КАВИ ВИШТАСПА

КАВИ ВИШТАСПА

Над ущельем, ведущим в восточные земли, стояла Хрустальная гора. Пока путешественники не оставили ее позади, она маячила перед ними несколько дней. Сколько бы они ни проезжали за день, вид сторожевой горы изменялся очень незначительно. Огибая ее по извилистому караванному пути, они не чувствовали ветра, гнавшего белые перья со снежного хохолка Хрустальной горы (или горы Демавенд).

Ученые мужи Ахеменидов не могли объяснить значение белых перьев, появлявшихся гораздо выше ранних утренних облаков. И рассказать о боге, обитавшем на вершине, они тоже не могли. Ученые полагали, что, поскольку Хрустальной эту вершину назвали ассирийцы, они должны были видеть там хрусталь в годы своего могущества, когда армии Ниневии пробивались по горным склонам в поисках лошадей, скота и рабов. Но этим армиям редко удавалось подняться высоко, и горный народ прогонял их обратно.

— Это же ясно, — откликнулся Кир, — армиям ассирийцев противостояли боги этой громадной горы. Кем бы они ни были, на нашем пути их пока не видно.

Его лашкаргах — движущийся лагерь — едва ли напоминал армию. Днем всадники рассыпались по равнине, чтобы поохотиться и покормить животных, полагаясь на отряд разведчиков, предупреждавший о всякой угрозе. Обоз продвигался вперед и во второй половине дня, поэтому, когда Кир со своими спутниками прибывали к ручью, выбранному для ночевки, они находили там расставленные для военачальников кожаные палатки, размеченные места для лошадей и разведенные костры. В отличие от дневного путешествия в ночном лагере царил строгий порядок — асваранцы размещались по кругу вокруг Кира и лошадей. После тревоги всадникам всегда требовалось несколько минут, чтобы в темноте найти своих коней, оседлать их и сгруппироваться с товарищами по отряду. Таким образом, пехотинцы и повозки должны были окружить всадников и защищать их необходимое время. Охотники и местные жители располагались вне основного лашкаргаха с собаками. Дрессированные собаки сторожили и в то время, когда караул спал.

В самом начале похода Кир позаботился, чтобы пешие воины, кроме луков и дротиков, взяли лопаты и другой инвентарь. Если дорога впереди была разбита или завалена оползнем, передовой отряд откладывал оружие, брался за инструменты и приводил ее в порядок. Асваранцы, не желавшие мучиться с землей, имели короткие топоры, которые можно было использовать для расчистки пути, если он был завален особенно сильно. Обоз, груженный лесом и лодками-плоскодонками с цепями, сопровождали инженеры, способные возводить мосты через реки.

Они двигались по главному западно-восточному караванному маршруту. К западу от перехода Раги он огибал Гирканское море и подходил к озеру Урмия и портам Эвксинского моря. Ответвление вело к Экбатане, а оттуда на запад к ущелью, выходившему к прежним ассирийским землям. Но в тот момент персы повернулись лицом к востоку.

За Хрустальной горой не возникло никаких непосредственных угроз. Отряд Ахеменида проходил по люцерновым полям и вспаханной земле. Из домов, сложенных из сырцового кирпича, и соломенных хижин выходили крестьяне и смотрели на них без всякого страха. Они говорили, что земли эти принадлежали царю (кави) Виштаспе, сурово наказывавшему всех, кто вторгался в его владения. Тогда Кир приказал не отбирать у местных жителей мясо скота, а выменивать. Эти поселения были арийскими, их вожди приглашали незнакомых всадников спешиться, поесть мяса, попить молока и переночевать под их крышами. Хотя, наверное, доброжелательство этих людей основывалось не на приказе местного царя, а объяснялось какой-либо иной причиной.

Однажды на рассвете, когда поднялся ветер с севера, Эмба втянул носом воздух энергичнее, чем белый нисайский жеребец, которого он вел за уздечку.

— Море! — крикнул он. — Родное мое море!

То было утро первого Зла. Персы пробирались среди красных камней по темному ущелью, ведущему на север. Они преследовали последних сопротивлявшихся мидян, меченосцев господина Абрадата, отказавшегося в Экбатане поклясться в верности Киру. Войско Абрадата отступило через горную равнину и повернуло на север, очевидно стремясь найти убежище в далекой скифской степи, — хотя Кир считал Травяное море не самым лучшим укрытием. Поэтому он решил, что упорный Абрадат отчаялся и может прекратить борьбу, если столкнется с более сильными персами.

Соответственно, Кир ехал впереди, с авангардом асваранцев, среди которого оказались одни лишь опытные воины-германии. Это утро на тропе волновало его кровь, он был весел и подгонял воинов, будто они участвовали в охоте на оленя. Ничто не предвещало им близкую встречу. Впереди ущелье сужалось, переходя в скалистый перевал, засыпанный валунами. У прохода столпились беглецы, которые не смогли его преодолеть на полном скаку. Обнаружив, что загнаны в угол, они повернулись, подняв щиты и копья. На одном щите сверкал грифон, символ Абрадата, бывшего глашатаем Мидии. Он держался в тылу своих людей.

