Глава 8

Глава 8

В начале июня Кортес с войском выступил из лагеря. Шли походным строем, впереди боевое охранение, по бокам цепь дозорных. Скоро местность начала обсыхать, исчезли болота, воздух очистился от ядовитых испарений, тогда весь букет чудных запахов тропического леса обрушился на солдат. Роты шагали по проторенной отрядом Альварадо дороге, по обе стороны которой стояли вековые деревья, от корней до верхушек украшенные фестонами вьюна, винограда с вишневого цвета гроздьями, всевозможными павиликами и лианами. Заросли колючих алоэ перемежались с шиповником, жимолостью и розовыми кустами. Чуть в сторону от дороги чаща сгущалась — там царили густые зеленые сумерки, а здесь, на свету, в глазах рябило от обилия попугаев. Каких только расцветок здесь не попадалось! Рои крупных, размашисто взмахивающих крылами бабочек кружили между деревьями. Пение птиц и словами не описать!.. Те, кому довелось побывать в джунглях Дарьена, утверждали, что так сладко заливаются обыкновенные дрозды, а между ними, случается, попадаются птахи замечательной раскраски. Настоящие кардиналы!.. Спустя несколько часов передовой дозор добрался до широкой реки, через которую во время предыдущей экспедиции сеньор Педро так и не решился переправиться. С высокого берега открывался вид на райские заречные места — там джунгли были пореже, побольше открытых пространств. Вдали была заметна нарезка полей, кто-то поглазастей усмотрел в той стороне пальмовые крыши индейских хижин. После короткого совещания дон Эрнандо приказал переправляться через реку. Глашатай ещё раз объявил солдатам, чтобы никаких обид и притеснений местному населению не чинить, грабежей не допускать, за мародерство смертная казнь. Люди поворчали и тут же принялись валить деревья, вязать плоты. Берналь Диас вплавь переправился через реку, потом так и маршировал мокрый, освежившийся. С передовым охранением он вошел в первую деревню.

Жителей здесь не было. В домах все брошено. Берналь в одной из хижин нашел местные книги. Непонятные цветные знаки нарисованы на здешней бумаге и сложена она была, как у них в Кастилии складывают штуки сукна гармошкой.

То же повторилось и во второй деревне, и в следующей по счету. До ночевки войско успело миновать пять брошенных поселений. Никаких особых происшествий не было, разве что солдат Зурита был пойман на воровстве и по приказу дона Эрнандо вздернут на ближайшем суку. Пройдохе повезло скакавший мимо Педро де Альварадо перерубил мечом веревку, и Зурита с выпученными глазами свалился под ноги своих товарищей, которым было поручено исполнить приговор. Как потом дон Педро объяснялся с Кортесом, в ротах так и не прознали, но все сошло с рук. Правда, после этого случая никому и в голову не приходило стащить что-нибудь из этих жалких хижин, тем более, что особые команды в присутствии королевского нотариуса реквизировали съестные припасы, о чем каждый раз составлялся особый акт. Ребят в тот вечер накормили до отвала — в первый раз за много дней. На сытый желудок и разговоры пошли веселее, только Зурита помалкивал и все щупал след на шее. Его похлопывали по плечам, советовали — не вешай нос, все там будем. Потом у костров запели… В такой замечательный вечер не хотелось верить в худое. Впервые в ночи почти не было слышно сдавленных вздохов, криков во сне, горячечного бреда. Все спали одетыми и обутыми, с оружием под рукой. Воздух был свеж и прохладен, земля суха и необыкновенно щедра на тепло. О такой постели можно было только мечтать…

На следующее утро конный дозор наткнулся на хорошо натоптанную проселочную дорогу. Идти стало совсем легко, уже не так тяготил вес оружия, доспехов и необходимых припасов. Неожиданно спереди полетела команда: «Стой!» Роты — в каждой было от трех до четырех десятков человек — по команде замерли. Солдаты стояли, опираясь на пики. Тут по колонне полетела какая-то удивительная весть: «Ананасы! Ананасы несут!..» Люди тянули шеи, выглядывали из-за плеч товарищей — что за ананасы? Зачем? Кому несут? Из строя выйти не решались. Тут объявили привал и ситуация разъяснилась войско на подходе к большому поселению встретила делегация туземцев. Двенадцать касиков — все как на подбор темнолицых, с золотыми кольцами в губах и ноздрях, а также толпа простых людишек с дарами. Больше всего они приволокли ананасов. В войске мало кому не доводилось отведать этот замечательный фрукт. Растет как капуста, на грядках, но сладкий, слов нет!

