11.2. Жатва…

11.2. Жатва…

Жатвы много, а делателей мало.

Спаситель

Но спят усачи-гренадеры

В долине, где Эльба шумит,

В снегах необъятной России,

Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат:

Иные погибли в бою…

Михаил Лермонтов

Кого-кого, а тех, кто станет жать кровавую жатву, в человеческой истории всегда хватало. Даже — через край.

Если в крупнейших сражениях прошедшего, XVIII столетия общее число участников кровопролитий никогда не превышало двухсот тысяч бойцов, то при Наполеоне Бонапарте случился резкий скачок, и количественные показатели возросли вдвое, а то и втрое. Например, в знаменитой битве при Лейпциге, ее еще зовут Битвой народов, 16–19 октября 1813 г. участвовало более полумиллиона человек. При этом суммарные потери одними убитыми составили около ста пятидесяти тысяч, не кисло, да? Это ведь всего за трое суток. А сопоставимых по размаху сражений в ту пору произошло немало, возьмите хотя бы Аустерлиц (1805) или наше Бородино (1812). Если даже учитывать одни только боевые операции, в которых было убито не менее двух тысяч человек (вы уж простите меня, друзья, за подобную убойную арифметику, но это важно), то количество таких сражений за временной интервал с 1803 по 1815 г. уже переваливает за две сотни, так что спящих повсюду усачей-гренадеров Михаил Юрьевич Лермонтов упомянул в своем «Воздушном корабле» не для красного словца. Слов нет, Наполеон был наделен даром гениального полководца, да и личной храбрости ему было не занимать, один только Аркольский мост (1796) уже сделал бы его имя бессмертным. Как непревзойденный командир, он, конечно, солдатскими жизнями старался не разбрасываться, даром своих бойцов не гробил (не в пример нашим советским маршалам), а в быту вообще не ленился демонстрировать самое теплое отношение к солдатам. Многих действительно знал по именам (особенно из Старой гвардии). Любил поболтать с ними у солдатского костерка, прихлебывая из закопченного котелка и вспоминая славные былые денечки. Одно его ставшее крылатым выражение «В ранце каждого солдата лежит маршальский жезл» чего стоит. Естественно, солдаты отвечали императору безграничной преданностью, таких командиров в армии уважают, Наполеон это понимал и учитывал.

При этом он оставался большим политическим игроком, а для политики солдаты — первый расходный материал. Посему и жуткое словосочетание «пушечное мясо» приписывается именно ему, блестящему революционному генералу и будущему грозному императору Наполеону Бонапарту. И вряд ли кто его здесь оклеветал. В 1805 г., вскоре после разгрома русских и австрийцев под Аустерлицем, Бонапарт обмолвился в приватной беседе с австрийским министром, масоном Маттернихом, что, мол, может позволить себе расходовать по тридцать тысяч человек в месяц. Поверьте, это не было бравадой. Даже в период триумфального шествия по Европе победы частенько доставались французам несладко. О 1812 г. имеет смысл вообще промолчать, одна лишь катастрофа на Березине иллюстрирует результаты, хотя следующий, 1813 г. по статистике выдался еще хуже.

Между тем речь пока велась о потерях одними убитыми. А раненые? Недаром сам Бонапарт говорил, что неопытность хирурга наносит армии больше вреда, нежели батареи противника. Из рук вон плохо организованная медицинская служба стоила жизни множеству раненых в обоих противоборствующих лагерях. Так, только после одной битвы при Прейсиш-Эйлау в 1807 г. (полсотни тысяч убитых и раненых с двух сторон) в Кенигсберге скопилось не менее двадцати тысяч бедолаг (французов, пруссаков и русских), которые около трех суток дожидались медицинской помощи. «Горе раненым, — писал во время русской кампании 1812 г. французский интендант генерал виконт де Пюибюск. — Зачем они не дали себя убить? Несчастные отдали бы последнюю рубашку для перевязки ран, теперь у них нет ни лоскутка, и самые легкие раны становятся смертельными. Мертвые тела складываются в кучу, подле умирающих, во дворах. Нет ни заступов, ни рук, чтобы зарыть их в землю».[407] Красноречивая картина, не правда ли? Ничуть не лучше обстояло с ранеными и у нас. Отчаянно не хватало перевязочных материалов, врачей, лекарств, транспорта. Что ж удивляться, что потери просто не представляется возможным подсчитать? Точные цифры отсутствуют, мнения историков расходятся. Из Харперской военной энциклопедии Р. И Т. Дюпюи явствует, что всего с начала XIX в. и по Ватерлоо включительно погибло приблизительно четыреста тысяч французов.[408] Советский ученый-демограф Борис Цезаревич Урланис полагал: всего в Европе погибло примерно под семьсот тысяч человек.[409] По прикидкам французского историка и политика второй половины XIX столетия Луи Адольфа Тьера, их было не менее миллиона, из них — четыреста тысяч французов. Да, Наполеону не повезло в ходе последней битвы при Ватерлоо, на помощь к англичанам подоспели свежие подкрепления пруссаков фон Блюхера, а французский генерал де Груши застрял на полпути, при этом доводится признать: призывать в армию Бонапарту было просто некого. Целые поколения французских мужчин уже лежали в земле, оставались одни старики и дети.

Еще драматичнее — с косвенным ущербом. По разным оценкам, с 1792 по 1800 г. от разного рода эпидемий и других болезней скончалось почти два с половиной миллиона человек. Да на одном микроскопическом Гаити Желтый Джек унес жизни пятидесяти тысяч французских солдат. Сколько погибло мирных жителей — неизвестно…

Можно, конечно, слегка разбавить краски, упомянув Промышленную революцию, развивавшуюся параллельно французской социальной революции и позволившую, благодаря техническим достижениям, снабжать и экипировать внушительные по числу штыков противоборствующие армии. А затем и ловко уничтожать их при помощи очень своевременно появившихся военно-технических новшеств. Всяческих капсульных ружей, сменивших кремниевые, усовершенствованных дальнобойных пушек и прочих изысков, вплоть до изобретенных (уже тогда!) сэром Уильямом Конгривом боевых ракет с зажигательными, осколочными и бронебойными боеголовками. Мол, порох-то стал гореть поярче, через прицелы стало смотреть получше, а батальоны (вследствие естественных демографических процессов) стали соответственно погуще, так что чему удивляться, так сказать, естественный ход человеческой истории. Какие тут у кого претензии? С другой стороны, пожалуй, все же стоит поискать зачинщиков. Ведь, если столько крови пролилось, то, вероятно, кому-то это было нужно. Уж не той ли зловещей «невидимой руке», не раз упоминавшейся предшественниками Наполеона у руля революционной Франции? Помните, как маркиз Лафайет жаловался, что она управляет толпой из темноты и мистерии? А за ним и Максимилиан Робеспьер, что, мол, подталкивает его Комитет национального спасения совсем не туда, куда хотелось бы. Кто сказал, что эта «рука» с приходом Наполеона куда-то делась? Спряталась, к примеру, за спину или нырнула в карман. Никто такого не говорит. И правильно делает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.