Загадки солнечного культа

Загадки солнечного культа

Тем, кто видел сфинксов на берегу Невы, знаком облик отца Эхнатона – фараона Аменхотепа III. Он царствовал долго, 38 лет, и период его правления был «золотым веком» Древнего Египта, память о нем не умирала в народе почти 1000 лет. Не войнами отмечено царствование Аменхотепа III, а масштабным строительством храмов и прежде всего храмов главного бога – Амона. Атмосфера в обществе была достаточно свободной. Отмечено, что в период правления именно этого фараона появились идеи религиозной терпимости. Среди воспитателей «наследного принца», будущего фараона Аменхотепа IV, был критянин – выходец из страны, которая, судя по ее искусству, была, пожалуй, наиболее «светской» и «недогматичной» для своего времени.

По общему мнению, Аменхотеп IV – Эхнатон – сын Аменхотепа III и Тэйе. Детство и юность он провел в пышном фиванском дворце. В основе воспитания будущего фараона лежало развитие как умственных, так и физических его качеств. Что касается обучения «физической культуре», то юноша как будто не проявлял особого интереса ни к охоте, ни к искусству владения оружием. Зато он впитал ту особую неповторимую духовную атмосферу, которой двор был во многом обязан творческой энергии мастера Аменхотепа, сына Хапу. Он держал наследника в строгости и, как и отец царевича, уделял особое внимание его священным обязанностям, неотделимым от царского долга. Наклонности будущего монарха к мистике должны были быстро обнаружиться. Но ученые все еще спорят, оказали ли на него влияние Аменхотеп III и некоторые другие мудрецы. При дворе фараона создался благоприятный интеллектуальный климат для разума, готового признать свет главной «божественной субстанцией».

В историческом прочтении начало царствования великого реформатора ставит фундаментальную проблему: правили ли Аменхотеп III и Аменхотеп IV несколько лет совместно или Аменхотеп IV один занимал престол? Дебаты на эту тему не прекратились по сию пору, хотя чаще принимается первое мнение. В зависимости от того, какая выбирается гипотеза, варьируются и датировки, по-разному интерпретируются некоторые события.

Когда в 1364 году до н. э. умер Аменхотеп III, престол перешел в безраздельное владение его юного и неопытного сына. Вероятно, он уже был женат на Нефертити, имя которой означает «Прекрасная пришла». Известно, что она была чистокровной египтянкой. Новый царь, по идее, должен был жениться на наследной царевне. Можно ли говорить о браке по любви между двумя юными созданиями? Маловероятно. Иногда предполагали, что Нефертити – дочь Аменхотепа III. Но нет решительно никаких доказательств, подкрепляющих такую гипотезу. Она никогда не носила титула «дочь царя». В действительности Нефертити, скорее всего, принадлежала к роду одного из великих вельмож двора.

Церемония коронации в Фивах была поводом для грандиозного празднества. Отовсюду стекались дары. Египет был силен. Вот яркий пример: фараон поддерживает прекрасные отношения с царем Кипра, и тот присыпает ему в качестве поздравительного подарка очень дорогую священную вазу. Но взамен требует тканей, золоченую колесницу, сосудов и других вещей, упоминая о кораблях, курсирующих между двумя странами для торговых перевозок. Царь Митанни Тушратта, прося нового фараона о продлении дружбы между обоими дворами, советовал ему справляться о международных делах у матери и сам просил вдовствующую царицу оказывать влияние в благоприятном для него смысле на сына. В незаконченной гробнице Аменхотепа III в Фивах не было сделано никаких изменений или добавлений, враждебных старым богам, хотя стены ее пестрели их изображениями. Заупокойная служба по умершему царю была поручена особым жрецам. Царица-вдова занялась сооружением мужу заупокойных памятников, посредством которых по стародавнему обыкновению обращалась к богу мертвых Осирису.

Пятичленная царская титул атура, принятая новым фараоном, была самой лестной для столичных Фив из всех, когда-либо принятых властелинами Нового царства. Казалось бы, ничто не предвещало надвигавшейся бури.

И все же очень рано в царской титулатуре молодого фараона появилось знаменательное добавление. По-видимому, через несколько месяцев, если не год спустя после своего воцарения, Аменхотеп IV присоединил к своему фараоновскому имени слова: «Единственный для Ра» в смысле «Имеющий исключительное значение для Солнца». Этому эпитету, засвидетельствованному уже в начале второго года царствования, суждено было стать потом излюбленным именем фараона. Не позже того же второго года местопребывание двора в Фивах получило необыкновенное название – «Замок ликования на небосклоне». По виду это были очень скромные нововведения, которые как будто бы не могли вызвать резкого противодействия. Тем не менее, еще на шестом году царствования фараон хорошо помнил о чем-то дурном, «слышанном» им сразу по приходу к власти. Однако в народе новые веяния почти не ощущались и на печатках и украшениях спокойно называли царя-солнцепочитателя вместе со старыми богами.

