 1946 года на стол Сталина легла докладная заместителя министра Вооруженных сил Союза ССР Н.А. Булганина. В ней сообщалось о задержке на Ягодинской таможне 7 вагонов, прибывших из Германии, в которых находилось 85 ящиков с мебелью. При проверке документов оказалась, что мебель была лично заказана маршалом Жуковым на фабрике «Альбин Май».

Даже простое сопоставление дат свидетельствует, что никакого особого «преследования» Жукова организовано не было. Но почему же то, что ставилось в вину 74 генералам и офицерам, могло обойти Жукова? Чем его злоупотребления отличались от корыстных действий других военных?

И не обошлось! Правда, позже «опала» Жукова, оказавшегося причастным к должностным злоупотреблениям, его почитателями подменялась вымыслом. Историки утверждали, что якобы причиной падения маршала стало обвинение его в «заговоре». Однако все оказалось проще и до примитивности банально, но даже в этот период никаких особых санкций по отношению к маршалу-дельцу не последовало.

Новый 1947 год командующий Одесским военным округом почему-то встретил не в «жемчужине» у Черного моря. Решив отпраздновать его в столице, он пригасил многих. Среди приглашенных оказались и супруги Телегины.

Генерал-полковник К.Ф. Телегин близко сошелся с Жуковым в Берлине, где совсем недавно являлся членом Военного совета группы войск и военной администрации в Германии. В этих органах он представлял Главное политическое управление. Еще вчера Телегин считался вторым человеком в идеологической обойме армии, а теперь же он учился на курсах усовершенствования политсостава.

Сын генерала Телегина пишет о впечатлениях своих родителей от визита к маршалу: «Та же дача встречала их какой-то тревожной тишиной. Георгий Константинович вышел на крыльцо, провел в прихожую, помог маме снять шубу, открыл дверь в большую комнату, и, как сказала мама, она вздрогнула от увиденного: щедро сервированный стол, за которым год назад сидела масса людей, сейчас был пуст. Лишь дальний угол был застелен скатертью, на которой стояло четыре прибора.

Георгий Константинович как-то виновато посмотрел на гостей и сказал:

— Спасибо, что приехали. Я многих обзвонил. Но все по разным причинам отказались…

Настроение у Георгия Константиновича и Александры Диевны было настолько подавленным, что скрыть это при всем желании они не могли. А после традиционного тоста: «С Новым годом, с новым счастьем!» и бокала шампанского Георгий Константинович опустился в кресло и вдруг горько заплакал…»

Однако не будем предаваться сентиментальности и тоже лить слезы, переживая за Жукова.

Но сначала озадачимся вопросом: о чем же плакал командующий Одесского округа? Кого жалел жестокий человек, при одном взгляде которого подчиненные приходили в трепет?

Ибо, к слову сказать, одной из особенностей образа жизни «полководца» было то, что он всегда окружал себя подхалимами и лизоблюдами. Друг и собутыльник маршала, артист Борис Сичкин так описал обстановку в штабе Жукова:

«Обслуживающий персонал состоял из лиц мужского пола в чине не ниже генерал-майора. Они были откровенными холуями: чистили маршалу сапоги, накрывали на стол и убирали со стола. Словом, походили на услужливых собак. Когда они выслушивали распоряжения маршала, то сгибались до полу. Противно было смотреть на этих людей, потерявших к себе всякое уважение… Для маршала эти холуи были кем-то вроде декоративных собачек… Точнее, они по натуре были псами»[42].

Конечно, барские манеры в отношениях с подчиненными не свидетельствовали об интеллекте Жукова, но сошлемся еще на одного «свидетеля». Адмирал Флота Советского Союза Николай Герасимович Кузнецов был назначен Сталиным народным комиссаром Военно-морского флота еще в 1939 году. На этом посту он провел всю войну; в его подчинении находились четыре флота.

После смерти Вождя он лишится не только «министерского» поста, но и воинского звания. Это произойдет, когда Жуков, поддержав другого любителя власти Хрущева, снова заберется на вершину военной иерархии.

