Миф седьмой. КОГДА НЕ БЫЛО СВОБОДЫ

Миф седьмой.

КОГДА НЕ БЫЛО СВОБОДЫ

Свобода, освобождение — вот что принесла народу революция. Этот тезис неизменно озвучивался во всех советских книгах по истории и активно используется и сейчас. При этом интересным образом произошла смена его внутреннего смысла — большевики имели в виду освобождение от капитализма и эксплуатации человека человеком, а современные адепты — освобождение от «царства произвола и бесправия», они понимают освобождение как движение в сторону свободы и прав человека. Некоторые современные публицисты полагают, что революция «освободила россиян от рабства». Такая трансформация понятна — современный человек получил за годы советской власти стойкую прививку к разговорам об эксплуатации и социальной свободе. Это рабочий начала XX века мог поверить в то, что реализация лозунга «заводы — рабочим» реально принесет ему свободу, а нынешний труженик из истории знает, что заводы достанутся не рабочим, а «рабоче-крестьянскому государству», что совсем не одно и то же.

А вот о свободе, правах человека, равноправии нынешнему российскому обывателю буквально «прожужжали» уши. Вот и приходится менять сущность мифологемы.

Рассмотрим, насколько был «свободен» подданный Российской империи по отношению к нынешнему гражданину Российской Федерации.

Если мы обратимся к юридическим документам, то увидим, что Основные государственные законы Российской империи 1906 года гарантируют подданным практически все те же гражданские права, что и ныне действующая Конституция РФ. Более того, многие формулировки нынешнего основного закона дословно совпадают с аналогичными формулировками столетней давности:

«Жилище неприкосновенно. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения». (Конституция РФ, статья 25.)

«Жилище каждого неприкосновенно. Производство в жилище, без согласия его хозяина, обыска или выемки допускается не иначе, как в случаях и в порядке, законом определенных». (Основные государственные законы Российской империи. Статья 33.)

«Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». (Конституция РФ, статья 31.)

«Российские подданные имеют право устраивать собрания в целях, не противных законам, мирно и без оружия. Законом определяются условия, при которых могут происходить собрания, порядок их закрытия, а равно ограничение мест для собраний». (Основные государственные законы Российской империи. Статья 36.)

Более того, во многом совпадают и политические права подданного и гражданина — государственное устройство Российской империи предусматривало широкое участие ее жителей в организации местного самоуправления (земства), а с 1905 года и в формировании представительного органа — Государственной думы.

Вопреки расхожим в современном российском обществе представлениям, участие в местом самоуправлении является гораздо более важным правом, чем право выбирать главу государства. Что толку от возможности голосовать за президента или депутата парламента, если гражданин при этом не имеет возможности самостоятельно распоряжаться у себя в доме? В первой главе мы упоминали историю, как крестьяне подмосковной деревни Строгино построили на своей земле часовню. А теперь представим, что жители многоэтажного дома современного района Строгино решили сделать то же самое. Тогда, как мы помним, жители сами на сходе приняли решение и о выделении земли, и о финансировании, а все общение с властями свелось к получению благословения архиерея и утверждению проекта губернским архитектором. А что сейчас? Вот как выглядит процесс с юридической точки зрения.

Строительство храма необходимо начать с благословения правящего архиерея епархии. Поскольку храм строится не сам по себе, а для церковной общины, то, если в городе или селе такой общины нет, ее нужно создать и зарегистрировать. Для регистрации общины необходимо, чтобы в нее входило как минимум десять человек —так называемая десятка. Община — это юридическое лицо, и регистрируется она в федеральной регистрационной службе.

Когда община зарегистрирована и получено благословение архиерея на строительство храма, надо обратиться в местные органы власти с просьбой предоставить для этого земельный участок. Если это, к примеру, районный город — то в городскую или районную администрацию, лучше всего сразу к главе администрации. А еще лучше составить официальное письмо от архиерея и обратиться в органы власти с этим письмом. Община заранее должна понять, какой храм она хотела бы построить, на сколько человек, в каком стиле, в честь кого будет освящен главный престол. Далее власть решает, где именно выделить землю под строительство. Причем совсем не обязательно будет выделен тот самый участок, который уже присмотрела инициативная группа.

Для разрешения на строительство необходимо собрать пакет документов, в числе которых очень важен кадастровый паспорт. В паспорте обязательно должен быть указан вид разрешенного использования земельного участка — именно под строительство храма. Проект храма делает архитектурно-проектная мастерская, причем имеющая государственную лицензию на право проектирования. Далее проект утверждается и согласовывается в разных органах власти: в Генплане, в местном комитете по архитектуре и т.д.

