Эрмитажный театр

Эрмитажный театр

Театральная сцена являлась неотъемлемой частью большинства императорских резиденций. Напомним, что первый придворный театр появился при Дворе царя Алексея Михайловича в 1672 г., и с той поры существование подобного театра превратилось в некий придворный стандарт. Поэтому, когда возводили каменный Зимний дворец, в юго-западном ризалите устроили обширный дворцовый театр, «встроенный» в пространство императорской резиденции.

Дворцовая сценическая площадка использовалась не только профессиональными артистами, но и любителями, поскольку в Зимнем дворце изначально существовали две труппы – профессиональная и любительская. Профессиональная труппа занимала сцену императорского театра, размещавшегося с 1762 по середину 1780-х гг. в юго-западном ризалите резиденции. В середине 1780-х гг. Дж. Кваренги построил для театра отдельное здание, туда и переехал профессиональный театр, получивший название Эрмитажного. Любительская труппа, состоявшая из придворных, могла выступать где угодно, в зависимости от обстоятельств или размаха постановки. Придворные, выступавшие в роли актеров, могли продемонстрировать свои таланты как на сцене Эрмитажного театра, так и в одном из залов огромного дворца.

Среди петербургских театров Эрмитажный театр всегда занимал особое положение. Во-первых, это один из самых старых петербургских театров, изначально «заточенный» под придворно-церемониальный формат постановок. Во-вторых, особое положение театра определялось его «географией», то есть расположением непосредственно в главной императорской резиденции. Поэтому Эрмитажный театр находился в ведении Петербургского дворцового управления. Но оборудованием сцены и подготовкой к спектаклям занималась Дирекция Императорских театров. В-третьих, это был синтетический театр, в нем ставили и оперу, и драму, и балет. В-четвертых, театр не имел «собственной» труппы и по большей части представлял собой «площадку», на которой приглашенные артисты ставили свои спектакли.

План второго этажа Зимнего дворца времен Екатерины II (придворный театр в юго-западном ризалите)

Воспитатель великого князя Павла Петровича С. А. Порошин часто упоминает в записках о посещении дворцового театра своим воспитанником. Его свидетельства позволяют представить не только интенсивность работы придворного театра, но и его репертуар.

В качестве примера используем записи за май 1765 г. Итак: «Во дворце комендия: Le legataire и Somnambule. Балет… Великий князь не был» (3 мая); «После стола в воланы. Учился. На комедию. Комедия русская Jean de France, балет Гранжеев со змеей, маленькая пьеса: Слепой видящий… После комедии ужинали; о Сумарокове, о его трагедиях и притчах и скоро спать, десять часов было» (10 мая); «После обеда учился. Потом в комедию, комедия была La goucernante de la chausse, маленькая пьеса Somnambule, балет Гранжеев Аполон и Дафна. После большой пьесы пошли в ложу к Государыне. После маленькой пьесы Государыня, откланявшись, забывшися, и ретировалась, а Великий Князь остался в ея ложе, и тут до конца балету смотрели» (13 мая); «Учился. Потом на комедию, русская (Менехли…), балет Аполон и Дафна. Пиеса „Новоприезжие“. После ужинать и спать» (17 мая); «Часу в седьмом Государыня и Великий Князь приехали в Зимний дворец на комедию. Комедия была: L’home singulier, пиеса Anette et Lubin. Балет новый Le cendange в первый раз. В десятом часу в исходе все кончилось» (20 мая)[495].

Выступления заезжих гастролеров щедро оплачивались Екатериной II из своей «комнатной суммы». Например, в 1770 г. она заплатила за «Английскую комедию» 1000 руб.[496] В марте 1771 г. «Английским комедиантам» вновь выплатили 1000 руб. В 1778 г. императрица профинансировала из «комнатной суммы» строительство театра в Царском Селе: «Об отпуске для строения в Царском Селе театра 25 023 р.»[497] (5 февраля 1778 г.).

Любопытно, что наследник даже в столь юном возрасте имел четкие представления и о своем статусе, и обо всех нюансах поведения публики в дворцовом театре. Так, воспитатель упоминает, как в октябре 1764 г. «в шесть часов изволил Его Высочество пойтить на комедию. <…> Изволил Его Высочество аплодировать многократно <…>. Два раза партер без него захлопал, что ему весьма было неприятно. Пришедши к себе, долго роптал о том <…>: „Вперед я выпрошу, чтоб тех можно было высылать вон, кои начнут при мне хлопать, когда я не хлопаю. Это против благопристойности“». Позже, когда Павел Петрович стал императором, такой порядок превратился в жесткую норму. С конца XVIII в. публика могла начинать аплодировать в Императорских театрах только после аплодисментов императора.