Много лет спустя Кузнецов напишет в ЦК о тех манерах, которые были присущи его сухопутному «коллеге»:

«15 февраля 1956 года я был вызван бывшим министром обороны (Жуковым. — К.Р.), и в течение 5-7 минут в исключительно грубой форме мне было объявлено о решении понизить меня в воинском звании и уволить из армии без права восстановления. После этого меня никто не вызывал для формального увольнения. Какой-то представитель управления кадров (даже без меня) принес и оставил на квартире увольнительные документы…

Не будучи совершенно осведомленным в причинах своего наказания, я попросил ознакомить меня с документами, меня касающимися, но так и не получил возможности».

Сын крестьянина Н. Кузнецов образование получил в Военно-морском училище имени Фрунзе, а затем закончил и Военно-морскую академию. Всю войну адмирал руководил боевыми действиями Военно-морского флота, а в 1951 году он стал военно-морским министром СССР. Позже, после вхождения морского министерства в состав Министерства обороны СССР, он был назначен главнокомандующим ВМС и первым заместителем министра.

Кузнецов продолжает: «Меня пытались буквально раздавить. Без вызова к руководству страны, без дачи объяснений и даже без предъявления документов о моем освобождении я был отлучен от Военно-морского флота.

Маршал Жуков в грубой, присущей ему форме объявил, что я снят с должности, понижен в звании до вице-адмирала. На мой вопрос, на основании чего и почему это сделано без моего вызова, он, усмехнувшись, ответил, что это совсем не обязательно».

Однако дикая расправа над своим заместителем имела более глубокую подоплеку. В отличие от адмирала Жуков «академиев не проходил». За его спиной было лишь четыре класса школы, кавалерийские курсы и непродолжительные курсы высшего комсостава. На «великом и могучем» он умел говорить только с употреблением «идиоматических» выражений. И вот этот не шибко образованный и властолюбивый «сухопутный маршал» «с усмешкой» сорвал погоны с Адмирала Флота, понизив его в звании на три ранга.

Обратим внимание на важное обстоятельство. Причиной демонстративного произвола в отношении главнокомандующего ВМФ стала гибель в 1953 году линкора «Новороссийск». Ночью под днищем корабля, стоявшего на бочке, взорвалась мина. Команде удалось выровнять крен, но заполнившая ряд отсеков вода выдавила переборки. Метацентрическая высота понизилась, и корабль перевернулся, несколько сотен моряков погибло.

Искали «стрелочника»; Жуков сделал таковым Кузнецова. Но если подходить к наказанию Кузнецова беспристрастно, то министр обороны Жуков формально нес за гибель корабля точно такую же ответственность, как и адмирал. Министр Жуков осознавал это и, разжаловав своего заместителя, отвел ответственность от себя.

Адмирал Кузнецов был не единственным, кто указывал на неприемлимое поведение «сухопутного маршала». Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский говорил в выступлении на октябрьском пленуме ЦК КПСС 1957 года:

«Жуков опасный и даже страшный человек… Я 30 лет работаю с Жуковым. Он самовластный, деспотичный, безжалостный человек… Я видел, какое невероятное хамство проявлял Жуков к ряду людей, в том числе крупным, волевым людям».

Как-то не принято об этом писать, но маршал был большим любителем «Бахуса». Близко наблюдавший полководца артист Борис Сичкин описал в книге «Я из Одессы, здрасьте…» сцену, случившуюся в завершение войны при передаче Рокоссовским командования 1-м Белорусским фронтом Жукову.

Сичкин пишет: «Наш ансамбль выступал на этом вечере. На возвышении стояли два мощных кресла, на которых восседали оба маршала… В ансамбле работал солистом хора Яша Мученик… После его выступления Жуков подозвал его к себе и, усадив рядом, на место маршала Рокоссовского, весь вечер не отпускал. Яша робко пытался что-то сказать маршалу, но Жуков успокаивал Яшу:

— Не волнуйся, сиди спокойно, пусть он погуляет.

Солдат еврей Яша Мученик весь вечер просидел на троне вместо Рокоссовского с прославленным маршалом Георгием Константиновичем Жуковым».