Итак, мы видим, что если в отношениях граждан с церковью ничего не изменилось, то в отношениях с властью число неизбежных контактов с чиновниками возросло минимум до шести раз вместо одного. Так обстоит дело со свободой. А как с равенством?

Сам принцип равенства граждан вытекает из всенародного характера начала монархии и может быть сформулирован следующим образом — равенство всех подданных перед государем.

Обычно монархию ассоциируют с сословным обществом, а монарх воспринимается как представитель господствующего класса (феодалов) и его высшего сословия — аристократии. Именно так, например, описывается монархическая государственность в советских учебниках истории. Здесь мы имеем дело не с чем иным, как с выделением частного случая и выдачей его за общее правило. Но даже и в этом случае не все так просто — монарх всегда выделялся из феодальной лестницы, выделялся именно тем, что мог нарушить принцип «вассал моего вассала — не мой вассал». И знатный боярин, и последний крестьянин могли обратиться непосредственно к царю и найти удовлетворение своим просьбам. В России эта традиция соблюдалась вплоть до XVIII века, даже родилась специальная формула обращения к государю: «Слово и дело государево за мной!» А посетители московского государственного исторического музея-заповедника «Коломенское» могут своими глазами наблюдать так называемый «челобитный столб» — каменный постамент, находившийся под окнами личных покоев царя Алексея Михайловича, на который любой желающий мог положить челобитную, предназначенную непосредственно государю. Алексей Михайлович вообще уделял большое внимание получению «обратной связи» от своих подданных — для разбора таких обращений был создан специальный орган — Челобитный приказ. Право обращения подданных к монарху было нарушено лишь в XVIII веке, когда императрица Екатерина II в рамках законодательства, направленного на закрепощение крестьян, отказала последним в праве лично обращаться к государю. Разумеется, крестьяне могли обращаться в местные органы власти, но священное право подданных обращаться непосредственно к монарху было нарушено. Однако уже сын Екатерины император Павел I наряду с мерами, направленными на ограничение крепостного права, восстановил и право подданных любого звания обращаться непосредственно к государю. Им же был восстановлен и «челобитный столб», правда, в более современной форме — на стене Зимнего дворца в Санкт-Петербурге появился специальный ящик, куда любой из подданных мог опустить письмо, предназначенное лично императору.«Все-все подданные и мне равны, и всем я равно государь»[127], — говорил этот император.

Конечно, сословные различия в обществе были весьма существенными, но, во-первых, они не были абсолютными, а во-вторых, с течением времени постепенно сглаживались, не нарушая при этом принципа монархического управления.

Рассмотрим эти два аспекта несколько подробнее. Из учебника истории мы знаем, какими правами пользовались привилегированные сословия российского общества и как плохо жилось остальным. Однако так ли уж непроницаемы были сословные границы? Конечно, сословия не были пустым звуком, но границы между ними не были непроходимыми. Более того, был прописан механизм такого изменения статуса — государственная служба. И это не было пустым звуком — целый ряд выдающихся российских государственных деятелей — полководец И.Н. Скобелев, государственный секретарь М.М. Сперанский, ученые М.В. Ломоносов и М.П. Погодин и т.д. Обычно, когда приводятся столь громкие имена, можно услышать возражения — ну это, мол, единицы, а в массе-то

В этом утверждении есть доля истины, но именно доля, так как приведенные выше персоналии добились не просто зачисления в ряды привилегированных корпораций, но поднялись в самый высший круг российской элиты. А сколько было тех, кто довольствовался куда более скромными результатами... А было их довольно много. Например, в эпоху правления государя императора Николая I около трети российского офицерского корпуса представляли собой люди, начавшие путь к золотым эполетам с бритья лба в рекрутском депо, то есть выслужившиеся из простых рекрутов[128].

Государственная служба позволяла приобрести личное и потомственное дворянство выходцу из любого сословия, вне зависимости от его изначального происхождения. На военной службе личное дворянство давалось с первым же офицерским чином, граница потомственного постепенно поднималась (по мере того, как уменьшались привилегии дворянства) и к началу XX века остановилась на уровне 6- го класса (полковник). На гражданской службе личное дворянство давал чин 9-го класса (титулярный советник), а потомственное — 4-го (статский советник).

В результате к началу XX века более 80% всех дворянских родов Российской империи оказались возникшими на основе Табели о рангах, то есть приобретенными на государственной службе[129].

Рассмотрение истории развития юридической системы русского государства наглядно показывает нам процесс постепенного сглаживания различий между сословиями. Так, принятый в 1494 году Судебник Ивана III устанавливает право любого подданного (за исключением холопов) обратиться непосредственно к суду великого князя в случае неудовлетворенности рассмотрения дела сословным судом[130].