В 1780-х гг. придворный театр, располагавшийся в юго-западном ризалите Зимнего дворца, уничтожили в связи с перепланировкой западного фасада под покои великого князя Александра Павловича.

В 1782–1785 гг. архитектор Джакомо Кваренги возвел новое здание придворного театра на месте бывшего Зимнего дворца Петра I. Особенностью этого камерного театра стал амфитеатр полукруглых рядов зрительских кресел (250 мест[498]), поднимающихся от сцены. Граф Штернбергер, посетивший Петербург в начале 1790-х гг., описывал Эрмитажный театр следующим образом: «Здание это в Римском вкусе, выстроено на подобие цирка, только в очень уменьшенном размере. Стены и колонны мраморные, сиденья для зрителей подымаются ступенями и образуют полукруг»[499].

Ансамбль Дворцовой набережной. Эрмитажный театр (дом № 32)

Дж. Кваренги. Проект зрительного зала Эрмитажного театра. 1783 г.

Планировка камерного зала не требовала лорнетов и биноклей, поскольку в компактном зале сцена была хорошо видна с любого места. Естественно, небольшой зал отличался прекрасной акустикой. В декоре театрального зала Дж. Кваренги отразил его функциональное назначение, украсив его скульптурами Аполлона и девяти муз, расположенных в нишах.

Эрмитажный театр при Екатерине II

У Екатерины II, по утверждению мемуариста, в театре не было постоянного места, поэтому каждый спектакль она избирала «его себе по произволу». Об этом же упоминал и Кваренги: «В этом театре нет ни одного привилегированного места, отсюда изгнан всякий этикет, каждый может усаживаться там, где ему заблагорассудится». Вне всякого сомнения, подобная планировка театрального зала – личное решение императрицы, что ярко характеризует и особенности ее характера, и сложившиеся взаимоотношения в ближнем круге Екатерины II. Напомним, что в Малом Эрмитаже, в котором императрица принимала гостей, имелась табличка с правилами поведения, на которой имелась следующая надпись: «Извольте сесть, где хотите, Не ожидая повторенья: Церемоний хозяйка здешняя ненавидит и в досаду принимает; А всякий в своем доме волен». Собственно, идея амфитеатра с отсутствующими «фиксированными» местами развивала идею Екатерины II о пребывании в ее ближнем круге «без чинов».

По завершении строительства, 16 ноября 1785 г., Эрмитажный театр открыли постановкой оперы «Мельник, колдун, обманщик и сват» (музыка М. М. Соколовского, либретто А. О. Аблесимова). Поскольку Екатерина II много внимания уделяла литературному творчеству, то 20 января 1789 г. в стенах Эрмитажного театра состоялась премьера комической оперы «Горе – богатырь Косометович», либретто к которой написала сама императрица[500]. Заметим, что это – не единственное либретто, написанное императрицей для своего театра.

Как ни удивительно, но Екатерина II, по большому счету, к музыке относилась равнодушно. Но она была умной женщиной, и именно в годы ее царствования расцветает жанр придворного музыкального театра: «Театр разделялся на Российской, Французской и Итальянской, то есть на трагедии, комедии, оперы и балеты»[501]. Внимание к музыкальному театру – необходимый штрих, без которого образ просвещенной монархини был бы неполным.

Действительно, в эпоху Просвещения многие европейские монархи не только покровительствовали развитию музыкального искусства при своих дворах, но и сами являлись квалифицированными музыкантами-исполнителями. Поэтому во второй половине 1780-х – начале 1790-х гг. Екатерина II выступила в качестве либреттиста пяти комических опер и «исторического представления» с музыкой. Говоря по-современному, она стала продюсером, распределяя музыкальный материал, указывая последовательность, характер и продолжительность номеров, формируя сценографические ремарки, участвуя в выборе композиторов, оценивала качество их музыки, влияла на постановочный и репетиционный процесс, финансировала издание готовых произведений.

