Глава 27 СОПРОТИВЛЕНИЕ «ЛЕСНЫХ БРАТЬЕВ»

Глава 27

СОПРОТИВЛЕНИЕ «ЛЕСНЫХ БРАТЬЕВ»

Захват коммунистами Восточной Европы мирным не назовешь. Между сторонниками Советов и теми, кто стремился оказать им сопротивление, часто возникала борьба; рабочие бунтовали в ответ на жестокость коммунистов, крестьяне вооружались против новых властей, чтобы противостоять коллективизации. В большинстве случаев это выливалось в спонтанные проявления народного гнева, которые быстро подавлялись. Но иногда появлялись более организованные формы сопротивления.

Особенно это характерно для регионов Европы, уже познавших, каково это – быть в рабстве у Советов. Особенно в Прибалтийских государствах и на Западной Украине возникали националистические движения с высокоорганизованными, яростно патриотичными и готовыми драться не на жизнь, а на смерть участниками. В отличие от своих южных соседей они не питали никаких иллюзий в отношении намерений Сталина. Пострадав от советской оккупации в начале войны, они не относились к послевоенным годам как к какому-то новому периоду, скорее расценивая его как продолжение процесса 1939–1940 гг.

Борьба антисоветского движения сопротивления – один из самых недооцененных конфликтов XX века, особенно на Западе. На протяжении более десяти лет сотни тысяч партизан-националистов вели обреченную на поражение войну с советскими оккупантами, напрасно надеясь на помощь Запада. Эта война продолжалась до начала 1950-х гг., в результате нее погибли десятки тысяч человек со всех воюющих сторон.

Самое сильное сопротивление отмечалось на Западной Украине, где общее число мужчин и женщин, вовлеченных в партизанскую деятельность в 1944–1950 гг., вероятно, достигало 400 тысяч человек. Ситуация на Украине, однако, была очень сложной; здесь имели место элементы этнической чистки.

Более «чистая» версия антисоветского сопротивления существовала в Прибалтийских государствах, особенно в Литве, где, по сообщениям шведской разведки, действовали «самые организованные, обученные и дисциплинированные антикоммунистические партизанские отряды». Во всех трех Прибалтийских странах повстанцев называли «лесными братьями». В заносчиво-националистической атмосфере, которая царит в них с 1990-х гг., их подвиги буквально стали легендой.

БОЙ У КАЛНИШКЕСА

Осенью 1944 г., после того как Красная армия прошла по территории Прибалтийских государств, десятки тысяч эстонцев, латышей и литовцев ушли в подполье. Им это далось нелегко, поскольку пришлось бросить свои дома и имущество, утратить связь с семьями и друзьями на долгое время и зачастую голодать. Некоторые стали жить у знакомых, перебираясь с места на место каждые две недели, чтобы и не злоупотреблять их гостеприимством, и не оказаться замеченными. Большинство таких людей бежали в леса, где часто жили без крыши над головой или соответствующей одежды. Осенью лили дожди, превращая многие леса в настоящие болота; а зима – особенно первые два месяца – в этих северных краях Европы выдавалась очень холодная. Раненые или заболевшие редко имели шанс на получение эффективной помощи.

Наивно полагать, что все, кто подверг себя таким испытаниям, делали это из одного патриотизма. В 1944 г. их число сильно выросло благодаря местным жителям, избегавшим призыва в Красную армию, а также за счет тех, чьи политические связи в прошлом были небезупречны. Позднее к ним присоединялись семьи, спасавшиеся от депортации, крестьяне, сопротивлявшиеся коллективизации, или новые группы политических врагов Советского Союза. Главное, у этих людей существовало крепкое, организованное ядро, состоявшее из тех, кто посвятил себя борьбе за демократию и независимость своих стран. Многие из них в прошлом военные – «хорошие солдаты», по словам одного руководителя литовских повстанцев, «которые не боятся отдать свои жизни за родину». Это ядро отвечало за распределение людей на военизированные отряды, строительство бункеров и лесных убежищ, сбор продовольствия и припасов и – что наиболее важно – организацию повстанческих операций.

С самого начала эти бесстрашные мужчины и женщины приступили к очень амбициозным операциям, особенно в Литве. На северо-востоке страны литовские повстанческие отряды численностью от 800 человек и более вступали в ожесточенные схватки с Красной армией. В ее центре большие боевые группы терроризировали советских чиновников и даже нападали на их канцелярии и здания службы безопасности в центре Каунаса. На юге они устраивали тщательно спланированные засады на войска НКВД, убивали коммунистов-руководителей и даже нападали на тюрьмы с целью освобождения своих товарищей, захваченных в плен.

Места не хватит перечислить все сражения и бои, которые произошли за первые двенадцать месяцев после появления в Литве советских войск. Один лишь пример, спустя годы ставший символом всех остальных сражений. Бой у Калнишкеса произошел ровно через неделю после официального окончания Второй мировой войны в лесу на юге Литвы между большим отрядом войск НКВД из гарнизона близлежащего города Симнаса и небольшой, но решительной группой местных повстанцев под руководством Йонаса Нейфалты – псевдоним Лакунас (Лидер).