Энергичные персы немедленно напали на мятежников. Они не стали останавливаться и доставать луки. Масса атакующих нисайцев вломилась в ряды бунтовщиков, разбросав коней мидян по краям ущелья и отправив всадников на землю. Через несколько минут все мидяне были или мертвы, или совершенно беспомощны из-за полученных ранений.

У Кира победа вызвала пылкое ликование, словно ему удалось убить быстроногого оленя. В этом ущелье он уничтожил единственного знатного мидянина, сопротивлявшегося его власти. Эмба, державший на поводу запасного боевого коня, почувствовал в этом предзнаменование.

— Красны стены ущелья, красна и земля под ними.

Щит Абрадата принесли Киру, но тело вождя среди других убитых распознать не смогли, хотя он, безусловно, был со своими воинами. Персы плохо знали его в лицо, а мидяне отказались указать тело. Когда подошли основные силы лашкаргаха, Кир увидел Амитис, направлявшуюся к месту боя, держа за руку другую, укрытую покрывалом женщину.

— Если ты ищешь господина Абрадата, — крикнула Киру жена, — вот та, кто его найдет.

Другая женщина была лидийка, моложе Кира, и держалась рядом с крытой повозкой, которую он выделил своей эламской жене, забеременевшей в путешествии. С согласия Кира Амитис взяла себе в спутницы лидийку Пантею. Кир вспомнил, как его жена несколько раз упрашивала его помиловать Абрадата, говоря, что теперь, когда Астиаг лежит в могиле, Абрадат освободился отданной им клятвы верности и может согласиться служить ахеменидскому монарху. Однако Кир не желал предлагать службу человеку, поднявшему против него оружие.

— Как эта женщина его найдет? — спросил он.

— Пантея ему жена.

Они наблюдали, как укрытая покрывалом женщина быстро двигалась среди воинов. Ее темная голова склонялась, чтобы заглянуть в лица мертвецов, лишенных оружия и железных туник. Увидев, как Пантея пала на колени, Кир коснулся руки жены.

— Там. Ступай и утешь ее. Скажи, что я, Кир, предлагаю с почестями отправить ее, куда она пожелает. Женщинам я не причиняю вреда.

— Твое милосердие является слишком поздно, — тихо произнесла дочь Губару.

Когда Кир отозвал своих людей и подошел сбоку к Пантее, то увидел, что она обрела мужа. Обеими тонкими руками она сжимала его меч. Покрывало скрывало ее лицо, тело неподвижно лежало на его трупе, и темная кровь, вытекавшая из горла, окрашивала ей одежды.

— Видишь, — сказала Амитис, — вслед за мужем она проделала очень длинный путь. Оказывать ей почести теперь и в самом деле слишком поздно, Кир.

* * *

Случилось так, что Ахеменид и его всадники преследовали уцелевших беглецов, когда столкнулись с кави Виштаспой. И впоследствии из-за этой встречи многое приключилось с персами и всем остальным миром.

Они шли через водораздел, переходя от Красного ущелья на склоны, мокрые от сверкавшего на солнце дождя. Хотя зима уже была на носу, но до этого момента за всю последнюю луну на них не упало ни капли. Эмба указал на откормленные стада скота и улей, выстроившиеся рядами вдоль террас с виноградниками. Он показал своему хозяину синюю водную гладь вдоль горизонта, и они сразу же почувствовали тепло внутреннего Гирканского моря. Кир рассудил, что его теплая влага, наталкиваясь на покрытый пятнами снега горный хребет, несет дожди плодородным землям. И тут они заметили огромного мужчину на гнедом коне, скакавшего от родника к ним. Он закричал, и его голос походил на бычий рев:

— Торговцы смертью, загрязняющие чистую воду, охотники на людей, отзовите ваших псов! Осаживайте, говорю я вам!

Возбужденные битвой мастифы бежали рядом с нисайскими скакунами; Кир приказал взять их на поводки и сам остановился. Он вежливо назвал всаднику-гиганту с топорщившейся седой бородой свое имя и титул. Эмба сказал ему, что это был Виштаспа, кави Варканы-Партавы (царь Гиркании и Парфии).

— Пастух собственной персоной! — прорычал Виштаспа и дважды кивнул головой в войлочной шапке. — Самый наипервейший из принцев-лгунов! — Он наделил удивленного Кира несколькими странными титулами. — Здесь тебе не украсть никаких сокровищ, ведь у меня ничего такого нет. — На его широком веселом лице не было и признака гнева. — Но поскольку ты здесь, зайди в мой дом; смоешь кровь в стоячей воде, не в потоке, посидишь, поешь вволю, расскажешь, зачем пришел, незваный гость, на мирную землю.

Продолжая быстро говорить, он развернул лошадь рядом с Киром и поцеловал его в знак приветствия. Виштаспа был арийским вождем из древнего рода, напоминал Киру отца и на самом деле оказался хоть и очень дальним, но родственником Ахеменидов. Внутри своего поместья, которое он называл Задракартой, расположенного над морем на куполовидной горе, он обратил свой рев против слуг и женщин, приказав выгнать всех цыплят, очистить комнаты от грязи и принести фруктов, чистой воды и свежего молока для Великого царя персов и мидян, оказавших честь его домашнему очагу. Затем его жены в свою очередь засуетились вокруг промокшей дочери Губару.

