* Колоз – головной убор курдов.

* Колоз – головной убор курдов.

____________________

Впереди на коне ехал старейшина рода Шеко в окружении своих приближенных. По его знаку все спешились и, приложив руки к груди, низко поклонились Геворгу Чаушу и Шапинанду.

– Хуашбе Андраник-паша! Хуашбе Геворг Чауш! – воскликнули они в один голос и, трижды повторив приветствие, выразили нам свою благодарность за то, что видят своего заклятого врага поверженным.

И слух такой разнесся, что на шее у Андраника висит талисман Бшаре Халила и теперь его ни одна пуля не возьмет. Рассказывали о подробностях, кто именно отсек голову балакскому разбойнику. Некоторые говорили, что сам Шапинанд сделал это, иные утверждали, что Геворг Чауш. «С первого же удара кинжал по самую рукоять вошел в него…» Многие уже выдавали себя за очевидцев свершившегося. Из уст в уста передавались имена Спаханаца Макара и Гале, невероятная храбрость приписывалась марникскому Похэ, который одним тумаком заставил неосторожного старосту заткнуться и повернуть обратно, а сам повел врагов на засаду гайдуков.

Какая-то, скажем прямо – малая, доля этого восхищения досталась и мне – люди удивленно смотрели на мое юношеское дерзкое лицо, выискивая на нем следы героизма. О, если б они знали, что голова Халила в это время находилась у меня в руках, в мешке из-под боярышника!

И вдруг вся толпа запела песню, сложенную в честь армян-фидаи. «О сасунское синее небо, увижу ли я тебя когда-нибудь еще, услышу ли я эту песню в своей жизни еще раз?»

Андраник, Геворг Чауш, дядюшка Макар, Гале и марникский Похэ с детской беспечностью смотрели на толпу, словно песня эта не о них была сложена. Они стояли в старой потрепанной одежде, до того изношенной, что местами сквозь лохмотья проглядывало тело. И трудно было поверить, что хвалебная песнь славит дела этих оборвышей.

После песни сквозь толпу к Андранику и Геворгу Чаушу продрался могучего вида старик, айсор по национальности. Борода у него была окладистая и длинная – такая большая, что он спрятал ее за пазуху. У этого старика всего-то и было на свете, что один сын и один конь. Коня он подарил Андранику, а сына – Геворгу Чаушу, сказав:

– Коня звать Аслан, имя сына Абдело. Оба сасунские, рождены в Харзане. В молитвеннике Рыжего попа написано, что первым настоятелем монастыря св. Ахберика был айсор Абдело. Мой род восходит от него. Трех вещей не может отдать айсор другому: коня, сына и оружие. Но вы – не другие, вы – наши, и я дарю вам своего сына и своего коня. Мой отец был убит в войне «Семи Ложек», сражаясь против хошнакских богатеев на стороне шекинцев. Сегодня у нас большой день, потому что уничтожен наш общий враг, заклятый враг, который шел на нас с султанским войском и всем своим аширетом. Примите мой стариковский подарок от имени всех потерявших родину айсоров и курдов дома Шеко, и пусть навеки нерушима будет дружба горцев – армян, курдов и айсоров.

Высоким красивым юношей был Абдело. Но мое внимание приковала лошадь старого айсора. Аслан был жеребцом красноватой масти с белыми подпалинами, в синих яблоках. Голова у него была маленькая. И глаза – маленькие и умные. Ноги высокие и тонкие, ноздри широко раздуты. На солнце кожа его лоснилась и отливала красным. Чудо что за конь!

Попрощавшись с курдами и стариком айсором, мы в последний раз посмотрели на летние постройки Шеника и Семала и покинули долину Семи Ложек, уводя с собой сына айсорского старейшины и его жеребца Аслана.

На полдороге Андраник приказал мне прийти в Гели первым и приготовить надежное место для жеребца.

Подарок короля инглизов Едва я сделал несколько шагов в сторону Гели, как вдруг совсем близко послышались какие-то голоса. Посмотрел я и вижу – небольшая толпа поднимается в гору, а со стороны села навстречу им бегут люди с криком:

«Мосе Имо вернулся! Мосе Имо!»

Первое, что мне бросилось в глаза, – это мул моего знакомого дядюшки Ераноса; на муле сидела женщина, держа в руках новорожденного. Впереди мула вышагивали дядюшка Еранос и сын Тер-Каджа – Адам. За мулом шел широкоплечий, крепкий как дуб мужчина с большим носом и пышными усами, на голове – шапка сасунца, в руках палка, а за спиной… красивая расписная люлька.

Это и был Мосе Имо.

Мосе Имо обступили полевые сторожа, женщины, дети. Еранос, сын Тер-Каджа Адам и другие люди просили, чтобы Мосе Имо погрузил люльку на мула или же дал понести им немного, – тот не соглашался. Из самой Англии и до Сасунских гор, до родного села Гели, он нес эту люльку на спине. Даже на пароходе он снимал ее только для того, чтобы жена уложила ребенка спать.

Люлька эта привлекала внимание всех, кто видел ее; многие бы мечтали заполучить такую люльку для своих младенцев. Но где ее возьмешь? Только гелийцу Мосе Имо и его жене княгине Алтун посчастливилось стать обладателями этой единственной на свете сказочной люльки.

– Откуда такая?

– Где это продают? – на каждом шагу на самых разных языках обращались люди к Мосе Имо.

Но Имо, кроме сасунского своего наречия, никакого другого языка не знал, и ответ его на этом наречии был неизменно один и тот же:

– Король инглизов подарил.

Люди, услышав слово «инглиз», заключали, что товар английский, или же – в более редких случаях – понимали, откуда люльку везут; когда же они в конце концов узнавали, что это королевский подарок, удивлению их не было предела: одни еле сдерживали смех, другие пытались понять, какое отношение имеют к английскому королю эти крестьяне, затянутые широкими шерстяными поясами.