Нейфалта был вдохновляющим руководителем, хорошо известным в своем регионе за то, что оказывал сопротивление и нацистам, и Советам. Бывший армейский офицер, он числился в советском черном списке еще со времен первой оккупации страны в 1940 г. Его схватили летом 1944 г., но, получив ранение в грудь, он сумел убежать из госпиталя, куда русские поместили его под стражу. Выздоровев на хуторе у своего родственника, он вместе со своей женой Альбиной ушел осенью в лес. В течение последующих шести месяцев они собирали последователей, обучали их и проводили молниеносные боевые операции с целью уничтожения местных советских деятелей и их пособников.

Решив положить конец деятельности Нейфалты раз и навсегда, большой отряд войск НКВД отправился в лес Калнишкеса 16 мая 1945 г. Его бойцы окружили район, в котором прятался Нейфалта, и постепенно начали сжимать кольцо. Понимая, что оказались в ловушке, Нейфалта и его сподвижники отошли к горе в глубине леса и приготовились к бою. Они защищались героически, нанеся Советам тяжелые потери, которые составили более 400 человек, по рассказам самих повстанцев (хотя советская сторона назвала цифру, равную лишь доле от этого числа). После нескольких часов ведения боевых действий у повстанцев стали заканчиваться боеприпасы. Нейфалта понял, что их единственная надежда на выживание – попытаться прорваться через советский кордон. Используя остатки боеприпасов, около двух дюжин человек сумели прорваться через советские боевые порядки и скрыться в близлежащих болотах Жувинтаса (заповедник на юге Литвы, организован в 1937 г. – Пер.). Позади себя они оставили тела сорока четырех повстанцев – более половины своей общей численности, – включая жену Нейфалты, которая погибла с пулеметом в руках.

Сам Нейфалта выжил, чтобы провести еще один день в бою, но судьба догнала его. В ноябре того же года на уединенном хуторе его с товарищами снова окружили, и в последовавшей перестрелке Нейфалта был убит.

Жители Литвы, вспоминая антисоветские восстания 1940-х и 1950-х гг., рассказывают подобные истории. Сражения вроде этого стали символом того, что литовцы хотят помнить о своей собственной храбрости и благородстве своего дела.

Однако если смотреть объективно, в бою у Калнишкеса также вскрылись многие причины, по которым такое сопротивление было обречено на провал. Во-первых, снабжение советских войск не в пример лучше, чем у повстанцев, и достаточное количество боеприпасов. Численность советских бойцов также намного превышала численность повстанцев в Калнишкесе, впрочем, практически как во всех вооруженных столкновениях того времени. Считается, что в 1944–1956 гг. в литовское движение сопротивления были вовлечены около 100 тысяч человек – Эстония и Латвия говорили о 20–40 тысячах участников у каждой – это ничто по сравнению с миллионами солдат, которые Советы могли призвать после поражения Германии. На местном уровне это означало, что Советы могли позволить себе потерять дюжины или даже сотни солдат в одном бою. Повстанцы не могли себе этого позволить.

Независимо от того, насколько благородным или смелым, по нашему мнению, было сопротивление литовцев, их методы ведения операций против Советов имели серьезный недостаток. Повстанцам удавались молниеносные нападения, но в ожесточенном бою они были гораздо слабее своих врагов. Бой у Калнишкеса – превосходный образец того, что происходило, когда такие группы были вынуждены сражаться на советских условиях. Гораздо более разумным было бы разделиться на небольшие группки и, собравшись вместе только перед атакой, вновь рассыпаться потом. И действительно, такую тактику они переняли позже. Но до лета 1945 г. они продолжали воевать большими отрядами в разрозненных местностях. Нейфалта на своем горьком опыте убедился в том, что крупные отряды гораздо легче найти и обезвредить.

То, что произошло у Калнишкеса, характерно для всей Литвы. Советы искали повстанческие отряды и уничтожали их по одному. Повстанцам было очень трудно противостоять этому в отсутствие скоординированной стратегии на национальном уровне. Национальные организации, которые руководили ими вначале, были уничтожены зимой 1944/45 г., а попытки заново объединиться в движение сопротивления не осуществлялись до 1946 г. Поэтому местные командиры, вроде Йонаса Нейфалты, оказались изолированными: они мало общались с командирами подобных отрядов в других районах и, воюя, ставили себе местные задачи. Скоординировать их действия с действиями других повстанческих отрядов в большом масштабе не представлялось возможным.

Последнее отчаянное сопротивление у Калнишкеса обнажило причины всех неудач повстанческого движения – нехватку ресурсов, высокий показатель потерь, неправильную тактику и отсутствие какой-либо согласованной стратегии на национальном уровне. Единственное их преимущество перед нападавшими – энтузиазм в служении делу, за которое стоило бороться, и фанатичная храбрость.

