Угрозы явные, угрозы мнимые
Угрозы явные, угрозы мнимые
14 ноября СССР прибегнул к первым практическим шагам, приведшим к эскалации напряженности вокруг Западного Берлина. На автобане в предместьях Берлина были задержаны три американских военных грузовика.
Генерал Л. Норстад, представитель американского командования в Европе, проинформировал Вашингтон о том, что отныне он намерен отправлять грузовой транспорт по автобану Берлин – Хелмштедт только в сопровождении вооруженного конвоя. В случае попыток задержания конвоев советскими солдатами Норстад был готов отдать приказ о применении для их освобождения так называемой «минимальной силы».
В министерстве обороны США уже упомянутый генерал М. Тейлор вплотную занялся разработкой плана чрезвычайных действий на случай обороны Берлина обычными (неядерными) средствами[114].
Еще более жестоко был настроен западногерманский канцлер К. Аденауэр. Не дожидаясь консультаций с другими западными лидерами, Аденауэр 12 ноября предупредил Москву об опасности нарушения международных соглашений по четырехстороннему статусу Берлина.
Тем не менее Хрущев продолжал засыпать западные столицы ультимативными нотами, предлагавшими все то же – пересмотр статуса Западного Берлина. Он ссылался на то, что соглашения военного времени безнадежно устарели и что Москва в своих действиях руководствуется только мирными намерениями. Хрущев подчеркивал: непоколебимая позиция СССР заключается в Предоставлении Западному Берлину статуса «свободного города» при четырехсторонней гарантии и, возможно, под наблюдением ООН. Для Запада эти условия были абсолютно неприемлемы.
Отказавшись от идеи вооруженных конвоев, Эйзенхауэр тем не менее принял решение полностью доукомплектовать все американские части в Европе. Это был недвусмысленный сигнал Москве о решимости США выполнять свои обязательства в отношении Западного Берлина.
После некоторых колебаний американский президент подтвердил возможность применения ограниченной военной силы в Берлинском кризисе и утвердил план чрезвычайных действий, который предусматривал:
1) отказ признавать любую замену на транспортных коммуникациях, ведущих в Западный Берлин, советских представителей восточногерманскими;
2) в случае подобной попытки сопровождать конвой вооруженной охраной, имеющей приказ – в случае принудительной остановки – открывать огонь;
3) эвакуация членов семей американских служащих из Берлина и, возможно, в ближайшем будущем из всей Германии[115].
Военные приготовления в Западной Германии и Берлине предполагалось осуществлять вплоть до истечения срока советского ультиматума. Не исключалось, что эти приготовления будут вскрыты советской разведкой и расценены как решимость западных держав оборонять Западный Берлин.
Эти меры привели к дальнейшему росту напряженности.
2 февраля 1959 г. советские блок-посты остановили продвижение американского военного конвоя на автобане Берлин – Хелмштедт с намерением провести проверку перевозимых грузов. Встретив решительный отказ, советские солдаты задержали конвой. Москва немедленно получила американскую ноту, в которой советские действия были охарактеризованы как «явное нарушение американского права свободного доступа в Берлин». Конвой был пропущен.
Инцидент выявил существенные различия американского и британского подходов к разрешению нарастающего кризиса. Днем позже британский военный конвой, столкнувшись с советскими требованиями, подчинился советским требованиям[116]. Премьер-министр Великобритании Г. Макмиллан был более склонен к уступкам, расценивая американские действия как чрезмерно жесткие.
Тем временем в США продолжалось рассмотрение возможных сценариев применения ограниченной силы в Берлине. 25 февраля 1959 г. на своей пресс-конференции Эйзенхауэр подтвердил наличие «пока еще уточняющихся планов по обороне Берлина». 5 марта министр обороны США Макэлрой заявил, что возможная война по поводу Берлина неизбежно выйдет за рамки ограниченной. Он впервые поднял проблему осуществления превентивной войны Запада против Советского Союза, «если будет понято, что Москва готовит военное наступление»[117].
