ГЛАВА ПЕРВАЯ ПУТЬ ИЗ АФРИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПУТЬ ИЗ АФРИКИ

Одним из наиболее эффектных материалов в области популярной  генетики явилась публикация в конце 1980-х гг.  на обложке журнала «Newsweek» фото с изображением  изысканно-соблазнительных чернокожих Адама и Евы, делящих  пополам пресловутое яблоко. На прародителей человечества  одобрительно поглядывает змей-искуситель.

Фото 3. Обложка культового номера «Newsweek» от 11 января 1988 г., где помешена статья, излагающая историю «митохондриевой Евы» мира.

Эта обложка обеспечила номеру журнала  рекордный тираж. Однако, несмотря на прием из арсенала  массмедиа, «Newsweek» действительно опубликовал информацию  о важном научном открытии. И знаменитое  фото, и текст вступительной статьи сообщали о двух важнейших  достижениях научной мысли. Первым из них явилось  опубликованное в 1987 г. исследование в области генетики,  где говорилось об открытии генов, которые передаются  только по материнской линии. Это исследование,  авторами которого были Ребекка Канн и ее коллеги, развеяло  в пух и прах устаревшие аргументы о месте появления  первых людей современного типа. Согласно новейшим  свидетельствам, мы, «современная человеческая семья», произошли от одной-единственной генетической  линии, сложившейся за последние 200 тысяч лет в Африке,  а не в многочисленных изолированных очагах эволюции,  разбросанных по всему миру. Эта единственная линия,  восходящая к нашему общему предку с неандертальцами,  дала начало примерно полудюжине основных материнских  кланов (или ветвей), африканские корни которых  четко прослеживаются и в наши дни[51].

Второй причиной использования знаменитой библейской  аллегории на обложке «Newsweek» явилось то, что  данный генетический метод использовал митохондриевую  ДНК (мтДНК), передаваемую только по материнской линии.  Десять лет спустя небольшая группа генетиков воспользовалась  этим вновь открытым методом и установила,  что одна-единственная отрасль дюжины с лишним материнских  наследственных генетических ветвей древнейших  африканских предков послужила основой для возникновения  линии, ставшей родоначальницей всего остального  населения земного шара[52]. Другими словами, у  всех женских генетических ветвей в Африке существовал  некий общий предок, или «митохондриевая Ева», а затем,  много позже, сложилась «дочерняя» линия «Евы выходцев  из Африки», чьи генетические дочери, то есть потомки по  женской линии, заселили весь остальной мир. Это открытие  стало поистине эпохальным.

Титул «Ева», или «Первая леди», который с такой готовностью  подхватили массмедиа тех лет, заключал в себе не  совсем тот смысл, который вкладывали в него генетики.  Благодаря изучению митохондриевой ДНК ученые сумели  выявить древнейшую женскую генетическую линию, охватывающую  только крохотную частицу нашей генетической  наследственности.

Митохондриевая Ева отнюдь не была некой конкретной  личностью, «Праматерью», как это часто заявляли  представители массмедиа. Отслеживание материнского генетического  маркера в глубь далекого прошлого, к древнейшему  общему прапредку, вовсе не означает, что абсолютно  все наши гены в буквальном смысле происходят от  одной-единственной женщины. Дело в том, что в ядре каждой  клетки нашего тела имеется более 100 тысяч генетических  участков (специальный термин для их обозначения — «локусы»), которые необходимо зафиксировать.  Любой из этих участков может использоваться в качестве  маркерной системы для отслеживания генетической линии  вплоть до древнейшего общего предка[53]. Поскольку  эти участки перемешиваются в каждом новом поколении,  далеко не все ветви их генетического древа ведут к одному  и тому же предку. По сути дела, генетическая наследственность  современных людей может быть выведена на основе  биологического ядра африканцев численностью от 2000  до 10 000 человек[54], живших около 190 тысяч лет тому назад.

Хотя может показаться, что сухая реальность параллельного  существования «генетического древа» и «генеалогического  древа» развеяла романтическое очарование легенды  о Еве, она нисколько не уменьшает исключительной  роли генетического отслеживания в величественной истории  странствий человечества за последние 200 тысяч лет.  И возможность поведать практически ту же историю благодаря  целому ряду различных генов лишь подтверждает  истинность этого повествования и обогащает его. Так, например,  мужские генные линии рисуют куда более яркую  и увлекательную картину рассеяния по странам и континентам,  чем женские генеалогии. К примеру, недавно в  Южной Африке было найдено так называемое исчезнувшее  колено Израилево[55], идентифицированное генетиками  как этническая группа, имевшая еврейских предков, однако  — только по материнской линии[56].

Возражения мультирегионалистов  и генетиков

Простой и ясный принцип отслеживания маршрутов миграций  человеческого по всему земному шару при помощи  генетических маркеров не мог не вызвать возражений.  Естественно, первыми отвергли его мультирегионалисты[57].  К ним по большей части относились палеоантропологи,  которые по-прежнему считали, что каждая из «рас» на нашей  планете произошла от своего собственного архаического  предка, например, «яванского человека», «пекинского  человека», неандертальца и прочих вымерших видов,  живших в различных частях земного шара. Одна из ключевых  проблем при этом заключается в том, что современные  люди, несмотря на все региональные различия между  ними, во многих отношениях гораздо ближе друг к другу,  чем были их предполагаемые древнейшие предки. Чтобы  хоть как-то объяснить эти несоответствия, мультирегионалисты  сегодня утверждают, что различные региональные  «подвиды человека» в последующие эпохи активно  смешивались и обменивались друг с другом генетическим  материалом, в результате чего и сформировались сложные  современные расы, которые мы видим сегодня (рис. 1.1).