В Эрмитажном театре несколько раз в неделю играла французская труппа. Мемуарист отмечал, что немка Екатерина II не любила тяжеловесные немецкие спектакли и музыку немецких композиторов, предпочитая изящные французские постановки. Качество же этих постановок П. И. Сумароков, например, оценивал весьма жестко: «При обыкновенной Французской комедии оркестр составляют три музыканта, из которых один играет на фортепьяно, другой на скрипке, а третий на арфе; о гармонии при столь разнородных инструментах не может быть и речи. Так как обыкновенно исполняются веселые, живые пьесы, то для знающего музыку здесь мало интересного; музыка эта зависит от памяти и воображения трех музыкантов; им не дозволено употреблять нот, почему слушатель и не может требовать от их игры этого приятного смешения нежного с серьезным, которое, благодаря законам гармонии, бывает иногда так возвышенно. Этот род музыки невозможно заключить в тесные рамки искусства и фантазии, и он может быть терпим только ради своей оригинальности».

Впрочем, по свидетельству современников, Екатерина II плохо чувствовала музыку: «…она к гармонии музыки казалась равнодушною. Сколько ни старались при воспитании научить ее сему приятному искусству, сколько сама ни желала познакомиться с оным, но все опыты оказались тщетными». Она сама знала за собой это, и во время музыкальных вечеров в гостиных Зимнего дворца или Эрмитажном театре «всегда поручала кому-нибудь из знатоков подавать ей знак к рукоплесканию»[502].

Одной из традиций дворцового театра стали театральные постановки, подготовленные ко дню рождения императрицы – 21 апреля. Эта традиция сложилась еще тогда, когда будущая императрица была женой великого князя, а затем и императора Петра III. Такая постановка состоялась буквально через неделю после переезда Петра III и его супруги Екатерины Алексеевны в Зимний дворец – 23 апреля 1761 г., когда была представлена премьера оперы-буфф «Бертольдо при дворе» (муз. Л. В. Чампи, либретто К. Гольдони) и балета «Разбитие корабля у Баварских берегов». 21 апреля 1765 г. премьера оперы-буфф «Менялы» (муз. А. Доверня, либретто Ж. Ваде) состоялась уже на сцене в театре Зимнего дворца.

19 апреля 1786 г. Екатерина II выступила как автор либретто комической оперы «Февей», ею и «обновили» новую сцену Эрмитажного театра. Любопытно, что через три дня – 22 апреля – оперы повторили, что называется, «на бис». В этом же году 27 ноября, к тезоименитству Екатерины II, на сцене Эрмитажного театра состоялась премьера еще одной комической оперы – «Новгородский богатырь Боеславович», либретто к ней также написала сама императрица.[503]

Как правило, вслед за веселыми операми следовали балетные постановки. Тогда на сцене Эрмитажного театра блистал французский танцор и хореограф Шарль Ле Пик (1744–1806). Об уровне этого мастера говорит то, что с 1783 по 1785 г. он являлся балетмейстером Королевского театра в Лондоне. В 1787 г. он приехал в Россию и стал первым танцором Императорской труппы. В 1792 г. Ле Пик занял должность главного балетмейстера труппы, сохраняя ее за собой до 1799 г. Мемуарист, видевший постановки того времени, утверждал: «Декорации представляют редкое совершенство; для них был выписан из Италии специальный живописец; во время моего пребывания он написал несколько декораций так хорошо, что превзошел все ожидания. Большие балеты Лепика ставятся, хотя и стоят дорого»[504]. Удивительно, но после отстранения Ле Пика от должности при Павле I он продолжал служить на императорской сцене как танцовщик, хотя на то время ему исполнилось 55 лет.

Кроме профессионального театра, в Зимнем дворце активно действовал и театр любительский. Состав его участников, естественно, не был постоянным, но претендентов на главные роли всегда находилось в избытке. Подчеркнем: любительская сцена в период правления Екатерины II становится распространенной и привычной формой досуга русской аристократии. Как и маскарады, любительские постановки позволяли уйти из мира жестко регламентированного придворного этикета в более естественную домашнюю атмосферу.

Любительские спектакли с активным участием окружения Екатерины II ставились на двух «площадках» огромной резиденции – на сцене Эрмитажного театра и в залах Малого Эрмитажа. Со временем помещение Эрмитажного театра стало одной из площадок, где проходили знаменитые екатерининские «Эрмитажи». По свидетельству современника, «Эрмитажи были трех родов, большие, средние и малые. К большим съезжались все именитыя особы обоего пола, все иностранные министры; давался или Русской, или Французской, или Итальянской спектакль, и самые первейшие таланты, виртуозы представали. Сарти, Чимароза, Паезиелло, Мартини управляли капелиею. Виотти, Пуньани, Диц, Лолли, Жарновик, Михель отличались в искусстве тонов. Габриели, Тоди, Маркези, Мажорлетти были для пения. Пик, Росси, Сантини, Канциани – для пантомимов. Волков, Дмитревский, Шумский, Троепольская, Крутицкий, Черников, Сандунов, Гюс, Лесаж, Офрен, Флоридор, Бурде, Дельпи, Фастье – для драматическаго искусства.