Тот же Сичкин свидетельствует: «Жуков любил петь кабацкие русские песни. Самая любимая была «Не за пьянство, не за буянство и не за ночной разбой…»

Один из банкетов, на котором пришлось присутствовать «придворному» артисту ансамбля в конце войны, прошел в присутствии иностранных представителей. Сичкин пишет: «Начались танцы. Член Военного совета генерал-лейтенант Телегин танцевал русский танец с платочком в руке и напоминал колхозного гомосексуалиста…»

Автор воспоминаний намекает на то, что генерал-лейтенант Телегин был высоким человеком, с широким лицом, лысой головой и грузной фигурой. Но артист из Одессы продолжает: «Герой Сталинграда генерал Чуйков был легендарной и незаурядной личностью. Несмотря на свою славу, в жизни это был простой, жизнерадостный человек… На том банкете он расстегнул китель, из под которого показалась тельняшка… Жуков пригласил на танец генерала Чуйкова. Чуйков в матросской майке, огромный, с железными зубами…»

Но вернемся в новогодний день 1947 года, к плачущему маршалу. Полковник Телегин продолжает описывать посещение его родителями дачи Жукова: «Часа в два ночи неожиданно приехали В.В. Крюков и Л.И. Русланова, «сбежавшие», как объясняла Лидия Андреевна, с какого-то вечера, где она выступала. Человек редкостной чуткости, она сразу же уловила настроение присутствующих, развернула принесенный с собой большой пакет и кинула на стол двух подстреленных тетеревов.

— Я желаю, Георгий Константинович, — сказала она, — чтобы так же выглядели все твои враги!»

Читатель, восхитимся сценой! Крупная женщина, известная голосистая певичка модных песен, «человек редкостной чуткости» желает расстроенному другу, чтобы все его враги валялись с простреленными головами.

Не будем задаваться вопросом, кого из врагов имела в виду певица, а лучше посмотрим на «друзей» маршала.

Будущий маршал и будущий генерал-лейтенант Крюков встретились еще в 1933 году, когда последний командовал кавалерийским полком. Позже, поднимаясь по служебной лестнице, Жуков постоянно тащил друга за собой. И нужно отдать должное маршалу, сам ценивший перезвон наград, он щедро одарял ими и свое окружение.

Так Крюков по представлению друга был награжден восьмью орденами. Жену генерала певицу Русланову Жуков также щедро наградил — воинским орденом Отечественной войны I степени. Заметим, что в статуте на право получения этой боевой награды перечислялись такие заслуги, как подавление огнем не менее пяти батарей противника или для летчика-истребителя — три сбитых самолета. Этой наградой поощряли того, кто захватил и привел на свою базу корабль противника…

Понятно, что голосистая, дородная певица артиллерийских батарей не уничтожала, самолетов не сбивала и кораблей врага не захватывала. Она с мужем составляла ближний круг «полководца».

Впрочем, у супругов Крюковых — Руслановых, помимо наград, имелись и иные, не афишируемые тайные наклонности. Их страстью, особенно у Руслановой, стало собирательство. В течение войны она собрала целую картинную галерею из 132 картин. В ее коллекции оказались шедевры великих русских мастеров: Шишкина, Репина, Серова, Сурикова, Васнецова, Верещагина, Крамского, Брюллова, Тропинина и других великих русских художников.

Авторы, пишущие о финансовой основе собирательской страсти жены генерала, поясняют: во время блокады Ленинграда во второй столице расцвел черный рынок. Самой твердой валютой блокадного города стала американская тушенка. Юз Алешковский пишет: «В те времена за кружок «Краковской» можно было получить Левитана, Кандинского, Сомова…» Конечно, популярная певица не владела колбасным заводом, но ее высокие друзья распоряжались не только армейскими поставками тушенки и колбасы.

К их рукам прилипали более значительные ценности. Позже, на следствии, майор Гришаев спрашивал Русланову:

«Следователь: Материалами следствия вы изобличаетесь в том, что во время пребывания в Германии занимались грабежом и присвоением трофейного имущества в больших масштабах. Признаете ли вы это?

Русланова (резко): Не признаю.

Следователь: Но при обыске на вашей даче изъято большое количество ценностей и имущества. Откуда?

Русланова: Это имущество принадлежит моему мужу. А ему прислали в подарок из Германии сослуживцы».