Однако генетические данные не позволяют выявить  четких свидетельств такого межрегионального смешения.  Географическое распределение ветвей и отраслей современных  генетических древ митохондриевой ДНК и Y-xpoмосомы  групп выходцев из Африки имеют выраженные  региональные отличия и особенности. Отстаивая последние  бастионы своей гипотезы, мультирегионалисты расширили  концепцию «компромисса межрегионального  смешения», чтобы включить в нее гипотезу об исходе из  Африки, утверждая, что архаические региональные группы населения, такие, как неандертальцы, могли время от  времени смешиваться с пришельцами анатомически современного  типа, «совершенно такими же, как мы», то  есть, другими словами, с кроманьонцами.

Рис. 1.1

 «Анатомически  современные люди» — это представители вида Homo sapiens (sensu stricto)[58], обладавшие комплексом особенностей  строения скелета, которые отличали и нас, и наших непосредственных предков, живших в Африке около 200 тысяч лет тому назад, от вымершего архаичного  вида Homo sapiens (sensu lato)[59], включая и нашего близкого  родича — Homo helmei. Главной особенностью «анатомически  современного» человека является высокий круглый  череп, выступающий подбородок, небольшие лицо и челюсти  и слабо выраженные надбровные дуги. Межрегиональное  смешение архаических туземцев и пришельцев  представляет собой мягкий компромиссный вариант гипотезы  исхода из Африки, позволяющий объяснить присутствие  некоторых генов архаических видов человека в  генетическом «котле» современного человека. В качестве  примера подобной «гибридизации» не раз назывался найденный  в Португалии детский скелет с короткими неразвитыми  конечностями, возраст которого — 24 500 лет, то  есть относящийся к эпохе, когда неандертальцы уже давно  вымерли. И все же среди генных проб мтДНК и Y-хромосом,  сданных десятками тысяч добровольцев, живущих за  пределами Африки, не обнаружено даже минимальных  проявлений подобного рода смешения[60].

Честно говоря, история на этом не кончается. Хотя  свидетельств наличия таких современных архаических  «примесей» в генетических линиях «Адама» и «Евы» не существует,  эти линии сами по себе составляют крайне незначительную  часть обширной «библиотеки» геномов ДНК.  Поскольку каждому последующему поколению передается  только одна копия мтДНК и Y-хромосомы, линии мтДНК  неандертальцев лишь в крайне редких случаях пересекались  и смешивались с кроманьонским типом, а затем  окончательно вымерли. Однако среди остатков огромного  нуклеарного генома до сих пор прослеживаются следы  генного смешения. А поскольку такая нуклеарная ДНК смешивается  и расщепляется в каждом поколении, крайне  сложно построить генетическое древо для каждой из бесчисленных генных линий и с уверенностью сказать, что  на нем принадлежит людям современного анатомического  типа, а что является наследием регионального архаического  населения[61]. Таким образом, как утверждают некоторые  ученые, не исключено, что густые кустистые брови  коренастых игроков в регби и футбольных хулиганов  представляют собой генетическую прапамять о неандертальцах,  а не (что, на мой взгляд, более вероятно) нормальные  вариации внешности анатомически современного  человека.

Совсем другие возражения выдвигают представители  традиционной генетики. Они были удивлены и даже, по  всей видимости, обескуражены тем, что митохондриевая  ДНК дала столь четкую генетическую картину даже при  применении их собственных методов с использованием  традиционных генных маркеров ядер (передаваемых как  мужчинами, так и женщинами), демонстрируя с годами  все менее четко выраженную оппозицию между Африкой  и остальным миром. Эта нечеткость объясняется целым  рядом факторов. Наиболее важным из них можно считать  излюбленный традиционалистами классический подход,  заключающийся в реконструкции древа массовых миграций,  а не в построении древа изменений самих генных  линий. Показательно, что подобные идеи сохранились и в  более широкой и математически обоснованной концепции  «расовых миграций», а не в отслеживании миграций  индивидуальных линий самих генов, выявленных у данной  группы населения. Другим важным фактором явилось смешение  и перенос генных линий в каждом последующем  поколении, чего никогда не происходит с мтДНК. Таким  образом, большинство генных маркеров, использовавшихся  традиционалистами, имели весьма несложные деревья с  небольшим число очень древних ветвей, тогда как отростки  на них были общими для многих рас населения.

По всем вышеизложенным причинам традиционный  способ сравнения наследственных признаков у жителей  разных регионов путем замеров частоты присутствия тех  или иных генов в ядре имел коренной недостаток применительно  к изучению древнейших миграций. Он со всей  наглядностью продемонстрирован в исследовании присутствия  генов внутри ядра на основе всего одного генного  локуса (т.е. речь в данном случае не шла о генах Адама и  Евы), осуществленном Джеймсом Уэйнскотом и его коллегами  из Оксфордского университета, сторонниками модели  африканского происхождения. Это исследование было  опубликовано журнале «Nature» в 1986 г. Таким образом,  оно вышло в свет всего за год до появления открытий Ребекки  Канн, о которых сообщалось в статье в «Newsweek».  В той памятной статье были использованы данные генетических  проб, взятых у людей со всех концов света, в том  числе и проб, взятых мною в 1984 г. в Новой Гвинее. Вместо  сравнения относительной частоты встречаемости многих  генов Уэйнскот выстроил генеалогическое древо на  основе одного-единственного генного локуса. Результат  был в принципе тем же самым, что и выводы Канн, свидетельствуя  об африканском происхождении. Другие генетики  также выдвинули целый ряд технически аргументированных  возражений против анализа генов Евы. С тех пор  эти возражения технического характера снимаются один  за другим[62].