Соборное уложение Алексея Михайловича, принятое в 1649 году, устанавливало одинаковые принципы судопроизводства для всех сословий и провозглашало стремление к равному суду.Уложение требовало от судей всех рангов: «Всякая расправа делати всем людем Московского государства, от большаго и до менъшаго чину, вправду»[131]. Современный исследователь отмечает:«В отличие от ранних стадий в развитии русского законодательства по Уложению ответственность за уголовное преступление несли все лица феодального общества, не исключая бояр и дворян, с одной стороны, крестьян и холопов — с другой»[132].

И, наконец, в 1866 году новый Судебный устав, принятый по повелению царя-освободителя Александра II, уравнивал все сословия перед судом и вводил институт единого, всесословного суда.

При этом отметим, что самодержавие в конце XIX века было столь же крепко, как и в конце XV века.

Таким образом, такие стороны феодализма, как неравенство людей по происхождению или неравенство их перед законом, успешно ликвидировались в ходе совершенствования монархической системы, причем без затрагивания глубинных ее основ.

Рассматривая отношение подданных к государю, святитель Иоанн Восторгов писал:«Сила монарха, его физическая сила, во столько раз меньше физической силы всей нации, во сколько раз единица меньше миллионов. Однако ему принадлежит полнота всей государственной власти. В чем же его настоящая сила? Сила его — в том, что он на своем посту есть слуга Божий, исполняющий Его волю. Чистая, истинная, неограниченная, самодержавная монархия — иною она быть не может, ибо если она чем-либо ограничена, то она уже не верховная власть, каковою является уже та сила, что ее ограничивает, чистая монархия есть делегация от Бога. Во имя подчинения себя Божественной воле народ безгранично подчиняется воле монарха, твердо сознавая и будучи уверен, что эта воля монарха никогда не разойдется с высшими велениями Божественного закона, которому он считает себя обязанным следовать в каждом своем шаге. Здесь, очевидно, общенациональное сознание подчиняет начала низшей, по своему нравственному достоинству, физической, количественной силысиле высшей, нравственной»[133].

Безусловно, в Российской империи сохранялись некоторые ограничения в отношении женщин, которые были лишены политических (но не гражданских или имущественных) прав. Но такие же ограничения действовали тогда и в самых «передовых» и демократических странах мира — Франции, США, Великобритании.

Важно отметить, что законы Российской империи, предоставляя разные уровни права разным сословиям, при этом прописывали четкие и доступные механизмы перехода из одного сословия в другое. В разные времена сделать это было проще или сложнее, но возможность имелась всегда, и что важно, она зависела от формальностей, а не от чьего-либо произвола. Отслужил бывший крепостной крестьянин 12 лет в армии беспорочно — имел право на офицерский чин, а вместе с ним и на права личного дворянства. Лишиться «прав состояния» можно было только по суду.

А что же после революции? Первая Конституция СССР 1924 года сразу же лишала политических прав значительные категории граждан:

«Не избирают и не могут быть избранными, хотя бы они и входили в одну из перечисленных категорий:

а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли;

б) лица, живущие на нетрудовой доход, как то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.;

в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники;

г) монахи и духовные служители религиозных культов всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией;

д) служащие и агенты бывшей полиции, отдельного корпуса жандармов и охранных отделений, члены царствовавшего в России дома, а также лица, руководившие деятельностью полиции, жандармерии и карательных органов, и члены семей указанных групп».

Последняя фраза приводила к тому, что «лишенцами» оказалось около четверти населения страны. При этом само отнесение к категории лишенцев и, напротив, снятие ее осуществлялись во многом по произволу советского аппарата, что открывало перед аппаратчиками широкие перспективы для манипулирования с целью обеспечения собственной власти. Лишь в 1936 году этот пункт Основного закона страны был официально отменен.

О полиции

Одним из распространенных представлений о царской России является описание ее как полицейского государства. В книгах о революции или жизни революционеров на каждой странице мелькают городовые, жандармы, филеры, агенты сыска. В мое время в школьных учебниках литературы в приводилась фраза, приписываемая генералу Ермолову:«В России на каждом голубой мундир, а если не мундир, то голубая подкладка, если не подкладка, то голубая заплатка». Прочитав такое, школьники должны были проникнуться ощущением тотального полицейского контроля в старой России.

А что было на самом деле? Предоставим слово необычному свидетелю — первому секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву. Выступая в 1953 году на июльском пленуме ЦК КПСС с критикой советских органов госбезопасности, он вспоминал:«Товарищи, я в первый раз увидел жандарма, когда мне было уже, наверное, двадцать четыре года. На рудниках не было жандарма. У нас был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было»[134]. Оставим на совести генсека сообщение о недостойном поведении полицейского чина, а его информацию о численности полицейского аппарата примем к сведению.