Сам город Семпоала открылся к полудню. Сначала вдали встали дымы, потом меж ветвей открылись сами пирамиды с разведенными на верхних площадках кострами. Таких в войске ещё не видывали. Пирамиды, которые встречались им на Юкатане и в Сеутле, были куда ниже, а эти настоящие горы. Затем в солнечных лучах ослепляюще засверкали стены домов. У солдат из передовой роты сердца замерли. Тут ещё конный дозорный, уже успевший побывать в городе, подскакал к колонне и бросил клич: «Эльдорадо! Истинно говорю — Эльдорадо!.. Стены и мостовые из серебра!..» Потом ребята долго смеялись над незадачливым охотником за сокровищами — принял побелку за серебро. И все равно, входившие в город испанцы изумленно вертели головами — улицы были полны народа, стены домов высокие, по-видимому, каменные, оштукатурены и побелены. Строения были в основном одноэтажные, исключая храмовые постройки и несколько богато расписанных и украшенных узорами сооружений, где над стенами местами возвышались вторые, а то и третьи ярусы. Кое-где глазам испанцев открывались странные ограниченные двумя высокими стенами площадки. В стены были вделаны большие каменные кольца, чем-то напоминающие серьги… По словам сеньоры Марины, эти площадки предназначались для ритуальной игры в мяч. Шар из застывшего сока дерева «гевея», был тяжел и в то же время упруг. Любой частью тела, исключая руки, его надо было забросить в кольцо противника.

Войско разместили в одном из таких обширных дворцов, состоявших из отдельных строений, каждое из которых имело в центре маленький внутренний дворик либо с фонтаном, либо с клумбами, на которых было высажен розы и множество неизвестных пахучих цветов. Каждому солдату досталось по ананасу и жареной курице. Перекусили на сворую руку — офицеры никому не давали ни минуты отдыха. Прежде всего были выставлены усиленные караулы, канониры с помощью присланных местным касиком индейцев без промедления принялись обустраивать артиллерийские позиции. Аркебузирам, мушкетерам и арбалетчикам были назначены участки обороны — там их и разместили на постой. Ордас с Сандовалем до вечера составляли боевое расписание — какой роте какой участок стены защищать. К ночи люди совсем валились с ног, и все равно тревожное ожидание не оставляло солдат. Все ждали возвращения Кортеса, сеньоры Марины и других офицеров, отправившихся во дворец местного царя. Их сопровождал почетный эскорт, в состав которого из-за представительности фигуры попал и Берналь Диас.

Кортес со свитой появился в воротах уже в поздних сумерках. И разом, как вздох облегчения, побежало по дворам, по комнатам — порядок, братцы, дон Эрнандо любезничает с сеньорой Мариной, Альварадо с Хуаном де Леоном без конца гогочут, даже Монтехо, видать, в хорошем настроении. Этого мрачного типа, откровенно говоря, в войске побаивались. Служака был до мозга костей… Резал индейцев, как цыплят. В этом смысле и испанскому солдату спуска не было. Тут и Диас подоспел — с ходу объявил окружившим его ребятам.

— Порядок, братцы, мы — союзники! Жрать будем от пуза, об этом дон Эрнандо в первую очередь договорился.

— Ну, а?.. — спросил кто-то после того, как стихли возгласы восторга.

— Приказа не было, но в город, мне думается, выпускать будут. На базар и вообще… погулять. Но только по обоюдному согласию. За всякие обиды местным вешать обещался безжалостно.

— Ну, так?.. — настойчиво повторил тот же голос.

— Нет, мало, и все низкопробное. Однако наменять можно.

— Вот это другое дело. А то вешать, вешать…

— Ладно, испугался. Ты, главное, нос не вешай, — сказал Берналь. — А мы свое возьмем. Касика здешнего видел — ну, разъелся. Чисто боров! И вот такой, — Берналь раздвинул большой и указательный пальцы, — браслет через нижнюю губу просунут. Обещал выделить нам четыре сотни носильщиков, когда будем возвращаться.

— А когда будем возвращаться?

— Думаю скоро. Дон Эрнандо желает как можно скорее возвести в Веракрусе форт и церковь. Иначе, говорит, что это за город!