Средние Эрмитажи[505] отличались от тех меньшим только количеством людей. Одни пользующееся особенным ея благоволением в оные собирались.

Малые Эрмитажи[506] составлялись из Царской фамилии, придворнаго, дежурнаго штата, самых коротких Императрице особ, и походили на дружеское, простое общество. Иногда при спектакле четыре только отличных музыканта сидели в оркестре, Диц с скрыпкою, Дельфини с виолончелем, Кардон с арфою и Ванжура за фортопианами. После театра, тот малый круг гостей не наблюдал никаких уже околичностей, делал что хотел, как дома, и занимался забавами, однако ж с предписанными правилами, которыя, равно положенныя с проступившихся взыскания, означались на прибитой тут доске»[507].

Д. Г. Левицкий. Портрет Е. И. Нелидовой. 1773 г.

Д. Г. Левицкий. Портрет Н. С. Борщовой. 1776 г.

Периодически на любительской сцене времен Екатерины II блистали настоящие звезды. К ним, несомненно, относилась Е. И. Нелидова, о сценическом таланте которой, упоминает множество мемуаристов. Например, в 1773 г. в камер-фурьерском журнале отмечалась постановка оперы «La serva padrona» («Служанка-госпожа») Дж. Б. Перголези, где роль Серпины исполняла Е. И. Нелидова, а роль Уберто – Н. С. Борщова.

Впрочем, Е. И. Нелидова не была единственной звездой на любительской сцене. А. И. Рибопьер упоминает, что «на средних Эрмитажах бывало не более 50 или 60 приглашенных. Играли в разные игры, в которых принимала иногда участие сама Государыня, окончив партию в карты. Почти всегда вечер начинался театральным представлением, иногда играли любители. Так, я видел княгиню Дитрихштейн в роли Люцинды в Оракуле с графинею Ростопчиной в роли Charmant. Другой раз представляли Ифигению в Авлиде: граф Вильегорский представлял Агамемнона, жена его Клитемнестру, граф Петр Андреевич Шувалов Ахилла, Тутолмин Улисса, П. И. Мятлева Ифигению, а княгиня Дитрихштейн Эрифилу»[508].

После смерти Екатерины II, по указанию Павла I, Эрмитажный театр закрыли. Через год представления возобновили, но из театрального зала Павел Петрович повелел убрать медальоны с профилями французских просветителей и «сомнительного» А. П. Сумарокова. Особенности придворного церемониала распространили и на посещение театра, которое строго регламентировали. Амфитеатр разделили на половины для дам и кавалеров, дамы должны были приходить лишь в «русских платьях», стоячие места предназначались для камер-юнкеров. Появились двери, соединившие театр с новыми казармами.

Попутно заметим, что в период непродолжительной жизни императора Павла I в стенах Зимнего дворца в нем разыгрывались совершенно иные «любительские спектакли», связанные с увлечением императора символикой мальтийского рыцарского ордена.

После смерти Павла I и возвращения императорской семьи в Зимний дворец театральные постановки на сцене Эрмитажного театра возобновились.

Интенсивность оперных и театральных постановок в Эрмитажном театре во многом зависела от хозяев Зимнего дворца. Например, при Александре I спектакли в Эрмитажном театре давали по три раза в неделю. Гости Эрмитажного театра с удовольствием слушали и смотрели оперы, водевили и балеты. Обязательными стали воскресные театральные вечера. Мемуарист, описывая события 1818 г. в Зимнем дворце, вспоминал: «В театре Эрмитажа нет лож, поэтому вся императорская фамилия, равно высшие сановники и иностранные послы, всегда занимали кресла на пространстве между оркестром и скамьями, возвышающимися в виде амфитеатра; камер-пажи стояли по ступеням лестницы, разделяющей амфитеатр и ведущей к вышесказанному пространству»[509].

Фрейлина В. Туркестанова так описывала обычный «стандарт» придворных театральных постановок (29 января 1815 г.): «Впрочем, эти придворные спектакли очень удобны; собираются к 7 часам, государыня выходит через полчаса, немного поговорят и прямо направляются в залу; а по окончании тотчас ужин. В четверть двенадцатого вечер кончен, а может быть, по желанию начинается где-нибудь в другом месте; я, само собой разумеется, направляюсь прямо в постель»[510].

