Смерть Екатерины Великой. Новое царствование

Смерть Екатерины Великой. Новое царствование

Ночь с 5 на 6 ноября 1796 года в Санкт-Петербурге выдалась неспокойной. В 9 часов вечера великая императрица Екатерина II скончалась. Смерть ее была скоропостижной.

Все произошло так неожиданно, что она не успела сделать никаких распоряжений о наследнике. По петровскому закону о престолонаследии император имел право назначать наследника по своему желанию. Желание Екатерины на сей счет, хотя и негласное, было давно известно: она хотела видеть на троне своего внука Александра. Но, во-первых, не смогли (или не захотели) найти официального завещания, составленного в его пользу. Во-вторых, 15-летний Александр сам не высказывал активного желания царствовать. И в-третьих, у императрицы был законный сын, отец великого князя Александра, великий князь Павел Петрович, чье имя уже с утра не сходило с уст придворных.

Павел приехал в Зимний среди ночи в сопровождении сотни солдат гатчинского полка и сразу же прошел в спальню к матери, чтобы убедиться в том, что она действительно умерла. Его вступление во дворец походило на штурм. Расставленные повсюду караулы в немецких мундирах вызывали шок у придворных, привыкших к изящной роскоши последних лет екатерининского двора.

Наследник престола приказал опечатать все документы в покоях матушки. Говорят, что среди прочих бумаг, хранящихся в кабинете покойной, было завещание самой императрицы, в котором российский трон передавался не сыну, а внуку. Павел Петрович отправил роковой конверт в камин. Этот решительный жест был весьма символичен: в огне сгорела не только последняя воля Екатерины, огонь поглотил екатерининскую эпоху с ее порядками и устоями.

На площади под окнами дворца было заметно оживление. Горожане печалились о кончине «матушки-государыни», однако шумно выражали свою радость, узнав, что царем станет Павел. То же было слышно и в солдатских казармах. Только в придворной среде было совсем не весело. По свидетельству графини Головиной, многие, узнав о смерти Екатерины и восшествии ее сына на трон, без устали повторяли: «Пришел конец всему: и ей, и нашему благополучию». 7 ноября 1796 года «золотой век российского дворянства» действительно закончился.

Перемены в жизни государства начались почти сразу же. Придворных немедленно привели к присяге. Спустя два дня присягают войска и население. Маленький курносый гатчинский полковник наконец-то достиг желанной цели – стал российским монархом.

Павел восстановил честь отца. Перед похоронами матери в Петропавловский собор из Александре-Невской лавры переносят его прах, над которым сын совершает своеобразный обряд коронации. 5 апреля 1797 года пересматривается закон о престолонаследии, положивший конец женскому правлению. Отныне трон может занимать только старший по мужской линии потомок правящего императора, а четко оговоренные условия должны быть надежной гарантией против ужаса дворцовых переворотов. Этим законом была наконец закрыта роковая брешь, пробитая Петровским указом 1722 года. Отныне наследование престола приобретало четкий юридический характер, и никакая Екатерина или Анна не могли уже претендовать на него самочинно. Значение этого закона было столь велико, что Ключевский, к примеру, назвал его «первым положительным основным законом в нашем законодательстве», ведь он, укрепляя самодержавие как институт власти, ограничивал произвол и амбиции отдельных личностей, служил своеобразной профилактикой возможных переворотов и заговоров.

Император торопился, его указы один за другим сыпались на головы подданных. Всего за четыре года правления Павел Петрович издал в два раза больше указов, чем его мать, правившая Россией на протяжении 34 лет. Один из современников Павла I писал: «Никогда еще по сигналу свистка не бывало такой быстрой смены всех декораций, как это произошло при восшествии на престол Павла. Все изменилось быстрее, чем в один день: костюмы, прически, наружность, манеры, занятия». Новый император сразу же попытался как бы зачеркнуть все сделанное за 34 года царствования Екатерины II, и это стало одним из важнейших мотивов его политики. Однако немало было продумано самостоятельно, благо на размышления ему было отведено 30 лет. А главное – накопился большой запас энергии, долго не имевший выхода. Итак, переделать все по-своему и как можно скорее! Очень наивно, но не всегда бессмысленно.

