Глава CII

Глава CII

После мирных переговоров мы могли снова приступить к чистой работе. Джойс и я решили еще раз прокатиться на машинах, теперь — в Азрак, чтобы разрушить пути оттуда до Дераа. Поэтому мы выехали в Джефер, чтобы встретить победоносный Верблюжий корпус, который пришел незаметно, в прекрасной форме и в правильном порядке, через сверкающую равнину, прямо перед закатом, офицеры и рядовые, восхищенные своей победой у Мудоввары и свободой от приказов и стеснений, которой они располагали в пустыне. Бакстон сказал, что они способны пойти куда угодно.

Они могли отдохнуть две ночи и пользовались пайком на четыре дня из своих припасов, расположенного, трудами Янга, там, где следует, около палатки Ауды. Таким образом, рано поутру мы с Джойсом сели в наш автомобиль, с находчивым водителем Роллсом, и легко выехали в вади Баир, где у колодцев встал лагерем Алвайн, сородич Ауды, подавленный, молчаливый человек с гладкими щеками: он прятался, чтобы побыть в покое, подальше от Ауды.

Мы остановились всего на несколько минут, чтобы обсудить с ним безопасность людей Бакстона, и затем выехали; дорогу нам указывал молодой и диковатый шерари. Его опыт езды на верблюде не подготовил его к переезду на пятитонной бронемашине; но его знание дороги могло помочь и другим машинам, которые пришли бы позже, сами по себе.

Плато Эрха было хорошей дорогой — открытые каменистые места перемежались твердыми участками глины, и мы быстро оставляли за собой мили узких истоков вади Джинз, густо заросшие травой.

Оборванные пастухи из клана абу-тайи в беспокойстве собирали множество пасущихся верблюдов, разъезжая с непокрытой головой, с винтовками в руке, и пели воинственные песни. Когда они услышали рев наших выхлопных труб, то помчались к нам, крича, что видели каких-то всадников впереди, в низинах. Мы повернули машины в их направлении, и через некоторое время вспугнули пятерых всадников на верблюдах, которые изо всех сил спешили на север. Мы обогнали их в пять минут. Они милостиво осадили верблюдов и встретили нас как друзья — а что им еще оставалось, ведь полуголые люди не могут поспорить с теми, кто закован в броню, да и движется быстрее. Это были ховейтат клана джази, несомненно, разбойники, но сейчас — сама любезность, они громко кричали о том, как приятна им такая неожиданная встреча со мной. Я был не так любезен и приказал им сейчас же возвращаться в палатки. Они скрылись к западу, поникшие.

Мы следовали по восточному берегу Ум-Харуга, дорога была твердой, но нелегкой, потому что приходилось пересекать канавки в боковых долинах, и мы укладывали фашины из кустарника там, где старые русла рек были мягкими или наполненными песком. К концу дня показались долины, заросшие травой — пастбище для наших будущих караванов.

Наутро северный воздух и свежий ветер этой пустыни принесли нам такую прохладу, что мы приготовили горячий завтрак, прежде чем завели машины и, урча, покатили туда, где встречались Ум-Харуг и Дирва, через широкий бассейн самой Дирвы, и через ее неописуемый водораздел в Джеше. Там были мелкие системы, впадающие в Сирхан у Аммари, которое я собирался посетить, потому что, если в Азраке нас постигнет неудача, следующим убежищем для нас будет Аммари, если туда пройдут машины. Такие батальоны из слов «если» вели постоянную перестрелку вокруг каждого нового плана.

Ночной отдых освежил Роллса и Сандерсона, и они превосходно вели машины через небольшой хребет Джеши, шафранного цвета, и великую долину. Днем мы увидели лиловые берега и повернули вниз по их пепельным склонам, в Сирхан, прямо к водоемам. Это обеспечивало нам почти верное отступление, потому что ни один враг не мог быть достаточно мобильным, чтобы закрыть нам сразу Азрак и Аммари.