В результате недавнего анализа другой несмешанной  системы, Y-хромосомы, и исследований многих других  генных маркеров[63] первоначальная версия о происхождении  людей современного типа из Африки, подтверждаемая  маркерами митохондриевой ДНК, одержала триумфальную  победу, и мультирегионалисты превратились в  изолированное, но задиристое и горластое меньшинство.

Два маршрута исхода из Африки?

Несомненно, предки современных людей вышли из Африки,  как и их ближайшие родичи — приматы, однако конкретное  время и маршруты такого исхода, как и всегда, определялись колебаниями климата. В древности существовало  два потенциальных маршрута исхода из Африки —  северный и южный, и каким именно воспользоваться в ту  или иную эпоху, зависело от погодных условий. Когда оказывался  открытым какой-то один из них, он указывал мигрантам  дальнейший путь — на север или на восток. Люди  современного типа впервые совершили исход из Африки  около 120 тысяч лет тому назад, пройдя через северные  врата континента. Как мы увидим ниже, этот первый исход  завершился трагически. Второй же, успешный исход,  открыл им путь через Азию, на юг и восток — путь, проторенный  их предшественниками. Что касается Европы, то  ее они игнорировали примерно до 50 тысяч лет тому назад.

Африка стала родиной всего многообразия видов человека,  населяющих нашу планету. Необъятная и изолированная

природная лаборатория вновь и вновь переплавляла  человеческий материал, пропуская его через бесчисленные  циклы появления пустынь и появления зелени.  Уникальное по масштабам лоскутное одеяло саванн и лесов,  которое представляла собой Африка на пороге Сахары,  было надежно изолировано от остального мира двумя  комплексами естественных ворот и коридоров. На протяжении  двух последних миллионов лет эти коридоры действовали  как громадные загоны для переселенцев и их  скота, загоны, ворота которых попеременно открывались  и закрывались. Когда один комплекс ворот открывался,  другой обычно закрывался. Одни ворота вели на север, через  Сахару и Левант, в Европу, тогда как другие открывали  путь на восток, через устье Красного моря, в Йемен, Оман  и Индию. Какие именно из ворот оказывались открытыми  в данный конкретный период, зависело от очередного  цикла оледенения, который, собственно, и определял, какие  виды млекопитающих, включая человека, могут мигрировать  из Африки, направляясь на север, в Европу, или на  восток, в Азию[64].

В наши дни дни Африка соединена с Евразийским макроконтинентом  всего лишь одним из прежних коридоров  — знаменитым Синайским полуостровом на северовостоке.  Эти суровые места, представлявшие собой засушливую  пустыню, служили потенциальным маршрутом через  Сахару и Синайскую пустыню — дорогой, которая вела  во внешний мир и, словно звездные врата из какого-нибудь  научно-фантастического фильма, открывались людям  лишь тогда, когда очередное изменение угла орбиты Земли  или наклона полярной оси вызывало кратковременный  период потепления. Именно такой редкий эпизод в геологической  истории Земли и имел место около 100 тысяч  лет тому назад, когда усиление солнечной активности повлекло  за собой активное таяние ледников, и на нашей  планете установился теплый и достаточно влажный климат.  Пустыни Сахара и Синай, а также пустыни далекой  Австралии превратились в огромные озера, окруженные  буйной растительностью и достигшие расцвета во время  своей короткой геологической весны (рис. 1.2). Но поскольку  эта интерлюдия тепла оказалась очень краткой,  климатические врата Северной Африки, впустив мигрантов,  оказались для них смертельной ловушкой.

На протяжении большей части последних 2 млн. лет  люди вдоволь натерпелись голода и холода в суровом плену  плейстоценовой ледниковой эпохи, и поэтому непродолжительное,  но заметное потепление климата на нашей  планете, открывшее им врата Эдема, известно у геологов  под названием междуледникового оптимума.

Эти краткие, но пьяняще прекрасные паузы резко контрастировали  с привычным холодным и сухим климатом  ледниковых просторов плейстоцена. Нам, современным  людям, довелось пережить лишь два таких райских периода  за все время нашего существования на Земле. Последний  из таких междуледниковых оптимумов имел место  около 8000 лет тому назад, и мы до сих пор наслаждаемся  последними лучами его осеннего тепла. На протяжении  примерно 2000 лет Сахара представляла собой степь, покрытую  густыми травами, и бесчисленное множество всевозможных  видов животных мигрировало по ее просторам  с юга на север, через Северную Африку на Левант.

Рис. 1.2

По  иронии судьбы в наши дни глобальное потепление, вызванное  всеобщим загрязнением окружающей среды, помогает  затормозить неизбежный возврат к такому же более  засушливому и холодному климату, который господствовал  на Земле на протяжении большей части нашего  существования на ней.

Как правило, свидетельства таких древних климатических  драм в доисторические эпохи ученые получают в результате  раскопок глубоко залегающих слоев или бурения  скважин в полярных ледяных шапках и на морском дне.  Однако в данном случае нам не требуются обстоятельные  научные доказательства из области археологии и климатологии,  чтобы доказать истинность нашей теории. Мы можем  увидеть все это собственными глазами, побывав в Сахаре  и полюбовавшись удивительными наскальными рисунками,  уцелевшими в самом ее сердце. Там более 8000  лет назад безвестными древними художниками были созданы  многие и многие тысячи натуралистических изображений  вымерших видов буйволов, слонов, носорогов, бегемотов,  жирафов , страусов и больших антилоп.