Собственно, зарождавшиеся нововведения солнцепочитания легко укладывались в прежние понятия и не противоречили старым обычаям еще в конце третьего года царствования. Правда, при отделке вельможеских гробниц стали уделять особое внимание Солнцу и его царственному почитателю, однако оно именовалось по-старому «Ра-Хором-Небосклонным», «большим богом, владыкою неба», реже попросту Ра, то есть «Солнцем». Даже древний антропоморфный солнечный бог Атум, позже отвергнутый, пользовался тогда при дворе известной популярностью. Наименование Атон («Видимое Солнце») уже охотно прилагалось к царскому богу, хотя таким употребительным, как впоследствии, оно не было. Тем не менее, именно Солнцу воздвигали храм – «Дом Атона». Работами по сооружению храма руководил царский стольник Пареннефер. Впрочем, на третьем году царствования у нового бога имелся еще один храм под другим своеобразным наименованием – «Дом Ра, ликующего на небосклоне». И это очень странно. Дело в том, что в «Домах ликования» проводился обычно праздник «хебсед», который по египетской традиции отмечается в год 30-летия правления фараона, когда, как считалось, возникает опасность физической слабости фараона и надо позаботиться о его «возрождении». (Этот обычай идет от эпохи первобытных общин, когда вождя умерщвляли по достижении им определенного возраста. Позднее, с развитием цивилизации, вместо вождя убивали раба, а потом этот ритуал стал лишь символическим.) Естественно предположить, что название «Дом ликования в небосклоне» было вызвано успешным преодолением каких-то «неполадок», происшедших с Солнцем. Царь же ввел к концу третьего года в свою титулатуру необычный эпитет – «большой по веку своему», то есть долговечный.

Никаких признаков отрицания старых богов и в конце третьего года царствования незаметно. Никто не возбранял придворным изображать и призывать в их гробницах любые древние божества и даже представлять царя и его мать почитающими их. В глазах вельмож бог столицы Амон все еще был важнее нового бога. И даже вдали от Фив народ клялся как ни в чем не бывало Амоном и царем.

Незадолго до начала четвертого года царствования Солнце получило новое, особенное имя. Обозначения, под которыми царское божество было известно в первые годы правления, – «Ра-Хор-Небосклонный», «Ликующий на небосклоне», «Атон» – были объединены с довольно частым в те времена наименованием Солнца «Шу» («Шау») в одно сложное имя «Ра-Хор-Небосклонный, ликующий на небосклоне под именем своим как Шу, который есть Атон». На первое время верховным жрецом новоявленного бога фараон провозгласил себя, и этот жреческий сан в течение нескольких месяцев значился в царском титуле.

Не позже начала четвертого года, а вероятно, гораздо раньше, царь отрядил множество людей из своей страны, от ее южного края до северного, в песчаниковые каменоломни к югу от столицы. Здесь под наблюдением сановников и начальников резчики ломали камень для столичного солнечного храма, а также высекали для него большой столп наподобие почитавшегося в древнем городе Солнца Гелиополе (Ане) и затем все это отправляли по реке в Фивы. Свое сооружение царь воздвигал рядом с государственным храмом Амона в Карнаке. На 3—4-м годах его царствования строительство продвинулось настолько, что можно было приступить к отделке стен изображениями, которые пока что мало отличались от прежних, и надписями. Образ Солнца в виде человека с головой сокола, увенчанной солнечным кругом, был унаследован от древнего «Ра-Хора-Небосклонного». Изображения царя, посвящающего или подносящего приношения, тоже следовали старым образцам.

Хотя в каменоломнях работали на нового бога, над оставленной там (незадолго до начала четвертого года) памятной надписью Аменхотепа IV изобразили все-таки перед Амоном, который в глазах сановников оставался главным богом государства. Да и сам фараон хоть и строил храм новому богу в столице, отцовские изображения в далеком эфиопском храме, на которых Аменхотеп III был представлен почитающим Амона, переименовал в свои. Даже несколько месяцев спустя после того, как Солнце назвали новым особым именем, не кто иной, как верховный сановник государства Рамос, изобразил себя в гробнице подносящим Аменхотепу IV дары сперва от Амона и только потом от нового бога. Никому по-прежнему не возбранялось ни в гробницах, ни в каменоломнях изображать и призывать старых богов, даже представлять фараона в их обществе. Пареннефер мог быть одновременно доверенным лицом царя и «распорядителем слуг бога (жрецов) всех богов». Мало того, некоторые древние боги и мифические существа сохранились в самых новых представлениях солнцепоклонничества. Духи священного города на западе Низовья, люди с соколиными головами вместе с песьеголовыми обезьянами по-прежнему воздавали хвалу восходящему Солнцу; и тех и других изображали на стенах храмов и ваяли из камня.

Отец Эхнатона звался Аменхотеп – в честь Амона, но сын не испытывал к нему никакой неприязни. Существует несколько изображений, где фараон приносит жертву обожествленному Аменхотепу III. Не против бога Амона, как такового, решил бороться Эхнатон (по крайней мере, на начальной фазе своей «революции»). Он выступил против жречества Амона, против людей, уполномоченных отправлять его культ, против священнослужителей, с его точки зрения, совершенно недостойных своей задачи. Не случайно Эхнатон принял титул верховного жреца Гелиополя – «великий среди видящих». Таким образом, он связал себя со старейшим религиозным культом Египта, считавшимся более чистым, чем фиванская религия. Однако же в Карнаке, вотчине Амона, Эхнатон установил свои изображения – колоссов, которые олицетворяли царя и производили очень сильное впечатление. Для жрецов Амона такой поворот не был полной неожиданностью. Эхнатон не намеревался делиться властью, чтобы заставить признать свои идеалы. Он полагал, что ему надлежит восстановить естественный порядок вещей, доказав, что он единственный властелин Египта. Фараон поставил себе цель лишить жрецов возможности распоряжаться значительными мирскими богатствами, которые по праву принадлежат престолу.