Такие качества не следует недооценивать, особенно когда речь идет об их способности вдохновлять будущие поколения бойцов.

Что касается самого Йонаса Нейфалты, он тоже превратился в символ отваги и недостатков повстанцев. Он вдохновлял бойцов своим примером и делил с ними трудности. Такой стиль руководства не мог продлиться долго: Нейфалта пережил своих павших у Калнишкеса товарищей всего на шесть месяцев.

СОВЕТСКИЙ ТЕРРОР

Советская борьба с повстанцами столь же эффективна и безжалостна, сколь и захват Советами политической власти в Восточной Европе. Иначе быть не могло. Советы очень беспокоили размах и решимость сопротивления, с которым они столкнулись в Литве. Вначале они воевали с Германией и просто не могли позволить партизанской войне подрывать линии снабжения фронта. В 1944 г. глава НКВД Лаврентий Берия приказал «за две недели» очистить Литву от «бандитов» и отправил одного из своих самых доверенных лиц – генерала Сергея Круглова – подавлять повстанцев. Помимо войск, в распоряжении Круглова находились специальные подразделения, только что проведшие массовую депортацию крымских татар в Казахстан.

Круглов был жестоким, но превосходным стратегом, инстинктивно понимавшим, что повстанцев нельзя победить одной только военной силой. С самого начала он привлекал местные литовские вооруженные формирования к участию в наибольшем количестве антиповстанческих операций, особенно чтобы создать впечатление, что это скорее гражданская война, нежели война против советской оккупации. Под его руководством в ход шли любые методы при условии их эффективности в подавлении повстанческого движения. Его войска приступили к сознательной и тщательно спланированной кампании по насаждению террора.

Один из краеугольных камней советских методов – применение пыток. Обычно в форме жестоких избиений пленников. Такая практика была настолько широко распространена, что в одном из районов Латвии 18 % подозреваемых, схваченных полицией, умерли во время допросов. Другие методы включали применение электрошока, прижигание кожи сигаретами, раздробление пальцев и кистей рук пленников дверью и пытку утоплением. Одна бывшая участница повстанческого движения перенесла пытку, подобную той, что и герой Джорджа Оруэлла из романа «1984»: Элеонора Лабанаускиене оказалась запертой в туалетной кабинке размером с телефонную будку вместе с пятьюдесятью крысами, выпущенными из клетки. Официально власти косо смотрели на такую пытку, но в реальности она допускалась на всех уровнях советской администрации. Сам Сталин перед войной заявлял, что применение пытки «абсолютно корректно и полезно», потому что «дает результаты и сильно ускоряет разоблачение врагов народа». Советская тайная полиция продолжала пользоваться сталинским разрешением для оправдания пыток по крайней мере до конца 1940-х гг.

Вообще пытки обеспечивали власти разведывательными данными, однако иные результаты принимали менее желанный оборот. Во всех воспоминаниях повстанцев с гордостью говорится о том, что «лесные братья» скорее умерли бы, нежели сдались, существуют многочисленные рассказы о повстанческих отрядах, которые пытались с боями прорываться из безнадежного положения, но не сдаваться. Это не миф. В советских отчетах описывается необычайная решимость повстанцев и на Украине, и в Литве. Например, в рапорте литовской полиции от января 1945 г. говорится о том, как войска госбезопасности окружили дом, в котором находились 25 повстанцев, отказавшихся сдаться даже после того, как дом был подожжен. Пятеро сумели вырваться и поползли по полю в сторону пулеметной команды, пытаясь вынудить ее прекратить огонь. В них, один за другим, стреляли, но они продолжали ползти вперед до тех пор, пока хоть кто-то оставался в живых. Остальные бойцы отряда вели огонь из горящего дома до тех пор, пока он окончательно не рухнул и не похоронил их. Такая решимость только отчасти порождена храбростью. Уверенность в том, что их будут пытать, и, возможно, страх проговориться во время допроса – очень сильный стимул к тому, чтобы не сдаваться живыми.

Применение пыток лишь один элемент системы, предназначенной для устрашения и партизан, и поддерживающей их сети сподвижников из числа гражданского населения. Другие методы запугивания включали публичное повешение командиров местных повстанческих отрядов, депортацию лиц, подозреваемых в связи с движением сопротивления, и выставление напоказ мертвых тел на рыночных площадях. В своих воспоминаниях Юозас Лукша приводит полдюжины примеров того, как тела мертвых повстанцев выставляли напоказ в деревнях – иногда в непристойных позах – в качестве устрашения населения. Более того, с телом его собственного брата поступили аналогично. Иногда отряды НКВД сгоняли местных жителей смотреть на тела и наблюдали за их реакцией, чтобы выявить, насколько они лояльны. «Если они видели, что люди, проходящие мимо трупов, испытывают горе или жалость, арестовывали и пытали, требуя назвать имена и фамилии погибших». Есть много историй о том, как родителям показывали тела их мертвых детей, и при этом они не должны были проявлять свои чувства из страха выдать себя.