Фото 4. Найденные в Сахаре наскальные рисунки слонов, бегемотов и жирафов, возраст которых — ок. 8 тыс. лет, аналогичные этим из Феззана, Ливия, реальное напоминание о временах, когда в этих местах простирались травянистые саванны.

Более того, эта удивительная историческая хроника  велась непрерывно на протяжении нескольких тысячелетий.  Наиболее поздние рисунки со всей очевидностью  свидетельствуют, что обилие видов животных в Сахаре  практически исчезло около 5000 лет назад, уступив место  верблюдам и тарантулам.

Это время, когда животные из Центральной Африки  потоком устремились на земли нынешнего Марокко, Египта  и дальше, на Левант, представляло собой нечто вроде  редчайшего дождя в пустыне, под живительными струями  которого просыпаются и оживают семена растений, долгие  десятилетия дремавшие в земле.

Увы, этот земной рай просуществовал очень недолго;  животные покинули эти края, и в них вновь воцарилась  безжизненная пустыня. Крупные млекопитающие, в отличие  от растений, не имели семян, которые можно было бы  надолго укрыть в песке до наступления лучших времен. Не  только млекопитающие, но и другие животные, лучше  адаптирующиеся к неблагоприятному климату, например  пустынный узкорот или двоякодышащие рыбы, могут на  непродолжительное время погружаться в некий анабиоз в  ожидании следующего дождя. Таким образом, во время  предыдущей междуледниковой паузы, первой за время существования  человека на Земле, отважные первопроходцы,  устремившиеся на север, успели покинуть пределы Африки  и попасть на Левант до того, как за их спиной вновь  затворились врата Сахары.

Более ранняя междуледниковая пауза, известная среди  ученых как Эмианская, или Ипсвичская, пауза, наступила  около 125 тысяч лет тому назад, вскоре после появления  на Земле людей современного типа. Благодаря находкам  человеческих останков мы знаем, что древнейшие люди  современного типа мигрировали из окрестностей Сахары  в Северную Африку и на Левант в очень и очень отдаленные  времена. Действительно, наиболее древние останки  человека современного типа, найденные за пределами Африки,  возраст которых составляет от 90 до 120 тысяч лет,  были найдены именно в странах Леванта[65]. Возникает  принципиальный вопрос: не оставили ли они там сколько-нибудь заметный след? Судя по всему — нет.

Из Африки в Европу: неудавшийся  первый исход

Пока первые научные данные не получили убедительного  подтверждения, ученые — сторонники гипотезы исхода из  Африки — полагали, что древнейший исход людей современного  типа на север Африки и далее, на Левант, сформировал  своего рода биологическое ядро, из которого  впоследствии возникли народы Европы и Азии. Однако  подобные аргументы страдали серьезным недостатком.  Дело в том, что следы человека современного типа в этих  местах около 90 тысяч лет тому назад практически исчезают.  Благодаря климатологическим исследованиям мы знаем,  что именно около 90 тысяч лет тому назад на Земле  наступил краткий, но разрушительный по своим последствиям  период резкого глобального похолодания и засухи, в  результате чего весь Левант превратился в безжизненную  пустыню. После отступления ледников и нового потепления  Левант был быстро заселен, но на этот раз — представителями  другого вида, нашего ближайшего «кузена» на генеалогическом  древе — неандертальцами, которые, по  всей вероятности, оказались оттесненными к югу, в регион  Средиземноморья, в результате наступления ледников,  надвигавшихся с севера. Мы не располагаем материальными  свидетельствами пребывания людей современного типа  на Леванте или в Европе на протяжении последующих  45 тысяч лет, до тех пор пока примерно 45—50 тысяч лет  тому назад на арене истории не появились кроманьонцы  (о чем говорит появление авгурисианской техники изготовления  орудий), бросившие вызов неандертальцам, оттеснив  их на север, на их древнюю прародину[66].

Таким образом, большинство специалистов сегодня  полагают, что первые люди современного типа, выходцы  из Африки, вымерли на Леванте в результате резкого похолодания  и возврата засушливого климата, под влиянием  которого Северная Африка и Левант быстро превратились  в бесплодные пустыни.

Коридор, пролегавший через Сахару, захлопнулся, словно  гигантская ловушка, и мигранты, оказавшиеся в ней, не  смогли ни возвратиться назад, ни найти пригодных для  жизни земель. Зияющая пропасть в 50 тысяч лет между исчезновением  следов первых переселенцев на Леванте и  последующим вторжением туда новой волны переселенцев  из Европы, вне всякого сомнения, ставит под вопрос  обоснованность широко распространенной версии о том,  что первый исход из Африки на север якобы завершился  успешно и создал биологическое ядро будущих европейцев[67]. Давайте же задумаемся — почему.

Чтобы понять, почему многие европейские авторитеты  в области археологии и антропологии настаивают, будто  европейцы возникли самостоятельно и независимо от  первого исхода из Северной Африки, необходимо помнить  о том, что здесь мы имеем дело с одним из проявлений культурологического европоцентризма, стремящегося  объяснить последствия первого исхода. Наиболее важным  проявлением такого мышления является несокрушимая  убежденность европейских ученых XX в. в том, что именно  кроманьонцы, мигрировавшие в Европу не позднее 50  тысяч лет тому назад, и явились основоположниками людей  «современного типа» в полном смысле слова. Эта человеческая  эпифания[68], принесшая невиданный расцвет  всевозможных искусств, ремесел и технических возможностей  и культуры в целом, известна среди археологов под  сухим названием «европейский Верхний палеолит». По  мнению многих ученых, это было нечто вроде творческого  взрыва, знаменовавшего начало эпохи мыслящего человека  на Земле. Именно к этой культуре восходят впечатляющие  наскальные рисунки в пещерах Шове и Ласко, а  также изысканные, тонко проработанные резные фигурки  «Венеры», которые археологи находят по всей Европе.