Каким бы прочным ни казалось еще положение старых богов, храмовое богатство все больше и больше переходило к новому сопернику. Если другим богам страны зерно отмеряли обычными мерами, то Солнцу к концу четвертого года царствования – переполненными. Храм Солнца – «Дом Ра-Хора-Небосклонного» – располагал уже значительными угодьями и в Нижнем Египте. Для жертвоприношений в столичном солнечном храме отпускались тысячи хлебов. Должностному лицу, которое не порадело бы об имуществе Солнца, грозила опасность быть отданным «в руку» царя.

На конец четвертого года правления пришелся резкий перелом в отношении царя, с одной стороны, к Солнцу, с другой – к старым богам. «Ра-Хор-Небосклонный, ликующий на небосклоне в имени своем как Шу, который есть Атон» был провозглашен царствующим фараоном. Солнечное имя стали писать в двух кольцах (картушах) как фараоновское. Даже простые имена Солнца «Атон» и «Ра» начали в скорописи заключать в царские кольца. Для Солнца была составлена длинная титулатура, напоминавшая царскую. Летоисчисление продолжали вести по годам царствования Аменхотепа IV, но после числа перестали писать «при» Аменхотепе IV, поскольку первым фараоном считалось Солнце.

Вслед за воцарением Солнца резко изменилось его изображение. Прежний образ человека с головой сокола, увенчанной солнечным кругом, заменился новым: круг с солнечной или царской змеей (уреем) спереди и множеством устремленных вниз лучей с кистями человеческих рук на концах. Такой способ изображения Солнца при полном отказе от его очеловечения говорил о том, что за своим божеством фараон признавал только один облик – зримого Солнца.

Но в образе древних богов, украшенных, с торжественной осанкой, издавна изображались фараоны, сами почитавшиеся за богов. Так изображали и Аменхотепа IV в первые годы его царствования. Теперь же, после отказа от старых богов, царя стали изображать в естественном виде со всеми далеко не всегда привлекательными особенностями строения его головы и туловища. Череп у царя выдавался назад, лицо было узким, с большими раскосыми глазами, мягко очерченным тонким носом, пухлыми губами и острым, отвислым подбородком. Тонкая длинная шея слегка отгибалась назад. Груди выступали, а грудная клетка была впалой. У невысокого ростом фараона был вздутый живот, толстые бедра, тонкие руки и ноги. И чем резче, чем отчетливее подчеркивали художники особенности телосложения царя, чем меньше его новые изображения походили на отвергнутые, старые, тем больше они нравились фараону. К началу шестого года правления Аменхотепа IV художники постепенно дошли до такого преувеличения его особенностей, что изображения этого и ближайшего последующего времени производят на европейца впечатление злой карикатуры. Однако их менее всего принимали тогда за таковую. Новому облику фараона как образцу стали уподоблять изображения царицы и других людей.

По мнению некоторых исследователей, фараон не случайно изображался так странно. Он приказал изваять свое тело так, чтобы в нем были смешаны мужские и женские признаки, то есть гермафродитом. Лицо было намеренно искажено и в зависимости от угла зрения казалось то улыбающимся, то тревожным. Таз широк и говорит о плодовитости: разве фараон не отец и мать всех созданий? Некоторая тучность и чуть согнутая спина, вероятно, должны напоминать о позе писца, то есть мудреца, дух которого господствует над телом. Эти колоссальные статуи смущают многих, кто их видит, и Эхнатона обвиняют в мистической чувственности с примесью психоза. Все же не будем забывать, что общий вид и символика этих колоссов не нарушают традиционных художественных канонов. В этих портретах представлен не Эхнатон как личность, а царь, олицетворяющий свой долг, владыка, который подчеркивает некоторые стороны своего божественного образа.

Отказ от вековых правил в искусстве имел и иные последствия. Стены нового храма были покрыты не только изображениями царя, служащего лучистому Солнцу или шествующего в его лучах. Они были также испещрены случайными изображениями бытовых сцен со множеством действующих лиц. Иногда такие изображения, небрежно выполненные, очень живо передавали движение. Столичный храм Солнца уже представлял собой большое сооружение, состоявшее из ряда самостоятельных частей, носивших каждая особое название. Фараон всеми силами подчеркивал свою преданность Солнцу. Судя по воздвигнутым в храме большим царским изваяниям и по настенным изображениям, царь носил пластинки с полным солнечным именем на груди, на животе, над кистями рук и на предплечьях.

Тем не менее, фараон не порвал еще окончательно ни с Амоном, ни с другими старыми богами. Имя царя по-прежнему звучало Аменхотеп, что значит «Амон доволен». Пятичленная полная титулатура царя по-прежнему выражала его благоволение к столице, но в начале пятого года правления было сделано знаменательное добавление. Перед царским и личным именами царя появились слова «живущий правдою», имевшие, впрочем, отношение не столько к солнцепоклонничеству, сколько к государственной деятельности Аменхотепа IV.