Цена проявления лояльности в подобных ситуациях могла быть высокой. Рьяным сотрудникам госбезопасности ничего не стоило выбрать своей мишенью друзей и членов семей известных повстанцев, если они считали, что это может разоблачить бунтовщиков. Самое меньшее – арест и допрос, за которыми следовала угроза высылки в Сибирь. Наверное, это еще одна причина, по которой окруженные повстанцы не стремились сдаваться. Многие из тех, кто оказался в окружении, держали наготове гранату и взрывали себя специально для того, чтобы Советы не могли опознать их и тем самым получить возможность отомстить их семьям. Периодически Советы пытались проводить хирургические реконструкции, но «в таких обстоятельствах и мать родная не узнает».

Иногда советские войска госбезопасности прибегали к еще более жестоким методам по отношению к населению. Сожжение домов и ферм было широко распространено в Литве в качестве меры наказания людей, подозреваемых в повстанческой деятельности, и устрашения сельских общин. В конце концов эту практику прекратил командир войск безопасности, но, похоже, главная причина не в незаконности. Скорее всего, он подозревал, что вверенные ему подразделения воюют с невинным гражданским населением, чтобы избежать боев с настоящими повстанцами. Внутреннее расследование выявило, что сожжению подвергались не только строения – иногда в них погибали гражданские лица. Например, 1 августа 1945 г. отряд НКВД под командованием лейтенанта Липина поджег дом в деревне Швендряй неподалеку от города Шяуляя. По словам одного из присутствовавших при этом солдат, семья, в собственности которой находился дом, в тот момент находилась внутри: «Рядовой Янин поджег дом снаружи. Когда, крестясь, из дома вышли старуха и девочка, Липин велел им вернуться назад. Тогда старуха и девочка побежали. Липин достал пистолет и начал стрелять в них, но промахнулся. Один солдат застрелил старуху, а Липин побежал за девочкой и убил ее с близкого расстояния. Потом приказал двум солдатам бросить тела через окно в дом. Солдаты взяли тело старухи за руки и за ноги и бросили его в горящий дом, а потом сделали то же самое с телом девочки. Вскоре из дома через другую дверь выбежали старик и его старший сын. Солдаты открыли огонь, но не могли попасть в них. Тогда мне и двум другим солдатам было приказано поймать и убить сына, но нам это не удалось, так как было уже темно, и он скрылся. Вернувшись к дому, мы начали прочесывать ржаное поле. Там мы нашли старика, он был ранен и полз по полю. Один солдат прикончил его, и мы принесли труп к дому…»

На следующее утро солдаты пришли к сожженному дому, чтобы забрать тело старика как доказательство того, что они уничтожили группу «бандитов». Внутри дома они увидели труп подростка, сгоревшего заживо. Не желая забирать сгоревшие тела, они вместо этого украли свинью и двух овец, принадлежавших этой семье, и вернулись назад.

Есть, разумеется, множество примеров того, как повстанцев сжигали живьем, когда они отказывались сдаться. Беспорядочный террор побуждал людей присоединяться к сопротивлению из отвращения к тому, что они были вынуждены видеть своими глазами, и из страха перед тем, что сами могут стать очередными жертвами войск госбезопасности. Он также усиливал решимость повстанцев к борьбе. Советская доктрина выступала за более целенаправленную форму террора, обращенного исключительно на тех, чье участие в сопротивлении можно было доказать, остальным гарантировала относительную безопасность, пока они держатся подальше от повстанцев. Однако официальную политику никогда не проводили в жизнь должным образом, и местным офицерам-садистам часто годами удавалось периодически совершать акции устрашения и выходить сухими из воды.

В ходе такой войны советские методы борьбы с повстанцами стали гораздо более изощренными. В 1946 г. организовывались целые банды лжеповстанцев, якобы из других регионов, которые должны были способствовать поимке настоящих бунтовщиков. Договорившись о встрече с настоящими повстанцами, убивали их всех вместе с любыми свидетелями. Они также убивали и грабили гражданских лиц от имени повстанцев, тем самым создавая всему движению дурную славу.

Наряду с организацией отрядов псевдоповстанцев, Советы развивали методы внедрения своих агентов в настоящие повстанческие ячейки. Иногда ими были коммунисты или прибалтийские экспаты (люди, добровольно покинувшие родину и длительно жившие за границей. – Пер.), жившие в Советском Союзе во время войны, но гораздо чаще Советы пытались завербовать бывших бойцов сопротивления выступать против своих бывших товарищей. Обширное поле для вербовки предоставили амнистии 1945 и 1946 гг. Согласно их условиям, повстанцы освобождались от преследований по суду, если соглашались отречься от прошлого и сдать по крайней мере одну единицу оружия. Однако на практике аппарат госбезопасности угрожал этим людям депортацией до тех пор, пока они не соглашались предоставлять разведывательные данные о своих товарищах и даже снова вступать в повстанческие отряды в качестве агентов НКВД. Оказавшись перед таким выбором, большинство из них соглашались работать на органы безопасности, но лишь на словах. Некоторые, впрочем, поддавались давлению и предавали своих бывших друзей.