При этом обычно можно слышать аргументы типа «если  мы действительно вышли из Африки и если та древняя  культурная революция, столь красноречиво говорящая о  даре абстрактного мышления, пришла в Европу с Леванта,  она в лучшем случае могла представлять собой краткий  привал на пути из Египта». Ergo[69], «мы, люди Запада» (это  «мы» объясняется тем, что сторонники этой гипотезы —  исключительно европейцы или имеют европейские корни),  — всего лишь потомки выходцев из Северной Африки.  Таким образом, северный маршрут для многих специалистов  является этакой концептуальной отправной точкой  миграции или, лучше сказать, исхода из Африки. В следующей  главе мы рассмотрим, почему с точки зрения логики  невозможно допустить, что первыми «людьми полностью  современного типа» были европейцы, и как случилось, что  первыми современными людьми, способными говорить,  петь, танцевать и рисовать, стали именно африканцы,  причем произошло это задолго до исхода некоторых их  групп со своего родного континента.

Однако попытки дать убедительное объяснение того,  как конкретно предки современных европейцев, жившие  некогда в окрестностях Сахары, задумали и осуществили  исход из Африки, связаны с целым рядом серьезных проблем.  Для начала надо заметить, что, поскольку пустыня  Сахара на протяжении последних 100 тысяч лет служила  непреодолимой преградой для мигрантов, любые позднейшие  вторжения выходцев из Северной Африки в Европу  могли начинаться с какого-нибудь зеленого прибежища  — островка растительности, еще остававшегося в Северной  Африке, например из района дельты Нила, после  междуледниковой паузы. Предки европейцев не могли  45—50 тысяч лет тому назад совершить исход из региона  Сахары напрямую, кроме как на плотах вниз по течению  Нила, однако генетическая история решительно отвергает  подобную возможность.

Зеленое прибежище в Египте?

Если на всем протяжении длительного засушливого периода  после междуледниковой паузы в Северной Африке  действительно существовало подобное зеленое прибежище,  оно около 45 тысяч лет тому назад вполне могло послужить  временным приютом и перевалочным пунктом  для предков будущих европейцев. Да, в древности в Северной  Африке действительно существовало несколько обширных  зеленых оазисов, в частности, дельта Нила в Египте  и Средиземноморское побережье нынешнего Марокко.  Недавняя находка детского скелета в погребении на холме  Тарамса в Египте, датируемая ориентировочно между 50 и  80 тысячами лет тому назад, свидетельствует о том, что  там могли сохраниться реликтовые группы населения. Ряд  ведущих сторонников гипотезы исхода из Африки сразу  же обратили внимание на эту находку, поскольку она  предлагает реальное и вполне убедительное объяснение  паузы протяженностью в 45—50 тысяч лет. Наибольшей  известностью среди них пользуется Крис Стрингер, убежденный  приверженец гипотезы о происхождении современных  людей из Африки и один из руководителей Лондонского  музея естественной истории. Стрингер утверждает,  что ребенок-египтянин из Тарамсы принадлежал к  колонии обитателей оазисов Северной Африки и что выходцами  именно из таких колоний и были мигранты, покинувшие  около 50 тысяч лет тому назад Африку и ставшие  предками жителей Леванта и Европы[70].

И все же археологические свидетельства присутствия  кроманьонцев в Северной Африке крайне скудны и немногочисленны.  Даже те каменные орудия эпохи Среднего  палеолита, которые были найдены в захоронении ребенка  на холме Тарамса, вполне могли быть созданы неандертальцами,  и их никак нельзя считать доказательством  взрывного роста новых технологий, проникших в ту эпоху  в Европу.

Проблема Австралии

Но, пожалуй, наиболее серьезной проблемой для европоцентрической  концепции культурного развития, в основе  которой лежит гипотеза о северном маршруте исхода из  Африки, является сам факт существования австралийских  аборигенов, создавших свою собственную культуру пения,  танца и живописи задолго до европейцев и, естественно,  без какой бы то ни было помощи с их стороны. Но тогда  выходцами из какого района Африки они были? Какой  маршрут завел их в такую даль, на край света? Можно ли  считать их ветвью того же исхода, в котором принимали  участие и предки современных европейцев? И, наконец,  самое главное: каким образом и почему они попали в Австралию  гораздо раньше, чем предки европейцев — в Европу?  Эта загадка породила целый ряд попыток объяснения.

Понятно, что ответить на все эти вопросы, исходя из  гипотезы об одном-единственном северном исходе из Африки  в Европу, имевшем место примерно 45 тысяч лет тому  назад, за которым последовало расселение человека по  всему остальному миру, как то утверждает чикагский антрополог  Ричард Клейн в своем классическом труде «Развитие  человека», попросту невозможно. Известный зоолог,  знаток Африки, художник и писатель Джонатан Кингдон  идет еще дальше, доказывая, что первый, «неудачный» северный  исход африканцев на Левант, имевший место около  120 тысяч лет назад, привел к расселению уцелевших  мигрантов и колонизации Юго-Восточной Азии, а затем и  Австралии примерно 90 тысяч лет назад. Эта версия также  допускает всего один исход из Африки, и притом по северному  маршруту. Крис Стрингер избрал наиболее легкий  путь, утверждая, что Австралия была колонизована независимо  от этого исхода и задолго до освоения Европы в  результате отдельного исхода африканцев в обход Красного  моря (см. рис. 1.3)[71].