Но, как ни странно, люлька в действительности была подарена Мосе Имо самим английским королем.

Первыми о возвращении Имо и его жены узнали в Сасуне полевые сторожа и пастухи. Они быстро передали новость во все близлежащие села, и через некоторое время люди высыпали из домов и побежали встречать своих земляков.

Вдруг мул остановился. Погонщик Еранос сел на какой-то камень, рядом примостился Тер-каджевский Адам. Остановился и Мосе Имо и, сняв со спины люльку, осторожно опустил ее на скалу. Он тяжело вздохнул и, нагнувшись, закатал штанины до колен, Мосе Имо всегда надевал две пары брюк и обматывал спину широким поясом, потому что, по его мнению, самое главное для здоровья – это держать в тепле ноги и спину.

Ему хотелось курить. Он достал из-за пояса трубку и кисет с табаком. Тер-каджевский Адам набил ему трубку. Мосе затянулся и повел рассказ.

Когда в 1896 году консулы семи европейских государств пришли из Багеша в Сасун для того чтобы выяснить масштабы армянской резни, они решили представить прошение своим правителям, осудив султана, но османские правители подкупили этих консулов. И вот по предложению Геворга Чауша и Андраника талворикские армяне, выбрав в качестве парламентера потомственного сасунца Мосе Имо, отправили его в Европу к иноземным королям с просьбой освободить армян от султанского ига. Вместе с Имо отправились в путь его жена княгиня Алтун, чей драгоценный пояс унесли люди султана, захватив также сундук с фамильными драгоценностями.

Итак, Мосе Имо должен был принести в качестве трофея бумагу, скрепленную печатями семи европейских государств, о том, что они готовы помочь повстанцам Сасуна. Имо и Алтун, облачившись в национальные сасунские одежды, с большим трудом добираются до Лондона и направляются в королевский дворец. Султан Гамид, узнав об этом, спешно посылает в Лондон трех своих людей, чтобы те похитили Мосе Имо и его жену, помешав им встретиться с королем Англии.

– Привезите мне Мосе Имо, получите золота столько, сколько сам он весит.

Люди султана, переодетые в европейское платье, садятся в карету и отправляются на поиски сасунцев. Наконец на одной из улиц Лондона взору их предстают краснощекий горец с пышными усами и жена его, княгиня, – идут, удивленно озираясь на многоэтажные дома, к королевскому дворцу направляются. Одежда их не оставляет сомнения, что это и есть сасунские парламентеры.

Люди султана обращаются к ним по-английски и по-французски: дескать, что это вы пешком идете, пожалуйте в карету, нас за вами король прислал.

Но Мосе Имо не так-то легко провести. По запаху он сразу же определяет, что перед ними переодетые турки.

Один из людей султана хватает за руку княгиню, а двое других пытаются схватить Имо и затащить его в карету. Но у Мосе Имо под абой оружие было спрятано – выхватывает маузер и стреляет. Одного наповал убивает, другого ранит, а третий очертя голову бежит, пытаясь скрыться.

Полицейские, арестовав турок, препровождают Мосе и его жену к королевской казне. Служащий казны, решив, что Мосе Имо и его жена просят подаяния, дает им пригоршню золота и хочет высыпать это золото в передник Алтун, но Алтун бьет его по руке, швыряет золото ему в лицо и кричит: «Возьми это себе, ничтожный, один только мой пояс, который унесли люди султана, стоил дороже всей твоей казны и всего Лондона в придачу».

Наконец сасунцев приводят в королевский дворец.

– Садитесь, сейчас король с королевой выйдут, – знаками объясняют придворные короля.

Мосе Имо и Алтун садятся.

Чуть погодя открывается дверь, входит король; идет, размахивая руками, следом королева торопится. Мосе Имо поднимается с места, хватает короля за руку и целует. Алтун целует руку королеве. Желая проверить, на самом ли деле перед ним сасунские армяне, король показывает фотографию, сделанную в Сасуне в 1896 году, с изображением трех мужчин, английскую же надпись внизу закрывает рукой.

– Это Родник Сероб, а это Арменак из Красного Дерева! – восклицает Мосе Имо, и король убеждается, что перед ним действительно сасунцы.

– Что вам нужно? – спрашивает король через переводчика.

– Мы пришли по поручению армян города Битлиса, – говорит Мосе Имо и, вытащив из черной абы какую-то бумагу, протягивает королю. – Мы народ христианский, владыка, просим, чтобы вы и шесть других христианских государств помогли своим братьям христианам, нам, то есть, избавиться от султанского ига.

Некоторое время Мосе и Алтун живут в Лондоне и считаются гостями короля. Там у них рождается дочь. Ребенка крестят в армянской церкви Лондона и в честь английской королевы дают имя Виктория. Король с королевой дарят им люльку и, вручив скрепленную печатями бумагу, желают счастливаго возвращения, Мосе Имо, спрятав бумагу под абой, взваливает люльку себе на плечи и вместе с Алтун пускается в обратный путь.

Когда Имо закончил свой рассказ, один из односельчан радостно воскликнул:

– Ишалла! Вопрос наших семи вилайетов решен!

– Бумага с печатями у меня за пазухой, – кивнул Имо, затягиваясь трубкой.

Со всех сторон посыпались вопросы:

– Для чего это король закрыл надпись на фотографии?

– Боялся, что прочту, Будто Имо по-английски знает.

– Королевский дворец в Лондоне стоит или в другом месте?

– На семь верст дальше города.

– Дядюшка Имо, а что, жена короля красивая? – спросил какой-то юноша.

– Баллах! Очень гордая. Зовут Виктория.

– Имо, сколько раз поцеловал руку у короля?