Когда станет возможно полностью использовать архивные данные, историки, не загипнотизированные мифами, смогут, наконец, узнать правду о личности Павла I. До сих пор бытуют самые противоречивые мифы о Павле I – безумный деспот, записной самодур или чуть ли не самый прогрессивный император. Спорить с этим вряд ли стоит: самодурства и у Петра Великого хватало, а Александра II прогрессивные народовольцы взорвали ровно за сутки до планировавшегося обсуждения Конституции. Видимо, он казался им недостаточно прогрессивным. Было бы неверно утверждать, что Павел всегда и во всем поступал последовательно и что все его мероприятия приносили пользу. А много ли, спрашивается, в истории правителей, которые могут сказать о себе подобное? Разве могут похвалиться этими качествами два самых любимых русскими прогрессивными историками правителя – Петр I и Екатерина II? Постараемся все же подойти к исторической истине объективно, проанализировав те исторические данные, которые нам известны сейчас о Павле I как об императоре.

Павел I вовсе не всегда и не во всем был непоследовательным, как утверждали его враги. По поводу всех измышлений подобных людей, изображавших царствование Павла I как сочетание нелепого самодурства и дикого произвола ненормального деспота, Ключевский писал: «Собрав все анекдоты, подумаешь, что все это какая-то пестрая и довольно бессвязная сказка; между тем, в основе правительственной политики императора Павла, внешней и внутренней, лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие наше полное сочувствие». И дальше Ключевский дает следующую, совершенно верную историческую оценку замыслов Павла I: «Павел был первый противодворянский царь этой эпохи…а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности императора, борьба с сословными привилегиями – его главной целью».

За время гатчинского затворничества у Павла сложилась любопытная политическая программа. Он считал, что европейская система абсолютизма с опорой на дворянскую аристократию (в особенности ее российский вариант) исчерпала себя. Дворянство, поставленное в привилегированное положение, из служилого сословия превратилось в паразита на теле государства. При этом царская власть, будучи формально неограниченной, стала защитницей и заложницей дворянских прав. Император (или императрица) еще имеет достаточно сил, чтобы заменить ключевые фигуры на государственных постах, но совершенно бессилен изменить общее положение в стране. А такие изменения давно назрели.

Как уже говорилось, буквально с первых дней своего царствования Павел I, подобно своему прадеду Петру Великому, начал реформировать жизнь России. Действительно, Павел получил в наследство от своей матери Екатерины II пустую государственную казну с огромным долгом, расстроенную экономику, развращенную армию, сельское хозяйство в упадке и плохо работающие государственные службы. Коррупция и неисполнительность чиновников, казнокрадство и фаворитизм были тормозами преобразований. Стране необходимы были новые законы. Павел I сразу же приступил к реализации финансовой реформы, желая повысить курс рубля и уменьшить дефицит. Однако ряд предпринятых им мер все же не мог уменьшить денежный дефицит России. Реформирование коснулось и государственных органов управления, судопроизводства, образования, гражданского права. Многие начинания имели действительно прогрессивный характер, как, например, сокращение барщины для крепостных крестьян до трех дней и право крестьян подавать жалобы на своих помещиков. Однако законопроизводство тормозилось бюрократическими проволочками чиновников и их крайней неисполнительностью.

Хотя Павел не любил слово «реформа» не меньше, чем слово «революция», он всегда помнил, что со времен Петра Великого российское самодержавие всегда находилось в авангарде перемен. Примеривая на себя роль феодального сюзерена, а позднее – цепь великого магистра Мальтийского ордена, Павел всецело оставался человеком нового времени, мечтающим об идеальном государственном устройстве. Он считал, что государство должно быть преобразовано из аристократической вольницы в жесткую иерархическую структуру, во главе которой находится царь, обладающий всеми возможными властными полномочиями. Сословия и социальные слои постепенно теряют особые права, полностью подчиняясь лишь самодержцу, олицетворяющему небесный Божий закон и земной государственный порядок. На смену сословной иерархии должны прийти равноправные перед царем подданные.