Во многом соглашаясь с Крисом Стрингером, археолог  Роберт Фоули и палеонтолог Марта Лар из Кембриджского  университета тоже утверждают, что цепь зеленых оазисов  в Северной Африке, простиравшаяся на всем протяжении  северного маршрута через Левант, имела жизненно важное  значение для предков европейцев и жителей стран Леванта.  Эти исследователи не испытывают никаких проблем  с количеством исходов из Африки, утверждая, что в  глубокой древности имело место множество больших и  малых миграций, отправными точками для которых служили  оазисы, разбросанные по Эфиопии и всей Северной  Африке. Эта точка зрения учитывает значительный рост  численности населения в самой Африке во время междуледникой  паузы, около 125 тысяч лет тому назад.

Лар и Фоули полагают, что возвращение прежнего  холодного и засушливого климата привело к тому, что африканский  континент как бы разделился на отдельные  обитаемые районы-колонии, совпадающие с границами  зеленых оазисов (см. рис. 1.6), обитатели которых на протяжении  последующих 50 тысяч лет были разделены непреодолимыми  пустынями. Согласно схеме Лар-Фоули,  предки аборигенов Восточной Азии и Австралии могли  быть выходцами из Эфиопии, которые, переправившись  через Красное море, отправились в дальние странствия.  Они могли выбрать южный маршрут и двинуться по нему  в путь совершенно независимо от предков будущих европейцев.  Не так давно Фоули и Лар получили «подкрепление»: ряды сторонников северного и южного исходов пополнил  американский генетик Питер Андерхилл, специалист  в области изучения Y-хромосомы. Он выступил с  исследованием, в котором осуществил синтез генетических  доисторических факторов. Все трое ученых постулировали  древний исход в Австралию по южному маршруту,  признавая, что основным маршрутом исхода из Африки  был все же северный путь, через Суэц и Левант, в Европу и  остальные регионы Азии (рис. 1.3) и что он имел место  между 30 и 45 тысячами лет тому назад[72].

Таким образом, обоснованность высказываемого многими  специалистами по Евразии мнения о том, что предки  европейцев были выходцами из Северной Африки, зависит  от целого ряда факторов. К их числу относятся наличие  достаточно обширных прибежищ-оазисов в Северной  Африке и либо многочисленные разновременные миграции  из Африки, либо очень ранняя протомиграция с Леванта  в страны Дальнего Востока.

Существует и проблема идеологического плана: это —  попытка зарезервировать северный маршрут исхода только  за предками будущих европейцев.

Рис. 1.3

Высказываясь поначалу откровенно и прямолинейно, Джонатан Кингдон утверждал,  что ранний северный исход из Африки произошел  около 120 тысяч лет тому назад, во время так  называемой Эмианской междуледниковой паузы[73]. Поскольку  многие коридоры в пустынях Африки и Западной  Азии в ту эпоху пышно зеленели буйной растительностью,  предполагаемые мигранты в Австралию могли без помех  продвигаться все дальше на восток с Леванта до Индии. Разумеется,  они могли остановиться на длительный привал в  зеленых районах Южной Азии, прежде чем двинуться  дальше, в Юго-Восточную Азию, куда они прибыли около  90 тысяч лет тому назад. (Под термином «Южная Азия» я  имею в виду те страны, расположенные между Аденом  (Йеменом) и Бангладеш, которые выходят на береговую  линию Индийского океана. К числу этих стран относятся  Йемен, Оман, Пакистан, Индия, Шри-Ланка и Бангладеш, а  также государства, расположенные на побережье Персидского  залива: Саудовская Аравия, Ирак, Бейрут[74], Объединенные  Арабские Эмираты и Иран.)

В качестве доказательства присутствия еще в глубокой  древности разумного человека на Леванте Джонатан Кингдон  ссылается на многочисленные орудия эпохи Среднего  палеолита, найденные в Индии. Возраст некоторых из  них — 1бЗ тысячи лет. Однако наиболее серьезной проблемой  здесь является полное отсутствие скелетных останков  человека современного типа такой древности где  бы то ни было за пределами Африки. Кингдон утверждает,  что эти орудия могли быть изготовлены людьми предсовременного  или архаического типа (или мапа, как он их  называет), которые как раз в то самое время обитали в  Восточной Азии.

Понятно, что для того, чтобы попасть в Австралию,  предки австралийцев должны были пересечь с запада на  восток всю Азию, однако у нас нет никаких материальных  доказательств того, что анатомические современные люди  совершали миграции через всю Азию около 90 тысяч лет  назад, не говоря уж о более ранней эпохе — 120—163 тысячи  лет назад.

Преграды на востоке

С предложенной Кингдоном датировкой временных рамок  колонизации Юго-Восточной Азии — 90—120 тысяч  лет — связана и другая серьезная проблема. Если, согласно  его гипотезе, первая волна миграции в Юго-Восточную  Азию покинула земли Леванта несколько позже 115 тысяч  лет тому назад, она, по всей вероятности, бесследно сгинула  на необозримых просторах Азии. Анализ массовых миграций  человека и других видов млекопитающих из Африки  в Азию за последние 4 млн. лет свидетельствует о том,  что, за исключением первой междуледниковой паузы, мигрантов,  продвигавшихся с Леванта во внутренние районы  Азии, ожидало множество труднопреодолимых препятствий.  В эпохи, когда мир не был согрет благодатным теплом  междуледниковой паузы, переселенцам то и дело  встречались высокие горы и иссушенные зноем пустыни,  служившие непреодолимыми преградами на пути на север,  восток и юг от Леванта. На севере и востоке протянулась  огромная горная цепь Загрос-Таурус, которая вместе  с Сирийской и Аравийской пустынями изолировала Левант  от Восточной Европы на севере и индийского субконтинента  на юге[75]. При обычных климатических условиях  оледенения это были непроходимые гористые пустыни.  Не было удобного обходного пути и на севере, где  высились хребты Кавказа и шумело Каспийское море.