Осложнявшаяся обстановка вынудила премьер-министра Макмиллана 21 февраля срочно прибыть в Москву для двусторонних переговоров с Хрущевым. Во время визита Макмиллан предложил провести совещание министров иностранных дел по спорной проблеме. Москва приняла это предложение, хотя для Хрущева предпочтительней была бы встреча на высшем уровне. Он был явно уязвлен пренебрежительным отношением американцев к своим угрозам и выпадам.
23 мая Москва в официальной ноте выразила резкий протест по поводу планов Вашингтона разместить на территории Западной Германии тактическое ядерное оружие. Вашингтон проигнорировал и эту ноту, не удостоив ее даже формального ответа.
В период между 25 мая и 4 июня Хрущев во главе правительственной делегации находился с официальным визитом в Албании, где выступил с целым рядом воинственных речей, в том числе подвергнув критике действия США по размещению ракетных баз НАТО в Турции и Греции. По возвращении в Москву 6 июня он выступил с речью, в которой предложил создать на Балканах безъядерную зону. В противном случае СССР угрожал разместить советские военные базы в Албании и Болгарии в непосредственной близости от баз агрессоров. Спустя пять дней, уже в Риге, советский лидер выступил с предложением о создании безъядерной зоны для скандинавских стран и Прибалтики[118]. Своего апогея воинственная риторика Хрущева достигла 23 июня, когда советский руководитель в беседе с А. Гарриманом подтвердил свою позицию в отношении берлинского вопроса, едва не сорвавшись на крик: «Если вы пошлете танки, они будет сожжены, и не заблуждайтесь в отношении этого. Если вы хотите войны, вы получите ее, но запомните: это будет ваша война. Наши ракеты полетят автоматически»[119].
В своих воспоминаниях Эйзенхауэр приводит некоторые подробности сложившейся ситуации: «Хрущев объявил о своем намерении ликвидировать права Запада в Берлине и стал хвастаться ракетами, размещенными в Китае. Он утверждал, что советские истребители в состоянии подбить любую нашу межконтинентальную ракету и делал расточительные заявления относительно количества и характеристик советских межконтинентальных ракет. Он утверждал, что, тратя 30 миллиардов рублей на баллистические ракеты, Москва может уничтожить любой промышленный центр в США и в Европе, но лично он, конечно, предпочитает не делать этого»[120].
Ситуация вокруг Берлина продолжала ухудшаться. Стороны все чаще от слов переходили к действиям. 27 марта командование американских ВВС решило проверить советскую систему ПВО и направило в сторону Берлина несколько военно-транспортных самолетов. Они сразу же подверглись облету советскими истребителями и были вынуждены повернуть обратно. Два дня спустя советские истребители вновь повторили свой маневр в отношении поднявшихся в воздух американских транспортных самолетов, заставив их вернуться на базу. 15 апреля, несмотря на протесты Москвы, американские транспортники опять поднялись в воздух. На этот раз они проигнорировали близость советских истребителей и благополучно приземлились на аэродроме в Западном Берлине.
В ответ Москва активизировала действия по передаче восточногерманским властям права контроля за перемещением военных грузов между ФРГ и Западным Берлином. Восточногерманские таможенные власти впервые попытались подвергнуть проверке содержимое американского военного конвоя. После этого американские конвои стали следовать в Западный Берлин в сопровождении хорошо вооруженной охраны, а самолеты НАТО были перебазированы из Франции на аэродромы Западной Германии.
Дело принимало опасный оборот: любой незначительный инцидент, в том числе и случайный, мог привести к широкомасштабному военному столкновению.
Именно в этот напряженный момент Хрущев на встрече с группой американских сенаторов в Кремле 7 июля 1959 г. намекнул о своем желании посетить США.
В западных столицах поняли – Хрущев дрогнул.
На следующий день на пресс-конференции Эйзенхауэр выразил недоумение в отношении желания Хрущева, однако не исключил возможности его официального визита в США.
Попытка Хрущева нормализовать отношения с США объяснялась не только стремлением избежать военного конфликта вокруг Берлина. Едва ли не более важной причиной явились нараставшие противоречия между Москвой и Пекином. Поворотным пунктом в советско-китайских отношениях стало решение Хрущева отказаться помочь КНР в создании атомной бомбы. Несмотря на предшествующую секретную договоренность.