Однако на суде в 1951 году муж певицы генерал Крюков признался, что обнаруженное имущество — результат хищений. В числе вывезенных из Германии ценностей на следствии фигурировали огромный восьмиместный автомобиль «Хорьх 951», два «Мерседеса» (один из них — спортивный кабриолет «540К») и «Ауди». Помимо трех квартир и двух дач, у генеральской четы конфисковали 700 тысяч рублей.

Кроме того, у супругов нашли «107 килограммов изделий из антикварного серебра, 35 старинных ковров, меха, скульптуры из бронзы и мрамора, декоративные вазы, огромную библиотеку старинных немецких книг с золотым обрезом, 312 пар модельной обуви, 87 костюмов, штабеля шелкового нательного и постельного белья и пр., пр.»[43].

И так как в то время в стране царили закон и порядок, то годы, оставшиеся до смерти Вождя, запасливые супруги провели в составе группы художественной самодеятельности лагерного театра, откуда в 1953 году их вытащил вновь возвышенный Хрущевым старый друг — маршал Жуков.

При пересмотре дела Главной военной прокуратурой генерал Крюков заявил, что изъятые при его аресте ценности принадлежали его жене. Действительно, теперь Русланова затребовала свои несметные сокровища назад. Только стоимость бриллиантов, хранившихся в конфискованной у нее шкатулке, она оценила в 2 миллиона послереформенных рублей.

Самому наивному читателю, способному поверить, будто певица могла заработать такие деньги во время войны концертами, поясним простую истину. За выступления творческих агитбригад перед военными больших денег не платили. Бешеных денег для оплаты концертов Руслановой не было и у гражданского населения, трудившегося у станков и мартенов, а патриотическая интеллигенция на хранившиеся ценности покупала для армии танки и самолеты.

На допросе 1 октября 1948 года следователь задал генерал-лейтенанту Крюкову вопрос: «Вы сказали, что, опускаясь все ниже и ниже, превратились по существу в мародера и грабителя. Можно ли считать, что таким же мародером и грабителем был Жуков, который получал от вас подарки, зная их происхождение?»

Закономерный и оправданный вопрос.

Однако маршал не был заурядным мародером и грабителем. Он не рыскал по немецким хранилищам. В этом для него не было необходимости; ворованные ценности ему вручали «с доставкой на дом», поэтому Главноначальствующий Советской военной администрации по управлению восточной зоной оккупации Германии и не пресекал грабеж и мародерство своего окружения.

Подчеркнем, что арест Крюкова и Руслановой произойдет значительно позже, а тихое празднование Нового 1947 года на даче — «со слезами на глазах» и подстреленными тетеревами — для гостей, как и для самого Жукова, закончилось тихо. Не принес ему особых неприятностей и вывоз из Германии семи вагонов мебели. Проблемы у маршала появились год спустя, когда началось расследование «дела о бриллиантах».

Итак, прошло больше 365 дней, прежде чем 5 января 1948 года министр госбезопасности Абакумов приказал произвести негласный обыск в московской квартире маршала.

О результатах этой акции генерал-полковник госбезопасности Абакумов 10 января писал в сообщении Председателю Совета министров Сталину:

«Задача заключалась в том, чтобы разыскать и изъять на квартире Жукова чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями. В процессе обыска чемодан обнаружен не был, а шкатулка находилась в сейфе, стоящем в спальной комнате. В шкатулке оказалось:

часов — 24 шт., в том числе золотых — 17 и с драгоценными камнями — 3;

золотых кулонов и колец — 15 шт., из них 8 с драгоценными камнями;

золотой брелок с большим количеством драгоценных камней;

другие золотые изделия (портсигар, цепочки и браслеты, серьги с драгоценными камнями и пр.).

В связи с тем, что чемодана в квартире не оказалось, было решено все ценности, находящиеся в сейфе, сфотографировать, уложить обратно так, как было раньше, и произведенному обыску не придавать гласности.

По заключению работников, проводивших обыск, квартира Жукова производит впечатление, что оттуда изъято все то, что может его скомпрометировать. Нет не только чемодана с ценностями, но отсутствуют даже какие бы то ни было письма, записи и т.д. По-видимому, квартира приведена в такой порядок, чтобы ничего лишнего в ней не было».