И вот мы пополнили радиаторы мерзкой водой из пруда, где когда-то играли Фаррадж и Дауд, и поехали на запад через открытые хребты, пока не были достаточно далеко от колодцев, чтобы избавить отряды разбойников от труда нападать на нас в темноте. Там мы с Джойсом сидели и созерцали закат, переливающийся из серого оттенка в розовый, а потом — в красный, а затем — в малиновый, такой нестерпимо насыщенный, что мы затаили дыхание, трепеща, не разорвет ли его головокружительную неподвижность пламя или удар грома. Люди тем временем открывали консервы, кипятили чай и выкладывали печенье на одеялах вместо столов. Затем достали еще одеял, на которых мы сладко уснули.

На следующий день мы быстро пересекли долину Гадафа, пока не оказались на бескрайней глинистой равнине, тянувшейся на семь миль к югу и к востоку от болот старого замка Азрака.

Сегодня его границы были размыты для нас в мираже кляксами стального голубого цвета — ветвями тамариска, высоко поднятыми в воздухе и расплывающимися в знойном мареве. Мне нужны были источники Меджибера, где мы могли незаметно проскользнуть под деревьями, и Роллс заставил свою машину прыгнуть вперед в длинном броске на ощупь. Земля обваливалась под нами, и хвост пыли, как вихрь, махал позади нашего пути.

Наконец тормоза недовольно взвыли, и мы медленно выехали к зарослям молодого тамариска, высокого на кучах песка, принесенного ветром. Мы петляли между ними по твердой почве, пока не кончился тамариск, и тогда начался сырой песок, утыканный близко стоящими колючими кустами. Машины остановились за холмом Аин эль Ассада, под прикрытием этой тростниковой чаши с высокими краями, между живыми стеблями которой капала драгоценная прозрачная вода.

Мы не спеша поднялись на могильный курган над крупными водоемами и увидели, что на водопое пусто. Миражная дымка нависала над открытыми пространствами: но здесь, где на земле были кусты, не могли собираться волны жара, и сильный солнечный свет показывал нам долину такой же кристально чистой, как ее проточная вода, и опустевшей, не считая диких птиц и стад газелей, которых вспугивало урчание наших выхлопных труб, и они опасливо собирались вместе, готовясь скрыться.

Роллс провел свой тендер мимо римского пруда для рыбы; мы обогнули с запада поле лавы, теперь через твердую, заросшую травой топь, к голубым стенам безмолвной крепости, с ее шелковистыми шуршащими пальмами, за неподвижностью которых скрывался, возможно, скорее страх, чем покой. Я почувствовал себя виноватым в том, что вторгся сюда на ревущей машине, с командой подтянутых северян, одетых в форму — к этому сокровенному, легендарному месту; но моя тревога была напрасной, потому что эти люди выглядели реальными, а весь фон стал декорацией. Их новизна и уверенность (определенность британских войск в форме) делали Азраку больше чести, чем обычное уединение.

Мы остановились ненадолго. Джойс и я взобрались на западную башню и пришли к выводу о том, что Азрак имеет неисчислимые преимущества в качестве рабочей базы; хотя, к моему огорчению, здесь не было пастбища, и мы не могли переждать здесь промежуток между нашим первым и вторым рейдом. Затем мы пересекли глинистую равнину до северной части, землю, пригодную для посадки аэропланов, которые Сиддонс добавил к нашей летучей колонне. Среди других достоинств была их приметность. Наши машины, летящие на высоте двести миль к своей новой базе, не смогут не увидеть его янтарное обрамление в лучах солнечного света.

Мы вернулись в Аин эль Ассад, где стояла бронемашина, и увели ее поскорее в открытую каменистую пустыню. Был полдень, и очень жаркий, в особенности если сидеть в машине со стальной башенкой, среди раскаленного металла, но прожаренные солнцем водители держались, и до заката мы были на хребте, разделяющем долины Джеши, чтобы найти путь короче и легче того, которым мы пришли.

Ночь застала нас недалеко к югу от Аммари, и мы разбили лагерь на вершине, под сошедшим на нас бризом, драгоценным после раскаленного дня, напоенным ароматами цветущих склонов Джебель-Друза. Вместе с ним мы наслаждались горячим чаем и одеялами, которыми мы подоткнули углы кузова.