Это известие разочаровало солдат.

— Опять в это пекло!

— Что б ему провалиться…

— С другой стороны, к кораблям поближе.

— Что, на Кубу спешишь?

— Нет, но все-таки на душе спокойней, когда рядом с кораблями…

Тайное соглашение с правителем Семпоалы предусматривало, что его страна переходит под защиту испанского монарха, однако, чтобы не раздражать Мотекухсому, все формальности были отложены на более позднее время. С точки зрения Кортеса, уже сам факт пребывания и дружеская встреча, которую ему оказали власти Семпоалы, должны были подтолкнуть правителя Анауака к более решительным действиям. Любой другой европейский государь непременно и без промедления принял бы решительные военные меры против своего неверного вассала и безрассудных чужеземцев, осмелившихся с такой легкостью разгуливать с войском по его стране. Вот почему, имея в виду ответные действия государя ацтеков, дон Эрнандо решил как можно быстрее увести свой отряд на прежнее место и, заручившись помощью местных индейцев, приступить наконец к созданию опорного форпоста на территории Мексики.

Менее всего Кортесу хотелось в этот момент вступать в прямое столкновение с Мотекухсомой. Совет Марины был разумен — во время сбора урожая собрать армию для правителя Мехико дело почти невыполнимое. Следовательно решительное столкновение с ацтеками или, при наличие благоприятных обстоятельств, поход на Теночтитлан, в любом случае необходимо было отложить до августа-сентября. Однако все эти расчеты рухнули в тот самый день, когда, поддавшись на уговоры правителя Семпоалы, человека необыкновенной толщины и соответствующего коварства, Кортес решил заодно покорить враждебный Семпоале город Киаутлан. С другой стороны, задержку можно было расценить и как знак судьбы, которая до сей поры не отказывала испанцам в покровительстве.

Киаутлан располагался на высокой скале и, по мнению офицеров, был первым поселением, имевшим хотя бы кое-какие следы фортификационных работ. Ворота в городище были проделаны в земляном валу, с трех сторон небрежно очищенный от кустов скалистый склон. Стен не было. Причину подобного пренебрежения защитными сооружениями испанцы долго не могли понять. Только после разговора с правителем Семпоалы и многочисленных рассказов Малинче картина стала проясняться.

Войны на территории Мексики велись по особым, вытекающим из местных условий, правилам. Удивительным казалось, что индейцы, проживавшие на этих обширных территориях, сумевшие построить большие города, умело работающие с драгоценными металлами, обладавшие хотя бы и дикой, но все же письменностью, — не знали колеса, не использовали вместительных повозок. Возможно, потому, что здесь никогда не было тягловых животных, а без них вряд ли могла возникнуть потребность в транспортных средствах для перевозки грузов. Не было у них и представления о весе и весовой шкале. Деньгами служили зерна какого-то экзотического дерева «какао», напоминавшие бобы; мерой для золотого песка служили особым образом срезанные тростинки одинаковой длины. С другой стороны, они были искусны в обработке земли и ткачестве. Изделия из глины у них просто загляденье!.. Касик Семпоалы подробно растолковал, что во время войны главной заботой полководца являлась забота о том, как прокормить армию. Каждый воин брал с собой в поход определенную «ношу», съестных припасов ему хватало только на несколько дней, в течение которых необходимо было вступить в решающую битву и разгромить противника. Вот почему ацтеки особенно тщательно прокладывали маршруты своих походов и шли вперед, только тщательно изучив местность. Чем сильнее они становились, тем чаще воевать старались руками местных царьков, присылая для подмоги небольшой, сформированный из отборных воинов корпус. Причина была понятна — отсутствие транспортных средств не позволяло брать с собой в поход обоз. Следовательно ни о каких запасах продовольствия и речи быть не могло. Нет тягловых животных, нельзя использовать стенобитные и другие орудия. Города занимались исключительно в результате решительного сражения. Побежденные соглашались уплачивать дань съестными припасами и людьми, на большее победитель не претендовал. Во внутренние дела не вмешивался… Бой начинался и заканчивался как повелось исстари — две орды сходились в рукопашной, верх одерживал тот, кто обращал противника в бегство. О строе, боевой линии, каре, оборонительной линии, правитель Семпоалы никогда не слыхал. Тем более о коннице и артиллерийских орудиях.