– Сколько ж ты хотел? Один раз. Да и то ради армянской нации нашей, а то станет Имо целовать руку мужику!

– Нет, вопрос наших земель и впрямь решен! – крикнул какой-то старик и тоже задымил трубкой. И я задал Имо вопрос:

– Дядюшка Имо, а знает английский король, что в Битлисе тюрьма есть?

– Чтоб крыша над тобой да не обвалилась! Как же ему не знать, что на свете есть город Битлис, а в Битлисе, как в каждом городе, наверняка уж тюрьма есть.

– А как это султан узнал, что ты в Англию пошел, да сразу так своих шпионов за тобой послал? – послышался еще один голос.

– Как-никак, а тоже царь, своих назир-везирей имеет.

– А как так получилось, что ребенок ваш в Лондоне родился?

– А так вот и получилось, тут разве спросишь, как получается… – сказал Имо, опуская штанины.

И рассевшиеся по краям дороги крестьяне стали обсуждать историческое путешествие, совершенное их односельчанином Мосе Имо. Какой-то опытный старик придал особое значение тому, что наш сасунский ребенок родился в Англии.

Мосе Имо с женой поднялись, пошли, и сын Тер-Каджа, Адам и Еранос тоже пошли. Толпа побрела к Гели. Тер-каджевский Адам, отведя меня в сторонку, сказал:

– Завтра в Гели большое собрание будет.

Сбор старейшин И собрались на совет все именитые люди Сасуна, чтобы прочитать вслух привезенную Мосе Имо бумагу.

У подножья горы Андок, в Гели, бил ключ. Беспокойный был родник и назывался соответственно – Взрыв-родник. Рассказывали, что в этом роднике обитают огненные кони, но не всякому выпадает счастье увидеть их. Время от времени крылатые эти кони вылетают из родника, смотрят на божий свет и на солнце и быстро ныряют обратно.

Мосе Имо построил свой дом прямо возле этого родника – в надежде когда-нибудь увидеть огненных коней.

Тут-то и собрались старейшины Сасуна на совет. Каждый устроился поудобнее, заняв место на покатом склоне Андока, напротив дома Мосе Имо. Пришло много именитых князей из Талворика и соседних провинций. И сто’ит, чтобы имена их были упомянуты здесь.

Но упомянем сначала Взрыв-родник, чудо-родник Андока с его крылатыми огненными конями. И дом Мосе Имо, смахивающий на крепость, построенный возле этого родника, лицом на восток, – будь помянут добром этот дом.

И да запомнятся в веках Геворг Чауш и Шапинанд, присутствовавшие на этом историческом совете в селе Гели. Был здесь также и спаханский Макар, пришел, занял место рядом с Андраником и Геворгом Чаушем, – помянем его. И да вспомянется Амзе, знаменитый кузнец талворикский. И старейшина Хлохинга Керо Осман, убивший Селима-бека в войне «Гьяли». Помянем добром его имя. И староста Хлохинга, с прокуренной трубкой во рту, усы закрученные до самых ушей, – он тоже был здесь. И да вспомянется достопочтенный князь Татар, староста Верхнего квартала Талворика, который вместо бакшиша живого змееныша положил в карман Слепому Сло.

И пришли в тот день к дому Мосе Имо старосты всех кварталов Талворика в лохматых княжеских абах и расселись вокруг славного своего старейшины. И староста Дхол-Таха пришел, тот, который стукнул в сердцах своей трубкой, увидев голову Халила, вскричал: «Лучше бы ты… наелся!»

И пришел мельник Миро из Хута, тот, что вытащил из пропасти унесенный бурей жернов. И его добром помянем. И поливальщик Фадэ из Хтана с лопатой на плече, кто помог мельнику Миро водрузить жернов на место. Помянем его.

И да будут помянуты все именитые и безвестные люди сасунской страны, которые присутствовали на этом совете и чьи имена мы забыли упомянуть.

Пришли и расселись армяне перед домом Мосе Имо, смахивающим на крепость, в традиционных своих одеждах, расселись согласно своему географическому положению: хутцы – на востоке, мотканцы – на юго-востоке, хорзанцы – на юге, талворикцы – на западе, бсанцы – по соседству с ними, староста Хулб-Хианка – на юго-западе, шатахцы – на севере, а сами коренные сасунцы – в центре.

И когда все уже восседали на своих каменных тронах, из дома вышел Мосе Имо.

У Мосе было два бога: один – Взрыв-родник рядом с его домом, другой – незримый – наверху. Имо пришел, высокий, с трубкой в руках; постоял мгновение перед своим домом-крепостью, победно оглядел всех, поздоровался со всеми, молча склонив голову. Люди ответили ему тем же. Потом он зажег трубку и, покручивая густые усы, прошел, сел у самого родника, прислонившись спиной к горе Андок.

И когда воцарилась тишина, он поднялся со своего каменного сиденья, просунул руку через абу к цветному поясу, достал сложенный вдвое конверт с золотыми краями, расправил его и поднял над головой, чтоб все видели. И все увидели бумагу большого королевства Европы, запечатанную восковой печатью.

Некоторые, не поверив своим глазам, подходили, дотрагивались до конверта и печати и, вернувшись на свое место, взволнованно разжигали погасшие трубки. Последним подошел потрогать конверт мельник Миро.

– Ты что же это сделал, Миро, запачкал конверт, не видишь, что царская бумага? – обиделся Мосе Имо, стряхивая с конверта мучную пыль.

– Пусть все цари на свете помолятся на эту мою руку в муке, – сказал хутский Миро, гордо выпрямившись на своем каменном троне.