На четвертом году правления фараону пришлось снова «услышать» что-то очень дурное – быть может, в связи с его решительными нововведениями. Хотя соответствующее место в речи царя от шестого года правления на пограничных плитах Ахетатона сильно повреждено, из него все же как будто бы следует, что на пятом или шестом году произошло нечто худшее по сравнению с «услышанным» царем на первом и четвертом годах или «услышанным» его предшественниками. Сооружение Аменхотепом IV именно в Фивах, а не в каком-либо другом месте главного храма своему Солнцу, не говоря уже о доброжелательном отношении к столице, выраженном им в своей титулатуре, говорит о том, что первоначально он ничего не замышлял против господствующего города.

«Дурное» ли, «услышанное» в Фивах, или нечто иное побудило царя порвать со столичным городом, но только в начале шестого года правления фараон основал новую столицу. Наверное, одновременно он заменил в своей царской титулатуре все, что напоминало о прежней столице и ее боге, а взамен ввел наименования в честь Солнца и нового города. В частности, вместо прежнего личного имени «Аменхотеп, бог, властитель Фив» царь принял имя Эхнатон, что означало «Полезный Солнцу». Место для новой столицы было выбрано в Среднем Египте, на правом берегу реки, где горы, отступая от нее полукругом, образуют просторную равнину. Ныне это место известно под названием Эль-Амарны. Весной шестого года правления на равнине был разбит царский шатер и фараон направился на золотой колеснице туда, где хотел основать город. В жертву Солнцу принесли хлеб, пиво, скот, птицу, вино, плоды, фимиам и всевозможную зелень. Стоя на колеснице под горячими лучами Солнца, царь велел собрать придворных и военачальников. Когда те распростерлись перед ним на земле и облобызали ее, он обратился к ним с речью, в которой место для нового города объявил облюбованным и указанным самим Солнцем. Выслушав одобрительный ответ двора, фараон воздел руку к небу и поклялся своим лучезарным «отцом», что никуда не перенесет его город, но построит его именно здесь, согласно желанию Солнца, и создаст в новой столице храмы, дворцы и гробницы. Город был назван Ахетатон, что значит «Небосклон Солнца», то есть место, где Солнце касается земли, прежде всего при восходе, но также и при закате (различали «восточный небосклон» и «западный небосклон»). Ахетатон был признан исконным обиталищем Солнца, его местом с первобытных времен, которое оно отвело себе, окружив его горами. Прилегающий к городу округ – горы, пустыня, поля, воды и побережье с людьми, стадами и «всякой вещью» – был провозглашен достоянием Солнца. Было сделано все, чтобы превратить его и в местного бога Ахетатона наподобие местных божеств других городов Египта.

Вся площадь города принадлежала Атону. Это его земля, место, где он воплотится. В большой речи, обращенной к придворным, воинам и приверженцам, царь объяснил, что Атон пожелал обосноваться в городе. Не кто иной, как сам бог выбрал эту местность. Царь повелевал, чтобы его тело доставили сюда, даже если он умрет в другом месте. Бык Мневис из Гелиополя будет также предан земле в Ахетатоне (обещание, по-видимому, так и не было выполнено). Такие подробности доказывают, что царь поддерживал тесные связи с самыми древними культами. Придворные, очарованные речью царя, заверяли, что весь народ придет принести жертвы Атону. Солнце дает жизнь всей вселенной; справедливо будет отблагодарить его.

Эхнатон объявил: «Сам Атон, мой отец, привел меня в этот город горизонта». Земля, где будет выстроен город, принадлежит небесному отцу, который создал все сущее – горы, пустыни, луга, острова, плодородные почвы, землю, воды, людей и животных. В день официальной закладки города его величество появился на колеснице из электрона (сплава золота и серебра), запряженной парой коней. Царь был подобен Атону и объял своей любовью Обе земли.

Город Атона построили очень быстро. Через четыре года после начала работ в нем уже обосновались многочисленные жители. Такая скорость объясняется подчас низким качеством сооружений. В рамках пропаганды против Ахетатона кое-кто представлял дело так, будто первыми адептами нового бога были преступники, сосланные в каменоломни, чтоб искупить свои преступления.

Трудно даже представить себе великое переселение народа из Фив в Ахетатон. Множество чиновников, писцов, жрецов, воинов, ремесленников, крестьян покинули обжитые места и последовали за фараоном. Строили город великие мастера, зодчие, ваятели. Но Эхнатон дал им слишком мало времени на строительство светских и религиозных зданий. Широко использовался кирпич-сырец. Градостроительный принцип был прост и ясен. Город с широкими аллеями, зелеными зонами, парками, огромными жилищами знатных людей выглядел радушным. Планировка была такова, что солнце проникало во все углы.

Сердце города – великий храм Атона. Его длина приблизительно 800 метров, ширина – 300. Его назвали «храмом поднятого камня» (бен-бена), намекая на один из главных символов гелиопольского храма. Бен-бен – таинственный камень, на котором впервые поднялось солнце. Огромный храм отличался от других святилищ XVIII династии: здесь не было сумрачных залов, где культы отправляются тайно от всех. Анфилада дворов под открытым небом вела к великому алтарю Атона. Вместо древнего бен-бена была воздвигнута большая стела, где был изображен поклоняющийся Солнцу Эхнатон с семейством. Главное назначение храма – служить местом жертвоприношений. В нем было множество алтарей для почитания всемогущего Солнца.