Французская революция не только усилила неприязнь Павла к философии Просвещения XVIII века, но и лишний раз убедила его в том, что российскому государственному механизму требуются серьезные изменения. Екатерининский просвещенный деспотизм, по его мнению, медленно, но верно вел страну к гибели, провоцируя социальный взрыв, грозным предвестником которого был Пугачевский бунт. И для того чтобы избежать этого взрыва, необходимо было не только ужесточить режим, но и срочно провести реорганизацию системы управления страной. Павел единственный из самодержавных реформаторов после Петра планировал начать ее «сверху» в буквальном смысле слова, то есть урезать права аристократии (в пользу государства). Конечно, крестьяне в таких переменах поначалу оставались молчаливыми статистами, их еще долго не собирались привлекать к управлению. Но хотя по приказу Павла было запрещено употреблять в печатных изданиях слово «гражданин», он больше чем кто-либо другой в XVIII веке старался сделать крестьян и мещан гражданами, выводя их за рамки сословного строя и «прикрепляя» непосредственно к государству.

Эта программа была достаточно стройной, соответствующей своему времени, но совершенно не учитывавшей амбиций российского правящего слоя. Именно это трагическое несоответствие, порожденное гатчинской изоляцией и пережитыми душевными волнениями, было принято современниками, а вслед за ними и историками за «варварскую дикость», даже за сумасшествие. Тогдашние столпы российской общественной мысли (за исключением амнистированного Радищева), испуганные революцией, стояли либо за то, чтобы проводить дальнейшие реформы за счет крестьян, либо не проводить их вообще. Если бы в конце XVIII века уже существовало понятие «тоталитаризм», современники не задумались бы применить его к Павловскому режиму.

Политическая программа Павла была не более утопична, чем философия его времени. XVIII век – век расцвета социальных утопий. Дидро и Вольтер предрекали создание просвещенными монархами унитарного государства на основе Общественного договора и видели элементы своей программы в реформах начала царствования Екатерины. Если же приглядеться, то действительным сторонником идеи единого равноправного государства явился ее сын, ненавидевший французских «просветителей». При этом его политическая практика оказалась не более жестокой, чем демократический террор французского Конвента или последовавшие за ним контрреволюционные репрессии Директории и Наполеона.

Первой жертвой преобразований уже в 1796 году стала армия. Среди реформ императора Павла I военная реформа занимает, пожалуй, ведущее место – ведь интерес ко всему, что связано с армией, он проявлял с детства. 4 июля 1762 года Павел был произведен Екатериной II в полковники лейб-кирасирского полка, а 20 декабря того же года пожалован в генерал-адмиралы российского флота. С юных лет собеседниками Павла Петровича были известные военные деятели екатерининского царствования – братья Чернышевы, а также П. И. Панин и М. Ф. Каменский, причем последние, по мнению многих исследователей, сыграли значительную роль в увлечении наследника прусской армией. Впрочем, взгляд на прусскую военную систему как на образцовую для своего времени разделяли ведущие полководцы России – П. А. Румянцев, Н. В. Репнин, П. И. Панин, А. В. Суворов. Так что Павел в данном случае вовсе не был одинок. Таким образом, к началу 1770-х годов Павел Петрович, как под влиянием своих приближенных, так и общеевропейских настроений, сделался убежденным сторонником прусской военной системы. Как реформатор, Павел I решил последовать своему любимому примеру – Петру Великому, как его знаменитый предок, он решил взять за основу модель современной европейской армии, а именно прусской, ведь разве не все немецкое может служить образчиком педантичности, дисциплинированности и совершенства.

Необходимо отметить, что к концу царствования Екатерины II русская армия переживала период упадка. В войсках, особенно в гвардии, царили страшные злоупотребления, дисциплина и боевая подготовка войск находились на чрезвычайно низком уровне. Необходимость реформ в армии была совершенно очевидной.

Реформы в армии были задуманы Павлом Петровичем задолго до восшествия на престол и опробованы в так называемых гатчинских войсках, существовавших с 1783-го по 1796 год. Гатчинский опыт и лег в основу военных преобразований. Сохранившиеся планы и описания маневров гатчинских войск за 1793–1796 годы свидетельствуют, что это была довольно серьезная боевая учеба, несмотря на малочисленность отряда цесаревича. Почему-то сложилось мнение, что Потешные полки Петра I – явление передовое и положительное, а гатчинское войско – кошмар реакции и издевательство над личностью! Но это далеко не так.