После XXI съезда КПСС, завершившего свою работу 5 февраля 1959 г., в отношениях между компартиями СССР и КНР установилось «напряженное перемирие».
Вслед за этим едва не сорвался запланированный визит в США Н. Хрущева из-за очередного инцидента. Советский траулер «Новороссийск» был обнаружен и задержан американскими военно-морскими силами в районе, где чаще всего происходили «странные обрывы» кабеля американской правительственной линии связи. 26 февраля на борт траулера поднялась американская экспертная группа для инспекции. Она подтвердила подозрения, что экипаж траулера занимался «запрещенной деятельностью». В своем ответе 4 марта советское правительство отмежевалось от выдвинутых обвинений, но в конце концов решило «замять» неуместное происшествие.
В такой обстановке Хрущев отправился в свою поездку по США. В сентябре 1959 г. Эйзенхауэру на встрече с Хрущевым в Кэмп-Дэвиде удалось убедить советского лидера, что по берлинскому вопросу должны быть проведены дополнительные переговоры, не ограниченные ультимативным сроком Москвы.
После встречи двух лидеров разногласия в отношении Берлина утратили черты острого кризиса и на полтора года приняли форму вялотекущей конфронтации. Москва неформально отказалась от ультиматума, но реально продолжала придерживаться своих требований, хотя добиться их удовлетворения так и не сумела.
Неудача, которую советская сторона потерпела в 1958–1959 гг. в отношении Берлина, во многом обусловливалась тем, что Запад уже имел достаточно объективную информацию о состоянии Советской Армии. Этим он был обязан шпионской деятельности одного из самых ценных своих агентов, полковника ГРУ О. Пеньковского. Тот в первую очередь предоставил Западу достоверную информацию о реальном состоянии стратегических ядерных сил, которое, как оказалось, было на «несколько порядков ниже заявленного Н. Хрущевым».
Не зная уровня информированности Запада, Хрущев не уставал делать грозные заявления. Так, в речи 6 октября 1959 г. советский вождь заявил, что Москва «опережает все другие страны в производстве ракет»[121]. Месяц спустя на встрече с журналистами Хрущев утверждал: «В настоящее время мы накопили такое количество ракет, такое количество атомных и водородных боеголовок, что если они (западные державы) нападут на нас, мы сотрем с земли всех наших потенциальных противников». Он стал описывать свой визит на советский военный завод, где, по его словам, «производят на конвейерной линии 250 ракет с водородными боеголовками»[122]. 1 декабря 1959 г., уже находясь в Будапеште, Хрущев, увлекшись, вновь стал утверждать, что у Советского Союза достаточно ядерных ракет, чтобы «стереть с земли всех наших потенциальных противников». В этой же речи он вновь стал угрожать подписанием сепаратного мирного договора с Восточной Германией и сделал несколько острых выпадов лично против западногерманского канцлера К. Аденауэра[123].
14 января 1960 г. в Москве было объявлено о сокращении вооруженных сил на 1 млн 200 тыс. человек. Одновременно Хрущев заявил, что Советский Союз «на несколько лет опережает другие страны в создании и производстве межконтинентальных баллистических ракет», так же как и в осмыслении апокалиптического ужаса ядерной войны, в которой «ни одна столица или промышленный центр не избегут атаки, не просто в первые дни, но в течение первых минут войны».
Жертвой подобных заявлений стали не политики, а напуганная западная общественность, готовая идти теперь на любые расходы ради противостояния «советской угрозе».
Не уставал Хрущев время от времени повторять свою излюбленную угрозу подписать в одностороннем порядке мирный договор с ГДР. В действительности Хрущев давно уже отказался от этой мысли. Несмотря на алармистские заявления В. Ульбрихта.
В январе 1960 г. в ходе беседы с советскими представителями Смирновым и Первухиным Ульбрихт заявил, что ФРГ в любой момент может пойти на военные провокации, например, бомбардировку Дрездена и Лейпцига тактическими ракетами, причем нападение на ГДР западногерманские милитаристы попытаются представить как «внутригерманское дело». В ответ, продолжал Ульбрихт, нам ничего не останется, как бомбардировать Бонн. Эта угроза произвела на советских собеседников сильное впечатление, о чем они немедленно сообщили в Москву. Но Хрущев промолчал. Он готовился к встрече на высшем уровне, которая должна была состояться в мае 1960 г. в Париже.