Не следовало бы забывать, что все фараоны, начиная с V династии, считались «сыновьями Ра». Монархи Древнего царства, создавшие эту титулатуру, приказывали строить храмы во славу Солнца. Самый знаменитый из них – храм Ниусерра (2420–2396 годы до н. э.). Он возведен в местности Абу-Гураб к северу от Абусира, южнее Гизы. Перед входом в долину стоял храм приема. От него дорога поднималась к самому храму, культовым центром которого был обелиск с основанием в виде усеченной пирамиды. Несомненно, великий храм Гелиополя времен V династии послужил моделью для солнечных святилищ и хотя бы отчасти для великого храма Атона в Амарне.

Фасад необъятного царского дворца тянулся приблизительно на 800 метров. Он был расположен по главной оси города и соединялся с личными апартаментами фараона висящим над улицей крытым переходом. Во дворец попадали через сад, разбитый на террасах. Эхнатон желал смотреть на свой город сверху и поместил свое временное жилище на возвышенном месте, чтобы быть ближе к солнцу. Развалины свидетельствуют, что в великолепном декоре широко использовались растительные мотивы: виноградные лозы, цветы, заросли папируса воспроизводят роскошный мир природы. Севернее дворца существовал своеобразный зоосад. При раскопках там нашли загоны для зверей, кормушки и фрагменты декора, воспевающего животный мир. Возможно, здесь содержались редкие экземпляры фауны.

Амарна желала быть столицей. А потому в ней строился квартал «министерств», хранилище государственной казны, школа для чиновников, кварталы торговцев и работников, где самые маленькие дома состояли из четырех комнат.

Несомненно, Эхнатон задумал еще один грандиозный проект – возвести две другие солнечные столицы, одну на юге Египта – ее следы были обнаружены, другую на севере, может быть, в Сирии; ее расположение не установлено.

От новой столицы, пределы которой указывали пограничные стелы, отходили дороги; одна из них вела в некрополь. Его составляли подземные гробницы, где царь и вельможи надеялись быть похороненными. Здесь, как и везде в Египте, смерть была обыденной частью жизни. Город Атона, как и другие, был связан с «вечным жилищем». Гробницы вырублены в скале и почти все не закончены, как бы подготовлены вчерне. Царствование Эхнатона было недолгим, за это время умерло немного высоких сановников.

«Великий очарованием, приятный красотой для глаз» – таково свидетельство, оставленное нам одним из обитателей Амарны; другие называли ее «небесным видением». Здесь билось сердце Египта, сердце Эхнатона. Жить в этом месте значило прежде всего благодарить Солнце за ту радость, которую оно вселяет в человеческие сердца. Когда Эхнатон и Нефертити на великолепной колеснице проезжали по улицам города, народ приветствовал их возгласами: «Жизнь, здоровье, сила!»

Многочисленные религиозные церемонии определяли ритм повседневной жизни. Царь принимал чужеземных послов, которые прибывали с данью. Часто, подобный солнцу, поднимающемуся над горизонтом, фараон появлялся в окне своего дворца, выходившем на висящий над улицей переход, который вел в административное здание. Именно здесь царь награждал своих верноподданных золотыми ожерельями.

Новая столица была хорошо защищена. Стражники, среди которых кроме египтян были нубийцы и азиаты, наблюдали за подступами к городу, и внезапное нападение было исключено. Гробница номер девять в Амарне, единственный законченный склеп, предназначалась для начальника военной охраны царя.

Ее хозяин изображен при исполнении религиозного долга, поклоняющимся Солнцу, а также на службе, отдающим рапорт, проверяющим посты охраны. Украшение склепа сделано по повелению Эхнатона, вознаградившего сановника за верную службу.

Из кого состояло население Амарны? Основная его часть – это египтяне, последовавшие за царем. Например, стольник царя Пареннефер бросил фиванскую гробницу, убранную в «традиционном» стиле, и принял религию Атона. Несомненно, добрая часть фиванской администрации, верная монархии фараонов, продолжала служить Эхнатону. Лица, известные при дворе Аменхотепа III, сохраняют свое положение. Не было никакой «охоты на ведьм», ничто не говорит о гражданской войне в эту эпоху. Фараон оставался истинным владыкой царства. Как ни гневались фиванские жрецы, им оставалось только подчиниться. Эхнатон, удалившись из Фив, отстранился также от некоторых слоев знати. Примечательно, что он приблизил к себе новых людей, в частности некоторое число чужеземцев. Очень многозначительны имена вроде «Эхнатон меня создал». Среди этих людей, конечно, затесались и честолюбцы, видевшие в «атонизме» лучшее средство быстро сделать карьеру. Но нельзя отрицать и существование искренне верующих. Среди ближайших соратников Эхнатона – визирь Нахт, главный зодчий Хатиаи, великий жрец Атона Мерира, начальник колесниц и конюшен Ранефер, начальник войска Панехси. Наблюдаются новации и в египетской письменности. В обиход вошли разговорные обороты, народные и даже иноязычные выражения.

Первое время после основания новой столицы, примерно до восьмого года правления, усиленно строили собственно город. Гробницы если и были частично заложены, то их еще не успели отделать теми изображениями и надписями, которым суждено было стать главным источником наших сведений об Аменхотепе IV и его солнцепоклонничестве. На скалах, сперва на правом, а потом и на левом берегу реки, высекали одну за другой пограничные плиты города. На них представлено царское семейство, служащее лучистому Солнцу, и вырезаны рассказ об основании Ахетатона и царская клятва. Царь возобновил ее на восьмом году своего правления при осмотре пограничных плит. Искусство этого времени оставалось на уровне, достигнутом в Фивах. Изображения фараона стали едва ли не еще более уродливыми, чем в старой столице, и даже красивую царицу Нефертити изображали наподобие ее мужа.