На маневрах отрабатывались приемы взаимодействия различных родов и видов войск при наступлении и отступлении, форсирование водных преград, отражения морского десанта противника. Практиковались даже нетипичные для той эпохи переходы войск в ночное время. Уделялось внимание не только залповому огню, но и штыковому бою. Огромное значение придавалось действиям артиллерии, которая являлась костяком и наступления, и обороны. В гатчинской артиллерии в 1795–1796 годах проводились отдельные учения. Многие офицеры гатчинских войск впоследствии достойно проявили себя на боевом и административном поприще. В целом, к 1796 году гатчинские войска представляли собой одно из наиболее дисциплинированных, хорошо подготовленных и обученных подразделений русской армии, пусть и не имевшее боевого опыта.

Вскоре после воцарения Павла Петровича, 29 ноября 1796 года, были введены в действие новые воинские уставы: «Воинский Устав о полевой пехотной службе», «Правила о службе кавалерийской» («Воинский Устав о полевой гусарской службе») и «Воинский Устав о полевой кавалерийской службе». Изменения произошли и в организационной структуре армии, особенно кавалерии и артиллерии. Были созданы инспекции, во многом соответствующие по функциям современным военным округам, чем впервые было четко организовано управление, снабжение и обучение войск в мирное время. В 1797 году был сформирован Пионерный полк – первое крупное военно-инженерное подразделение в русской армии. Мало кому известно, что

Павел Петрович сам был замечательным артиллеристом, и в целом можно сказать: из всех его военных преобразований реформы в артиллерии явились наиболее плодотворными и долговечными, а многое из заведенного им в этой области сохранилось вплоть до сегодняшних дней.

Не оставлял Павел без внимания и военно-учебные заведения. Оба кадетских корпуса, как кузницу офицерских кадров, император взял под свое личное покровительство и требовал, чтобы директора по всем делам, касающимся этих заведений, обращались непосредственно к нему. При Павле в кадетских корпусах вновь была введена военная организация с разделением кадетов на роты.

Уже много раз ученые, журналисты и все кому не лень разбирали пресловутое «гатчинское наследство»: парады, парики, палки и т. п. Но стоит вспомнить и о распущенном рекрутском наборе 1795 года, половина которого была украдена офицерами для своих имений; о поголовной ревизии ведомства снабжения армии, выявившей колоссальное воровство и злоупотребления, и последовавшем сокращении военного бюджета; о превращении гвардии из придворной охраны и движущей силы дворцовых переворотов в реальную боевую единицу. А между прочим, эти бесконечные парады и маневры положили начало регулярным учениям русской армии (что очень пригодилось потом, в эпоху наполеоновских войн), до этого сидевшей на зимних квартирах в отсутствие войны. Солдаты Петербургского гарнизона щедро награждались государем за удачно проведенные разводы и учения.

В Воинском уставе 1796 года впервые были даны четкие указания по обучению рекрутов. Устав требовал также гуманного, без излишней жестокости, отношения к солдатам: «Офицерам и унтер – офицерам всегда замечать солдат, которые под ружьем или в должности ошибались, и таковых после парада или учения, или когда с караула сменятся, учить; а если солдат то, что надлежит, точно знает, а ошибся, такового наказать…».

При Павле солдат, безусловно, больше гоняли на плацу, строже наказывали, но в то же время их, наконец, стали регулярно кормить и тепло одевать зимой, что принесло императору небывалую популярность в войсках. Строгий и придирчивый к офицерам, Павел всегда с теплотой и заботой относился к солдатам. Было значительно улучшено и увеличено солдатское довольствие, увеличены размеры жалованья, серьезное внимание было обращено и на медицинское обеспечение нижних чинов. Теперь офицеры не могли использовать их для личных нужд как бесплатных крепостных.

Необходимо особо отметить, что, вопреки сложившемуся у большинства представлению, солдат при Павле наказывали гораздо менее жестоко, нежели при Екатерине или в последующие царствования, и наказание строго регламентировалось Уставом. Притом наказывали не только солдат, а и «неприкосновенных» ранее высших чинов. За жестокое обращение с нижними чинами офицеры подвергались взысканиям, причем довольно суровым. Кстати, офицеров больше всего возмутило введение телесных наказаний не вообще военным, а именно для благородного сословия. Это пахло нездоровым сословным равенством.