Фойе Эрмитажного театра. Проект Л. Бенуа

В конце жизни Александра I эта традиция постепенно утрачивается. Более того, в течение трех лет (с 1823 по 1826 г.) театр использовался как военный плац, что привело к многочисленным утратам в декоре театра. Например, почти полностью уничтожен плафон.

Позже, при Николае I, традиционные эрмитажные спектакли возобновились, правда, уже в несколько ином формате. После того как в Петербурге появились «специализированные»[511] императорские театры, значение Эрмитажного театра снижается. Со второй четверти XIX в. спектакли в Эрмитажном театре, как правило, давались только в период больших зимних балов. Репертуар театра в это время определялся как некая «сборная солянка», включавшая балетные, оперные и драматические номера. Подобный формат театральных постановок существовал и при последующих царствованиях.

Когда в Зимнем дворце поселился Николай II, Эрмитажный театр привели в порядок. В 1894 г. провели реставрацию. В 1902 г. архитектор Л. Н. Бенуа оформил театральное фойе в стиле рококо. Спектакли на сцене Эрмитажного театра стали назначаться регулярно.

Директор Императорских театров В. А. Теляковский описывает порядок подготовки театрального действа следующим образом: «За несколько дней до назначения в Эрмитажном театре спектакля посылались приглашенным именные, ненумерованные билеты. Места разбирались приглашенными по своему усмотрению, причем скамейки первых рядов занимались по преимуществу дамами, а верхние – мужчинами. Всего было шесть рядов скамеек. Позади скамеек оставался еще довольно широкий проход вокруг всего полукруга амфитеатра, на котором помещались отдельные легкие золоченые стулья, в два ряда. Тут места занимала молодежь, а если приглашенных было очень много, приходилось некоторым и стоять…

Спектакли начинались обыкновенно в 9 часов вечера и имели два-три антракта. Давались: один акт – оперный, один – драматический и один – балетный. В редких случаях давали одно целое произведение, преимущественно – драматическое. Оперы и балеты целиком не ставились. Оркестр играл придворный со своим капельмейстером, и только балетный акт дирижировал балетный капельмейстер Дриго…»[512].

На представительские спектакли в Эрмитажный театр приглашалась избранная публика. Например, на спектакль 24 января 1903 г. – «Особы Императорской Фамилии; Начальники иностранных посольств и миссий; Статс-дамы; Камер-фрейлины[513]; Гофмейстрины; Фрейлины Государынь Императриц; Фрейлины Их Высочеств; Дамы; Начальницы институтов; Девицы[514]; Члены Государственного совета[515]; Товарищи министров; Почетные опекуны; Генерал адъютанты; Свиты Его Величества генерал-майоры; Флигель-адъютанты; Кавалеры Дворов Их Высочеств, Государя Наследника; Адъютанты, в том числе великих князей; Шталместеры; Первые чины Двора (Обер-гофмейстер, Обер-гофмаршал, Обер-шенк); Вторые чины Двора; Директор Императорских театров (В. А. Теляковский); Камергеры; Камер-юнкеры; Генералы от инфантерии; Генералы от кавалерии; Действительные Тайные Советники[516]; Генерал-лейтенанты; Вице-адмиралы; Генерал-майоры; художник М. Зичи; Губернаторы; Начальники отдельных частей гвардии»[517].

В итоге приглашения разослали 405 лицам, хотя Эрмитажный театр вмещал, по свидетельству В. А. Теляковского, порядка 300 человек. Отказались от приглашения 80 человек. Явилось на спектакль 310 человек. Остались на ужин после спектакля 293 человека. В повестках указывалась «форма одежды», как для дам, так и для кавалеров: «Дамы в длинных вырезных платьях, кавалеры в обыкновенной форме в мундирах» должны были подъезжать к подъезду «бывшего Государственного совета с набережной».

Спектакли Эрмитажного театра сезона 1903 г.