Возможно, самым большим успехом советских агентов стало проникновение в центральный орган, руководивший литовским сопротивлением. Весной 1945 г. служба безопасности завербовала врача по имени Юозас Маркулис, который стал одним из их самых ценных агентов. За последовавшие месяцы Маркулис сумел убедить повстанцев в том, что он возглавляет группу подпольщиков, и ему доверились настолько, что, когда повстанцы попытались создать новую, более крупную подпольную организацию – Всеобщее демократическое движение сопротивления (Bendras democratinis pasipriesinimo sajudis, или BDPS), он был избран одним из ее руководителей. Полиция получила некоторую возможность контролировать этот комитет через Маркулиса, который использовал свое положение, чтобы подстрекать повстанцев демобилизоваться и сложить оружие. Пообещав сделать людям фальшивые документы, он сумел заполучить списки повстанцев с фотографиями. Благодаря этому и другим действиям несколько местных руководителей были арестованы, убиты и – в одном из регионов на востоке страны – заменены одним из агентов Маркулиса.

К началу 1950-х гг. Советы сформировали особые группы, призванные находить и контролировать ячейки повстанцев в отдельных районах. Эти группы составляли целостную картину о повстанцах, за которыми они охотились, – имена и клички, поведение, способы маскировки и подачи сигналов, их сторонники и контакты в других отрядах, – прежде чем устранить их. По мере убывания числа повстанцев поддержка, оказываемая им населением, слабела. Движение сопротивления мало что могло сделать, защищаясь от таких групп. Один за другим остатки повстанческих отрядов выслеживались и уничтожались.

ПАРТИЗАНЫ ИЛИ «БАНДИТЫ»?

Рассказывая об эстонских партизанах, бывший премьер-министр Эстонии Март JIaap вспоминает историю Антса Кальюранда – легендарного героя сопротивления, известного как Анте Грозный. Согласно этой истории, Анте имел привычку объявлять о своем прибытии в какой-либо район по почте. В одном случае он уведомил управляющего рестораном в Пярну о том, что придет обедать в определенный день и определенное время и ожидает особенно вкусную еду. Управляющий немедленно уведомил об этом власти. В назначенный день отряды сотрудников НКВД в штатском окружили ресторан, готовые выскочить и схватить известного командира повстанцев. Но Анте одурачил их всех, приехав в русском автомобиле с номерами российской армии и в форме высокопоставленного советского офицера. Ничего не подозревавшие агенты НКВД не тронули его. Насладившись сытным ужином, Анте оставил щедрые чаевые и положил под свою тарелку записку, в которой написал: «Большое спасибо за обед. Анте Грозный». К тому моменту, когда сотрудники НКВД поняли, что произошло, он уже был далеко в угнанной русской машине.

Истории вроде этой указывают на одну из основных проблем, связанных с тем, что происходило во время повстанческой войны в Прибалтийских странах. Невероятно, чтобы какой-нибудь командир повстанческого отряда завел привычку объявлять о своем приезде незнакомым людям по почте или шел на риск просто ради обеда. И тем не менее подобные байки передаются из уст в уста. Литовский партизан Юозас Лукша видел значение такой мифологии в том, чтобы вдохновлять людей, признавая, однако, что большая ее часть – чепуха. «Люди сочувствовали повстанцам, – написал он в 1949 г., – поэтому рассказы об их героических подвигах часто были преувеличены до такой степени, что от правды оставался лишь скелет».

Принимая в расчет нынешнее сочувствие тем, кто тогда боролся против советских репрессий, легко попасть в ловушку поклонения героям. Велико искушение вообразить повстанцев этакими Робин Гудами, но большинству из них совершенно не подходил этот романтический образ. Они присоединялись к движению сопротивления не из храбрости, а во избежание ареста, депортации или призыва в Красную армию. Они оставались в лесах лишь до тех пор, пока преимущества такой жизни перевешивали риски: огромное количество повстанцев через два года вернулось к мирной жизни.

Правда, многие участвовали в сопротивлении из чувства патриотизма, хотя иные скрывались от советской власти просто потому, что так или иначе сотрудничали с немцами во время войны и хотели избежать наказания. Некоторые были серьезно замешаны в еврейских погромах и массовых казнях. Особенно отличалось украинское повстанческое движение, основанное на ярой расистской идеологии, да и в Прибалтийских государствах у некоторых повстанческих отрядов была темная история. Например, литовский полк «Железный волк» возник во время войны как фашистская организация. Расистская подоплека, лежавшая в основе этого подразделения, значительно ослабла к лету 1945 г., тем не менее антисемитские ноты по-прежнему звучали в рассказах его бойцов. Неудивительно, что некоторые люди на Западе с подозрением относились к их мотивам. В Великобритании, например, архиепископ Кентерберийский выступил с речью, в которой предположил, что прибалтийские повстанцы – это фашисты, депортация которых вполне оправданна. Его суждения, безусловно, ошибочны, однако в них достаточно правды, чтобы к этим людям прилипла грязь.