И пока хотели послать в дом за ножницами, Геворг Чауш предложил снять печать мечом. И подойдя, сам вскрыл конверт. Из конверта извлекли бумагу английского короля, написанную золотыми буквами. На бумаге сверху был выдавлен английский лев, справа было изображение горы Арарат, чуть пониже – портрет Родника Сероба, таким, каким я видел его на склонах Немрута. Внизу, была совсем короткая запись – сначала на английском языке, потом на армянском.

Но кто должен был читать это высокочтимое письмо? Тер-Кадж был убит, а священник Степанос отсутствовал. Старейшины Сасуна потребовали, чтобы письмо прочитали Геворг Чауш или Андраник.

– Пусть этот малый читает, – послышался голос Андраника.

Таким образом, эта высокая честь досталась мне. Мосе Имо с величайшей осторожностью придерживал, бумагу на груди, а я, приблизившись, прочел вслух:

– «Досточтимые князья Сасуна, ваш посланник Мосе Имо и его жена княгиня Алтун прибыли в Лондон с просьбой освободить армян-христиан от султанских притеснений. Но вы забыли, что я король не только над христианами, но и над миллионами мусульман. В Битлисе у нас есть консул, обратитесь к нему. Король Англии».

Сасунские князья удивленно переглядывались; потом все, словно сговорившись, разом повернулись к Геворгу Чаушу и Андранику.

Письмо английского короля было словно ушат холодной воды. А Мосе Имо, который считал, что вопрос освобождения Сасуна запрятан в складках его пояса, сложив вчетверо бумагу, словно обиженный ребенок, сел на свою скалу и, понурившись, смотрел на Взрыв-родник.

Значит, напрасно было его и княгини Алтун путешествие в Европу. Напрасно он с христианским благоговением целовал руку английского короля.

– От инглизов и франков нам пользы нет, – заключил кузнец Амзе и предложил напасть на Битлис и взять в плен всех консулов, в том числе и английского. Только в этом случае Европа всерьез заинтересуется судьбой армянского народа и освободит Сасун от султанских притязаний.

Почти все князья Талворика с одобрением отнеслись к смелому предложению кузнеца.

– Завтра же и двинемся, – предложил старейшина Хлохинга.

– Завтра будет поздно, – возразил князь Татар. – Идем на консулов теперь же.

– Нет, – сказал Андраник, педнимаясь. – Я против того, чтобы нападать на консулов. Но я за вооруженное восстание. Несколько наших князей обратились к европейским королям с просьбой о помощи. Мы отправили Мосе Имо в Европу за их ответом. Вы сами своими ушами слышали, что было написано в бумаге, присланной из самого большого государства в Европе. Письмо английского короля так расстроило Мосе Имо, что он уставился в воды Андока, словно оттуда только и оставалось ждать помощи…

– Никакой король не спасет нас, – продолжал Шапинанд. – Султан нам не брат двоюродный, да и король Англии не кум наш и не сват. Еще задолго до Мосе Имо наш католикос Хримян Айрик ходил в Европу все с тем же. «Пошел я в Европу, – рассказывал потом Хримян Айрик, – вижу – в Берлине стоит большой медный котел с арисой. Посланники разных народов пришли с железными ковшами, черпают арису и уходят. Болгар, серб, карадагец – каждый забирает свою долю. Дошла очередь до нас, армян. Подхожу, прошу свою долю арисы. А те, что стоят и раздают, – старейшины, значит, – спрашивают меня: а где же твой черпак? Это верно, что здесь арису раздают, но у кого нет ложки, тот пусть не подходит. Когда в следующий раз будут арису раздавать – смотри, не забудь черпак, а не то снова уйдешь с пустыми руками». Точно так же с пустыми руками вернулся из Европы и наш посланник Мосе Имо. Потому что в руках у него не было железного черпака…

Значит, что нам остается делать, князья Сасуна? Вооружиться – вот единственный наш выход. Нам надо выковать наш черпак, чтобы мы могли с полным правом подойти к общему котлу. Из вас многие, алианцы, скажем, и часть шеникцев, против вооружения, против этой самой железной ложки. В Семале народ разделился на две части: одни, во главе со старостой Мануком, против того, чтоб вооружаться; другие, во главе с семальским священником, за оружие…

– Однажды ночью, – продолжал Андраник, – отправился я из Тахврника в Шеник, дело у меня было там. Алианцы и шеникцы, узнав про это, тайком забрались в мою обитель и унесли все наше оружие. И я со своими ребятами без оружия ушел в Семал. Семеро моих ребят со мной были. Алианцы и шеникцы боялись, что я, вооружившись, пойду против них, а я в Семале с биноклем в руках с тревогой вглядывался в Шеник, полагая, что шеникцы собираются напасть на меня. И мои опасения оправдались. Вскоре я получил весть, что шеникцы и алианцы решили пойти войной на Семал. Из-за меня. Я взял у местных жителей одно-два ружья и, покинув Семал, пришел в Гели, чтобы не стать причиной войны между братьями. И вот я здесь.

В Сасуне я начал с того, что стал починять затворы и приклады. Несколько недель был пастухом у Муро Огана… Скажи, Оган, кто пас ваших овец? – спросил Андраник, поворачиваясь к сасунцу, сидевшему за ним.

– Ты, Антуан-паша, – ответил Оган, с гордостью закручивая усы.