Итак, необходимо признать, что в целом военные реформы императора Павла сыграли значительную роль в повышении уровня боеспособности русской армии. В первую очередь, как уже говорилось, это касалось артиллерии и кавалерии. То полезное, что было сделано Павлом I, в значительной степени легло в основу военных реформ начала XIX века и помогло русской армии блестяще показать себя в сражениях с армией Наполеона. Надо сказать, что в целом военная реформа не была остановлена и после смерти Павла.

Не только в армии, но и во всех государственных службах Павел на первое место выдвинул дисциплину и порядок, ответственность и честность в ведении дел. Император старался не только во все вникнуть, все предусмотреть, но и все проконтролировать. Помещиков тоже попробовали прижать. Впервые крепостные крестьяне стали приносить императору личную присягу (раньше за них это делал помещик). При продаже запрещалось разделять семьи. Вышел знаменитый указ-манифест «о трехдневной барщине» (ограничивающий работу на помещика только тремя днями в неделю), текст которого, в частности, гласил: «Закон Божий, в Десятословии нам преподанный, научает нас седьмой день посвящать Богу; почему в день настоящий, торжеством веры прославленный и в который мы удостоились воспринять священное миропомазание и царское на прародительском престоле нашем венчание, почитаем долгом нашим пред Творцом всех благ Подателем подтвердить во всей Империи нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам…»

Хотя речь еще не шла об отмене или даже серьезном ограничении крепостного права, просвещенные земле– и душевладельцы забеспокоились: как может власть, пусть даже царская, вмешиваться в то, как они распоряжаются своей наследственной собственностью? Екатерина такого себе не позволяла! Эти господа пока не понимали, что крестьяне – основной источник государственного дохода, и потому разорять их невыгодно. А вот помещиков не худо бы заставить оплатить расходы на содержание выборных органов местного управления, ведь они состоят исключительно из дворянства. Было и еще одно покушение на «священное право благородного сословия» – свободу от налогообложения.

Между тем общее налоговое бремя облегчилось. Отмена хлебной повинности, по свидетельству русского агронома А. Т. Болотова, произвела «благодетельные действия во всем государстве». Соль продавалась по льготной цене (до середины XIX века соль фактически была народной валютой). В рамках борьбы с инфляцией дворцовые расходы Павел сократил в 10 (!) раз, значительная часть серебряных сервизов из дворцов императорской семьи была перелита на монету, пущенную в оборот. Параллельно из обращения за государственный счет была выведена необеспеченная масса бумажных денег – на Дворцовой площади сожгли свыше пяти миллионов рублей ассигнациями.

Чиновничество также было в страхе. Взятки (при Екатерине дававшиеся открыто) искоренялись беспощадно. Особенно это касалось столичного аппарата, который сотрясали постоянные проверки. Неслыханное дело: служащие должны не опаздывать и весь рабочий день находиться на своем месте! Сам император вставал в 5 утра, слушал текущие доклады и новости, а потом вместе с наследниками отправлялся ревизовать столичные учреждения и гвардейские части. Сократилось количество губерний и уездов, а стало быть, и количество бюрократов, необходимых для заполнения соответствующих мест.

Православная церковь тоже получила определенные надежды на религиозное возрождение. Новый император, в отличие от своей матери, был неравнодушен к православию.

По некоторым свидетельствам, император нередко проявлял черты удивительной прозорливости. Так, известен из мемуарной литературы случай, когда Павел Петрович повелел отправить в Сибирь офицера, неудовлетворительно выступившего на военных маневрах, но, согласившись на просьбы окружающих о помиловании, все-таки воскликнул: «Я чувствую, что человек, за которого вы просите, – негодяй!» Впоследствии оказалось, что этот офицер убил собственную мать. Еще один случай: офицер-гвардеец, имевший жену и детей, решил похитить молодую девушку. Но та не соглашалась ехать без венчания. Тогда товарищ этого офицера по полку переоделся священником и разыграл тайный обряд. Через некоторое время оставленная с прижитым от соблазнителя ребенком женщина, узнав, что у ее мнимого мужа есть законная семья, обратилась с жалобой к государю. «Император вошел в положение несчастной, – вспоминала Е. П. Янькова, – и положил замечательное решение: похитителя ее велел разжаловать и сослать, молодую женщину признать имеющею право на фамилию соблазнителя и дочь их законную, а венчавшего офицера постричь в монахи. В резолюции было сказано, что «так как он имеет склонность к духовной жизни, то и послать его в монастырь и постричь в монахи». Офицера отвезли куда-то далеко и постригли. Он был вне себя от такой неожиданной развязки своего легкомысленного поступка и жил совсем не по-монашески, но потом благодать Божия коснулась его сердца; он раскаялся, пришел в себя и, когда был уже немолод, вел жизнь самую строгую и считался опытным и весьма хорошим старцем».