Альварадо во время беседы позволил себе вольности в отношении подобных вояк. Касик, по-видимому, понял смысл и надулся, потом обидчиво добавил, что «сын солнца» (так индейцы окрестили симпатичного и светловолосого, в рыжинку, Альварадо) ошибается, если полагает, что с ацтеков легко одолеть. Они отважны и умелы в бою. Макуагатль[32] в их руках — страшное оружие. Их полководцы никогда не теряют присутствия духа, хорошо владеют самыми разнообразными тактическими уловками — могут заманить и обойти неприятеля. Самое главное, ацтеки многочисленны и воинственны. Сражение для них — радость, привычный, вдохновляющий на подвиги обряд. Погибшие в бою попадают на небеса. Хвала Господу, Малинче сумела сгладила неловкость, перевела разговор на Теночтитлан.

— О-о, — оживился касик, — это великий город на воде. Со всех сторон его окружает озеро Тескоко. Жителей, там как звезд на небе… Три дамбы соединяют Теночтитлан с побережьем. Одна ведет на полдень, в сторону лагун Шочимилко и Чалко. Там расположены богатые города: Истапалапан, Мишкик, Чалко, Тетелько, Шочимилко, Койакан. В каждом из них живет по многу тысяч жителей. Другая дамба ведет на заход и соединяет Теночтитлан со своим союзником, Тлакопаном. Третья плотина направлена наполночь и выходит прямо к Топеяку. Тоже многонаселенный город.

Испанцы переглянулись. Даже Альварадо помрачнел.

— Сколько жителей в самом Теночтитлане? — неожиданно спросил он.

— Знающие люди утверждают, что в городе шестьдесят тысяч домов. Три сотни тысяч наберется, — ответил касик, потом продолжил. — На севере расположены лагуны Халкотан и Сумпанго. Есть там и большие города, такие, как Тенаюка и Куаутитлан, а также в нескольких лигах от озера город богов Теотиуакан.

— Что значит «город богов»? — удивился Пуэртокаррера.

— Он был выстроен великим древним племенем строителей-тольтеков для повелителей неба, которые время от времени спускаются на землю. Там для них устроены храмы. Никто из смертных никогда не жил в этом городе. Все народы Мехико в назанченный срок собираются там для восхваления богов.

Марина в этот момент многозначительно глянула на Кортеса, как бы напоминая о первой тайной встрече и секрете, который она хранит.

— Смогут ли ваши писцы, — спросил дон Эрнандо у касика, — начертить подробный план, на котором был бы указан наикратчайший путь, по которому можно добраться до долины Анауака?

— Они постараются, повелитель, — касик склонил голову. — Самый короткий путь ведет через Тласкалу, — после короткой паузы добавил он. Сколько раз ацтеки пытались сокрушить горцев, засевших в тех местах, ничего не получилось. Сам Мотекухсома со всей армией недавно ходил на них — и опять без толку. Тласкала как кость в горле у ацтеков. Они обложили их со всех сторон, перекрыли все дороги. Питаются тласкальцы в основном мясом и кукурузой. У них нет соли. С одеждой плохо и «чоколада», приготовливаемого из зерен какао, нет. Не понимаю, как они могут без него обходиться? — удивленно колыхнул мясистыми плечами касик Семпоалы.

— Большая ли армия у Тласкалы? — спросил до того угрюмо молчавший Монтехо.

— Их четыре рода, и они могут выставить на поле несколько десятков тысяч человек.

— Тласкала, Тласкала… — задумчиво произнес Кортес.

Поздно вечером, уже готовясь отойти ко сну, дон Эрнандо ещё раз припомнил беглый взгляд Марины, который она метнула в его сторону при упоминании о городе богов… как его там? И не выговоришь. Тео… какой-то кан. Завтра надо посадить Берналя Диаса за стол, и пусть сеньора Марина продиктует ему все эти названия, а тот запишет их латинскими буквами. Он на мгновение задумался — мысль о том, что придет срок, и все здесь будет называться по-другому, по-человечески — например, Веракрус, Монтеррей, Гвадалахара, — придало ему хорошее настроение.

