Ежов

Ежов

После раскрытия заговора в НКВД и заговора военных под удар попадают партийные и советские руководители различных уровней. Надо отметить, что новый шеф НКВД Ежов здесь явно перегнул палку: наряду с представителями местечковой мафиозной элиты, а также с троцкистами и прочими уклонистами были арестованы ни в чем не повинные люди. Когда Н. И. Ежову было позволено арестовать Тухачевского, Якира, Уборевича и других видных военачальников, затем членов и кандидатов в члены ЦК, а накануне июньского Пленума ЦК ВКПб 1937 года— заместителей председателя Совнаркома Рудзутака и Антипова, то есть фигуры первого ряда, НКВД, как любая карательная система во всех странах и во все времена, стал входить во вкус. Теперь Ежову кругом мерещились затаившиеся враги.

Стремительно наращивая масштабы репрессий, Ежов давал понять, насколько партии и стране нужен он, нужен его репрессивный аппарат. Почувствовав свою силу, Ежов заявлял: «Кого хотим — казним, кого хотим — милуем. Вот вы, начальники управлений, а сидите и побаиваетесь какого-нибудь никчемного секретаря обкома. Надо уметь работать. Вы ведь понимаете, что мы — это все. Нужно… чтобы все, начиная от секретаря обкома, под тобой ходили»[194].

Не умеющий останавливаться и очень (даже сверх) исполнительный и доводящий все до абсурда Ежов начал раскручивать маховик репрессий. Ежов начал реализовать то, чего Сталин боялся, — тайная полиция стала важнее, чем партия[195], поэтому уже через год после начала неутомимой деятельности Ежова Сталин и его коллеги по Политбюро стали сдерживать ретивость развязанной шефом НКВД кампании.

По словам Ю. Жукова, «волна репрессий продолжалась до конца 1937 года, пока Маленков, фактически возглавлявший партийный аппарат, не подал Сталину записку, что репрессии приняли такие масштабы, что они угрожают будущему страны. Нужно их остановить, писал Маленков и предложил подготовить закрытое письмо ЦК к партии. Сталин ему ответил: „Закрытое письмо не поможет! Нужно собирать пленум и осудить репрессии“».

Пленум ЦК ВКП(6) был проведен с 11 по 20 января 1938 года. Пленум осудил «практику повального исключения из рядов партии», открыто признал беззакония, допущенные по отношению к честным коммунистам и беспартийным, приняв по этому поводу специальное постановление, опубликованное, кстати, во всех центральных газетах. В постановлении январского (1938) Пленума ЦК, написанном не без участия Сталина, говорилось: «Еще не вскрыты и не разоблачены отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающихся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии»[196]. В решении Пленума было указано, что ряд «честных» людей «несправедливо оклеветаны», а отдельные «клеветники» осуждены. Так же открыто, на всю страну говорилось о вреде, нанесенном необоснованными репрессиями, на состоявшемся в 1939 г. XVIII съезде ВКП(6).

Как вспоминает И. А. Бенедиктов, сразу же после январского Пленума ЦК 1938 г. из мест заключения стали возвращаться тысячи незаконно репрессированных людей, в том числе и видные военачальники. Все они были официально реабилитированы, а кое-кому Сталин принес извинения лично. Значительная часть аппарата НКВД была привлечена к ответственности за злоупотребление служебным положением, за расправы над честными людьми[197].

Сталин, несомненно, знал о произволе и беззакониях, допущенных в ходе репрессий, переживал это и принимал конкретные меры к выправлению допущенных перегибов, освобождению из заключения честных людей. Кстати, с клеветниками и доносчиками в тот период не очень-то церемонились. Многие из них после разоблачения угодили в те самые лагеря, куда направляли свои жертвы. Парадокс в том, что некоторые из них, выпущенные в период хрущевской «оттепели» на волю, стали громче всех трубить о сталинских беззакониях и даже умудрились опубликовать об этом воспоминания![198]

Серьезное предупреждение Ежову было сделано в августе 1938 года: Сталин и Молотов целых четыре часа убеждали Ежова согласиться на кандидатуру Л. П. Берии в качестве своего первого заместителя.

23 ноября Ежов опять вызван к Сталину, где уже находились Молотов и Ворошилов. Вот как описывает это Жуков[199]: «Мне пришлось держать в руках документ, который Ежов писал явно под их диктовку. Написан он на трех страницах, все разных размеров, то есть хватали первые подвернувшиеся под руку бумажки и подсовывали их Ежову, лишь бы тот не прекратил писать.

Формулировка его отстранения от должности меняется дважды: видимо, он сопротивлялся, возражал. А надо-то было вырвать от него решение уйти „по собственному желанию“! Тут же пишется проект постановления, который звучит как гарантия: „Сохранить за т. Ежовым должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта“. Наконец заявление написано и подписано: „Н. Ежов“. Вот с этого и началось устранение „ежовщины“. Политбюро послало на места телеграммы с прямым текстом: немедленно прекратить репрессии и распустить „тройки“. На XVIII съезде Сталин подверг Ежова критике за пьянство и плохую работу. Тем не менее, репрессии продолжались вплоть до отстранения Ежова в конце 1938 г. от обязанностей наркома внутренних дел. Потом он был расстрелян».

Так Сталин решил проблему Ежова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.