Яд в руках дам

Яд в руках дам

«Это их ремесло – / Лгать, предавать и отравлять людей» (Ceo est lur mestier / Mentir, trahir et gent empoisonner), – восклицал автор «Поругания женщин» (XIII в.). Приведенная цитата выдает, конечно, женоненавистническую сатиру, однако в эпоху расцвета Средневековья насилие и в самом деле часто принимало разные формы в зависимости от пола того, кто его применял. В книге «Дамы XII в.» Жорж Дюби блестяще показал, как безоружная женщина выковывала свое собственное оружие. А во времена «возрождения XII века», когда вновь оживало наследие древней культуры, авторы-клирики и, как правило, мужчины с легкостью приписывали женщинам склонность к отравлению. Античность была так богата прекрасными римлянками-отравительницами, о которых писал, например, около 1200 г. английский клирик Готье Man в «Сказках для придворных»: «Ливия убила своего мужа, потому что она его слишком ненавидела, Люцилия – своего, потому что она его слишком любила. Первая намеренно дала мужу выпить настойки волчьего корня; вторая же ошиблась: напиток, который она подала своему мужу, вызывал не любовь, а безумие». Сама Библия связывала Еву с несчастьем (Eva/vae); первородный грех осмысливался как отравление Адама его подругой. В сочинениях немецкой аббатисы XII в. Хильдегарды Бингенской Ева даже оказывалась у истоков появления ядов на земле. А франко-норманнский историк XII в. Ордерик Виталий, со своей стороны, проводил параллель между судьбой Адама и предполагаемым отравлением в 1085 г. норманнского герцога Калабрии и Апулии Роберта Гвискара собственной женой. Герцог будто бы был изгнан из земной жизни, как Адам – изгнан из рая. И в том и в другом случае смерть становилась следствием «предательства со стороны женщины». Оно противопоставлялось рыцарской добродетели, по определению являвшейся мужским качеством. Можно сказать, что данные отравления носили скорее семейный, а не политический характер. Однако не стоит забывать, что в сознании толкователей Библии XII в. власть возникла в садах Эдема, а первая в истории человечества пара представляла собой также и первое политическое сообщество. Речь шла о государе и о его взбунтовавшейся подданной. Понятно, что в «Книге о манерах» Этьена де Фужера, капеллана Генриха II, а затем епископа Реннского, плохая женщина изображалась отравительницей своего господина. Фужер клеймил графинь и королев еще сильнее, чем прочих женщин, ибо знатные дамы «сеют ненависть, /Подстрекают к ссорам и похищениям».

Согласно определенной культурной традиции, историки и составители хроник, принадлежавшие по преимуществу к духовенству, стремились связывать отравления с многочисленными dominae (госпожами), жаждавшими власти. И эта жажда сама по себе уже являлась духовной узурпацией, поскольку Бог поставил женщину в подчиненное положение. Благодаря стереотипному мышлению количество высокопоставленных отравительниц, несомненно, преувеличивалось. Впрочем, яд вообще обладал свойством чаще появляться в речах, нежели в реальной жизни, и соотношение того и другого часто невозможно бывает проверить.

XI и XII вв. являют нам целую галерею отравительниц. Ордерик Виталий, находил их повсюду: от герцогства Нормандского до самых отдаленных земель на юге, до которых добрались норманны. Согласно Виталию, считалось, что искусством яда, полученным от врачей Салерно, владела вторая супруга Роберта Гвискара Сигельгаита, которая происходила с юга Италии. Она становилась воплощением женщины-отравительницы, жаждавшей власти для себя и для своего потомства. Сигельгаита решила избавиться от сына Роберта от первого, норманнского, брака, поскольку боялась, как бы он не погубил ее собственного сына Рожера. Она приказала врачам приготовить сильный яд, но затем по приказу мужа сама же изготовила противоядие, дабы спасти жертву. Молодой человек избежал смерти, но на всю жизнь остался бледен. Спустя двадцать семь лет он умер от яда неизвестного происхождения. Хотя пасынок Сигельгаиты выздоровел, она опасалась наказания со стороны супруга, продемонстрировав опасную способность убивать и даровать жизнь. На следующий год она с большим успехом применила ее в отношении самого Роберта, поскольку рассчитывала выйти замуж за византийского императора Алексея Комнина, с которым герцог Калабрии воевал. Василеве был доволен устранением опасного врага, но тоже беспокоился по поводу умений Сигельгаиты и якобы приказал предать ее смерти. Заслуживающие доверия источники не подтверждают эту историю, которая, по всей видимости, отражает стереотипные представления.

У Ордерика Виталия часто встречалась фигура мачехи-отравительницы, особенно на земле всяческих опасностей – в Сицилии. Аделаида, жена графа Сицилии Рожера I Сицилийского, брата Роберта Гвискара, и мать маленького Рожера II, в 1130 г. ставшего первым королем Сицилийским, овдовела в 1101 г. Пока ее сын был мал, делами управлял зять, доблестный рыцарь. Потом Аделаида сочла, что его миссия представляет собой опасность для Рожера, и отравила регента. В то же время графиня лелеяла мечты о новом выгодном браке. Обуреваемая жаждой почестей и роскоши, она попыталась вступить в союз с Балдуином Иерусалимским, однако была отвергнута как подлая преступница.