А вот другой пример — будучи еще наследником престола, будущий император Александр III был встречен на пристани города Углича огромной толпой горожан и крестьян из окрестных сел. Цесаревич со свитой долго не мог пройти сквозь плотную массу людей к городскому собору, а расчищать ему дорогу было некому, так как на весь уездный город Углич приходилось всего 2 (два!!) полицейских чина.

Когда после «угличского столпотворения» цесаревич Александр встретился с ярославским военным губернатором вице-адмиралом И.С. Унковским и задал ему вопрос о малом числе полиции в России, то получил неожиданный по простоте ответ:«Полиция в России имеет значение чисто символическое; она ничего не охраняет, потому что не может ничего охранять: она существует лишь для свидетельствования о силе русского Бога над Россией и каждым ее уголком. Как сила полиция есть только насмешка над силою, эта такая полиция, как та, которая фигурирует в иных пьесах в театрах. Но в то же время, нем же держится благоустройство в России права жизни, собственности, как не силой русского Бога!»[135] — то есть совестью русского народа.

Чины петербургской полиции

Обратимся к документам. В декабре 1862 года уездная и городская полиция объединяются в одну структуру — уездное полицейское управление («Временные правила об устройстве полиции»). Уезды подразделялись на станы, возглавляемые становыми приставами. Города контролировались городскими и участковыми приставами, а также полицейскими надзирателями.

Полицейские учреждения облагались двойным контролем: «по вертикали» — со стороны Департамента полиции и «по горизонтали» — со стороны губернатора и губернского правления.

С конца 1889 года в помощь уездному полицейскому управлению становым приставам придаются пешие и конные урядники с сохранением в селах сотских и десятских. В городах, не подведомственных уездной полиции, создаются городские полицейские управления, возглавляемые полицмейстерами и их помощниками с жалованьем 1500 и 1000 рублей в год. Им подчиняются участковые и городские приставы, а также околоточные надзиратели. В городах с населением не более 2 тыс. человек по закону 1887 года полагалось не свыше пяти городовых, в более крупных — не свыше одного городового на 500 жителей. На каждых четырех городовых приходился один старший. Жалованье их составляло от 150 до 180 рублей ежегодно и 25 рублей на обмундирование. Все расходы оплачивал город.

В 1903 году, учитывая постоянно возрастающий объем работы, выполняемой данным институтом, в уездную полицию вводится дополнительная категория нижних чинов — стражники. Объединенные с урядниками, они составляли полицейскую стражу. Должность урядника вводилась в каждой волости, а общее количество стражников определялось из расчета не более одного на 2,5 тыс. жителей.

На вооружении у стражи находились револьверы и холодное оружие (урядники) и шашки (стражники; хотя они имели право ношения огнестрельного оружия, но приобретенного за свой счет).

Таким образом, полиция в Российской империи была очень малочисленной структурой, и численность полицейских чинов в губерниях редко превышала две-три сотни человек.

Так, в начале XX века в Калужской губернии служили полицмейстер с помощником и секретарь, три пристава с помощниками, двенадцать околоточных надзирателей, двадцать старших и восемьдесят младших городовых.

В Хабаровске число полицейских составляло 30 человек (включая переводчика с китайского и маньчжурского языков), во Владивостоке — 136[136], в Ростове-на-Дону — 57.

Малочисленность низового состава полиции несколько компенсировалась возложением на дворников обязанности оказывать помощь городовым в случае необходимости: «Как заверещит страж порядка в свой свисток, так сразу около него вырастают два-три дворника из ближайших подворотен»[137]. С такой помощью, а также благодаря тому, что уровень преступности в стране был в 10 раз ниже, чем сейчас, полиция вполне могла контролировать ситуацию и обеспечивать охрану правопорядка.

Что касается Отдельного корпуса жандармов, то к 1917 году он насчитывал в своих рядах лишь 1000 офицеров и 10 000 нижних чинов, при этом большая часть чинов корпуса была задействована в обеспечении безопасности железных дорог, на долю собственно политической полиции оставалось менее трети.

Существенным недостатком русской дореволюционной полиции и корпуса жандармов было отсутствие собственных учебных заведений. Нижние чины набирались, как правило, из отставных армейских унтер-офицеров, а начальствующий состав — из чиновников и офицеров вооруженных сил. Премьер-министр России П.А. Столыпин в своем проекте реформы русской полиции предлагал создание специальных учебных заведений. Но «в целях экономии средств» проект был отложен. Поэтому премудростям полицейской службы сотрудникам полиции приходилось учиться исключительно на практике.

Служба в полиции была тяжелой и опасной всегда, а в годы обострения политической борьбы особенно. Революционеры относили всех без исключения полицейских чинов к «врагам народа» и заочно приговорили всех к смерти. Убить полицейского почиталось среди «борцов за счастье народное» за особую доблесть.