– Я не паша, – сказал Шапинанд. – Мои «палаты» – это хлев старосты Хечо в Ахбике; в Гарибшане – это хлев Аво; в Тахврнике – хлев Чато; в долине Муша – хлев семальца Маргара. И что мы ели – сухое просо, одно только просо. А когда и это кончилось, поковыряли мы землю вокруг хлева Сено, нашли карас, внутри сыр. Два дня – пятьдесят три человека нас было – этим сыром кормились. Люди султана прознали про мое место, захотели поймать. Семальцы набросили на меня овчину, и я, смешавшись с овцами, на четвереньках спустился в ущелье. Можно ли такого человека называть пашой? Ляжет разве паша голой спиной на пески? А я во всех ваших оврагах лежал, грел больную спину свою на песке. Нет, я не паша. Я простой солдат, я пришел в Сасун и хочу, чтобы все вы были Геворгом Чаушем, Спаханацем Макаром и Гале. Убиты всего лишь один угнетатель – Халил-Ага и один предатель – Аве. Но на троне сидит жестокий султан. И пока он сидит в своем дворце в Юлдузе, противник оружия среди армян – наш враг. Наше единственное спасение – железный черпак. Мы должны вооружиться и вместе со всеми угнетенными малыми народами нашей страны пойти против общего врага, против султана. Если армяне хотят получить свою долю арисы в этой стране, иного пути нет.

Андраник говорил громко, взволнованно размахивая руками, так что Оган из рода Муро то и дело отодвигался от него, чтобы избежать нечаянных ударов. Шапинанд обращался то к старейшинам Талворика, сидевшим поблизости, то устремлял взор на сидевших поодаль князей Хулб-Хианка и Бсанка.

– Эта сходка князей, которую мы созвали, чтоб ознакомиться с письмом английского короля, – да станет она исторической. Вооружаться – вот отныне наша программа» Повторяю, никто нам не даст арисы, не будь у нас железного черпака. – Он быстро перевел горящий взгляд с вершины Андока на князей Хут-Брнашена и Моткана и тем завершил слово.

Трудный вопрос Не успел Андраник сесть, поднялся староста Хлохинга; все это время он молча попыхивал трубкой и, склонив голову, внимательно слушал говорившего.

– Вопрос имею.

– Староста Хлохинга спросить хочет, – послышались голоса.

– Говори, – сказал Андраник.

И все повернулись к уважаемому хлохингскому старосте.

Андраник, который пришел в Сасун из другой провинции, с трудом понимал наречие горцев. Особенно непонятно было ему, когда говорил староста Хлохинга. Как только он раскрывал рот, Шапинанд делал знак Геворгу Чаушу – переводи, мол.

Староста Хлохинга прежде всего выбил трубку о камень, набил ее свежим табаком, высек огонь из кремня и, затянувшись разок-другой, заговорил:

– Наседка сидит на яйцах, черный змей обвился вокруг гнезда и голову положил наседке на грудь. Как убить дракона-змея, чтобы и наседке не повредить, и птенцов сохранить?

Талворикец покрутил длинный острый ус и снова поднес трубку ко рту.

– Трудный вопрос задал ты, староста, – сказал Андраник. – Горе той наседке, на чьей груди черного змея голова покоится. Прежде чем ответить на этот вопрос, я расскажу вам один случай. В прошлом году заснул я как-то на поле Керо Османа. Проснулся, вижу – на груди моей змея. А Керо в это время поле свое поливает. «Керо, – говорю, – змея у меня на груди, что делать?» Пока Керо с лопатой подоспел, змея сама уползла прочь. «Ударь ее, Керо», – говорю. А Керо мне: «Если враг, до этого сидевший на твоей груди, мирно уходит, не причинив тебе вреда, его не убивают». Я от Керо научился не убивать того врага, который тебя не трогает. Ну а теперь вернемся к твоему вопросу. Если черный змей оставит наседку и удалится, мы его не тронем. Если же он станет сжимать кольцо, мы должны будем убить змея, но так, чтобы не задеть наседку с цыплятами.

– Невозможная вещь, – заметил один из семальских князей.

– Ну хоть несколько птенцов спасутся – и то дело.

– Мальчишка, горячая голова! – презрительно воскликнул староста Хлохинга. И напомнил старейшинам Сасуна о другом таком же собрании, проходившем лет десять с лишним назад в селе Ахронк, – тогда среди собравшихся были шеникский князь Грко, гелигюзанский Пето, Тер-Кадж, талворикский князь Татар, Вардан из Хианка, а также все старейшины местности Хулб. То были времена кремневых ружей, и собрание решило вооружиться ими, перебросив в талворикские и арджнацкие села порох и свинец из Тигранакерта. И что из всего этого получилось? А то, что змей шевельнул хвостом, и был убит шеникец Грко, десятки сел пострадали. Осталось у нас несколько сел. Не надо лезть на рожон. Не нужны нам ни ваша ложка железная, ни ваша ариса. Не желаем.

– Мать честная! – вскричал Андраник, вскакивая с места и выхватывая кинжал. – Ни черта ты не понял! Горцы переполошились.

– Сукин сын плешивый, кто ты такой, что пришел в Сасун и на талворикца меч поднимаешь?! – крикнул поливальщик Фадэ и с лопатой наперевес пошел на Шапинанда.

Глядя на него, повскакали с мест талворикские князья, навалились гуртом на Геворга Чауша и Андраника.

– Сядьте на свои места! – закричал Керо Осман, старый гайдук, в чьем доме не раз останавливался Андраник.

Усмиренные его криком, перестали драться кузнец Амзе и староста Татар. Поливальщик Фадэ, недовольно ворча, сел на свое место, зажав лопату между голых ног.

Разгорелся спор.

Несогласные, драли горло представители Хианка и Габлджоза, Моткана и Хут-Брнашена. Сцепились, разгоряченные, бстанцы и хорзанцы. Алианцы разделились на два лагеря. Одни требовали наказать Андраника за то, что поднял меч на сасунца, другие были недовольны поведением Фадэ, дерзнувшего прийти на собрание старейшин необутым, «лопатой еще тут размахивает». Кое-кто требовал удалить Фадэ с совета. Некоторые так разгорячились от спора, что сняв с себя абу, подложили их под себя.

От английского короля, от рук мельника Миро, запорошенных мукой, от босых ног Фадэ спорящие перешли к построенным в Сасуне казармам и снова вернулись к истории со змеем-драконом.