Отравительницей считалась также жена французского короля Филиппа I Бертрада де Монфор. Она якобы стремилась навести порчу на будущего Людовика VI, а потом пыталась дать ему смертельный яд. Биограф короля Сугерий, не слишком благожелательно настроенный по отношению к Бертраде, ничего обо всем этом не говорил, что, разумеется, ставит под сомнение заявления нормандского монаха. Тем не менее они отражают весьма показательное восприятие принцессы-отравительницы. Бертрада не довольствовалась женским влиянием на мужчину, обеспеченным ее чарами (в прямом и переносном смысле), и применяла яд, дабы обеспечить дорогу к трону своему потомству. Какой-то маг, прибывший с Востока или из Испании спас Людовика; однако о преступлении его мачехи отныне свидетельствовала постоянная бледность принца. Хронист монастыря Сент-Эвруль, возможно, знал о раздорах при дворе Капетингов. Добавляя к рассказу о беспутстве Бертрады историю отравления, Ордерик Виталий подчеркивал эти распри и высвечивал достоинства англо-нормандской власти. Покушаясь на жизнь пасынка, королева обеспечивала приход к власти своего сына и упрочение своей власти в качестве регентши. Вступление же на престол Людовика ухудшило бы ее материальное и политическое положение.

Источники сообщают нам и о других высокопоставленных отравительницах. Согласно некоторым поздним французским текстам, королева Мелизанда Иерусалимская в 1148 г. уничтожила с помощью яда графа де Сен-Жилля, явившегося на Восток с большим войском. Автор «Истории деяний в заморских землях» (XII в.) епископ Вильгельм Тирский об этом не упоминал, хотя сообщал, что собственный муж Мелизанды не чувствовал себя в безопасности в обществе своей жены, которую, кроме всего прочего, уличали в связях с мусульманами.

Еще одна сицилийская наследница, Констанция, супруга императора Генриха VI, которому она принесла нормандские владения, обвинялась в отравлении супруга. Согласно некоторым, главным образом, германским авторам, она хотела отомстить императору за жестокую расправу с непокорными сицилийцами. Констанция якобы Дважды покушалась на жизнь своего супруга: в 1196 ив 1197 гг. Итальянские авторы вполне обоснованно приписывали смерть Генриха VI болезни, тогда как немецкие авторы обличали иностранную принцессу, коварную итальянку, представлявшую угрозу для любого оказывавшегося в Италии императора.

Королева управляла снабжением и бытом двора, и эта функция давала возможность причинять вред, если она стремилась играть роль в борьбе за влияние вокруг короля или наследника. Обращение к яду часто изображалось как пароксизм страсти, неудержимой жажды власти, когда женщина вставала на путь, противоположный ее предназначению подчиняться и быть покорной. Кроме того, в королеве-отравительнице проявлялась еще и естественная склонность власти к тирании, каковую она устанавливала в домашнем мире, где являлась двойником супруга. Совершая отравление, она осуществляла очевидную тираническую узурпацию.

Следует отметить, что монархи теперь реже прибегали к обвинению неудобной супруги в отравлении, чтобы избавиться от нее. И это при том, что Церковь все больше ставила под свой контроль институт брака и усложняла развод. Когда в 1152 г. Людовик VII расставался с Алиенорой Аквитанской, для оправдания развода выдвигались разные доводы. Однако смутные намеки на угрозу жизни короля появились лишь в 1260 г. в «Хронике реймсского менестреля». Филипп-Август, пытаясь аннулировать свой брак с Ингеборгой Датской, пожаловался на наведение порчи, но не убедил церковные власти. В XIX в. высказывалась гипотеза, будто бы на короля Франции пагубно действовало дыхание его супруги-датчанки, однако она сродни истории о деве-отравительнице, которая, согласно поверьям, являлась с севера. На самом деле у этих обвинений были свои коварные мотивы, и вряд ли тут можно говорить об отравлении.

Рассказывать о дамах-отравительницах и не сказать ни слова о дамах отравленных означало бы поистине монастырское женоненавистничество. Невозможно установить, когда на женщин покушались при помощи яда, а не холодного оружия, принимая во внимание их слабость. Наверное, рыцарская этика, «кодекс убийства по правилам» делали все более незаконным употребление оружия против безоружных. Возможно, по отношению к женщинам совершали теперь меньше актов открытого насилия, чем прежде. Но в документах содержатся примеры отравлений высокопоставленных дам. Так, сильные подозрения в применении яда возбудила смерть принцессы Сибиллы Апулийской, хотя подробностей о причинах и обстоятельствах этой кончины Ордерик Виталий ничего не сообщил.