Чины полиции старались честно исполнять свой долг. Приведем лишь один пример. Служил в московской пресненской полицейской части околоточный надзиратель Сахаров. Будучи полицейским строгим и справедливым, он пользовался заслуженным уважением в рабочих кварталах. И когда в 1905 году в городе вспыхнуло восстание, то соседи-рабочие упрашивали полицейского не ходить на службу. «Я не для того служу моему государю, чтобы прятаться», — ответил честный надзиратель и вышел на дежурство. Через два дня его труп был выловлен солдатами в Москве-реке. На теле полицейского было 19 пулевых и ножевых ран — так с ним расправилась дружина боевиков, скрепив «революционное братство» кровью.

Полицейский чин. Околоточный надзиратель

В ходе «бескровной» революции в феврале 1917 года революционные дружины и восставшие солдаты петроградского гарнизона безжалостно перебили почти весь состав столичной полиции. Полицейские чины до конца пытались поддержать в городе порядок. Уже был отрешен от власти государь, уже появилось Временное правительство, а окруженные восставшими полицейские участки держались. Они все еще надеялись на помощь, которая так и не пришла. По некоторым сведениям, до 80% столичных городовых было убито в те дни...

Чины петербургской полиции

Завершая рассказ о полиции старой России, приведем один курьезный эпизод, характеризующий отношение русского государя к закону и полиции:

«Уже будучи императором, Александр III рыбачил на берегу маленького финского островка на финском архипелаге. Он добыл сачком много раков и вывалил их в большую корзину. Члены семейства собрались вокруг и восторгались уловом и способностями императора в ловле раков. Александр III выглядел очень довольным.

Неожиданно на берегу появился старичок, полицейский пристав из соседней деревушки. Увидев содержимое корзины, он принялся укорять царя за ловлю раков в то время, когда это еще не было разрешено. Старик не знал, к кому он предъявляет претензию.

Такая дерзость рассердила господ из свиты, но, взглянув пристально на полицейского, Александр поднял тяжелую корзину и высыпал ее содержимое в море. Он не произнес ни слова возражения, только тепло улыбнулся, а блюститель закона отправился восвояси, ворча по поводу городских господ и всех им подобным, кто, несмотря на свои роскошные костюмы, не умеют себя прилично вести.

Для Александра III закон был законом, и он сам всегда стремился его соблюдать»[138].

Медаль «За беспорочную службу в полиции»

Веротерпимость

Российская империя официально именовалась православным государством, а русский государь был защитником православной Церкви. Значит ли это, что другие конфессии подвергались преследованиям или гонениям? Отнюдь нет. Российские законы дозволяли подданным империи исповедовать свою природную религию, за редким исключением не ограничивая их в правах. Закон карал лишь «совращение из православия в другую веру», но не исповедание собственных культов.

Присяга солдат-лютеран

Наглядным примером веротерпимости российского законодательства был обряд военной присяги в армии.

Вот как описывал эту церемонию в 3-м гренадерском Перновском короля Фридриха-Вильгельма IV полку сын полкового командира:

«Посредине плаца стоят шесть совершенно одинаковых столиков, покрытых белами скатертями. Перед столиками, на некотором расстоянии, стоит знаменщик полка старший унтер-офицер Артур Степин, со знаменем полка и ассистентом. Постепенно, после нескольких перестроений, с другой стороны каждого столика образуются стройные квадраты подтянутых гренадер-перновцев.

Перед каждым столиком появляются священнослужители разных религий. Полковой священник со Св. Крестом и Евангелием становится перед первым столиком, перед которым стоит самый большой «квадрат» новобранцев. Перед вторым столиком становится католический ксендз, перед третьим — лютеранский пастор, перед четвертым — мусульманский мулла, перед пятым — еврейский раввин, а перед шестым, около которого стоят только два гренадера, — нет никого.

Начинается чин присяги, и к столику православных гренадер-новобранцев подносит знамя мой друг-знаменщик Артур Степин, его настоящее имя Артур Стопинг, и сам он — финн-лютеранин, но свою почетную обязанность знаменщика он исполняет блестяще.

Присяга солдат-магометан

В то же самое время к последнему столику подходит мой отец, командир полка, и я вижу удивительную вещь, которая могла произойти только у нас, в России. Оба новобранца вынимают из карманов маленькие сверточки и тщательно разворачивают тряпочки. Развернув, оба вынимают из свертков двух маленьких деревянных «Божков», выструганных из дерева и смазанных салом. Оба деревянные «божка-идола» водворяются на столик между моим отцом и двумя новобранцами, и только тогда мой отец как высший в их глазах начальник приводит обоих гренадер к присяге служить «верой и правдой» Царю и Отечеству»[139].