…Поход на Киаутлан почти не отложился в памяти. Запомнилось только, что и это поселение встретило нас пустыми улицами — население попряталось в джунглях — и обилием жаровен, которые пропитали жаркий воздух ароматным дымком. Не успело боевое охранение войти в поселение, как колонну догнали носилки с перепуганным правителем Семпоалы и несколькими его приближенными советниками, которые сообщили, что в их город пришли посланцы из Теночтитлана. Очень грозные на вид, выразившие неудовольствие по поводу благожелательной встречи чужеземцев. Их заявления о неизбежном наказании, которое обрушится на Семпоалу, требование выдать двадцать человек для жертвоприношений и тяжкий штраф — его следовало выплатить немедленно привели тучного вождя в состояние прострации. Он даже не умолял Кортеса о помощи, просто смотрел на него жалобными глазами и тяжко вздыхал. Так и просидел, грузный, бессловесный, в носилках до самой Семпоалы.

Вот что ещё удержалось в памяти — в тот день мы впервые поскандалили с Алонсо. Прямо в пути, не откладывая разговор до прибытия в Семпоалу, мне требовалось посоветоваться с Мариной, однако она следовала в паланкине, который волокли слуги-индейцы, принадлежащие Пуэртокаррере. Второму человеку там было не поместиться. В тот момент я напомнил дону Алонсо о моем пожелание как можно быстрее обучить эту женщину верховой езде. Тот ничего не ответил, и только через некоторое время, сжав губы, ответил, что Малинче подарена ему и он сам решит, чему следует её учить и чему нет.

— Правильно, Алонсо, — усмехнулся я. — Сейчас самое время лишить войско единственного переводчика.

— И советника? — не удержался он от язвительного тона.

— И советника, — кивнул я. — У нас нет другого толмача. От Агиляра теперь никакого толка, он за этот срок едва освоил несколько фраз на языке ацтеков, а ведь ему было приказано — учи, учи их речь. Хватит болтовни посади Малинче на кобылу впереди себя, мне необходимо срочно обсудить с ней создавшееся положение.

С какой тоской посмотрел на меня Алонсо! Я не отвел взгляд — глянул ему прямо в глаза. Он отвернулся, поскакал к носилкам…

Собственно советоваться с Мариной мне было не о чем, я уже решил, как мне следует поступить. Мотекухсома и на этот раз решил отделаться посольством. Я был не против. Кинем кости, тлатоани! Люблю азартные игры. Женщина была нужна мне для уяснения кое-каких деталей — насколько важные лица входят в его состав? Что означают подобные требования? Кроме того, пора было поставить Пуэртокарреру на место. Меня не интересовало, чем они занимаются по ночам, но я не мог позволить ему забыть, что эта рабыня наше общее сокровище. Всякие препоны раздражали меня, особенно такие глупые, что легли между нами. Этот узел пора было рвать, однако я не мог позволить себе наживать врагов.

В тот же день мы вернулись в Семпоалу. Посланцы Мотекухсомы старались не обращать на нас внимания. В сопровождение рабов совершали прогулки по городу. Волосы них были зачесаны наверх — этаким пучком, в который был вставлены живые цветы. В руках они держали палки с крючками и букетики, которые то и дело подносили к носу. Мало того, каждого из них сопровождал раб, который окуривал господина ароматными благовониями.

Жирный касик затрясся от страха, когда я предложил схватить этих наглецов. Марина что-то долго, сдвинув брови, переводила ему — верно, от себя пару ласковых слов добавила… Наконец согласие было получено, и вечером отряд местных воинов взял послов под арест. Их, каждого по отдельности, привязали к столбам, которые были выставлены на главной площади, как раз напротив дворца, где мы размещались.

Весь город сбежался посмотреть на невиданное зрелище. Тотонаки осторожно подходили к столбам, со страхом поглядывали на унижение ацтеков те однако даже в подобном состоянии держались с достоинством, — потом то там, здесь начали раздаваться крики, что нечего ждать. Пусть их немедленно принесут в жертву великому Ташиму! Этот идол по представлениям туземцев повелевал бурями. Пришлось нашим солдатам отогнать толпу. С приходом ночи жители разошлись. В городе установилась тишина.

После завтрака донна Хуана принесла в кабинет мужа новорожденных, слепых котят. Их было четверо, все полосатые… Они жалобно пищали, тыкались в стенки изящной коробочки. Кошка, задрав хвост, крутилась возле ног хозяйки, тянулась к детенышам, настойчиво мяукала.