Супругов, хоть и женившихся по решению родителей, соединила глубокая любовь. Царица была так же поглощена «атонизмом», как и ее повелитель. Нефертити стала своеобразным «эталоном» египетской красавицы. И недаром. Два ее удивительных портрета – один хранится в Берлине, другой в Каире – излучают очарование, к которому и в наши дни никто не остается равнодушным. Эти портреты были найдены в 1912 году при раскопках Телль-эль-Амарны немецкой экспедицией JI. Борхардта в помещении скульптурной мастерской.

Царица вела домашний образ жизни. Документы молчат о ее государственной деятельности, но, вероятно, Нефертити исполняла религиозные функции. Она – «умиротворяющая Атона голосом сладостным, своими руками прекрасными с систрами». Она участвует в ритуалах и становится верховной жрицей особого святилища, где отправляют культ заходящего Солнца. Блок, привезенный из Гелиополя и находящийся в Музее изящных искусств в Бостоне, сохранил поразительную сцену: Нефертити в венце и одеянии фараона, схватив за волосы врага, поражает его палицей. Это классический сюжет, но раньше так изображали только фараонов-мужчин. Может быть, это признак того, что Нефертити была облечена особой властью? Но большинство исследователей уверены, что эти изображения условны.

Царица еще и мать. Любовь к детям, к семье свойственна ей так же, как и Эхнатону. Супруги произвели на свет шестерых дочерей. В понимании царя семья – это символ божественной жизни, а супружеская любовь – перевод на человеческий язык божественной любви. Она заслуживает того, чтобы ее прославляли художники. Впрочем, эта тема принадлежит к самым древним египетским традициям. Достаточно взглянуть на некоторые скульптурные группы Древнего царства, чтобы понять, что союз мужчины и женщины рассматривался с сакральных позиций. Новизна – в выражении этой уверенности, в том, что называют амарнским «натурализмом». Чтобы приблизить зрителя к святая святых жизни, к семейному очагу, царь и царица без колебаний приказывали изображать себя обнаженными. Природа, как поется в Большом гимне Атону, – создание богов. Человеческие тела, так же как птицы, растения или рыбы, оживают под действием света.

Эхнатон и Нефертити любили демонстрировать нежность, которую они питали к своим детям. Вспомним рельеф, где царица, сидящая на коленях царя, держит на руках одну из своих дочерей-малюток, вспомним статуэтку, изображающую Эхнатона, целующего дочь, а также трогательный рельеф, где безутешные царь и царица плачут над гробом Мекетатон, своей второй дочери, умершей от болезни. Это несчастье, случившееся на двенадцатом году царствования фараона, было для царя жесточайшим испытанием. Любопытный факт: в именах пятой и шестой дочерей царственной четы имя Атона заменяется именем Ра.

Об Эхнатоне и Нефертити можно сказать, что они действительно составляли солнечную пару, в связи с их однозначным желанием преподнести свою любовь как символ света. Не забудем, что великий гимн Атону, своеобразный манифест новой религии, кончается посвящением, где царица признается божественным воплощением вселенской красоты. Текст, высеченный на одной из пограничных стел Амарны, дает великолепное описание Нефертити:

Прекрасная ликом,

Приглядная в [головном уборе из] двух перьев,

Владычица приязни,

Сладостная любовью, Та, слыша чей голос, ликуют…

Омывающая (радующая) сердце царя в доме его…

великая любовью,

Та, образом коей доволен

Владыка Обеих земель…

Жена царева великая, возлюбленная его,

Владычица Обеих земель, [имя которой]

«Красно (красиво) красотою Солнце»;

«Прекрасная пришла»,

Жива она вечно, вековечно!

У фараона была и вторая жена. Имя Кэйе впервые упоминается вскоре после его женитьбы на Нефертити. Постепенно значение этой супруги росло. В конце правления Эхнатона она была возведена в ранг «младшего сотоварища», «полуфараона». Она изображалась в синем фараоновом венце с уреем и царским скипетром, в мужских одеяних и переднике. Но только одно ее имя обводит рамка-картуш (у царя – два имени). Детали указывают на то, что ее положение несравнимо даже со статусом царицы, не то что царя (например, она носит за царем веер). Некоторые исследователи говорят об отчуждении и даже ссоре Эхнатона и Нефертити, но титул «Великой царевой жены» Эхнатон сохранил за Нефертити. Взлет Кэйе был недолог, и за него она дорого заплатила: ее лишили гробницы и погребальной утвари, а имя ее предали забвению.

Фараон продолжал питать к Солнцу самые теплые чувства. Тело и руки царя по-прежнему покрывали пластинки с солнечным именем. Теперь на изображениях солнечные лучи своими маленькими ручками уже любовно обнимали царя и царицу или поддерживали их венцы. В молельне в древнем городе Солнца Гелиополе царское семейство было изображено не только молящимся коленопреклоненно, но и целующим землю перед Солнцем. После года, месяца и числа имя «царствующего» Солнца писалось раньше имени фараона. Солнечное имя все больше уподоблялось царскому, к нему присоединили слова «кому дано жить вечно, вековечно». И их добавили, несмотря на то, что, по представлениям Аменхотепа IV, Солнце само давало жизнь, а не получало ее от кого бы то ни было.