Присяга солдат-евреев

Присяга солдат-католиков

А ведь, казалось бы, какие-то дикие горцы — чего стоило полковому командиру поручить их религиозное воспитание могучему фельдфебелю с крепкими кулаками, и все пришло бы в «норму», но нет — даже к примитивным верованиям бог весть как попавших на службу солдат-язычников относились с уважением.

Примечательно, что мы не видим какой-либо формы светской, нерелигиозной присяги. И это не случайно. Монархия вообще негативно относится к атеизму, ибо человек, отрицающий бытие Бога, отрицает тем самым и власть монарха. Как говорил некий полицейский чин в одном из романов Достоевского:«Ежели Бога нет, то какой же я после это буду урядник!» Атеист не вписывается в монархическое общество, так как в рамках мировоззрения, не допускающего существования Бога, нет и признания власти монарха.

Значит ли это, что в российском обществе была группа лиц, дискриминированная из-за своего безбожия? На самом деле такой группы не было. Настоящих атеистов, тех, «кто ни во что не верит, даже в черта, назло всем», немного даже в современной России, что подтверждается результатами социологических исследований. В 1999 году в рамках российского этапа международного исследования WORLD VALUES SURVEY респондентам было предложено определить свое отношение к религии. Для сравнения мы приведем данные аналогичного опроса, проведенного весной 2005 года социологической компанией «Башкирова и партнеры».

МОЖЕТЕ ЛИ ВЫ СКАЗАТЬ, ЧТО ВЫ (В % ОТ ЧИСЛА ОПРОШЕННЫХ):

Таким образом, даже сейчас, после 70 лет советского режима, одной из задач которого было искоренение религии всеми доступными средствами и методами, число атеистов составляет лишь 4,4% от населения страны!

Характерно, что уровень 4,4% не является чем-то из ряда вон выдающимся. В следующей таблице приведено число сознательных атеистов в других развитых странах.

Приведены ответы убежденных атеистов в процентном соотношении от числа опрошенных по каждой стране. По данным WORLD VALUES SURVEY 1999-2001 гг.

Как следует из приведенных в таблице данных, атеисты находятся в меньшинстве и в коммунистическом Китае с его «культурной революцией», и в либеральной Франции, где борьба с религией идет с небольшими перерывами более двухсот лет. А в демократических США процент атеистов почти совпадает с таковым в фундаменталистском Иране.

Объяснить столь невысокий уровень атеизма можно, если отрешиться от знакомого нам с детства взгляда на религию как на заблуждение человечества, и признать, что религиозные убеждения и верования есть обычная и необходимая часть полноценной человеческой личности. Атеист — на самом деле не «продвинутый и развитый», а напротив — ограниченный человек, лишенный важнейшей части человеческого.

«...Я впервые близко увидел глаза верующего человека. Это были просто светлые, осмысленные и живые глаза. А меня пронзила мысль: этот человек, мой сверстник, здесь у себя дома, а я — в русском монастыре — хожу как иностранец! Почему этот парень, которого в школе учили тому же, чему и меня, знает что-то такое, что для меня совершенно закрыто? Ведь он знает все то, чему учили меня, и при этом он — здесь! И значит, чтобы стать верующим, надо знать что-то такое, чего не знают атеисты?!»[140] — так описал момент своего обращения к вере бывший студент кафедры научного атеизма, а ныне профессор Московской духовной академии, известный православный миссионер дьякон Андрей Кураев.

Право человека быть духовно ограниченным в старой России не признавали.

Семья

Важным критерием по оценке степени свободы общества служит семейное законодательство. В современной России действующий Семейный кодекс не только освобождает членов семьи от каких-либо обязательств по отношению друг к другу, но вообще не содержит в своих статьях определения понятия «семья». Вот такая свобода полная — кодекс есть, а семьи нет.

Как обстояло дело в Российской империи? Была старая русская семья тем «темным царством», о котором нам говорили на уроках литературы в школе?

Для начала отметим, что дореволюционное законодательство признавало независимость семьи по отношению к государству и поэтому с некоторой осторожностью подходило к регулированию внутрисемейных отношений. Так, «русское законодательство в отличие от западноевропейского, причисляющего брак к институтам гражданского права, смотрело на брак как на акт религиозный по преимуществу, в силу чего и нормирование его в важнейших вопросах (в вопросах заключения и прекращения) отдавало в руки того вероисповедания, к которому принадлежали супруги»[141].

Важно отметить, что государственное законодательство лишь закрепляло на юридическом уровне сложившиеся в религиозном праве нормы, то есть фиксировало то, что есть, а не навязывало и регламентировало. Тем самым юридически закреплялась независимость семьи от вмешательства со стороны государства.