Дон Эрнандо долго смотрел на котят, потом, приставив указательный палец к виску, глядя в окно, задумчиво сказал:

— Помню в Мексике, во время похода на Теночтитлан, мы попали в места, где росли так называемые «органос». Дьявольские растения… Колючие и мясистые… Теперь их окрестили «кактусами». Так вот, на одном таком кактусе — огромном, в три человеческих роста — сидел местный дикий кот. Орал на всю округу… Зачем и как он забрался на верхушку — понять не могу. Тот кот был очень похож на твою любимицу, только раза в два крупнее.

Он помолчал, потом добавил.

— Удивительные места… Ты согласна со мной, дорогая? — спросил он жену.

— Необыкновенные, — согласилась жена. — Если бы не дневная жара и полночный холод. Если бы не сушь и эти грязные индейцы. Кстати, падре Гомара прислал весточку — он заглянет под вечер.

Дон Эрнандо кивнул. Жена унесла котят.

Сказать по правде, все было не совсем так. Идею насчет освобождения ацтекских послов подкинула мне эта индейская принцесса, но об этом никто и никогда не узнает. Гомара напишет то, что я ему скажу. История не любит множественного числа. Герой может быть только один — все остальные соратники. Мне незачем, да и не с кем делить славу завоевателя Мексики. Свершения эпохи всегда находят воплощение в единственной персоне, чья жизнь уже через несколько поколений становится примером, образцом и мерилом любому другому крупному государственному деянию. Когда приходит срок отлить памятник, детали стираются, оценки бронзовеют, масштаб мельчает, тем более, что главный свидетель — сама сеньора Марина — вряд ли кому расскажет, что произошла на самом деле в ту непроглядную июльскую ночь в растревоженном туземном городе, населенном робкими тотонаками. Она — умная женщина и понимает, что всякая её претензия на строчку в летописи веков будет сочтена нелепым домыслом и очень повредит её сыну.

Помалкивать будет и Алонсо Пуэртокаррера, с которым мы так отчаянно разругались в моих апартаментах? После возвращения в Испанию он замкнулся в себе, вряд ли «исторические» вопросы волнуют его теперь. Кто еще? Берналь Диас? Он в тот час, в ожидание приказа, находился в соседней комнате… Да, он грамотен и, возможно, решится изложить перипетии нашего славного похода, но я уверен, что и его повествование окажется ещё одним блестящим героическим одеянием, в которое будут укутаны завоевавшие Мексику ветераны и первый среди них — Эрнандо Кортес. Легенды не терпят мелких склок, грязного белья, злобным душонкам там не место. Берналь — человек простой, особым честолюбием не страдающий, прошедший со мной от начала и до конца, знающий цену мимолетному слову и добротно исполненному делу.

Каждому — свое! Кристобалю Колону — открытие обеих Индий, Магеллану кругосветный переход, мне — покорение Мексики. Берналю Диасу — пост рехидора в каком-то захолустном городишке в Новом Свете, Марине дворянство и заботы о сыне, кошке — новорожденные котята…

В ту ночь мы крупно повздорили с Алонсо Пуэртокаррерой. Он выбрал неудачный момент для ссоры — все уже было готово к исполнению задуманного. Берналь подобрал надежных ребят, все они были с ног до головы закутаны в черные плащи. Тотонаки попрятались по домам, тишина тогда в Семпоале стояла глухая, тревожная. Только в нашем лагере еше шумели: кто-то до сих пор голосил под треньканье гитары какую-то задиристую солдатскую песню.

Алонсо ворвался ко мне в комнату — кстати, в индейских домах не бывает дверей, разве что занавески из пальмовых циновок, — и сразу принялся упрекать меня в коварстве, недопустимом безрассудстве, потере осторожности и трусливом уклонении от опасностей. Во всем сразу — и прежде всего в том, что я пошел на поводу у этой «чертовки», «змеи», «коварнейшего существа в мире»!..

