«Не отпущу тебя, доколе не благословишь меня»
«Не отпущу тебя, доколе не благословишь меня»
В марте месяце, когда в Африке, после четырех месяцев засухи и жары, начинаются благодатные дожди, все вокруг расцветает, благоухает и зеленеет в несказанной красоте.
Но фермер с опаской прислушивается, словно не доверяя щедрости природы, и боится услышать, что вдруг шум проливного дождя станет тише. Ведь влага, которую с такой жадностью впитывает земля, должна поддерживать все что на ней растет и живет — все травы, стада и людей — целых четыре месяца, когда дождей не будет вовсе.
Отрадно смотреть, как все дороги на ферме превращаются в быстро бегущие потоки, и ты бредешь по колено в жидкой грязи, пробираясь к пропитанным влагой, облитым белым цветом кофейным плантациям, и сердце твое поет от счастья. Но случается, что в середине сезона дождей тучи начинают расходиться, и вечером звезды проглядывают сквозь прозрачные, редеющие облака; тогда хозяйка фермы выходит из дома и стоит, пожирая глазами небо, словно тщится упорным взглядом выдоить, вымолить дождь, и взывает к небу: «Пошли мне вдоволь, пошли мне с избытком. Сердце мое обнажено перед тобой, и я не отпущу тебя, доколе не благословишь меня. УТОПИ меня, если тебе угодно, только не пытай неутоленной жаждой. О небо, небо, только не это — не coitus interruptus[30]!»
Бывает иногда, что в прохладный сумрачный день после месяцев дождей вспоминаешь marka mbaja, то есть «худой год», как называют тут засуху. В те дни туземные племена кикуйю пускали коров пастись около моего дома. У одного из пастушат была флейта, и он время от времени наигрывал на ней короткие мелодии. Стоило мне снова услышать эти звуки, как в один миг вспомнилось все отчаяние, все страхи тех дней. У этой мелодии был соленый привкус слез. И все же, поразительно и неожиданно для меня самой, эти звуки принесли с собой буйную радость жизни, странное очарование, словно это была песнь торжества. Неужели и вправду те тяжкие времена таили в себе все это? Это были дни нашей юности, время безумных надежд. Именно тогда, в те долгие дни, мы все слились воедино, так, что даже в новых мирах, на иных планетах все непременно узнаем друг друга, и все, живое и неживое — часы с кукушкой, и мои книги, и тощие коровы на лужайке, и печальные старики и старухи кикуйю — все будут окликать друг дружку: «И ты была там! И ты тоже была с нами на ферме в Нгонго». Тяжелые времена благословили нас и ушли прочь.
Друзья приезжали на ферму и снова уезжали. Были они не из тех людей, которые долго засиживаются на одном месте. И не из тех, что стареют у вас на глазах — они умерли и больше не возвращались. Но они сидели здесь, блаженно греясь у огня, и когда дом, заключив их в объятия, сказал: «Не отпущу тебя, доколе не благословишь меня!», они рассмеялись и благословили мой дом, и он отпустил их.
Как-то одна старая дама, сидя в кругу друзей, рассуждала о своей жизни. Она заявила во всеуслышание, что готова заново прожить свою жизнь, и, как видно, считала это доказательством того, что ее жизнь прожита не зря. Мне подумалось: ведь у нее была такая жизнь, которую и вправду надо прожить два раза, чтобы распробовать, иначе ее и жизнью не назовешь. Можно спеть на бис короткую арию, но нельзя повторить всю оперу — как и целую симфонию или пятиактную трагедию. И если приходится повторять, значит, в первый раз ее сыграли из рук вон плохо.
Жизнь моя, я не отпущу тебя, доколе не благословишь меня, но благослови меня — и я тебя отпущу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.