Такой подход фактически переводил отношения между супругами в область нравственно-религиозных отношений и ограничивал регламентацию внутрисемейных отношений со стороны государства лишь несколькими основными принципами. В официальном комментарии к своду семейного права Российской империи говорилось следующее: «Союз между родителями и детьми, как и союз супружеский, трудно поддается регулированию права, так как отношения, возникающие из этого союза, являются более естественно- нравственными, чем юридическими, вследствие чего и законодательство не может дать в этом случае точных предписаний. Поэтому, при определении этих отношений, оно ограничивается только общими чертами»[142].

Рассмотрим эти общие черты. Для начала отметим, что в отличие от нынешнего законодательства супруги наделялись неравными правами по отношению друг к другу. Согласно «Своду законов Российской империи»:

«Жена обязана повиноваться мужу своему, как главе семейства, пребывать к нему в любви, в почтении и в неограниченном послушании у оказывать ему всякое угождение и привязанность, как хозяйка дома»[143].

В свою очередь: «Муж обязан любить свою жену, как собственное тело, жить с нею в согласии, уважать, защищать, извинять ее недостатки и облегчать ее немощи. Он обязан доставлять жене пропитание и содержание по состоянию и возможности своей»[144].

Таким образом, законодательно вводился институт главы семьи, которым признавался муж. Наличие этого института делало семью не только объектом права (как в наши дни), но и субъектом оного, то есть семья имела свое юридическое лицо и могла через суд защищать свои права как единое целое.

Вторым важным, с нашей точки зрения, принципом дореволюционного семейного права было обязательное совместное проживание супругов: «Супруги обязаны жить вместе. Посему: 1) строго воспрещаются всякие акты, клонящиеся к самовольному разлучению супругов; 2) при переселении, при поступлении на службу или при иной перемене постоянного места жительства мужа жена должна следовать за ним».

Долгое «безвестное» отсутствие одного из супругов признавалось законом достаточным основанием для развода, хотя и в этом случае государство принимало меры, прежде всего, к соединению семьи.

Третьим фундаментальным принципом традиционного семейного законодательства являлось признание государством власти родителей над детьми. Причем, в отличие от законодательства других европейских стран начала XX века, где власть родителей была ограничена возрастом достижения совершеннолетия, российское законодательство считало родительскую власть не ограниченной временем — даже после смерти родителей дети были обязаны«почитать память родительскую». Даже взрослый человек, находящийся на государственной службе, достигший чинов, все равно был вынужден в некоторых случаях (например, при вступлении в брак) испрашивать дозволения родителей.

Если присмотреться к приведенным выше формулировкам поглубже, то можно заметить, что даже с позиций нашего времени содержащиеся в них нормы являются разумными. Рассмотрим их по порядку и начнем с первой — неравенства супругов в семье. Для начала отметим, что традиция считать мужа главой семьи сохранилась и в наше время — в ходе проведенного исследовательским центром РОМИР в феврале 2003 года всероссийского опроса общественного мнения, посвященного проблемам семьи, 59% наших сограждан заявили, что главой семьи должен являться муж, 13% — жена. Только 15% россиян считают, что в семье отсутствует понятие «глава семьи», а еще 13% опрошенных затруднились с ответом на данный вопрос. Таким образом, подавляющее большинство граждан России (72%) выделяют институт главы семьи, то есть допускают неравенство супругов. Да и, положа руку на сердце, много ли читатель может назвать семей, в которых оба супруга играют одинаковую роль в принятии решений?

И вот здесь мы подходим к еще одному коренному противоречию между институтом семьи и современной формой общественного устройства — это противоречие по вопросу о равенстве.

Равенство является вторым, после свободы, важнейшим и фундаментальным принципом демократии. Принцип равенства провозглашается в первой же строке Декларации прав и свобод, сразу же за словом «свобода»: «Все люди рождаются свободными и равными в правах...»

Семья же устроена принципиально на других началах. В ее основе — отношения между родителями и детьми, двумя категориями, которые не могут быть равными по самой своей сущности. Семья несет в себе начало иерархии и тем несет угрозу для «общества всеобщего равенства». Поэтому демократическое государство и пытается различными способами изменить институт семьи под свои нормы, а в идеале — полностью уничтожить его. Недаром в нарисованных стараниями фантастов и футурологов картинах общества будущего нет места семье. Пожалуй, наиболее откровенно об этом написал в середине XX века советский писатель Иван Ефремов:

«Одна из величайших задач человечества — это победа над слепым материнским инстинктом. Понимание, что только коллективное воспитание детей специально отобранными и обученными людьми может создать человека нашего общества»[145].

Для монархического же общества семья не представляет никакой угрозы, потому что это общество знает, что такое иерархия. Более того — одной из наиболее распространенных моделей отношения между государем и подданными является семейная: царь — отец, подданные — дети. Действительно, повиновение подданных государю подобно подчинению детей отцу — не в силу достоинств последнего, а в силу самого статуса родителя. И ограничения и у родительской и у царской власти одного порядка — религиозные.