— Ах, чтоб тебя! — в сердцах выговорил я. — Алонсо, это единственный разумный способ привести к покорности местного царя и сохранить статус кво. Мы всего-навсего подергаем Мотекухсому за хвост, и как только он зарычит, бросим ему кость. Кроме того, я не имею привычки обсуждать с подчиненными уже принятое решение. Только ради тебя… Мне необходимо чем-то занять солдат. Чем дольше помалкивает правитель Анауака, тем сильнее сумасбродные идеи насчет возвращения на Кубу овладевают солдатами. Неужели ты полагаешь, что сведения об силе и могуществе ацтеков, которые сообщил нам касик, не дойдут до ушей наших ребят? Согласись — подобные известия уверенности не прибавляют. Я вынужден постоянно дергать тигра за усы. Еще два месяца… Женщина предложила разумное решение. По-твоему, я должен отказаться от него? Кстати, ты привел ее? Нам сегодня предстоит трудная ночка. Ты тоже можешь присутствовать при переговорах…

Он оскорбился, но не показал вида. Я понимал его — Алонсо попал в трудное положение. Кем он являлся в тот момент? Охранником у своей собственной наложницы? Оскорбительная роль выпала ему в этой смертельно опасной комедии. Каково благородному сеньору, храни его Господь, быть пажом у туземной женщины. Но в любом случае он уже не мог и не должен был считать себя её господином, потому что местные индейцы уже называли Малинцином меня. Чем дальше, тем больше он терял на неё всякие права. Думаю, к тому моменту Малинче стала отказывать ему в плотских утехах. И он, испанский идальго, родственник одного из влиятельнейших людей в Испании, не смел настаивать. Алонсо не желал применять силу — он был воспитанный человек. Но всему же есть предел!

Меня не в чем было обвинить, мои требования были логичны и законны. Более того, в моих требованиях, он чувствовал это — не было ничего личного. Я умел скрывать свои чувства. Всего лишь воля обстоятельств, голый расчет, в силу которого он вынужден был исполнять роль телохранителя своей собственной наложницы, которая откровенно не любила его. Испытывал ли он страсть? Не знаю. Меня это никогда не интересовало. Я ничем не мог помочь ему. Даже если бы очень захотел!.. Когда на карту поставлена жизнь многих людей и честь государства, я смел не обращать на всякие подобные буколические тонкости — и это было справедливо! Мы — и я, и Алонсо — были так воспитаны. С таким же настроем выходили на бой с маврами наши отцы и деды.

Что я мог сказать ему? Ничего, кроме правды, и даже в этом случае нас не могли рассудить шпаги.

— Она мне нужна, — я поднялся со стула. — Больше ждать нельзя, ночи сейчас коротки. Приготовь лошадей, Алонсо, ты отвезешь их до дальних постов, оттуда они пойдут пешком. Действуй, как договорились, заверни их так, чтобы они ни одним глазком не смогли разглядеть, как их везут. Пусть сочтут, что их перенесли по воздуху. С Богом, Алонсо!

Он ни слова не говоря вышел из комнаты, я вслед за ним. Берналь сидел, закутавшись в плащ, напротив него, покрыв голову длинной темной накидкой, сеньора Марина.

— Берналь, твои молодцы готовы?

— Так точно, ваша милость.

— Приступайте.

Они вышли во внутренний двор и исчезли в темноте. Свет факелов был слаб и редок.

Спустя четверть часа они привели в мою комнату двух ацтекских послов. Они тоже были завернуты в плащи. Когда их освободили, передо мной предстали двое полуголых, сравнительно молодых человека. Держались они достойно, однако ужас в их глазах, промелькнувший в тот момент, когда я в парадном, вишневого цвета, бархатном камзоле, в черном берете с пером, туфлях с золотыми пряжками, предстал перед ними, они скрыть не сумели. Прежде всего я выговорил Берналю за то, что тот не освободил всех благородных посланцев великого и могущественного Мотекухсомы. Марина именно так перевела мою речь. В свое оправдание Берналь заметил, что кто-то спугнул их…

Я укоризненно покачал головой.

— Ах, чтоб вас…

Потом вновь обратился к ацтекам.

— Позвольте выразить вам сочувствие и сожаление, что мои люди не сумели освободить заодно и ваших товарищей. Это пренепреятнейшее происшествие, этот допущенный в отношение вас произвол, возмутили нас до глубины сердца, однако мы не смеем вмешиваться в дела, находящиеся в ведении местного касика. Но и закрывать глаза на несправедливость тоже не в обычае испанцев. Вы свободны, господа! Более того, можете передать вашему повелителю, что мы не допустим никакого ущерба его чести и чести, присланных им благородных вельмож. Ведь вы вельможи, не так ли?.. Поинтересуйся, — обратился я к Марине, — знатны ли они, имеют ли доступ к государю напрямую?

Та что-то залопотала по-местному. Пленники, сразу приняли гордый вид и подтвердили, что они из родовитых семейств и обладают счастьем лицезреть своего повелителя.