В год основания новой столицы фараон еще терпимо относился к старым богам. Тогда он считал нужным оговорить, что место, где был основан Ахетатон, «не принадлежало ни богу, ни богине, ни властителю, ни властительнице». На древнейших пограничных плитах Ахетатона не раз упоминались «боги (и) богини».

Но затем положение изменилось. Царь утверждал, что самая порочная сила, против которой ему удалось выстоять, – это речи жрецов. А жрецы служат богам. Эхнатон пытается уничтожить культы, приказав сбить имена других богов, и прежде всего Амона, что равнозначно их истреблению. Однако причины и практика такой религиозной политики остаются туманными. Она непоследовательна; более того, в самой Амарне население помимо Атона поклонялось и другим богам. Одно из серьезнейших деяний Эхнатона – уничтожение культа Осириса. Царь совершил чреватую тяжелыми последствиями ошибку, ибо народ был всей душой привержен этой религии, отражавшей надежды на загробную жизнь, на божественную справедливость, одинаковую для богатых и бедных. Но Осирис – антипод Атона. Он – воплощение мрака, тогда как Атон – воплощение света. Возможно, фараон занял в этом вопросе слишком решительную позицию. Слово «боги» во множественном числе упраздняется.

Любопытно, что Эхнатон поддерживал прекрасные отношения со своей матерью, царицей Тэйе, которая даже посетила его в городе Атона. Он приказал выстроить для нее культовое здание и торжественно принял ее, а ведь она олицетворяла старое фиванское общество. На сцене в одной из амарнских гробниц даже изображен Эхнатон, вводящий мать за руку в святилище. Над ними блистает Солнце, лучи которого заканчиваются кистями рук. За матерью и сыном следует процессия. Оказалась ли материнская любовь Тэйе сильнее ее политических пристрастий? А может быть, после смерти мужа, Аменхотепа III, она тоже склонилась к «атонизму»? Или попросту покорилась, как и все, приказам владыки Египта?

К девятому – десятому годам правления относится начало преследования бога отверженной столицы – Амона. Под запрет попало личное имя покойного Аменхотепа III: чтобы не упоминать об Амоне, в Фивах стали повторять тронное имя царя и вместо «Небмаатра» и «Аменхотеп, властитель Фив» писали два раза «Небмаатра». К тому же времени относится, видимо, сознательное опущение в письме знака бараньей головы, поскольку баран считался священным животным Амона (в старых надписях этот знак определенно истребляли). Известны также случаи уничтожения имени Амона на прежних памятниках. В новой столице надписи девятого – двенадцатого годов уже ни разу не называют по имени ни одного старого божества. Однако отдельные неопределенные намеки на существование прежних богов можно еще обнаружить на столичных памятниках, и даже близкие ко двору лица продолжали носить имена в честь старых божеств. Впрочем, к концу этого отрезка времени кое-кто из таких особ уже переименовал себя в честь Солнца. Те из сановников, в именах которых упоминался Амон, сделали это, по-видимому, еще раньше. Вполне возможно, например, что верховного сановника Нахтпаатон (Нахтпа-Йати – «Крепко Солнце») и управляющего царским хозяйством Паитнемхеб («Солнце в празднестве») звали прежде Нахтамон и Аменемхеб.

Такова в общих чертах последовательность событий до двенадцатого года царствования, насколько она может быть восстановлена по имеющимся памятникам. Но уже из этого обзора видно, что за первые 12 лет правления Аменхотепа IV (Эхнатона) в Египте произошел настоящий переворот. Потрясены были древние устои. Вековое господство Фив было уничтожено. Столицей стал новый город, выросший со сказочной быстротой, всего за несколько лет, в безвестном, пустынном захолустье. Амон, еще недавно бог главного города, главное божество «мировой» державы, сделался предметом преследования. Других старых богов перестали чтить при дворе. Вместо сонма тысячелетних божеств Египта фараон и его двор почитали одно Солнце, да и то под неслыханным именем и в невиданном образе. Изобразительное искусство отошло от своих многовековых традиций. Строители храмов отказались от всех прежних образцов, за исключением разве что принятых в древнем городе Солнца Гелиополе. В литературный среднеегипетский язык влился разговорный новоегипетский.

Интересно, что Эхнатон занимал в государстве положение, необычное даже для египетского царя. Подавляющее большинство изображений в вельможеских гробницах в Ахетатоне посвящено фараону. Его изображали за самыми различными занятиями: то он служит Солнцу, то направляется в его храм, принимает дань, награждает вельможу, назначает на должность, обедает или ужинает во дворце, прохлаждается в садовой беседке и т. д. Большинство молитв, начертанных в домах и гробницах, было обращено одновременно к Солнцу и его «сыну». Храмы, дворцы, особняки и усыпальницы изобиловали именами Солнца, царя и царицы, выписанными вместе, одно подле другого. Изображения царского семейства под лучезарным Солнцем помещали в служебных помещениях и жилых домах для поклонения им. В самообожествлении фараон далеко превзошел своих предшественников. В Фивах и в Ахетатоне существовало особое жречество царствующего фараона. Верховным жрецом царя в новой столице был всесильный временщик Туту. Во время царских выходов и служения царя Солнцу присутствующие – от высших сановников до воинов и прислужников – стояли и передвигались в неудобных позах – согнув спины и задрав головы, устремив глаза на властелина. Даже главные жрецы прислуживали царю у солнечных жертвенников, согнувшись в три погибели. Сам верховный сановник бежал перед царской колесницей. Вельможи хором, как никогда прежде, воспевали царя как источник богатства, как свою благую судьбу, как «тысячи тысяч половодий», изливающихся на них постоянно. Себя некоторые вельможи именовали «сиротами» (вероятно, те из них, кто происходил из простолюдинов и своим возвышением был обязан только фараону, а не связям со старой знатью). Наряду с Солнцем молились царю и царице, прося о житейских и посмертных благах.