Именно поэтому традиционное, монархическое общество и было заинтересовано в сохранении и укреплении института семьи, а революционеры всех видов начинают свою деятельность с разрушения оной. Одним из главных «завоеваний демократии» в семейной сфере является предельное упрощение разводов, то есть уничтожение семьи.

В Российской империи«закон устанавливал, что прекращение брака могло быть осуществлено по инициативе одного из супругов при наличии обстоятельств, оговоренных законом, которые являлись основаниями для подачи прошения о разводе.

Причины, по которым брак мог быть расторгнут, были четко определены законом. Это были: 1) доказанное прелюбодеяние одного из супругов; 2) неспособность одного из супругов к брачному сожительству; 3) «в случае, когда один из супругов приговорен к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния, или же сослан на житие в Сибирь, с лишением всех особенных прав и преимуществ» и 4) в случае безвестного отсутствия одного из супругов»[146].

«Кроме указанных поводов к разводу, в соответствии с законодательством, брак мог быть расторгнут: 1) при принятии обоими супругами монашества по взаимному согласию, 2) в случае принятия крещения одним из супругов не христиан, если оставшийся некрещеным супруг не пожелает жить с обращенным или не даст обязательства воспитывать детей в православной вере»[147].

Отметим, что во всех предусмотренных случаях государство лишь законодательно оформляло уже осуществившийся де-факто распад семьи. При этом сама процедура принятия решения о разводе предусматривала возможность сохранения брака, даже в случае наличия указанных в законе оснований для развода.

Так, например, в случае подачи заявления о разводе на основании «безвестного отсутствия» одного из супругов, «консистория рассылала через полицейские управления повестки ко всем родственникам и лицам, которые могли иметь сведения об отсутствующем, а также могла обратиться в губернское правление для разыскания сведений. Объявление о предъявленном иске должно было публиковаться в «Церковных ведомостях», рассылавшихся по всем приходам. Если в результате всех этих мер были получены известия о месте пребывания супруга, то дело прекращалось, и брак оставался в силе. И только в том случае, если через год с момента публикации объявления никаких сведений об отсутствующем супруге не поступало, консистория, по ходатайству просителя, приступала к рассмотрению обстоятельств дела»[148].

Обычно сложность бракоразводного процесса в традиционном обществе является одним из предметов критики со стороны либеральной, а также и социалистической демократической мысли. Критики называют традиционный брак семейным рабством и для наглядности приводят примеры неудачных супружеских союзов, где один из супругов (как правило, женщина) безнадежно страдает и в отчаянии...

В отличие от традиционного современное законодательство предельно упрощает процедуру расторжения брака. Для этого достаточно лишь желания обоих супругов или даже одного из них.

Семья рабочего

Пункт 2 статьи 16 Семейного кодекса РФ гласит: «Брак может быть прекращен путем его расторжения по заявлению одного или обоих супругов, а также по заявлению опекуна супруга, признанного судом недееспособным».

Хотя закон и предусматривает ряд мер, направленных на сохранение семьи, — так, в случае несогласия одного из супругов на развод суд вправе назначить им трехмесячный срок для примирения, — но все же наличие четко выраженной воли хотя бы одного из супругов позволяет уничтожить семейный союз. Закон позволяет игнорировать мнение второго супруга, не говоря уже о мнении других членов семьи, прежде всего детей. Хотя лицемерно при этом провозглашает право детей на наличие полноценной семьи.

К чему приводит такое упрощение процедуры развода? К тому, что современная семья становится куда менее прочной, чем традиционная. В случае возникновения каких-либо житейских трудностей многие нынешние супруги предпочитают не преодолевать их вместе, а прибегнуть к разводу. Действительно, зачем пытаться понять друг друга, помогать «в горе и в радости, в болезнях и скорбях», если можно просто написать заявление и «разойтись, как в море корабли».

Рассмотрев вопрос о свободе в старом русском обществе, мы видим, что революционный миф о ее отсутствии, мягко говоря, упрощает реальную ситуацию. В действительности же общественное устройство Российской империи покоилось на совершенно иных юридических и нравственных основаниях, нежели современное. Тем не менее подданные империи пользовались многими гражданскими и политическими правами, доступными нам сегодня, в некоторых сферах (например, местного самоуправления) располагали куда большей свободой, чем нынешние россияне. Семейное право старой России рассматривало семейные отношения как приоритетные по отношению к государственным и фактически отстранялось от вмешательства во внутренние дела семьи. «Темное царство» на поверку оказалось не таким уж и темным по сравнению с серостью современности.