Может быть, маршала оговорили? Но какой таинственный чемодан искали у Жукова? Дело в том, что при расследовании дел о трофейных ценностях из показаний личного шофера маршала Семочкина следствию стало известно, что его шеф вывез из Германии бриллианты, которые хранил в небольшом чемоданчике.

Однако информация о бриллиантах существовала, и, чтобы установить истину, в ночь с 8 на 9 января руководитель госбезопасности приказал провести негласный обыск на даче Жукова, находившейся под Москвой в Рублево. Участников этой акции ожидало почти потрясение.

«В результате обыска обнаружено, — констатирует Абакумов, — что две комнаты дачи превращены в склад, где хранится огромное количество различного рода товаров и ценностей.

Например, шерстяных тканей, парчи, панбархата и других материалов — всего свыше 4000 метров;

мехов — собольих, обезьяньих, лисьих, котиковых, каракулевых — всего 323 шкуры;

шевро высшего качества — 35 кож;

дорогостоящих ковров и гобеленов больших размеров, вывезенных из Потсдамского и др. дворцов и домов Германии, — всего 44 штуки, часть которых разложена и развешена по комнатам, а остальные лежат на складе…

…ценных картин классической живописи больших размеров в художественных рамах — всего 55 штук…

дорогостоящих сервизов столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) — 7 больших ящиков;

серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов — 2 ящика;

аккордеонов с богатой художественной отделкой — 8 штук;

уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других — всего 20 штук.

Это имущество хранится в 51 сундуке и чемодане, а также лежит навалом.

Кроме того, во всех комнатах дачи, на окнах, этажерках, столиках и тумбочках расставлены в большом количестве бронзовые и фарфоровые вазы и статуэтки художественной работы, а также всякого рода безделушки иностранного происхождения».

Сокровища на даче маршала потрясли воображение даже многоопытных специалистов разведки, и генерал-полковник Абакумов не скрывал их реакции:

«Заслуживает внимания заявление работников, проводивших обыск, что дача Жукова представляет собой, по существу, антикварный магазин или музей, обвешанный внутри различными дорогостоящими художественными картинами…

Есть настолько ценные картины, которые никак не подходят к квартире, а должны быть переданы в государственный фонд и находиться в музее.

Свыше двух десятков ковров больших покрывают полы почти всех комнат.

Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах, — заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет места ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе на дачу.

На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке.

Зайдя в дом, трудно представить, что находишься под Москвой, а не в Германии».

Последнее замечание о немецких книгах могло бы умилить поклонников маршала его литературными интересами. Однако абсолютно точно известно, что на немецком языке Жуков не читал. Он вообще не знал ни одного иностранного языка, «академиев» ведь не кончали!…

По окончании обыска Абакумов был вынужден для охраны трофейного добра маршала выставить стражу. И делает предположение: «Что касается не обнаруженного на квартире Жукова чемодана с драгоценностями, о чем показал арестованный Семочкин (личный шофер маршала. — К.Р.), то проверкой выяснилось, что этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет с собой.

Сегодня, когда Жуков вместе с женой прибыл из Одессы в Москву, указанный чемодан вновь появился у него на квартире, где и находится в настоящее время.

Видимо, следует напрямик потребовать у Жукова сдачи этого чемодана с драгоценностями…»

Так был или нет у Жукова таинственный чемодан с драгоценными камнями? Писатель В. Соколов высказывает версию, что впоследствии жуковские бриллианты «все-таки оказались изъяты, но чекисты, изымавшие их, даже не подозревали, что имеют дело с бриллиантами из жуковского чемоданчика».

Действительно, «чемоданчик с драгоценными камнями» все-таки всплыл. Но не сразу после ареста 18 сентября 1948 года друга Жукова генерала Крюкова и его жены певицы Лидии Руслановой. А лишь спустя пять с лишним месяцев.

5 февраля 1949 года следователь майор Гришаев потряс Лидию Андреевну следующим сообщением: «Дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживавшей на Петровке, 26, были изъяты принадлежавшие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия».