Огромным был дворец Эхнатона в новой столице, сооруженный в основной своей части из белого камня. Этот дворец считают самым большим из всех гражданских зданий древности. У входа в него высилось сооружение, называвшееся «Восходит Солнце для Эхнатона». За ним следовал обширный двор, окруженный высокими изваяниями фараона, с великолепным крыльцом в глубине – навесом на каменных колоннах, покрытых тонкой резьбой. По бокам двора и в глубине его за крыльцом тянулись крытые помещения, большие и малые, с потолками, иногда подпираемыми столбами, а иногда без столбов, перемежавшиеся с дворами и двориками с деревьями и с водоемом посередине или без них. Роскошна была и отделка дворца: покрытые росписями или выложенные изразцами стены, обшитые золотом и испещренные самоцветами. Через улицу, соединенные висячим переходом, были расположены личные покои семьи Эхнатона – обширное кирпичное здание со множеством помещений внутри и садом спереди. Кроме главного у царя было еще несколько дворцов в столице.

Конечно, совершая переворот, Аменхотеп IV опирался на какую-то часть простых египтян. Ввести их в среду знати для царя означало пополнить свое окружение лицами, обязанными ему всем, и тем самым усилить свою власть.

В намерения Эхнатона не входило полное отстранение старой знати от управления, двора и источников обогащения и замена ее новой. В течение первых пяти лет царствования верховным сановником в Фивах был Рамос, занимавший ту же должность в последние годы правления Аменхотепа III и связанный родственными узами со многими другими знатными семьями. В родстве с ним состоял Ипи, унаследовавший от отца должность управляющего царским хозяйством в Мемфисе. Ипи был в чести у Эхнатона как до, так и после переселения двора в новую столицу. В ней Ипи имел и дом и гробницу. На местах вплоть до последних лет правления Эхнатона оставались наследственные градоправители. Да и желания «сирот» не шли дальше стремления попасть в среду знати. Став сановниками, они всеми силами старались уподобиться ей. Иной вельможа, считавший себя «созданием» фараона, с упоением описывал привалившее ему счастье: стоит ему позвать одного, как откликаются десять, а то и целая тысяча. С тех пор как он стал «владыкой селения», его люди «заботятся» о нем. Он разъезжает на судне, снабженном гребцами. Дома знати, откопанные в Ахетатоне, с расписными покоями, опочивальнями, умывальными помещениями возле них, службами и садами, являются вещественным доказательством комфортной и привольной жизни вельмож.

Не следует думать, что фараон распространял свои милости на широкие круги простолюдинов. Дошедшие до нас памятники ничего не говорят о подобных мероприятиях. При раскопках в Ахетатоне было обнаружено множество жилищ простых горожан. Эти жилища представляли собой маленькие постройки, совершенно терявшиеся среди пышных домов вельмож. На пустыре за городом, у подножия скал, в которых вырубались роскошные гробницы сановников, было откопано поселение работников, высекавших и отделывавших эти гробницы. В плане это поселение – большой прямоугольник, обнесенный стеной. По сторонам прямых улочек теснились, вплотную примкнув друг к другу, однообразные жилища, правда, состоявшие из нескольких помещений и даже с расписными столбами внутри для поддержки нехитрой кровли.

Исключительное почитание одного Солнца из всего множества египетских божеств, несомненно, было связано с повышенным осознанием Эхнатоном своей власти фараона. Со времени Старого царства Солнце было богом-покровителем царской власти. Фараоны величались «сыновьями Солнца», сравнивались с ним и уподоблялись ему, и Солнцу египтяне присваивали царские черты. Царь-солнцепоклонник Аменхотеп IV провозгласил Солнце царствующим фараоном. Его имя было заключено в царские кольца (карту-ши), после имени Солнца в скорописи стали писать «жив, цел, здоров!», как после царских имен, к солнечному имени были добавлены эпитеты наподобие царских, после года царствования называлось сперва Солнце и затем только царь. Своего царствующего бога фараон противопоставил прочим богам Египта в их человеческих и животных обличьях как зримое Солнце, такое же единственное, как сам египетский царь. Отказ царя от почитания старых божеств при своем дворе и изменение изображений Солнца совпали по времени с «воцарением» Солнца. Старые боги были прежде всего богами знати. Местные властители, областные и городские правители были издавна «распорядителями» жречества местных божеств, а иногда и верховными жрецами. Считалось желательным, чтобы даже обыкновенные жрецы были знатного происхождения.

Бесчисленным местным божествам Эхнатон противопоставлял своего царствующего бога. Особенно ненавистным ему должен был стать местный бог господствующего города Фив – Амон, «царь богов», в глазах своего города и чужеземцев божество всей «мировой» державы фараонов. Высшее жречество Амона было неотделимо от местной столичной знати, самой могущественной в стране, ощутимо ограничивавшей царское самовластие. Свое Солнце фараон противопоставил в первую очередь Амону.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.