Этот безрассудный поступок, когда Андраник поднял меч на талворикца, мог иметь тяжелые последствия и послужил серьезным испытанием для самого Андраника, в то же время он позволил ему лучше узнать характер сасунцев. Андраник заметил, что даже верные ему Спаханац Макар и Гале решительно двинулись против него, тогда как представители других провинций медлили в нерешительности.

Когда талворикские князья по одному взмаху руки Керо Османа сели на свои места, Андраник сказал Геворгу Чаушу тихо:

– Сасунцы смелый народ, но самые смелые и единые среди сасунцев талворикцы. Ты видел, я по неосторожности задел честь одного из них, взявшись за оружие, и все тут же накинулись на меня. Но вот Керо сказал: «Сядьте на свои места», и они, уважив своего старейшину, все как один подчинились ему. С таким народом многое можно сделать. И даже тот трудный вопрос, что задал староста Хлохинга, разрешить можно. Талворикцы годятся для освободительной войны. Я в Армении нашел для себя Cacyн, a в Сасуне – Талворик.

Чудеса у Взрыв-родника – Огненный конь, огненный конь! – вдруг закричал Мосе Имо, пятясь от родника. Старейшины Сасуна забеспокоились не на шутку, подумали – Мосе Имо помешался. Все знали, что в роднике водятся волшебные кони. Знали также, что иногда они предстают глазам людей, но видят их только те, кто смел до отчаянности. Иные утверждали, что видели гриву волшебного коня, но никогда не было такого, чтобы огненный конь вышел из источника и чтобы кто-то увидел его в полном блеске.

Рассказывали, что однажды Мосе Имо вышел напиться родниковой воды, и в это самое время показался огненный конь, но, заметив Мосе, снова ушел под воду. Мосе и ахнуть не успел.

Еще одна такая история была связана с дедом Мосе Имо. Будто бы, когда строился этот дом, дед видел в роднике, огненного жеребца.

Мосе Имо знал силу своих глаз и был уверен, что, если встретится взглядом с огненным конем, заворожит его, и конь непременно выйдет на берег. Или же сам он, побежденный, уйдет в воды Андока. Да, или конь должен был взять верх, или Мосе Имо.

И вот чудо, Все увидели, как Мосе Имо пятится, не отрывая взора от Взрыв-родника, и из воды, словно по его приказу, выходит огненный конь.

Конь, увидев человека, тряхнул гривой, хотел убежать, но Мосе Имо вдруг прыгнул к нему и схватился рукой за гриву. Стал на дыбы огненный конь, и Мосе Имо повис на его гриве. Конь замотал головой и хотел было уйти в воду и унести с собой Мосе Имо, но тот встал и сказал: «Не уходи, у нас с тобой должок перед миром». И сказал Мосе Имо: «Я мечтал о тебе, огненный. Вот это вот Сасун, село Гели, а это старейшины Сасуна. Султан, как змей-дракон, обвил нас со всех сторон и голову положил нам на грудь. Как нам быть, чтобы убить дракона, а наседку и цыплят спасти? Я прошел по всем великим землям света и дошел до страны инглизов, чтобы найти способ и спасти наседку с цыплятами. Я поглядел в глаза королей и нашел эти глаза коварными. И мне жалко, что хутский Миро святую муку со своих пальцев рассыпал на лживую бумагу короля инглизов. И сегодня, в этот поздний час, я смотрел безнадежным взглядом в исток и увидел тебя. Я поглядел в твои глаза, и ты вышел из-под Андока. Прими же мой клич сасунский и встань здесь, огненный!»

И ответил огненный конь: «Твоя печаль земная, а моя небесная. Если я останусь под солнцем, я переверну весь мир, и гора Андок снова сшибется с горой Маратук. Пусти меня, Мосе Имо, дай мне уйти».

«А как же мне своих птенцов спасти?»

И ответил конь: «Твоя рука коснулась моей гривы. В долине Семи Ложек старейшина айсоров дал Шапинанду жеребца. Ударь этого жеребца трижды по спине, и он станет сильным, как я, и проживет дольше, чем земная лошадь. А всадник на ней не будет знать поражения. Дракон будет побежден, и спасутся наседка с цыплятами. Пусти же меня, Мосе Имо, дай мне уйти. Глаз смертного ненавистен мне. А как мы ушли в подземелье, об этом рассказано в памятной книге дома Арабо. Найдите этот молитвенник и поклянитесь на нем».

«А где этот молитвенник?»

«В селе Татрак, Змо оно еще называется. Смоете скверну огнем Тахвдзора. Пусти меня, Мосе Имо, дай мне уйти».

И ушел, пятясь, огненный конь, сложил хвост в воде, как рыба, нырнул под Андок. И остался стоять Мосе Имо с пустыми руками возле Взрыв-родника. Словно видение было. Пришло и ушло.

В это время возле Взрыв-родника показался жеребец айсора, для которого я приготовил место в сарае Тер-Каджа. Я взял жеребца под узцы и подвел к Мосе Имо. Мосе Имо поднял правую руку, поглядел на нее и с силой ударил Аслана по спине. И второй раз ударил.

В ту же самую секунду жеребец преобразился. Сила огненного коня словно перешла к нему, и из простого коня стал он сказочным конем.

Старейшины Сасуна попробовали оседлать его. Первым подошел к нему Спаханац Макар, но конь сбросил с себя сасунского князя. Гале попробовал и тоже на землю скатился. Все князья по очереди попробовали – всех порасшвырял жеребец айсора.

Дошел черед Андраника. Геворг Чауш сказал ему:

«Поди оседлай своего коня». Андраник подошел к Аслану, хвост и гриву тетивою в руке собрал, трижды обвел его вокруг родника, потом отпустил хвост и гриву и взлетел в седло.