В древности, как и во времена Марко Поло, самым  удобным альтернативным путем из Восточного Средиземноморья  в Юго-Восточную Азию было как можно скорее  добраться до Индийского океана и далее двигаться вдоль  его береговой линии. Однако к югу и востоку от Леванта  простирались Сирийская и Аравийская пустыни, и единственно  возможный маршрут вел из Турции через долину  Тигра и далее на юг, вдоль западного склона горной гряды  Загрос, до самого побережья Персидского залива (см. рис. 1.6). Однако этот маршрут, пролегавший через так называемый  Плодородный Полумесяц, в периоды похолодания  и засухи по окончании междуледниковых пауз также  лежал через безжизненные пустыни и, естественно, был  закрыт для древних мигрантов.

Практическая невозможность для людей современного  типа попасть из Леванта в Египет или Юго-Восточную  Азию в период от 55 до 90 тысяч лет тому назад означает,  что северный маршрут исхода из Африки в те времена позволял  покинуть Черный континент только предкам будущих  европейцев и жителей Леванта, а никак не праотцам  обитателей Юго-Восточной Азии или Австралии. Между  тем, как это ни странно, Европа и Левант не подвергались  сколько-нибудь активной колонизации примерно до рубежа  45—50 тысяч лет тому назад, тогда как Австралия, лежавшая  на другом конце света, напротив, интенсивно заселялась  задолго до этой рубежной эпохи. А это означает,  что для того, чтобы «зарезервировать» северный маршрут  исхода только за предками европейцев, Крис Стрингер,  Боб Фоули и Марта Лар должны были принять гипотезу о  существовании в древности отдельных южных маршрутов,  которыми воспользовались предки австралийцев и даже  жителей Азии. Решить эту загадку позволяет только изучение  генетической истории.

Что же говорят гены  о северном маршруте исхода

Все подобные гипотезы и предположения в прошлом базировались  на археологических свидетельствах, состоявших  из нескольких человеческих костей, датировка которых  вызывала серьезные сомнения, и к тому же разделенных  огромной паузой во времени. На рубеже тысячелетия  вышел в свет обширный труд таких видных ученых, как  Мартин Ричардс, Винсент Маколей и Ханс-Юрген Бандельт,  посвященный генетическому отслеживанию корней  современных европейцев. Этот труд полностью изменил  прежние представления и позволил нам проанализировать  маршрут и последствия первого исхода из Африки с  гораздо более высокой точностью в пространственных и  временных координатах[76]. Данное исследование решает  одновременно две задачи.

Во-первых, оно подтверждает, что наиболее ранняя  «экспедиция» на Левант, имевшая место предположительно  около 100 тысяч лет тому назад, канула в вечность, не  оставив никаких следов. Точно так же все участники и потомки  первого крупного исхода людей современного типа  вымерли, как и неандертальцы, около 60 тысяч лет назад,  не оставив никаких генетических следов на Леванте.

Во-вторых, хотя африканцы, жившие в окрестностях  Сахары, оставили свои генные маркеры в генах примерно  1/8 части жителей современных общин берберов, пока  что не обнаружено никаких генетических свидетельств  того, что предки европейцев и жителей Леванта были выходцами  из Северной Африки.

Откуда мне это известно? Дело в том, что реконструкция  достаточно точного генетического древа при помощи  митохондриевой ДНК позволяет достичь куда большего,  чем просто идентифицировать наших общих древнейших  предков. На рис. 1.4 представлено митохондриевое древо,  основанием ствола которого послужили многочисленные  африканские кланы. Одна из ветвей этого древа (L3) протянулась  очень и очень далеко, в Южную Азию (Индию).  Именно от ветви L3 произошла наша азиатская Ева выходцев  из Африки, многочисленные ветви-потомки которой  заселили Аравию и Индию, а затем Европу и Ближний Восток.  Мы можем датировать ветви на этом древе, а затем,  проанализировав их географическое распределение, показать,  где и когда появлялись на свет родоначальники тех  или иных доисторических миграций. По большому счету,  этот метод можно считать убедительным доказательством  правоты гипотезы о исходе из Африки.

Благодаря этому методу мы можем проследить, что  древнейшая ветвь предков европейцев, обозначенная на  схеме U (ее возраст — около 50 тысяч лет; см. рис. 1.4), которой  я дал имя Европа — в честь знаменитой возлюбленной  Зевса, возникла и сформировалась где-то неподалеку  от Индии, отделившись от ветви R, которую я назвал Рохани  — по ее локусу в Индии. В свою очередь, R отделилась  от ветви N, которой я дал имя Насрин и которая отделилась  от ветви L3 — ветви азиатской Евы выходцев из Африки.

Рис. 1.4

Если предки европейцев действительно были потомками  неких аборигенных этнических групп из Северной  Африки, таких, как берберы, и отделились от них около 45  тысяч лет назад, мы вправе надеяться отыскать древнейшие  североафриканские генетические линии, отходящие  прямо от основания ветви L3[77].

