Глава CXV

Глава CXV

Сегодняшняя операция Нури нанесла последний удар по туркам, после которого они забросили попытки восстановить железную дорогу между Амманом и Дераа. Мы этого не знали, но этот призрак все еще был с нами, и нам не терпелось распространить наши действия на еще большее расстояние. Поэтому назавтра, на рассвете, Уинтертон, Джемиль и я вышли на машинах изучить полотно к югу от станции Мафрак. Нас встретили пулеметным огнем, и огня такой живости, точности и интенсивности мы раньше не знали. Позже мы взяли в плен экспертов и выяснили, что это немецкое пулеметное подразделение. А пока мы, озадаченные, отступили и продвинулись к соблазняющему нас мосту. Я планировал проехать под ним в машине, пока мы не скроемся под сводом и не сможем в этом укрытии заложить заряд под опоры. Поэтому я переместился в бронемашину, положил за спинку сиденья шестьдесят фунтов пироксилина и велел водителю двигаться под арку.

Уинтертон и Джемиль шли на машине сзади в качестве поддержки. «Жарко», — простонал Джемиль. «Будет еще жарче там, куда мы собираемся», — ответил Уинтертон, пока мы медленно ехали по равнодушной земле, а вокруг падали бесцельные снаряды. Мы пробирались вперед, около пятидесяти ярдов от берега, и пулеметные пули — их хватило бы на неделю боя — трескались о нашу броню, и вдруг кто-то сзади кинул в нас ручную гранату.

Это новое условие сделало невозможным мой план пробраться под мост. Во-первых, попадание в заднюю часть машины могло подорвать наш пироксилин и разнести нас в клочья; во-вторых, наша машина была беспомощна против высоко подброшенной гранаты. И вот мы отступили, затрудняясь понять, зачем столько сил тратят на оборону клочка рельсов, даже позабавленные тем, что после долгого везения мы нашли достойное противодействие. В нашем воображении Труд был резким, собранным, яростным мужчиной, он бросал взгляды по сторонам из-под насупленных бровей, стараясь увидеть, когда же препятствия кончатся; рядом с ним Победа казалась дамой вялой, бледной и довольно ленивой. Мы должны еще раз попробовать в темноте. В Ум эль Сураб мы узнали, что Насир хочет снова разбить лагерь в Умтайе. Это был первый этап нашего путешествия в Дамаск, поэтому его намерение привело меня в восторг, и мы двинулись, получив отличный предлог ничего не делать этой ночью с рельсами. Вместо этого мы сидели, и рассказывали о пережитом, и ждали полуночи, когда «хэндли-пейдж» начнет бомбить станцию Мафрак. Так и случилось, и, одна за другой, стотонные бомбы врезались в тесно стоящие запасные пути, пока те не занялись огнем, и турки не прекратили стрельбу.

Мы спали, потратив ночь на рассказ об Энвер-паше, после того, как турки отбили Шаркейю. Он приехал туда с инспекцией на дрянном пароходишке, с принцем Джемилем и пышным штабом. Болгары, которые при вступлении устроили туркам резню, отступая, увели с собой крестьян-болгар. Поэтому туркам было трудно найти кого-нибудь, чтобы расправиться с ним. На борт к главнокомандующему, как в насмешку, привели одного седобородого старика. Наконец Энверу это надоело. Он дал знак двум своим адъютантам-головорезам и, распахнув дверь топки, сказал: «Толкайте его туда». Старик закричал, но офицеры были сильнее, и дверь захлопнулась за его извивающимся телом. Нам стало дурно, и мы повернулись уйти, но Энвер, склонив голову набок и прислушиваясь, остановил нас. И вот мы слушали, пока внутри не раздался взрыв. Он улыбнулся, кивнул и сказал: «Вот так у них всегда головы лопаются».

Всю ночь и следующий день разгорался огонь на грузовых платформах. Это было доказательство падения турок, о котором арабы разносили молву со вчерашнего дня. Это означало, что Четвертая армия растекается от Аммана беспорядочной толпой. Бени-хассан, которые преграждали путь отставшим и слабым отрядам, сравнивали их с цыганским табором.

Мы провели совет. Наше выступление против Четвертой армии было завершено. Остатки, которые спасутся от рук арабов, придут в Дераа беззащитными беглецами. Нашим новым намерением будет форсировать быструю эвакуацию из Дераа с целью предотвратить формирование арьергарда из бегущих турок. Итак, я предложил выйти на север, через Телль Арар, и через рельсы, завтра на рассвете, в деревню Шейх-Саад. Она располагалась в знакомой местности, где полно воды, отличный обзор и надежный путь к отступлению на запад, на север и даже на юго-запад, если нас прямо атакуют. Она отрезала от Дамаска Дераа, и Мезериб тоже.

Таллал горячо подхватил мои слова. Нури Шаалан кивнул, согласились Насир и Нури Саид. И вот мы приготовились разбить лагерь. Бронемашины не могли отправиться с нами. Им следовало лучше остаться в Азраке, пока не падет Дераа и нам не понадобится их помощь на пути в Дамаск. Истребители «бристоль» также сделали свое дело, очистив воздух от турецких аэропланов. Они должны вернуться в Палестину с новостями о нашем передвижении в Шейх-Саад.

И они улетели. Мы, следя за их полетом, увидели крупное облако пыли, которое добавилось к тягучему дыму от разрушенного Мафрака. Одна машина вернулась и сбросила записку, что большая часть вражеской кавалерии выходит от железной дороги по направлению к нам.