Вообще, Павел – первый император, смягчивший в своей политике линию Петра I на ущемление прав церкви во имя государственных интересов. Он прежде всего стремился к тому, чтобы священство имело более «соответственные важности сана своего образ и состояние». Так, когда Святейший Синод сделал представление об избавлении священников и диаконов от телесных наказаний, император утвердил его (оно не успело вступить в законную силу до 1801 года), продолжая придерживаться практики восстановления подобных наказаний для дворян-офицеров.

Разумеется, рядом с серьезными нововведениями можно заметить и громадное количество подробно расписанных мелочей: запрещение некоторых видов и фасонов одежды, указания, когда горожане должны вставать и ложиться спать, как надо ездить и ходить по улицам, в какой цвет красить дома… И за нарушения всего этого – штрафы, аресты, увольнения. Опасаясь распространения в России идей Французской революции, Павел I запретил выезд молодых людей за границу на учебу, был полностью запрещен импорт книг, вплоть до нот, закрыты частные типографии. С одной стороны, в этом сказались роковые уроки Теплова: император не умел отделить мелких дел от крупных. С другой – то, что кажется нам мелочами (фасон шляп), в конце XVIII века имело важную символическую нагрузку и демонстрировало окружающим приверженность к той или иной идеологической партии. В конце концов, «санкюлоты» и «фригийские колпаки» родились отнюдь не в России и придумали их не при Павле.

Пожалуй, главная отрицательная черта Павловского правления – неумение доверять людям, подбирать друзей и соратников и расставлять кадры. Все окружающие – от наследника престола Александра до последнего петербургского поручика – были под подозрением. Император менял высших сановников так часто, что они не успевали войти в курс дела. За малейшую провинность могла последовать опала. Впрочем, император умел быть и великодушным: из тюрьмы был освобожден Радищев; ссора с Суворовым закончилась тем, что Павел просил прощения (а потом произвел полководца в генералиссимусы); убийце Петра III Алексею Орлову было назначено «суровое» наказание – при перенесении праха Петра III идти несколько кварталов за его гробом, сняв шляпу.

И все же кадровая политика императора была в высшей степени непредсказуемой. Самые преданные ему люди жили в той же постоянной тревоге за свое будущее, что и записные придворные негодяи. Насаждая беспрекословное подчинение, Павел часто притеснял честных людей в своем окружении. На смену им приходили подлецы, готовые выполнить любой поспешный указ, окарикатурив императорскую волю. Сначала Павла боялись, но потом, видя бесконечный поток плохо исполнявшихся указов, начали над ним тихонько посмеиваться. Еще 100 лет назад насмешки над подобными преобразованиями дорого бы обошлись весельчакам. Но Павел не имел такого непререкаемого авторитета, как его великий прадед, и в людях разбирался хуже. Да и Россия была уже не та, что при Петре: тогда она покорно сбривала бороды, теперь возмущалась запрещением носить круглые шляпы.

Вообще все общество было возмущено. Мемуаристы потом представили это настроение как единый порыв, но каждая часть общества имела свою причину для возмущения, и эти причины были часто противоположны.

Боевые офицеры школы Суворова были раздражены новой военной доктриной; некоторые генералы беспокоились о сокращении своих доходов; гвардейская молодежь недовольна новым строгим уставом службы (где же прежняя гвардейская вольница). Высшая знать империи – «екатерининские орлы» – лишена была возможности смешивать государственные интересы и личную выгоду, как в былые времена; чиновники рангом пониже все же воровали, но с оглядкой; городские обыватели злились на новые указы о том, когда они должны гасить свет и какие сюртуки носить.