Поездка была для меня сплошным удовольствием, потому что на мне не лежало никакой ответственности, только показывать дорогу. К тому же занятно было послушать мальчика шерари, который делился со мной своими мыслями, потому что лишь я одевался так же, как он, и говорил на его диалекте. Его, бедного отверженного, никогда прежде не принимали всерьез, и он был удивлен поведением англичан. Ни разу его не ударили и даже не пригрозили.

Он сказал, что каждый солдат здесь держится особняком, как в семье, и что-то чувствуется оборонительное в их плотно прилегающих, скудных одеждах и внешности рабочих. Он был одет в развевающуюся долгополую одежду и носил покрывало на голове. У них были только рубашки и шорты, обмотки и ботинки, и ветер не мог до них добраться. На самом деле, они так долго носили свою одежду, днем и ночью, в жаре и в поту, возились в ней с пыльными, пропахшими бензином машинами, что одежда прилипала к их телам, как кора к дереву.

Потом, все они были гладко выбриты и все одинаково одеты; и его глаза, чаще всего различавшие людей по одежде, были сбиты с толку таким внешним однообразием. Чтобы отличать их друг от друга, ему приходилось изучать их индивидуальные очертания, будто обнаженные. Их пищу не надо было варить, их напитки были горячими, они редко заговаривали друг с другом, но каждое слово вызывало у них припадки непонятного клекочущего смеха, в котором было что-то недостойное и нечеловеческое. Он был убежден, что это мои рабы, и что они мало хорошего видели в жизни, несмотря на то, что для шерари было роскошью путешествовать со скоростью ветра и при этом сидеть; к тому же возможность есть мясо, мясные консервы, каждый день.

Утром мы поспешили вдоль по хребту, чтобы добраться до Баира днем. К сожалению, вышли неполадки с шинами. Бронемашина была слишком тяжелой для кремня, и всегда несколько увязала, тяжело продвигаясь на третьей скорости. Покрытие становилось горячим. Мы терпели досадные серии взрывов и остановок, чтобы поднимать машину домкратом и менять колесо или шину. День был жаркий, и мы спешили, поэтому, то и дело поднимая автомобиль и накачивая шины, мы истощили последнее терпение. В полдень мы достигли крупного хребта в Рас Мухейвир. Я пообещал понурым водителям, что дальше будет великолепная дорога.

Так оно и было. Мы снова ободрились, даже шины держались лучше, когда мы неслись по извилистому хребту, петляя по длинным изгибам с востока на запад и обратно, глядя то налево, поверх мелких долин, впадающих в Сирхан, то направо, до самой Хиджазской дороги. Вдали, в дымке, белые здания станций были сверкающими пятнышками под солнечным светом, льющимся с неба.

В конце дня мы добрались до края хребта, нырнули в лощину и с ревом, на скорости сорок миль в час, взобрались вверх по склону Хади. Уже подступала темнота, когда мы пересекли борозды Аусаджи до колодцев Баира, где долина оживлялась огнями костров; Бакстон, Маршалл и Верблюжий корпус собирали лагерь после двух легких переходов из Эль Джефера.

Они были в нетерпении, потому что в Баире было все еще два колодца, и оба были заняты. У одного ховейтат и бени-сахр черпали воду для шестисот своих верблюдов, измученных жаждой после пастбищ и дневного пути на юго-запад, а у другого стояла толпа из тысячи беженцев, друзов и сирийцев, дамасских торговцев и армян на пути в Акабу. Эти неловкие путешественники загораживали нам доступ к воде своими шумными стычками.

Мы с Бакстоном держали военный совет. Янг, как и следовало, послал в Баир рацион для людей и верблюдов на четырнадцать дней. Из них оставалось восемь дней для людей и десять — для животных. Погонщики верблюдов колонны снабжения, которых вела вперед лишь твердая воля Янга, покидали Джефер на грани мятежа от страха перед пустыней. Они потеряли, украли или продали остатки припасов Бакстона по пути.

Я заподозрил в этом плаксивых армян, но от них ничего нельзя было добиться, и нам пришлось приспособить план к новым условиям. Бакстон очистил свою колонну от всего несущественного, в то время как я сократил две бронемашины до одной и изменил маршрут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.