И всадник был смелый, и конь был ретивый. Всадник и конь нашли друг друга.

И погнал Алдраник своего коня и с Геворгом Чаушем спустился по склонам Цовасара в Мушскую долину, предварительно дав мне письмо чрезвычайной важности.

Мосе Имо затолкал письмо в палку, сказал мне: «В добрый путь». С этой палкой в руках пустился я на следующее утро в путь.

Мехмед-эфенди Имя Мехмеда-эфенди гремело по всей Мушской долине. В прошении, направленном наместнику Багеша, он выразил желание стать жандармом и служить в долине Муша. Просьба его была удовлетворена. За решительные действия, направленные против врагов султана, он был назначен в скором времени помощником начальника тайной полиции. Ходили слухи о том, что его прочат на место самого начальника – Хюсны-эфенди. Хюсны был известен своим варварским нравом. Каким же, значит, чудовищем должен был быть его преемник: так ведь оно водится, что каждый следующий на этом месте должен превосходить своего предшественника.

И стали люди интересоваться, откуда, дескать, взялся этот самый Мехмед-эфенди, так продвинувшийся за короткий срок, из какого он рода и что ему, собственно, нужно в Мушской долине.

Каких только версий не существовало на этот счет! Рассказывали, что это турецкий чиновник, присланный из Стамбула; им тут же возражали – нет, мол, это бедный турок из города Битлиса, некогда продававший огурцы на городском рынке. Одни утверждали, что мать его армянка, другие твердили, что как раз мать-то и турчанка. Находились и такие люди, которые клялись, что он в родстве с самим султаном. Наконец, один крестьянин, лично знавший Мехмеда-эфенди, заявил во всеуслышание на мушском рынке, что это армянин-вероотступник, звать его господин Аветис, и родом он из Манаскерта, из села Икна. И добавил: «Да он зятем приходится тамошнему ресу Погосу».

Став помощником бешкомисера, Мехмед-эфенди прибрал к рукам всю сеть тайной полиции. Он руководил всеми сложными операциями полицейских отрядов и отвечал за продвижение правительственных войск в городе Муше и близлежащих селах. В Мушской долине и в Сасуне он был известен своей строгостью и беспощадностью.

Но было еще одно обстоятельство, о котором никто не знал. Мехмед-эфенди установил тайную связь с предводителями гайдуков. Как высший полицейский чин, он всегда был в курсе всех государственных мер и намерений в отношении армян-гайдуков. Он сообщал заблаговременно Геворгу Чаушу и Андранику о готовящемся нападении, но при этом жесточайшим образом пытал попадавших в руки полиции гайдуков, чтобы заручиться полным доверием в турецких кругах. В присутствии турецких чиновников Мехмед-эфенди изображал фанатичного мусульманина, ненавидящего армян больше самих турок. Армяне называли его «предателем», «вероотступником», «оборотнем» и считали самым заклятым врагом своим, а среди турок он снискал славу преданнейшего слуги султана. Это его вполне устраивало, он сам способствовал тому, чтобы среди армян постоянно велись разговоры, разоблачающие его как турецкого прихлебателя, потому что это служило той высокой цели, которой он себя посвятил.

Мехмед-эфенди договорился с фидаи, что он, дабы отличиться от Хюсны-эфенди и других жандармов, повяжет на шею белый шарф, чтобы гайдуки смогли издали приметить его и не стрелять. С этим опознавательным знаком на шее он прочесывал окрестности Муша и все подозрительные ущелья и пещеры Сасуна, где могли прятаться повстанцы-фидаи. Когда его лазутчики сообщали ему, что в том или ином краю объявились гайдуки, он немедленно направлял туда вооруженные отряды полицейских или же роту регулярного войска, заблаговременно предупредив об этом гайдукских руководителей.

Внешне Мехмед-эфенди был очень похож на немца. Поговаривали, что днем он ходит в мечеть, а ночью исповедуется священнику-армянину.

Раздумывая об всем этом, я дошел до Талворикских гор и вдруг заметил, что навстречу мне идут сам комиссар Мехмед-эфенди и два его жандарма. На шее у Мехмеда-эфенди был белый платок. Это был тот самый багешский вероотступник. Я сразу же узнал его. Это был могучего вида мужчина с чисто выбритым красивым лицом, в военной одежде, с кинжалом на боку и вовсе не походил на того презренного человека, которого я видел в тюрьме. Так вот он кто, этот самый знаменитый Мехмед-эфенди! А если он узнает меня? Тогда в тюрьме он метнул на меня один короткий взгляд, но все-таки… вдруг да узнает? Мне стало не по себе. Что бы там о нем ни рассказывали, а вид жандарма всегда внушает ужас.

Построенная наспех по приказу султана казарма от весенних дождей пришла в негодность и развалилась. Наверное, Мехмед-эфенди прибыл в Сасун по этому делу: мастеров-армян, строивших здание, должны были призвать к ответу.

Что мне было делать? При мне было письмо Андраника. Идти вперед нельзя, поворачивать назад – тоже. По левую руку от себя я увидел зажатую между двумя высокими утесами пещеру. Звалась она Орлиное Гнездо.

Это было одно из примечательных мест в Талворике и находилось близ села Харт. Спасаясь от преследователей, беглые сасунцы прятались в этой пещере. Здесь скрывался проповедник Мигран, до того как его поймали и привели в Муш. И Арабо здесь был вместе с Миграном. И я вместе с Арабо взбирался в отвесную эту пещеру раза два. Это была страшная зияющая дыра, над ней нависал островерхий утес, Мы привязывали веревку к дереву на утесе и по веревке проникали в Орлиное Гнездо.