Однако многие ясно видели несправедливости предыдущего царствования. Большинство окружения было убежденными монархистами (что и понятно). Павел мог бы найти в них опору для своих преобразований, надо было только дать больше свободы в действиях, не связывать руки постоянными мелкими распоряжениями. Но царь, не привыкший доверять людям, вмешивался буквально во все. Он один, без инициативных помощников, хотел управлять своей империей. В конце XVIII века это было уже решительно невозможно. Да и сейчас один из главных секретов успешного руководителя состоит не в том, чтобы самому качественно выполнять всю работу предприятия, а найти таких профессиональных и толковых заместителей, которые бы организовали дело «на местах» и отвечали каждый за свою территорию.

Внешняя политика Павла выглядела странной именно из-за того же архаического принципа, положенного в ее основу. Невозможно было вести европейскую дипломатическую игру на рыцарских началах. Свою внешнюю политику Павел начинал как миротворец: он отменил и готовящееся вторжение во Францию, и поход в Персию, и очередные рейды Черноморского флота к турецким берегам, но отменить всеевропейский мировой пожар было не в его силах. Объявление в гамбургской газете, предлагавшее решить судьбы государств поединком их монархов с первыми министрами в качестве секундантов, вызвало всеобщее недоумение. Наполеон тогда открыто назвал Павла «русским Дон Кихотом», остальные главы правительств смолчали.

Тем не менее долго стоять в стороне от европейского конфликта российскому самодержцу было невозможно. К России со всех сторон обращались испуганные европейские монархии: с просьбой о покровительстве обратились мальтийские рыцари остров которых оказался под угрозой французской оккупации; Австрии и Англии нужна была союзная русская армия; даже Турция обратилась к Павлу с мольбой о защите своих средиземноморских берегов и Египта от французского десанта. В результате возникла вторая антифранцузская коалиция 1798–1799 годов.

Русский экспедиционный корпус под командованием Суворова уже в апреле 1799 года был готов к вторжению во Францию. Но это не вязалось с планами союзного австрийского правительства, стремившегося округлить свои владения за счет «освобожденных» итальянских территорий. Суворов был вынужден подчиниться, и уже к началу августа Северную Италию полностью очистили от французов. Республиканские армии были разгромлены, крепостные гарнизоны сдались. Не менее серьезно показала себя объединенная русско-турецкая эскадра под командованием ныне причисленного к лику святых адмирала Федора Ушакова, освободившая с сентября 1798-го по февраль 1799 года Ионические острова у побережья Греции. Далее эскадра Ушакова, имея минимальное количество морской пехоты, провела операции по освобождению Палермо, Неаполя и всей южной Италии, закончившиеся 30 сентября броском русских моряков на Рим.

Союзники России по коалиции были напуганы такими впечатляющими военными успехами. Им вовсе не хотелось усиливать авторитет Российской империи за счет Французской республики. В сентябре 1798 года австрийцы оставили русскую армию в Швейцарии один на один со свежими превосходящими силами противника, и только полководческое искусство Суворова спасло ее от полного уничтожения. 1 сентября Ушакова без предупреждения покинула турецкая эскадра. Что же касается англичан, то их флот во главе с Нельсоном блокировал Мальту и не подпустил к ней русские корабли. «Союзники» показали свое подлинное лицо. Разгневанный Павел отозвал Суворова и Ушакова из Средиземноморья.

В 1800 году Павел заключил с Наполеоном выгодный для России антианглийский союз. Франция предложила России Константинополь и полный раздел Турции. Балтийский и Черноморский флоты были приведены в полную боевую готовность. В то же самое время с одобрения Наполеона 30-тысячный казачий корпус Орлова двигался на Индию через казахские степи. Англия оказалась перед лицом страшной угрозы.

А что если интересы Англии и внутренней российской оппозиции совпадали?.. Британская дипломатия в Петербурге пустила в ход все свои средства и связи, чтобы разворошить тлеющий внутренний заговор. Огромные суммы из английского посольства золотым дождем пролились на благоприятную почву. Ростки заговора поднялись и окрепли.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.