Однако не будем забегать вперед и, вернувшись в январские дни 1948 года, попытаемся не утерять нить повествования. Уже на следующий день после того, как сведения о находках, обнаруженных в результате обысков на квартире и даче маршала, легли на стол Сталина, Жуков был вынужден написать объяснительную записку.

Правда, маршал не был информирован об обыске. Его вызвали в ЦК, где предъявили лишь письменное заявление его бывшего адъютанта полковника Семочкина.

Назвав заявление своего подчиненного «клеветническим», в своем объяснении от 11 января 1948 года в Центральный Комитет ВКП(б) на имя Андрея Александровича Жданова Жуков писал:

«Обвинение меня в том, что я враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал роль т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствует действительности и является вымыслом (курсив мой. — К.Р.).

Факты, изложенные в заявлении Семочкина, состряпаны Семочкиным и являются результатом того, что Се-мочкин в конце 1947 года узнал о характере клеветнического заявления Новикова лично от меня.

Я признаю, что допустил грубую и глубоко непартийную ошибку, поделившись с Семочкиным своим мнением о характере заявления Новикова. Это я сделал без всякой задней мысли и не преследовал никакой цели».

Не согласимся сразу с утверждением, будто бы Жуков не принижал и умалчивал роль Верховного главнокомандующего Сталина в Великой Отечественной войне. Принижал… и еще как принижал! Впрочем, не будем цитировать заявление адъютанта Семочкина, сошлемся на самого маршала.

В период начала антисталинской кампании по «развенчанию» так называемого культа личности 19 мая 1956 года Жуков написал своему новому шефу Хрущеву: «Секретно… Посылаю Вам проект моего выступления на предстоящем Пленуме ЦК КПСС».

В этом проекте доклада излагалась широкая программа по дискредитации Генералиссимуса Советского Союза И.В. Сталина и на основе принижения его роли предлагалось переписать историю, сменив идеологические акценты пропаганды.

. Конечно, этот шедевр создавался не самим министром Вооруженных сил; видимо, как это водится, его готовили «специалисты» из Главного политуправления армии. Но под ним стояла подпись Жукова, поэтому не станем оспаривать авторство документа.

Жуков писал: «Я должен сказать, что культ личности Сталина в освещении войны приводил к тому, что роль нашего народа, Партии и Правительства, наших Вооруженных сил принижалась, а роль Сталина непомерно преувеличивалась.

Во имя возвеличивания Сталина в нашей военно-идеологической работе было допущено грубое искажение ряда исторических фактов, замалчивание неудач, ошибок и недочетов и их причин, а достижение успехов приписывалось исключительно руководству Сталина… Тем самым нарушалась основа партийности в нашей идеологической работе — ее историческая правдивость»[44].

То есть человек, не имевший ни высшего военного, ни какого бы то ни было гуманитарного образования, предлагал «в идеологической работе» свой вариант «исторической правдивости».

В чем же видел «историческую правдивость» новоявленный партийный идеолог? Жуков писал: «На протяжении нескольких лет перед Отечественной войной советскому народу внушалось, что наша страна находится в постоянной готовности дать сокрушительный отпор любому агрессору.

На все лады восхвалялась наша военная мощь, прививались народу опасные настроения легкости победы в будущей войне, торжественно заявлялось о том, что мы всегда готовы на удар врага ответить тройным ударом, что несомненно притупляло бдительность советского народа и не мобилизовало его на активную подготовку страны к обороне».

Читатель, вдумайся в абсурдный смысл этих тезисов. Оказывается, неудачи армии на первом этапе войны объяснялись не профессиональным уровнем наших военных — от солдата до маршала, не замыслами начальника Генерального штаба, который перед войной возглавлял именно он, Жуков, а тем, что, оказывается, народ был настроен на легкую победу.

Исходя из утверждений маршала, получается, что в первые полгода войны «дурак народ» не мог понять: почему его армия бежит до Москвы? Более того, это он — народ, поверивший пропаганде, оказался неспособен мобилизоваться «на активную подготовку страны к обороне».