Да, пожалуй, это был единственный выход: спрятаться в Орлином Гнезде. Я еще раз взглянул на приближавшихся жандармов и, ускорив шаги, свернул к спасительному утесу. Но как добраться туда? Под Орлиным Гнездом скалы расступаются, образуя пропасть, а у меня нет с собой ни кусочка веревки. Хоть бы огненный конь из Взрыв-родника объявился. Перенес бы меня на недосягаемую высоту, в поднебесье, выше облаков. Но в минуту опасности выход находится сам собой и, как огненный конь, встает рядом с тобой наготове: я увидел тонкую ветку, свесившуюся с утеса, схватился за нее и, раскачавшись что есть силы, прыгнул на скалу.

Орлиное Гнездо было глубокой и путаной пещерой. Не успел я осмотреться, вдруг слышу совсем близко от себя:

«Вернись!»

Я выглянул и увидел Мехмеда-эфенди, стоявшего на самом верху утеса. Не иначе, он получил приказ арестовать меня, а может быть, подозревает, что в пещере прячутся фидаи. Меня удивило то, с какой быстротой добрался он до Орлиного Гнезда, ведь только что я видел его внизу. Да, видно, ошибся я, забравшись сюда. Как же мне теперь уйти от Мехмеда-эфенди?

Несколько лет назад правитель Муша и наместник Багеша подтащили сюда горные пушки – со стороны Габлджоза и Бсанка подошли – и обстреляли Орлиное Гнездо, хотели выкурить оттуда прятавшихся там армянских князей-повстанцев. Сейчас я видел следы этого обстрела. Само Орлиное Гнездо уцелело, но кругом было множество обломков. Для меня, конечно, пушек тащить сюда не будут. Достаточно нескольких выстрелов, и я полечу в пропасть, став поживой для орлов и ползучих гадов. Это мог сделать сам Мехмед-эфенди, который был в двух шагах от меня.

– Брось мне свою палку, – услышал я строгий голос.

– Нет у меня никакой палки.

– Если не хочешь распрощаться с жизнью, сейчас же брось мне палку.

Я вытащил незаметно письмо Андраника и бросил вверх пустую палку. Он проверил ее и увидев, что она пустая, быстро вложил в нее что-то и с сердитым видом швырнул назад: дескать, надо же, обманулся в своих ожиданиях. Палка упала мне прямо в руки.

Он еще немного постоял, наклонился, погрозил мне кулаком и, поправив кинжал, пошел обратно. Когда он скрылся с глаз, я снял затычку с палки и нашел свернутую в трубочку бумагу. Черным по белому было написано:

«Не думай, что я не узнал тебя. Ты тот самый парень, что сидел со мной в тюрьме в Багеше. Достаточно было одного взгляда, чтобы запомнить тебя навсегда. Тебя звать Смбат, ты спешишь по поручению Геворга Чауша и Андраника в Татрак – за молитвенником. Возвращайся поскорее и сообщи Андранику и Геворгу, что комиссар Мехмед-эфенди прочесывает горы. Я пришел в Сасун по делу арсеналов, но мне приказано найти их обоих. За голову каждого обещана тысяча османских золотых. Говори всюду, что Мехмед-эфенди верно служит султану, вылавливает повстанцев, забивает ими тюрьмы и отправляет их на виселицы. Это нужно для дела. Письмо уничтожь». Письмо я уничтожил.

Я провел эту ночь в Орлином Гнезде, а наутро, затолкав письмо Андраника в палку, осторожно выбрался из Орлиного Гнезда и поспешил в село Татрак.

Змо Если идти по сасунской дороге, увидишь село Татрак. Гора Чанчик надавила коленом на ее затылок, а возле ног ее раскинулся маленький лесок с аллеей из пирамидальных тополей.

Шел я, шел и уперся в это село.

Тут я и увидел Змо. Змо – они ведь повсюду есть. Мир не может существовать без Змо.

В воротах одного богатого дома стоял староста села – на голове черная войлочная шапка, талия затянута самым что ни на есть ярким поясом, и кисет за пояс заткнут.

Со всех сторон к старосте спешит народ, все больше женщины. До чего же хороши были здешние невестки! Они шли кто с поля, кто по воду, кто с родника, но, сойдя с дороги, все сворачивали к дому старосты, у всех на лице было недовольство и возмущение. Шли по одной и группами, с полными кувшинами и с пустыми, с вязанками сена на спине, с вилами и серпами в руках. Подошли близко, обступили старосту плотным кольцом.

– Ну что там стряслось, невестушки, жалуетесь на что? – спросил староста, с опаской оглядывая толпу.

– Велим тебе выставить Змо. Не было еще в мушской стране подобной потаскухи, староста. Избавь нас от нее! – крикнула одна крестьянка, смело выступив вперед.

– Прогони ее из нашего села! – потребовала другая, опуская кувшин на землю.

– Змо шлюха! – послышался еще один голос. – В своем доме святую книгу держит, чтобы грехи свои замаливать.

– Молитвенник! Из дома Рыжего попа!

– Ославили на весь мир наше село, – затараторили со всех сторон женщины!

Более или менее складно определила поведение Змо одна женщина по имени Финджо: Змо самая беспутная женщина в селе, но громче всех вопит о чужих грехах. Обзывает людей, натравливает их друг на друга, всех в селе перессорила. Идут, скажем, невестки по воду, а Змо им вслед: «Бесстыжие, одна из вас сегодня блудила, которая же?» Идут доильщицы в горы – кричит вслед: «Эй, приглядывайте за той малявочкой, не то худо будет, ославит она нас!» Несут жены обед в поле мужьям своим, остановит какую-нибудь и говорит ей шепотом: «Ахчи*, до чего же твой пострел похож на, нашего ночного сторожа Антевана…» А то вдруг потянет кого-нибудь за платок да завопит: «Жена деверя, подколодная змея!»

____________________