При Николае II на спектаклях в Эрмитажном театре в присутствии членов императорской фамилии заранее четко планировалась рассадка «ключевых зрителей». Например, судя по схеме рассадки «перед сценой в Эрмитажном театре», прямо перед сценой сидели: «… справа – северо-американский постол, испанский посол, германский, австро-венгерский, великобританский, итальянский и турецкий». В центре – великая княгиня Мария Павловна, Государь Наследник[518], императрица Мария Федоровна, Николай II, императрица Александра Федоровна, великий князь Владимир Александрович, великая княгиня Елизавета Федоровна. В левой части партера сидели великая княгиня Мария Георгиевна, великий князь Алексей Алексеевич, великая княгиня Ксения Александровна, великий князь Сергей Александрович, великий князь Михаил Николаевич, великий князь Борис Владимирович и великий князь Андрей Владимирович. Полукругом перед амфитеатром сидели (в центре) великий князь Николай Николаевич, великий князь Константин Константинович, супруга германского посла, супруга великобританского посла, супруга австро-венгерского посла, великий князь Дмитрий Константинович и великий князь Георгий Михайлович[519]. Остальная приглашенная публика, как пишет В. А. Теляковский, рассаживалась произвольно в амфитеатре.

Поскольку постановки в Эрмитажном театре носили парадный (представительский) характер, то периодически случались накладки, ведь артисты не только волновались в связи с ответственным мероприятием, но и сцена для многих из них была «не обжита». По свидетельству В. А. Теляковского, «на эрмитажных спектаклях менее всего смущались французские артисты. Им безразлично было играть в Михайловском театре или в Эрмитажном. Спектакли эти они очень любили и находили их „весьма занимательными и забавными“».

Иногда репертуар постановок в Эрмитажном театре, при всей забюрократизированности, вызывал критические оценки со стороны публики. Директор Императорских театров В. А. Теляковский свидетельствует, что, когда в Эрмитажном театре поставили «Горе от ума» и «Волки и овцы», многие из зрителей усмотрели в канонических текстах нежелательные аналогии: «Некоторые придворные находили, что „Горе от ума“ не подходит к придворному спектаклю, ибо там высмеивается двор: „Был высочайшею пожалован улыбкой, изволили смеяться“, „Кто слышит при дворе приветливое слово? Максим Петрович!“ и т. д. Слова эти в устах артиста, игравшего Фамусова, считали неподходящими на сцене Эрмитажного театра.

Про „Волки и овцы“ Островского, замечательно хорошо разыгранные артистами Малого театра на Эрмитажном театре в 1913 году, говорили, что пьеса и исполнение ее вульгарно и не подходит к придворному театру. Подобных мнений высказывалось немало»[520]. Тем не менее на сцене Эрмитажного театра традиционно выступали лучшие артисты. Так, на рубеже XIX – начала XX вв. на сцене театра блистали Ф. И. Шаляпин, Л. В. Собинов, М. Ф. Кшесинская, А. П. Павлова, А. Я. Ваганова.

Любопытно, что на спектакле 7 февраля 1903 г. публику развлекали в антрактах номерами в исполнении Венского юмористического квартета. На это «низкопробное действо» потребовалось «высочайшее соизволение»[521].

А. Я. Головин. Портрет Ф. И. Шаляпина в роли Бориса Годунова. 1912 г.

Традиционно Эрмитажный театр предоставлял свою сцену не только профессионалам, но и любителям. В. А. Теляковский вспоминал: «Кроме спектаклей, на которых играли артисты, бывали также в высочайшем присутствии во дворцах спектакли, в которых исполнителями являлись любители, иногда и великие князья и княгини. Так, например, в Эрмитажном театре в 1890 году была поставлена драма А. Толстого „Борис Годунов“. Участие в ней принимали великие князья и светские любители»[522].

Сцена Эрмитажного театра предоставлялась и таким профессионалам, как С. П. Дягилев. Как известно, Николай II субсидировал «русские сезоны в Париже». С разрешения императора Дягилев использовал главную дворцовую сцену для подготовки декораций к опере «Борис Годунов». В документе (12 января 1908 г.) указывается, что «дворянину С. П. Дягилеву» предоставляется «сцена театра при Императорском Эрмитаже для исполнения декоративных работ по постановке оперы „Борис Годунов“ на сцене Парижского театра „Grand Opera“, при условии принятия мер охраны и надзора за производством означенных работ». При этом подчеркивалось, что Дягилев обязан немедленно прекратить все работы и освободить «помещения названного театра в случае приезда Высочайшего двора в Санкт-Петербург»[523].

В 1899 г. в Мраморном дворце состоялся любительский спектакль «Трагедия о принце Гамлете» в переводе великого князя Константина Константиновича. Он же играл главную роль в спектакле, подготовленном офицерами «Измайловского досуга». Режиссура спектакля принадлежала знаменитому артисту Александринского театра В. Н. Давыдову.

Великий князь Константин Константинович в роли Гамлета. 1899 г.