Еще большую проблему для повстанцев представляли советские суждения о том, что они не борцы за свободу, а просто «бандиты». Такие утверждения было легко опровергнуть, когда они вели ожесточенные бои с подразделениями советской армии, но это стало гораздо труднее делать, когда они направили свою борьбу на гражданские цели. Как уже было показано, повстанцы в Литве понесли тяжелые потери в начальный период борьбы и сменили тактику. Начиная с лета 1945 г. большинство убитых ими людей оказались гражданскими лицами – в основном коммунисты и те, кто открыто сотрудничал с Советами. То же самое происходило на Западной Украине, в Латвии и Эстонии, где движение сопротивления никогда не было сильно настолько, чтобы открыто бросить вызов Советам. Гражданские лица, сотрудничавшие с советской властью, становились главной целью повстанцев с самого начала. Неизбежно погибали и невинные люди, и готовность помочь повстанческому движению начала иссякать.

Т а б л и ц а 3

Общее число людей, погибших от рук повстанцев в 1944–1946 гг.

П р и м е ч а н и е. Графа «Советские военнослужащие» включает бойцов Красной армии, войск НКВД, милиции, народных дружин и местных советских активистов.

Повстанцам было необходимо твердо придерживаться определенной линии поведения. Чтобы добиться успеха, они позиционировали себя как альтернативную новому правительству власть, способную навязать людям собственную волю. При этом не заставляя людей отвернуться от себя. В районах, где влияние повстанцев было сильно, они могли, по крайней мере, на какое-то время ввести в сельской местности свои закон и порядок. В районах, где они были слабы, применяли тактику подрыва закона и порядка. У населения, измученного годами хаоса и кровопролития, им становилось все труднее находить поддержку.

Подобно своим советским противникам, повстанцы иногда прибегали к террору, чтобы навязать свою волю, иногда по причине гнева, разочарования или в пылу сражения. Например, в эстонском городе Осула в марте 1946 г. повстанцы совершили нападение на местный «карательный батальон» – отряд эстонских добровольцев-ополченцев. Нападение явилось своего рода и попыткой сопротивления, и актом мести за зверства этого отряда. Командиры повстанцев составили список виновных и заперли их в местной аптеке. По свидетельству очевидцев, эта операция вскоре превратилась в безумие: «Лесные братья» приступили к уничтожению людей согласно списку. Вскоре они поняли, что список не включает всех, кто им нужен. Некоторые повстанцы помешались на убийствах и начали расстреливать женщин и детей, не значившихся в списке. Были уничтожены целые семьи некоторых чиновников, которые создали «лесным братьям» особенно сильные неприятности. На какое-то время женщинам удалось остановить кровопролитие. В одном случае они увели повстанцев от жены командира карательного батальона, сказав, что беременную женщину нельзя убивать».

Согласно подсчетам, в тот день были убиты в общей сложности тринадцать человек, прежде чем повстанцы вернулись в свое убежище.

В других случаях имели место более объективные и в большей степени политические причины для террора отдельных групп людей. Например, пытаясь остановить проводимую Советами земельную реформу, повстанцы в Литве время от времени нападали на крестьян, которые получили землю, конфискованную из больших поместий. Согласно сообщениям советских властей из провинции Алитус, тридцать одна семья подверглась нападениям повстанцев в августе 1945 г. по этой причине, а сорок восемь человек были убиты.

«Среди убитых 11 человек в возрасте от 60 до 70 лет, 7 детей в возрасте от 7 до 14 лет и 6 девушек в возрасте от 17 до 20 лет. Все жертвы – бедные крестьяне, получившие землю, отобранную у кулаков… Ни один человек из убитых не работал на партию или другие административные организации».

В более поздние годы, когда крестьянские хозяйства стали принуждать к коллективизации, повстанцы прибегали к поджогам урожая, уничтожению общего парка сельскохозяйственных машин и скота. Однако колхозы все равно должны были поставлять свою долю продукции для правительственных складов; единственными пострадавшими часто становились сами крестьяне. Часто, чтобы получить съестные припасы, у повстанцев не было иного выбора, кроме как проникать в общественные амбары. Так как теперь эти склады принадлежали всей общине, она и несла убытки. По словам некоторых историков, с течением лет действия партизан начали все меньше походить на сопротивление властям и больше на общественный обструкционизм.