Но кто осуществлял в стране эту хвастливую пропаганду? Партия! Следует еще добавить: и военные высокого ранга, со всех трибун заверявшие народ, что армия готова ответить на происки врага «тройным ударом».

И все-таки, какой бы несовершенной ни была предвоенная пропаганда, разве надо было ее строить на утверждениях, что с началом войны наша доблестная армия побежит? Что она не сумеет защитить свой народ? Можно ли было готовить народ к войне, утверждая, что армия не «готова»?

Вот такими нехитрыми приемами — доведением мысли до абсурда — «новый идеолог» советовал своему другу Хрущеву объяснять неудачи Красной Армии в первые полгода войны. И хотя Хрущев не дал Жукову выступить с его докладом, трагикомедия состоит в том, что все положения этого доклада стали основой всей последующей идеологической кампании по дискредитации Сталина.[45]

То есть именно с подачи Жукова низколобые совковые интеллигенты утверждали, что заявление ТАСС, опубликованное в печати 14 июня 1941 года, «дезорганизовало советский народ, партию и армию и притупило их бдительность». Со слов неблагодарного военачальника Жукова утверждалось, что якобы «Сталин неудачи первого периода войны объяснял тем, что фашистская Германия напала на Советский Союз внезапно».

Так как же рассматривать заявление маршала Жданову в 1948 году? Было ли правдой утверждение: «Обвинения меня в том, что я враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал роль т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствуют действительности и являются вымыслом».

Между тем уже в те годы полковник Семочкин поведал о чрезмерной амбициозности своего шефа и стремлении прославиться. В заявлении Жданову «маршал Победы» продолжал: «Ни Славина, ни кого-либо другого я никогда не просил о себе что-либо писать и Славину никакой книги не заказывал. Семочкин пишет явную ложь.

…О моей, алчности и стремлении к присвоению трофейных ценностей.

Я признаю серьезной ошибкой то, что много накупил для семьи и своих родственников материала, за который платил деньги, полученные мною как зарплату…

Мне сказали, что на даче и в других местах обнаружено более 4 тысяч метров различной мануфактуры, я такой цифры не знаю. Прошу разрешить составить акт фактическому состоянию.

Картины и ковры, а также люстры действительно были взяты в брошенных особняках и замках и отправлены для оборудования дачи МГБ, которой я пользовался…

Относительно золотых вещей и часов заявляю, что главное — это подарки от различных организаций…

О сервизах. Эти сервизы я купил за 9200 марок, каждой дочери по сервизу. На покупку я могу предъявить документы, и может подтвердить т. Серов, через кого я покупал сервизы… Серебряные ложки, ножи и вилки присланы были поляками в честь освобождения Варшавы…»

Жуков лукавил и, завершая страницы, касавшиеся трофейных ценностей, пытался принизить масштабы своих «приобретений».

Он пишет: «Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно… Обвинение меня в том, что (я) соревновался в барахольстве с Телегиным, является клеветой».

Оправдания Жукова по меньшей мере наивны, и, как говорится, из песни слова не выкинешь. Но были ли его присвоения «никому не нужным» барахлом»?

Бывший офицер восточногерманского министерства госбезопасности, — пресловутого «Штази» — X. Зойферт свидетельствовал позже:

«Маршал Жуков забрал из Веймарского собрания «Хольцдорф» более двух десятков картин и других произведений искусства». Дело с трофейным имуществом явно не вписывается в благостный образ «великого» полководца, и, как видим, это «дело» возникло не на основании политических подозрений.

Конечно, Жуков всячески выкручивался, объясняя происхождение трофейных вещей покупками на зарплату. Он не смог предъявить никаких оправдательных документов, и все найденные у него вещи были конфискованы.

Об этом свидетельствовал «Акт о передаче Управлению Делами Совета министров СССР изъятого Министерством Государственной Безопасности СССР у маршала Советского Союза Г.К. Жукова незаконно приобретенного и присвоенного им трофейного имущества, ценностей и других предметов.

I.

Кулоны и броши золотые (в том числе один платиновый) с драгоценными камнями — 13 штук.

Часы золотые — 9 штук.

Кольца золотые с драгоценными камнями — 16 штук.

Серьги золотые с бриллиантами — 2 пары.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.