Однако, если взглянуть на представителей Северной  Африки, в частности — тех же берберов, которые, как считается,  являются исконным аборигенным населением этого  региона, мы видим прямо противоположное. Оказывается,  генетические ветви жителей Северной Африки показывают,  что перед нами — либо позднейшие иммигранты  из других регионов, либо потомки ветвей, очень далеко  отстоящих от L3. Но в Северной Африке не обнаружено  никаких следов представителей ветвей, совершивших первый исход из Африки — Насрин и Рохани. Зато представителей  этих ветвей можно встретить в Индии (см. рис.).  Действительно, мы видим, что Северная Африка активно  заселялась этническими группами мигрантов с юга, имеющих  генетические линии, типичные для предков европейцев  и жителей Леванта. Древнейшая аборигенная генетическая  линия мтДНК в Северной Африке, иногда отождествляемая  с берберами, датируется периодом их прибытия с  Леванта, что произошло около 30 тысяч лет назад. Эта линия  образует отдельную подветвь (U6 — см. рис.) клана  предков европейцев и жителей Западной Евразии (Западная  Евразия — термин, обозначающий Европу и страны  Леванта). На ветви U6 четко видны свидетельства исхода  из Леванта или Европы, а не какого-либо окружного пути.  Примерно 1/8 материнских генетических линий в Северной  Африке восходит к потомкам позднейших миграций  из глубинных районов Африки в окрестностях Сахары, и  более половины из них — следы еще более поздних переселений  народов на юг, преимущественно из Европы. Наконец,  гены другого дочернего клана Евы выходцев из Африки,  азиатской супергруппы М, представители которой  сосредоточены в Индии, полностью отсутствуют в Европе,  на Леванте и в Северной Африке. Поэтому крайне маловероятно,  что Северная Африка могла послужить источником  генетического материала для жителей Азии, как то утверждает  схема, предложенная Джонатаном Кингдоном[78].

Все сказанное является аргументом в поддержку точки  зрения о том, что Европа и Северная Африка являлись реципиентами  (восприемниками) миграций с востока. Другими  словами, у нас нет доказательств в пользу того, что  первый северный исход был направлен из окрестностей  Сахары в Северную Африку. Он скорее происходил в обратном  направлении. А теперь давайте кратко рассмотрим,  как и где именно на Востоке возникли и сформировались  ветви под условными названиями «Насрин», «Рохани» и «Европа».

Исход был только один

Наиболее убедительный аргумент против того, что основной  маршрут, по которому предки европейцев и прочих  рас современных людей совершили исход с Черного континента,  пролегал по Северу Африки, — это структура материнского  генетического древа всех народов мира. Как  показано на рис. 1.4, лишь весьма и весьма небольшой побег  одной из ветвей (Ева выходцев из Африки), объединивший  около полудюжины основных материнских кланов  Африки, сумел выжить после того, как его представители  покинули родной континент, чтобы расселиться по  всему остальному миру. Именно от этой малочисленной  группы и произошли впоследствии все современные расы,  обитающие в мире за пределами Африки. Совершенно ясно,  что если имел место только один исход, то его участники  должны были избрать какой-то один из двух возможных  маршрутов, по которым можно было покинуть Африку.  Я лично придаю особую важность тому простому и  вместе с тем уникальному факту, что в генах всех неафриканских  рас и народов на нашей планете прослеживается  одна-единственная африканская генетическая линия.

В рамках любого исхода из Африки могла присутствовать  смесь генетических линий Евы, восходящих к различным  потенциальным основоположникам. То же самое  можно сказать и о любой произвольно собранной группе  людей. И тем не менее выжить смогла только одна из этих  генетических линий. Этот факт позволяет допустить,  сколько попыток отдельных групп совершить исход из  Африки могли оказаться успешными. Допустим, изначально  существовало пятнадцать различных в генетическом  отношении типов или линий мтДНК, которые покинули  Африку в составе группы мигрантов (их могло быть и  больше, и меньше; см. рис. 1.5). Это число вполне реалистично;  даже в наши дни существует именно пятнадцать  материнских генетических линий, возраст которых превышает 80 тысяч лет.

Рис 1.5

 Эти линии можно  представить в виде пятнадцати типов мраморных камешков,  оказавшихся в одном мешочке. Из этих пятнадцати  линий только одна, митохондриевая ветвь, спустя  много поколений превратилась в Еву выходцев из Африки,  то есть общую «материнскую линию» для всего остального  человечества. Другими словами, уцелел всего один камешек,  представляющий только один тип мрамора. Этот произвольный  процесс отбора и вымирания получил название  дрейфа генов, потому что первичное смешение линий  как бы совершило «дрейф» в сторону одного-единственного  генетического типа.

Механизм, лежащий в основе дрейфа генов, достаточно  прост. Время от времени некоторые материнские генетические  линии отмирают, поскольку в них не остается  дочерей, способных произвести на свет жизнеспособное  потомство. Такое угасание и вымирание генетических линий  показано на рис. 1.5. В пределах небольших изолированных  этнических групп это со временем приводит к  преобладанию какой-либо одной наследственной линии.  В небольших группах дрейф играет огромную, решающую  роль. Любопытный современный пример дрейфа генов,  наблюдаемый, правда, по отцовской линии: в небольших,  почти изолированных от внешнего мира, альпийских или  валлийских горных деревушках через несколько поколений  почти все жители оказываются обладателями одной и  той же фамилии — скажем, Шмидт или Эванс — независимо  от того, чем занимаются их сегодняшние носители[79].