— Вот и хорошо. Передайте вашему государю, что мы испытываем к нему величайшее почтение и желаем услужить ему в любом благородном предприятии. «Услужить» не переводи… Скажи «помочь». Много чести… И приложим все силы, чтобы освободить и вернуть ему в целости и сохранности других посланников, а также наградить их… Нет, насчет даров не переводи… Не за что их награждать. Скажи вот ещё что. Прискорбно нам, что ваше величество отказывается принять нас в своем величественном граде Теночтитлане правильно я назвал?

Марина кивнула.

— Его холодность, — продолжил я, — удручает наши сердца и наносит ущерб нашему великому повелителю, который ждет нас за морем. Все, больше не переводи. Берналь, пошли человека узнать готовы ли лошади?

Через некоторое время тот доложил.

— Все в порядке. Можно ехать.

— Вас довезут до реки, дальше вы сможете отыскать путь? — обратился я к послам.

Те энергично закивали, принялись благодарить.

— В путь! — сказал я и предложил им пройти вперед. — В целях предосторожности мы вынуждены получше укрыть и даже связать. Вы полетите по воздуху. Ну, ты сама, — предложил я Марине, — объясни им, что к чему.

Женщина принялась что-то объяснять им — откровенное недоверие появилось на их лицах. Тогда Марина принялась жестикулировать — показала на небо, на меня, сделала строгое лицо. Послы безропотно повиновались — и когда их вновь заворачивали в плащи, когда связывали, когда укладывали на особые носилки между лошадьми, вели себя тихо, как мыши. Видно, обещанное путешествие в поднебесье вконец доконало их. Пуэртокаррера тихонько свистнул, махнул рукой, и конный дозор рысью поскакал к реке.

На следующий день мне пришлось высказать толстому касику все свое неудовольствие по поводу таинственного бегства двух из пяти ацтекских посланников. Этот тучный, коварный индеец не нашел ничего лучше, как вновь впасть в прострацию. Он опрокинулся на ложе, закатил глаза и принялся повторять, что теперь надо ждать армию Мотекухсомы. На этот раз они здесь камня на камне не оставят. Всем им теперь не миновать жертвенного ножа. Тут ещё донна Марина подбавила жару. Лицо её приняло жесткое выражение, глаза наполнились гневом, она упрекнула правителя в медлительности и робости. Давным-давно надо было поискать надежную защиту на стороне. Есть управа и на Мотекухсому. Почему касик такого знаменитого в здешних краях народа тотонаков до сих пор не проявил желания перейти под власть могучих пришельцев, чей повелитель за морем владеет всем миром. Войско его неисчислимо, милосердие безгранично. Он готов всем сердцем принять под свою защиту новых подданных. Так что же царь медлит? Надо выйти на площадь, объявить народу, что больше не о чем тревожиться — сам великий господин, чернобородый и могучий, будет теперь защищать их. Круг замкнулся, наступил час возвращения…

Трудно описать, что после подобных слов случилось с этими детьми природы. Они в момент преобразились. В тот же час было назначено торжественное шествие и принятие населением присяги на верность королю и императору Священной римской империи, его величеству дону Карлу V.

Город, с утра вымерший, сменивший вчерашнее бурное ликование на сегодняшний траур и ожидание всевозможных бед, вновь ожил. Люди толпами, семьями повалил на центральную площадь. Когда же королевский нотариус объявил, что в виду больших услуг, который народ Тотонукопана оказал испанской короне, местные жители освобождаются от дани, а донна Марина перевела эту новость, — радости туземцев не было предела.

Наши солдаты промаршировали строем, затем два раза пальнули кулеврины.

Местные жители то и дело называли наших солдат «teules», что на их языке означало «боги». Сердце у меня загорелось. Больно было смотреть на эти залитые кровью, языческие кумирни. Я уже совсем собрался потребовать от касика и его окружения, от всего тотонакского народа признания вящей славы Господа нашего, Иисуса Христа, но оба священника, падре Ольмедо и лиценциат Хуан Диас, буквально повисли у меня на руках, начали уговаривать подождать. Слово Христово, твердили они, распространяется лаской и милосердием, но не мечом.

С трудом я согласился отложить крещение язычников. Потом прежние хлопоты с головой захватили меня.

Нас ждал Веракрус — первое испанское поселение на этом дальнем берегу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.