Через несколько дней, по личному распоряжению Николая II, пожелавшего показать этот спектакль своей семье, «Гамлет» повторили в Эрмитажном театре в декорациях Александринского театра. Современник упоминает: «Эрмитажный Императорский театр в Зимнем Дворце, даже во внешнем виде, был своего рода уникум: кресла в нем были только для Царского Семейства, все же остальные зрители сидели на амфитеатром поднимавшихся ступенях, обитых оранжевым плюшем с серебряной отделкой – это было и красиво, и интимно. Все места были ненумерованные».

В 1914 г. много шуму в светском Петербурге наделала постановка пьесы «Царь Иудейский», автором которой был великий князь Константин Константинович Романов. В. А. Теляковский упоминает: «Позднее шла в Эрмитаже пьеса К. Р.[524] „Царь Иудейский“, также исполнявшаяся великими князьями, любителями и артистами». Подготовка постановки началась в конце сентября 1913 г., когда капитан лейб-гвардии Измайловского полка П. В. Данильченко[525] вступил в переговоры с руководством Гофмаршальской части. Немного ранее великий князь Константин Константинович обратился к Николаю II с просьбой поставить пьесу на сцене одного из придворных театров. Вскоре последовал ответ, что «двери Эрмитажного и Китайского Театров для „Измайловского Досуга“ всегда открыты». Сначала предполагалось поставить драму в Китайском театре Царского Села, а Эрмитажный театр использовать как репетиционную площадку.

Эмблема «Измайловского досуга»

Письмо Николая II к великому князю Константину Константиновичу. 14 сентября 1912 г.

Поскольку все здания императорской резиденции находились под особой охраной, то всем участникам репетиций от «Измайловского досуга» выдали специальные удостоверения и расписание репетиций. Всего предполагалось провести 14 репетиций, они продолжались «с 2 часов дня и до 5 часов вечера».

Великий князь Константин Константинович в роли Иосифа Аримафейского

Вот некоторые фрагменты из репетиционного расписания: 4 октября – только декорационная репетиция (30–50 офицеров и 50 рабочих нижних чинов); 12 ноября – костюмная репетиция без реплик и музыкальная репетиция; 14 ноября – костюмная репетиция с репликами и статистами; 19 ноября – общая репетиция в костюмах (прогон 1-го и 2-го действий); 29 ноября – генеральный прогон всей пьесы в костюмах (100 чел. офицерских чинов и 200 чел. рабочих нижних чинов); 3 декабря – генеральная репетиция[526].

Спектакль получился такого масштаба, что «Измайловскому досугу» изначально не хватало средств на ее постановку. Недостаточно было и личных средств (7000 руб.) великого князя Константина Константиновича. В результате Николай II распорядился взять все расходы по постановке «Царя Иудейского» на Кабинет Его Величества. В постановке принял участие Придворный оркестр. Декорации для спектакля написал художник П. К. Степанов, костюмы шились в костюмерной мастерской Императорских театров по эскизам художника Н. А. Клименко. В результате постановка «Царя Иудейского» обошлась в 43 000 руб.

В конце октября 1913 г. принято предварительное решение, что премьера «Царя Иудейского», намеченная на 23 января 1914 г., состоится на сцене Эрмитажного театра. Причиной тому послужила заявленная «ненадежность сцены в Китайском театре». О размахе постановки говорит не только число участников репетиций, но и участие придворного оркестра (80 чел.) и «хора музыки» Измайловского полка (40 чел.). Попутно решались и хозяйственные вопросы. Всех участников репетиций кормили за счет Дворцового ведомства («чай с булкой и по большому бутерброду на каждого» – для нижних чинов Измайловского полка)[527].

Окончательно с местом проведения премьеры определились к середине ноября 1913 г., когда в Гофмаршальскую часть сообщили, что «Его Императорское Величество Государь Император соизволил разрешить поставить спектакль „Измайловскому досугу“ драму „Царь Иудейский“ не в Царскосельском Китайском театре, а в Эрмитажном театре»[528].

Накануне премьеры провели дополнительные репетиции, продолжавшиеся с 8 часов вечера и до 2 часов ночи. Генеральную репетицию провели 12 января 1914 г. Впоследствии П. В. Данильченко вспоминал, что «на этих девяти репетициях перебывал весь светский и культурный Петербург, все те, кто только имел возможность получить пригласительные билеты, число которых было ограничено и которые выдавались членами Досуга с большим разбором».

