Глава XII

Глава XII

До того, как мы проснулись, хлеб и финики были приготовлены для нас домашними. Финики были свежими, сладкими, таяли во рту, я никогда таких не пробовал. Владелец дома, гарб, был вместе с соседями на службе Фейсала, а его жены и дети были с верблюдами в горах, в палатках. Как правило, арабы племен вади Сафра жили в этих деревнях пять месяцев в году. В другое время эти сады вверялись рабам, неграм, вроде тех рослых парней, которые принесли нам поднос, толстые конечности и пухлые блестящие тела которых смотрелись забавно в чужих краях, среди арабов, сложенных, как птицы. Халлаф рассказал мне, что эти черные происходили из Африки, их привозили под видом своих детей фиктивные отцы из племени тахрури и продавали во время паломничества в Мекке. Когда они набирали силу, то ценились от пятидесяти до восьмидесяти фунтов за штуку, и за ними тщательно смотрели, чтобы они оправдывали свою цену. Некоторые становились домашними или личными слугами своих хозяев; но большинство посылали в пальмовые деревни в этих нездоровых долинах с проточной водой, где климат был слишком вредным для работы арабов, но рабы там преуспевали, строили себе крепкие дома, сходились с рабынями и делали всю ручную работу по хозяйству.

Они были очень многочисленны — к примеру, тринадцать их деревень находилось бок о бок здесь, в вади Сафра — поэтому они составляли собственное общество и жили почти что в свое удовольствие. Их работа была трудна, но смотрели за ними слабо, и убежать было легко. По закону они были в тяжелом положении, так как не могли апеллировать к племенному правосудию или даже к суду шерифа; но общественное мнение и личный интерес не одобряли никакой жестокости по отношению к ним, и догмат веры о том, что отпустить раба на волю — благое дело, значил на практике, что почти все обретали в итоге свободу. Они делали карманные сбережения в течение всей службы, если были сметливы. Те, кого я видел, имели собственность и объявляли себя довольными. Они выращивали дыни, кабачки, огурцы, виноград и табак для себя, помимо фиников, избыток которых посылался в Судан по морю на доу[44] и обменивался на кукурузу, одежду и предметы роскоши из Африки или Европы.

После того как полуденная жара спала, мы снова сели в седло и поехали вдоль чистой медлительной речушки, пока она не спряталась в пальмовых садах за низкими оградами из глины, высушенной на солнце. Там и сям между корнями деревьев были прорыты канальчики на фут или два глубиной, задуманные так, что вода направлялась в них по каменному каналу, и каждое дерево снабжалось водой по очереди. Источником воды владела община и делила ее между землевладельцами по минутам или часам в день или в неделю согласно традиции. Вода была немного солоновата, как и требовалось для лучших пальм; но она была достаточно пресной в частных колодцах внутри рощ. Эти колодцы попадались очень часто, и вода в них находилась в трех-четырех футах от поверхности.

Дорога вела нас через центральную деревню и ее рыночную улицу. В лавках было мало товаров, и все это место было в запустении. В прошлом поколении Васта была многолюдной (говорят, там была тысяча домов), но однажды накатила огромная стена воды с вади Сафра, насыпи вокруг многих пальмовых садов были разрушены, и пальмы снесло. Некоторые островки, на которых веками стояли дома, были затоплены, и глиняные дома снова смешались с глиной, погребая под собой несчастных рабов. Людей можно было бы заменить новыми, и деревья тоже, если бы осталась почва; но сады были возведены на земле, упорно отвоеванной у паводков годами труда, и эта волна — в восемь футов, несущаяся три дня — урезала участки на своем пути до их исконных каменных берегов.

Чуть выше Васты мы вошли в Харму, крошечное поселение с роскошными пальмовыми рощами, где протекал северный приток. За пределами Хармы долина несколько расширялась до площади примерно в четыреста ярдов, в русле из мелкой гальки и песка, очень гладко прибитого зимними дождями. Ее ограждали голые красные и черные скалы, вершины и гребни которых были острыми, как лезвие ножа, и отражали солнце, как металл. Свежесть деревьев и травы рядом с ними казалась роскошью. Теперь мы видели отряды солдат Фейсала и пасущиеся стада их верховых верблюдов. Пока мы не достигли Хамры, в каждом уголке скал и под каждой группой деревьев были бивуаки. Оттуда кричали бодрые приветствия Тафасу, который, возвращаясь к жизни, махал им в ответ и звал их, спеша довести до конца свои обязательства по отношению ко мне.

Хамра открылась нам слева. Это была деревня около сотни домов, зарытых среди садов в земляные насыпи около двадцати футов высотой. Мы перешли вброд речку и двинулись вверх по тропинке между деревьев, окруженной стеной, к вершине одной из этих насыпей, где поставили верблюдов на колени у ворот длинного низкого дома. Тафас что-то сказал рабу, который стоял там, держа меч с серебряной рукоятью. Тот ввел меня во внутренний двор, на дальней стороне которого, обрамленная колоннами черного дверного проема, стояла белая фигура, напряженно ожидая меня. Я почувствовал с первого взгляда, что это тот человек, искать которого я пришел в Аравию — вождь, который поведет Арабское восстание к его славе. Фейсал выглядел очень высоким, стройный, как колонна, в длинных белых шелковых одеждах и коричневом головном платке, закрепленном блестящим шнуром, алым с золотом. Его веки были опущены; черная борода и бесцветное лицо походили на маску при странной, застывшей настороженности его фигуры. Его руки были скрещены спереди на кинжале.

Я приветствовал его. Он пропустил меня в комнату и сел на ковер у двери. Когда мои глаза привыкли к тени, я увидел, что комната была наполнена молчаливыми фигурами, которые пристально смотрели на меня или на Фейсала. Его взгляд был сосредоточен на его руках и кинжале, который он медленно вертел в пальцах. Наконец он мягко осведомился, как я нашел путешествие. Я заговорил о жаре, и он спросил, какое расстояние отсюда до Рабега, заметив, что я доехал быстро для этого времени.

«И как вам нравится здесь, в вади Сафра?»

«Здесь хорошо; но далеко от Дамаска».

Мои слова упали в середину, как меч. Все вздрогнули. Затем каждый замер там, где сидел, на минуту затаив дыхание. Одни, возможно, мечтали о далекой победе; мысли других, может быть, отражали их недавнее поражение. Фейсал наконец поднял глаза, улыбнулся мне и сказал: «Хвала Богу, и турки к нам ближе». Мы все улыбнулись вместе с ним; и я поднялся и попросил разрешения ненадолго выйти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.