Многие люди задавались вопросом: чего стремятся добиться повстанцы, продолжая насилие и поддерживая хаос? Очевидно, они воюют за проигранное дело, и большинство гражданского населения просто хотело прекращения насилия. Вынужденные против воли встать на ту или иную сторону, многие жертвовали своими национально-освободительными идеалами ради стабильности. Доносительство на отряды «лесных братьев» распространилось к концу 1940-х гг. не только со стороны платных информаторов и бывших повстанцев, вынужденных переметнуться на другую сторону, но и со стороны простых людей. К 1948 г. большинство арестов и убийств повстанцев – из десяти более семи – стали результатом «наводок» от людей. Иными словами, предательства процветали.

КОНЕЦ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Одна из величайших ошибок прибалтийских повстанцев – их представление о войне, которую они вели, как о преимущественно военных действиях. На самом деле они подвергались нападениям на нескольких фронтах одновременно – не только военном, но и экономическом, общественном и политическом. Советы понимали с самого начала, насколько сильно повстанцы полагаются на свои местные сельские общины в плане оказания им помощи. Поэтому они приступили к ликвидации этих общин с безжалостностью, которая заставила повстанцев дрогнуть.

Первый удар был нанесен сразу же после войны, когда коммунисты осуществляли программу земельных реформ, как в Восточной Европе. Этот вопрос по-настоящему разделил население; от его решения гораздо больше выиграли, естественно, бедные и безземельные крестьяне, нежели те, кто вынужденно отказался от части своей собственности. Крестьяне-середняки с большей вероятностью, чем бедняки, могли присоединиться к повстанцам. Это стало зародышем классовой борьбы, позволило властям выставить повстанцев реакционерами и явилось важной политической победой коммунистов, которые в данном случае выступали защитниками бедных. В сочетании с другими политическими сенсациями, вроде передачи Литве Вильнюса – города, на который они всегда претендовали, но в котором никогда не имели власти, – это означало, что не все готовы поддерживать повстанцев, как того хотелось националистам в Прибалтийских государствах.

Второй удар был нанесен в конце 1940-х гг., когда Советы снова прибегли к политике депортации своих политических врагов. Между 22 и 27 мая 1948 г. из Литвы были высланы свыше 40 тысяч человек; в марте следующего года за ними последовали еще 29 тысяч человек. В Латвии высылка в Сибирь 43 тысяч человек благополучно погасила надежды сопротивления. В то время как в ближайшем будущем эти события увеличили число людей, желавших бежать в леса и присоединиться к повстанцам, они уничтожили сеть их помощников среди населения. Начиная с этого момента повстанцы больше не могли полагаться на местных жителей в снабжении их продовольствием и другими припасами. Тогда они стали выходить из леса и отнимать все необходимое. Таким образом предупреждали власти о своем присутствии.

Окончательный удар по каналам снабжения повстанцев нанесла политика коллективизации земли, которая успешно отняла сельское хозяйство у отдельных производителей. Как только все крестьянские хозяйства стали подконтрольны государству, повстанцы лишились сочувствующих им фермеров, на которых могли опереться. Коллективизация в Прибалтике произошла даже быстрее, чем в других странах коммунистического блока. В начале 1949 г. коллективизацией были затронуты лишь 3,9 % крестьянских хозяйств в Литве, 5,8 % – в Эстонии и около 8 % – в Латвии. Когда политику коллективизации объявили официально, многие фермеры противились ей, но после того, как большое их количество было депортировано, оставшиеся поспешили подчиниться новой власти. К концу года 62 % литовских крестьянских хозяйств оказались под контролем государства. В Эстонии и Латвии, где повстанцы не были так сильны, а сопротивление не так организованно, цифры составляли 80 и 93 % соответственно.

Когда сети снабжения нарушились, единственным спасением для повстанцев было получение помощи с Запада. В отчаянии они посылали гонцов с заданием добиться поддержки. Самым известным из них был литовский партизан Юозас Лукша, который пешком перешел границу с Польшей и в начале 1948 г. оказался в Париже. Он принес с собой письма к папе римскому и Организации Объединенных Наций, в которых описывались жестокие депортации, происходившие в его стране. Но его попытки привлечь на свою сторону Запад ни к чему не привели. После нескольких несмелых попыток западных разведывательных агентств прибалтийские повстанцы в основном оказались предоставлены сами себе в борьбе за существование.

В 1950-х гг. Лукша возвратился в Литву, к тому времени борьба превратилась в проигранное дело. Численность активных повстанцев в лесах в 1944–1947 гг. (она доходила до 40 тысяч человек) теперь сократилась до пары тысяч. К лету 1952 г. их оставалось, наверное, человек пятьсот. К возвращению Лукши Советы отнеслись как к главному событию. На него охотились буквально тысячи солдат НКВД, прочесывая леса Пунии и Казлу-Руда. В конце концов его предал человек, которого он считал своим другом; завел в засаду и застрелил. Та же участь постигла каждого командира «лесных братьев» в Литве. К 1956 г., через двенадцать лет после начала повстанческой войны, был наконец уничтожен последний повстанческий отряд.