Это было нежелательно, поскольку мы не были готовы к бою. Автомобили ушли, аэропланы ушли, один отряд верховой пехоты уже выступил, мулы Пизани были навьючены и построены в колонну. Я ушел к Нури Саиду, стоящему вместе с Насиром на груде шлака у вершины горы, и мы колебались, уходить или остаться. Наконец мы сочли, что умнее будет уходить, так как Шейх-Саад был более удачной стоянкой. И мы поторопили солдат.

Но вряд ли следовало оставить все просто так. Поэтому Нури Шаалан и Таллал повели всадников руалла и хауран назад, чтобы задержать преследователей. У них появился неожиданный союзник, так как наши бронемашины по пути в Азрак заметили врага. В конечном счете, турки были не кавалерией, высланной нас атаковать, а рассеянными остатками, искавшими короткий путь домой. Мы взяли несколько пленных, измученных жаждой, и много транспорта; и посеяли такую панику, что основная часть бегущих перерезали постромки и скрылись на лошадях без сбруи. Ужас заразил всю линию, и, за мили от любого возможного вмешательства арабов войска бросали все, что у них было, вплоть до винтовок, и бешено мчались к предполагаемому укрытию, в Дераа.

Однако это вмешательство задержало нас, потому что едва ли мы могли послать войска в форме, регулярные верблюжьи части, ночью через Хауран, не имея достаточно местной кавалерии, чтобы оповещать его подозрительных жителей, что мы не турки. Поэтому в конце дня мы остановились, чтобы Таллал, Насир и Нури Шаалан догнали нас.

Этот привал дал некоторым время бросить взгляд на наше продвижение, и возникли новые вопросы: умно ли будет пересекать рельсы снова, ставить нас на опасную позицию в Шейх-Сааде, поперек отступления основных турецких сил. Наконец, около полуночи, когда я лежал на ковре посреди армии и не спал, появился Сабин. Он предполагал, что мы сделали достаточно. Алленби назначил нас присматривать за Четвертой армией. Мы только что видели ее беспорядочное бегство. Наш долг исполнен; и мы должны почетно отступить в Босру, за двадцать миль от дороги на восток, туда, где друзы собираются под начало Несиба эль Бекри на помощь нам. Мы должны там ждать, пока британцы возьмут Дераа, и нас вознаградит победное завершение кампании.

Меня такое отношение не устраивало, поскольку, если бы мы отступили в Джебель-Друз, то закончили бы нашу активную службу, прежде чем игра была выиграна, оставляя новый удар Алленби. Я очень ревностно относился к доле арабов, ради которых я готов был идти вперед во что бы то ни стало. Они вступили в войну, чтобы завоевать свободу, и, если их старинная столица будет освобождена их собственной армией, это будет знак, который они хорошо поймут.

«Долг», как и люди, превозносившие этот долг, был не Бог весть чем. Очевидно, что сделав бросок под Дераа, в Шейх-Саад, мы будем оказывать на турецкую армию давление больше, чем любое британское подразделение в этих местах. Это перекроет туркам отвоевание этой стороны Дамаска: и несколько наших жизней не будут слишком высокой ценой за это. Дамаск означал конец войны на Востоке, и, мне виделось, конец всей войны: потому что центральные силы зависели друг от друга и, если будет сломано их слабейшее звено — Турция, может распасться вся цепь. Поэтому все разумные доводы, стратегические, тактические, политические и, наконец, моральные, говорили в пользу продвижения.

Упрямый ум Сабина было невозможно переубедить. Он вернулся вместе с Пизани и Уинтертоном, и начал дебаты, медленно произнося слова, поскольку Нури Саид лежал рядом на ковре и дремал, а он хотел включить его в совещание.

Поэтому он напирал на военный аспект: наша задача выполнена, а железная дорога опасна. Мы слишком задержались, чтобы успеть перейти ее ночью. Пытаться это сделать завтра будет безумием. Дорога охраняется от края до края десятками тысяч турок, разбегающимися из Дераа. Если они нас и пропустят, то мы попадем только в большую опасность. Джойс, сказал он, назначил его военным советником экспедиции; и его долг, хочет он того или не хочет — показать, что он, офицер регулярных войск, знает свое дело.

Будь я офицером регулярных войск, я мог бы объявить поведение Сабина, сбивающего с толку остальных, не соответствующим регулярным войскам. А так я просто сносил его жалобы, терпеливо вздыхая каждый раз, когда думал, что это затронет упрямца. Наконец я небрежно сказал, что хочу спать, потому что нам придется вставать рано, чтобы пересечь рельсы, а мне отправляться первым с моей охраной среди бедуинов, где бы они ни были, потому что удивительно, как Нури Шаалан с Таллалом нас еще не перегнали. В любом случае, сейчас я собираюсь спать.

Пизани, долгая военная жизнь которого прошла в положении подчиненного, вежливо сказал, что принял приказ к сведению и последует ему. Я почувствовал симпатию к нему за это и постарался смягчить его честные сомнения, напомнив ему, что мы работаем вместе уже восемнадцать месяцев, и у него ни разу не было повода назвать меня опрометчивым. Он ответил, с французской усмешкой, что считает все это очень опрометчивым, но он же солдат.

Уинтертон инстинктивно был всегда на стороне самого слабого и самого рискового, если дело не касалось охоты на лис. Нури Саид все это время лежал тихо, притворяясь спящим; но, когда Сабин ушел, он повернулся и прошептал: «Это правда?» Я ответил, что не вижу необычайного риска в том, чтобы пересечь рельсы в середине дня, и, если мы будем осторожны, то избежим ловушек в Шейх-Сааде. Он лег, успокоенный.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.