В этом спектакле великий князь Константин Константинович играл одну из главных ролей – Иосифа Аримафейского. Его сыновья, великие князья Константин (офицер лейб-гвардии Измайловского полка) и Игорь (камер-паж), играли перфекта когорты и поселянина Руфа. Всего в спектакле приняли участие 66 офицеров Измайловского полка.

Премьера состоялась на сцене Императорского Эрмитажного театра в присутствии Николая II и 26 членов императорской фамилии. Мемуарист отмечает: «Этот спектакль вышел далеко за пределы обычных товарищеских встреч и постановок „Досуга“; именно с этого дня „Измайловский Досуг“ стал известен всему культурному Петербургу и даже много шире: спектакль был повторен для представителей русской и иностранной прессы, а вслед затем для членов Императорской Академии наук… Восторженные отзывы о спектакле появились не только в крупнейших газетах Петербурга и Москвы, но и в парижских, берлинских и лондонских, не скупившихся на похвалы как самой драме, так и ее исполнителям. Достаточно сказать, что „Царь Иудейский“ был сразу же переведен на 10 иностранных языков».

На самого императора «Царь Иудейский» произвел громадное впечатление. Если верить мемуаристу, то он говорил после спектакля: «Сколько раз я присутствовал в церкви на богослужениях Страстной Недели, но никогда не переживал Страстей Господних, как сегодня в театре. Мне приходилось сильно сдерживать себя, чтобы не расплакаться»[529]. Зная сдержанность императора, это очень высокая оценка пьесы.

Надо заметить, что творческий коллектив Императорских театров представлял собой настоящий «террариум» (традиции сохраняются и поныне – например, в Большом театре), в котором огромное значение предавалось монаршим знакам внимания. Об этом наглядно свидетельствует «Совершенно доверительное письмо» великого князя Сергея Александровича к министру Императорского двора В. Б. Фредериксу, написанное в день начала официальных торжеств, связанных с 300-летием Дома Романовых, 22 февраля 1913 г. Конечно, письмо напрямую не связано с Эрмитажным театром, но балерины, о которых идет речь, блистали и на его сцене.

Приведем фрагменты из письма: «Глубокоуважаемый Барон. Пишу вам совершенно конфиденциально и прошу вас, чтобы оно осталось между нами и никто о нем бы не знал». Далее речь идет о М. Ф. Кшесинской: «Вы, между прочим, говорили ей, что не следует уходить со сцены… и остаться еще служить искусству. Все последние года она выполняла весь репертуар на своих плечах до полного изнурения сил, и Государь почти никогда не бывал в балете. В этом сезоне, когда был бенефис кардебалета и было первое представление в новой обстановке „Конька-Горбунка“, а также последний выход Матильды Феликсовны, Государя в театре не было. Теперь же, начиная с января, он уже несколько раз был в балете. Такое явление совершенно ясно показало как ей, так и всей публике, что за причины такой перемены… то, что было 19 лет тому назад[530], должно давно быть предано забвению и никому на свете нет до этого дела… Все время проявляется особая благосклонность к другой артистке, Павловой, которая заменила Кшесинскую. В первый же спектакль Павлова была приглашена в царскую ложу и удостоилась милостивого разговора с царем. В последний спектакль произошел небывалый в жизни театра факт. Этот день совпал с именинами Павловой, и Государь прислал ей в уборную коробку конфект. Кшесинская даже за 20-ти летнюю службу в ложу не позвали… она прежде всего артистка, и про частную жизнь ея никогда дела нет. Конечно, вы скажете, что это все мелочи. Но вы знаете, что всякая мелочь, исходящая от царя… извращается в страшной… А тут Павлова, которая только фиктивно служит 14 лет, т. к. из них около 5 лет треплется по заграничным сценам, ко дню Романовского юбилея награждается особой милостью[531]. Разве это справедливо. Все эти дни Матильда Феликсовна проводит в страшных душевных мучениях»[532].

Таким образом, сценическая площадка Эрмитажного театра на протяжении имперского периода играла разную роль. Если при Екатерине II Эрмитажный театр являлся одной из главных сцен столицы, то в XIX в. он превращается в место для проведения сборных концертов, на которые приглашались лучшие исполнители. Однако в этот период, скованный цепями жесткого придворного этикета, Эрмитажный театр не мог конкурировать с лучшими репертуарными театрами Санкт-Петербурга. Впрочем, такой задачи и не стояло, поскольку со времен Екатерины II этот театр не имел собственной труппы, представляя собой только почетную сцену для отечественных и заезжих знаменитостей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.