НАЦИИ МУЧЕНИКОВ

Несмотря на устрашающую результативность советских сил безопасности, окончательно разгромить повстанцев не удалось. Даже после взятия в плен в 1956 г. последнего крупного командира повстанцев Адольфаса Раманаускаса (кличка Ванагас – Ястреб) на свободе в литовских лесах оставалось около 45 бойцов. В 1965 г. двое литовских повстанцев были окружены полицией: они застрелились, чтобы не попасть в плен. Последний литовский повстанец Стасис Гуйга скрывался у деревенской женщины более 30 лет и сумел избежать поимки до своей смерти в 1986 г.

В Эстонии двое братьев Гуго и Аксель Моттусы были пойманы полицией в 1967 г. Двадцать лет они жили в холодных, сырых лесных землянках; за это время от голода и болезней умерли их отец, брат и сестра. Они похоронили родственников в лесу. Летом 1974 г. советские власти расстреляли повстанца Калева Арро, на которого случайно наткнулись в деревушке Ворумаа. Но последний эстонский повстанец был убит четырьмя годами позже, в сентябре 1978 г., когда агенты КГБ арестовали Августа Саббе. Саббе попытался спастись, прыгнув в реку Воханду, но утонул.

В разгар холодной войны Прибалтийские государства прочно находились под пятой СССР, из этого следует, что все эти люди напрасно потратили свою жизнь. Подобно забытым японским солдатам, которые продолжали удерживать удаленные острова в Тихом океане до 1970-х гг., или одинокой фигуре Мануэля Кортеса – испанского республиканца, скрывавшегося от Франко до 1969 г., последние повстанцы продолжали вести войну еще долго после того, как мир зажил новой жизнью. Они были уверены в том, что между Америкой и СССР возникнет новый конфликт, и заплатили за ошибку своими жизнями, тюремным заключением и депортацией близких людей. Несмотря на храбрость и патриотизм, их сопротивление советской власти в конечном счете не имело никакого значения.

И тем не менее нельзя отрицать влияние, которое партизанская война оказала на более поздние движения сопротивления, послужив появлению огромного количества людей, настроенных против советской власти. Эти люди были исключены из жизни общества, их детям отказывали в хорошей работе и получении высшего образования – именно они позднее станут одними из самых активных членов диссидентского движения в Прибалтике.

На протяжении 1960, 1970 и 1980-х гг. народы Прибалтики продолжали оказывать сопротивление советским репрессиям и даже без оружия продолжали хранить память о повстанцах военного времени. Истории о них рассказывались и пересказывались, песни продолжали петь в домашней обстановке, а позднее они отразились в «песенной революции» в Таллине. Воспоминания повстанцев копировались и распространялись по региону, яркий пример – книга Partizanai Юозаса Лукши, ставшая в Литве бестселлером после провозглашения ее независимости в 1990 г. Партизанская война настолько вдохновила одного из первых постсоветских премьер-министров Эстонии, что он тоже написал о ней книгу.

Рассказ о бое у Калнишкеса, который описан в начале главы, является отличным примером того, как война вдохновила последующие поколения и продолжает вдохновлять. По прошествии лет рассказ перешел в местный фольклор, написаны песни в память о последнем героическом сопротивлении. Не поблекнув от времени, он вызвал ответный отклик. В 1980-х гг. бывшие партизаны поставили памятник своим павшим товарищам, а в день годовщины этого боя проводятся памятные церемонии. В 1989 г. это стало новым источником напряженности в отношениях с Советами. Солдаты, размещенные в близлежащем советском гарнизоне, специально устроили пальбу в день годовщины, стреляя поверх голов собравшихся людей. Позже – ночью – солдаты снесли памятник. Однако, получив независимость, жители Литвы поставили новый памятник, а тела повстанцев, убитых у Калнишкеса, эксгумировали и похоронили должным образом. В настоящее время годовщина этого боя по-прежнему отмечается церемонией, на которую съезжаются бывшие повстанцы и члены их семей, представители правительства и армии Литвы, а также приходят местные политики и школьники. Это событие стало символом не только героизма литовских повстанцев, но и более масштабной борьбы за независимость Литвы, которая продолжалась почти полвека.

В наши дни не так легко отмахнуться от движения «лесных братьев» как от бессмысленной жертвы. Их обреченный на поражение бунт больше не является сдержанной историей с трагическим концом – с начала 1990-х гг. он стал частью длинной истории, которая заканчивается обретением независимости всех трех Прибалтийских государств. В этом контексте жертвы, принесенные «лесными братьями» и местными жителями, оказались, по крайней мере отчасти, оправданны. Несмотря на десятки тысяч погибших в рядах всех участвовавших в конфликте сторон, в жизни, бесполезно потраченной в ссылке или в бегах, народы Литвы, Латвии и Эстонии теперь видят подвиг «лесных братьев», достойное дело и источник национальной гордости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.