Несмотря на рычание Виштаспы, комнаты его дома были чисты и душисты. Кир решил, что рычание Виштаспы было страшнее его укусов. В самом деле, он напоминал фыркающего кабана, хотя это животное хрюкало, ощетинивалось и атаковало лишь в целях защиты, чтобы затем броситься в бегство от врага. За воротами Задракарты Кир чувствовал себя в безопасности. Он радовался, что не повел на восток всю армию; такое воинство вызвало сопротивление или же, словно полчище саранчи, обирало всю страну. Немногочисленное его сопровождение могло разместиться между Задракартой и морским берегом, устроиться на ночь на люцерне в крытых соломой сараях. Кир вежливо сообщил Виштаспе, что нигде не встречал такой высокой травы, так глубоко вспаханной земли и таких упитанных лошадей, как здесь.

Гирканский царь ответил не менее любезно:

— В самом деле, моих лошадей можно было бы считать упитанными, но по сравнению с твоими конями они словно мухи рядом с осами. Соглашусь, мой кузен Кир, что земля эта хороша. Раньше ее называли Волчьей страной из-за разбойников, часто приходивших сюда жечь и убивать.

Тень пробежала по его открытому лицу, и Кир предположил, что он скрывает глубокую тревогу. Той же ночью, не будя своего гостя, Виштаспа с семьей отправился в горную пещеру позади их дома. Они ввели в пещеру быка, чтобы принести его в жертву у огня и, согласно ритуалу, разрезать на куски. Затем они ели, пили хаому и пели гимны. К утру их пение приобрело пьяные интонации. Эмба объяснил, что это жертвоприношение было посвящено богу Митре как судье во искупление убийства людей в Красном ущелье.

Персы пришли лишь переночевать, но остались в Задракарте на всю зиму. Виштаспа сказал, что караванная дорога на восток закрыта снегами в горах Коары, и Кир не должен подвергать себя риску и идти дальше на север.

Виштаспа боялся нападения с севера скифских орд, которые могли явиться в любой год, как только подрастет трава. Вытянув это признание у своего хозяина, Кир мягко произнес, что в обязанности Великого царя входит защита гирканцев и парфян от степных дикарей. Ему было известно, что Виштаспа прекратил платить дань Астиагу и во всех отношениях вел себя как независимый правитель. Находясь вдали от Экбатаны, он ступил на этот путь и до сих пор не получил ни возражений, ни наказаний. Теперь Кир предложил ему стать сатрапом Гиркании и Парфии. Он станет править, как раньше, но от имени Кира Ахеменида.

— И какую дань платить? — фыркнул пожилой Ахеменид. — Скажи мне, кузен, сколько обозов зерна, стад скота, сколько мешков сушеных яблок, мискалей серебра и бирюзы? Астиаг даже говорил о золоте. У меня нет ничего этого. Все эти товары приходят сюда с востока.

Кир обдумал деликатную материю дани и попросил одну шестую от урожая зерна и одну шестую от стада в хорошие годы, а в худые годы засухи и мора — ничего. При необходимости он пообещал своему родственнику помощь из западных зернохранилищ и запасных хозяйств. Виштаспа снова фыркнул:

— Лиса сказала фазану: "Я буду защищать тебя в опасности и кормить в голодное время! " Легко сказать, трудно сделать. В Гиркании не бывает худых лет. Знаешь почему? Потому что мы находимся на безопасном расстоянии от смерти земли, где создаются и разрушаются империи, где армии убивают друг друга и все, что растет, уводят в рабство добродетельных селян, заставляют их делать кирпичи и строить дворцы и башни, чтобы дотянуться до неведомых богов.

После нескольких вечеров, прошедших в таких переговорах, к тайному удовлетворению Виштаспы, о размере дани удалось договориться. Он верил, что Кир сдержит свое слово. Со своей стороны Кир велел родственнику построить зернохранилища и прорыть каналы для защиты от наводнений. И лишь когда зима кончилась, задал он давно терзавший его вопрос:

— Почему, кузен, ты приветствовал меня как принца-лгуна? Еще никто не награждал меня подобным титулом.

— Ты получил его в наследство. Астиаг любил приврать. А разве ты не его преемник? Да и Крез был славным Лгуном, как и все прочие монархи с варварского Запада.

Кир удивлялся, откуда у этого невежественного с виду Виштаспы такое точное знание событий, происходивших на Западе, но затем вспомнил, как много гирканцев служило в воинстве мидян и персов. Кир и сам находился в контакте с гонцами, чуть ли не ежедневно прибывавшими с почтовой дороги с посланиями от Гарпага и других сатрапов. Его беспокоило, что не было известий от сына из Парсагард.

— Ты никогда не думал, — спросил он, — что старое Зло может обратиться чем-то иным?

— Да, — согласился Виштаспа и хранил странное молчание, пока не закипело молоко. — Так говорит Заратустра.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.