Конференция, однако, не состоялась. Поводом стало уничтожение советской зенитной ракетой американского разведывательного самолета У-2, пилотируемого лейтенантом Ф. Пауэрсом. Хрущев потребовал от Эйзенхауэра признать ответственность США за полеты У-2 и извиниться перед советским правительством.
Эйзенхауэр отказался.
В ответ последовал знаменитый эмоциональный срыв Хрущева, завершившийся отказом советской стороны участвовать в работе конференции. По сути дела, Хрущев заявил, что с нынешней администрацией США он дела иметь не будет, а дождется новых президентских выборов в этой стране.
30 мая 1960 г. советский министр обороны маршал Р.Я. Малиновский заявил, что если полеты американских самолетов-шпионов У-2 над советской территорией будут продолжены, то Советский Союз не только будет их уничтожать, но и нанесет «сокрушающий удар по базам, из которых они вылетают»[124]. Фактически советские лидеры впервые выступили с угрозой нанести в ответ на провокационные действия США удар по их союзникам, возможно и ядерным оружием.
30 июня Хрущев отправился с официальным визитом в Австрию. На следующий день, 1 июля, советские истребители подбили американский разведывательный самолет РБ-47 над Баренцевым морем. Самолету-нарушителю путем зрительных и радиосигналов предлагалось совершить посадку на советской территории. По существовавшим инструкциям, в случае отказа «объекта» выполнить требование, пункт управления ПВО мог отдать команду на уничтожение самолета. Подобное произошло в сентябре 1958 г., когда американский самолет С-130 с 13 членами экипажа на борту вторгся в воздушное пространство над Арменией и, не реагируя на сигналы советских истребителей, был сбит. Так же поступили и на этот раз с РБ-47. В результате инцидента Хрущев был вынужден прервать визит.
Тем временем в США полным ходом шла предвыборная кампания, в позиции Вашингтона относительно использования военной силы в качестве инструмента внешней политики произошли существенные изменения. 20 июля были проведены испытания ракеты «Поларис», запущенной с атомной подводной лодки «Джордж Вашингтон», а 30 августа прошли спешные испытания новой межконтинентальной баллистической ракеты «Титан», запущенной на расстояние свыше 5 тысяч километров.
18 октября 1960 г. в речи перед собранием Американского легиона в Майами-Бич кандидат в президенты Дж. Кеннеди заявил: «В то время как Советский Союз решил бросить все на совершенствование ракет, мы здесь, в Соединенных Штатах, сократили финансирование ракетных программ. Мы резко сократили наш оборонный бюджет. Мы замедлили модернизацию наших обычных сил, в то время как сегодня Советский Союз в ускоренном темпе создает ракетные ударные силы, которые угрожают нашей способности нанести ответный удар возмездия – и тем самым ставит под угрозу само наше существование»[125].
В ходе предвыборной кампании Кеннеди неоднократно говорил о необходимости преодоления «ракетного разрыва» между США и СССР. Он лукавил. Никакого разрыва не существовало. США в этой области безоговорочно лидировали. Это стало окончательно ясным в ходе брифинга министра обороны США Р. Макнамары 6 февраля 1961 г.
В Москве было срочно проведено специальное заседание Президиума ЦК КПСС. Однако в создавшихся условиях ничего кардинального предпринять было нельзя: версия «глобальной мощи СССР» уже не могла ввести Запад в заблуждение.
На Президиуме ЦК было принято решение: если в течение шести месяцев не удастся решить берлинскую проблему, будут возобновлены полномасштабные ядерные испытания. Советское посольство в Берлине информировало Москву о «драчливом настроении», охватившем высшие эшелоны Социалистической единой партии Германии. По некоторым данным, 70% активистов партии были готовы хоть завтра идти на штурм Западного Берлина.
Нарастание напряженности в конце концов привело к очередному Берлинскому кризису, который длился с июля до конца 1960 г.