От Шахта к Функу и победа нацистских политиков над экономическими экспертами

От Шахта к Функу и победа нацистских политиков над экономическими экспертами

Хотя мои усилия по созданию корпоративной системы и с ее помощью перевода германской экономики на разумную основу не увенчались успехом, я поначалу не терял надежды на рациональное экономическое руководство. Государственный совет, казалось, сперва функционировал весьма прилично, и Франц фон Папен, остававшийся вице-канцлером до 1934 года, произнес несколько вполне здравых речей. Особенно благоприятное впечатление произвела на меня его великолепная речь в Марбурге в конце 1933 года. Он будто бы стремился усилить влияние консервативных групп, которые привел к власти наряду с Гитлером.

Я поздравил его с этой речью, и у меня сложилось впечатление, что он сам верил, будто многого достиг, произнеся ее. Многие в тот момент истолковали его речь как предупреждение национал-социалистам не злоупотреблять своей властью.

Однако вскоре я осознал, что группа национал-социалистов во главе с Геббельсом и Леем не согласна с фон Папеном. Министр пропаганды Геббельс даже принял меры к тому, чтобы речь не стала известна большой части общества. Возможно, именно это заставило многих подумать, что Папен и Геббельс все запланировали заранее. А это означало бы, что своей речью Папен хотел внушить немецкому бизнесу чувство безопасности, предполагая, что о ней узнают лишь те, кто присутствовал в Марбурге. В таком случае он должен был знать, что его речь утаят от широких народных масс и от многих средних бизнесменов. Возможно, Папен и был негодяем, но я не мог поверить, что с самого начала он всю свою деятельность базировал на обмане.

Опираясь на накопленный личный опыт, я пришел к убеждению, что политикой и бизнесом должны управлять два совершенно противоположных круга людей, ведь обе эти сферы радикально отличаются друг от друга. Действительно, Бисмарк утверждал, что политик должен быть честным, подразумевая, что политик может быть честным. Я не знаю, насколько это возможно, но одно знаю точно: деловые люди гораздо вероятнее скажут друг другу правду, чем это сделают политики. Я вспоминаю, что в ходе конференций Международного стального картеля мы всегда говорили всю правду нашим французским, бельгийским и английским коллегам. Таким образом нам удалось распределить международные сферы влияния к взаимному удовлетворению всех сторон.

Национал-социалисты никогда не имели реального экономического плана. Некоторые из них были реакционерами до мозга костей; некоторые отстаивали корпоративную систему; другие представляли мнение крайне левых. По моему мнению, Гитлер потерпел неудачу потому, что считал очень разумным соглашаться с мнением каждого.

Как будет показано в следующей главе, характер национал-социалистической экономики неуклонно вел ее к войне, а вместе с тем и к полному банкротству.

Гитлеру представилась беспрецедентная возможность создать нечто абсолютно новое, что никогда столь же легко не представится никому другому. Однако кроме того, что он был абсолютным невеждой в экономических вопросах, он никогда до конца не понимал своих экономических советников. Он импульсивен и всегда следует своим последним впечатлениям, но он не энергичен. Его всегда постоянно тревожило одно: как сохранить свою власть. Вдобавок он верит, что только он – великий человек, а все другие – ничтожества.

То, что мы видим сегодня в немецкой политике и в немецкой экономике, – это проявление прусского духа. Мне могут возразить, что Гитлер – не пруссак, а австриец. Единственный ответ: все его окружение состоит из пруссаков, и пруссаков в наихудшем смысле этого понятия. Действительно, весь его ближний круг – капралы, а надо хорошо знать историю Пруссии, чтобы представлять, что это означает. А означает это перенос казармы в сферу политики и экономики. Когда в казарму попадали новые рекруты, их карьера начиналась с избиения плетьми, что должно было привить им понимание военной дисциплины и внушить уважение к тем, кто проходит второй срок военной службы. Избиение не обязательно является выражением особой жестокости, скорее продолжением традиции, зародившейся в те дни, когда прусская армия состояла не из коренных жителей Пруссии, а из наемных солдат, коих непременно с самого начала следовало приучить к уважению.

Так все население подавляется посредством террора, даже если никто ни в чем не виноват. Людей следует приучить к тому, что их ждет, если они позволят себе какие– либо вольности! Вот почему никто в Германии не смеет ничего критиковать.

В первые дни режима был создан Высший экономический совет. Если бы нам, по меньшей мере, удалось сохранить его, значительное число влиятельных промышленников смогло бы свободно выражать свое мнение в рамках этого совета и, возможно, было бы труднее бесхлопотно действовать наперекор их мнению. Однако Высший экономический совет провел лишь одно-единственное заседание и больше никогда не созывался.

Впоследствии управление немецкой экономикой было распределено между разными национальными профессиональными группами (Reichsstande). Эти профессиональные и экономические группы обладают огромным влиянием, однако ими руководят либо национал-социалисты, либо те, кто полностью подчиняется национал-социалистам. Возглавляет национальную группу промышленников господин Крупп фон Болен унд Гальбах. Я уже упоминал о том, как хорошо он играет роль супернациста. Одним из высших чиновников этой группы промышленников некоторое время был гехеймрат Кастль, ранее входивший в число руководителей бывшей Национальной ассоциации немецкой промышленности. Прежде Кастль был евреем и по этой причине претерпел множество притеснений, но сейчас он снова является многоуважаемым юристом в Мюнхене. Да уж, с нацистами все возможно. Они способны назавтра призвать назад евреев, которых изгнали только вчера.

Сам Геринг однажды рассказал мне о серьезной ссоре из-за одного из своих сотрудников, по его словам еврея по происхождению. Это был не кто иной, как нынешний руководитель военно-воздушных сил, генерал Мильх. Как поведал мне Геринг, он пригласил в свой дом всех, кто затеял ту ссору, и обратился к ним с бурной речью, а в конце заявил: «Я сам решаю, кто еврей, а кто нет, и больше говорить не о чем». Однако, несмотря на это авторитетное заявление, факт остается фактом: в Мильхе есть еврейская кровь. Дело решили просто: объявили, что его мать, нееврейка, зачала его не от законного мужа. Это типичный пример того, как решались дела в Германии, когда другого выхода не оставалось. Благодаря сомнительному адюльтеру матери пред миром предстал еще один стопроцентный ариец.

Несмотря на нелюбовь к политике, я не раз в начале правления нацистов пытался в нее вмешиваться, когда считал это необходимым. Как бы то ни было, в Германии промышленник ничего не может сделать в одиночку. Один высокопоставленный человек как-то выразил мне свое удивление тем, что со мной до сих пор ничего не случилось, хотя я так часто выражал собственное мнение. Другой влиятельный господин, несколько раз пытавшийся протестовать против режима (и в рискованных обстоятельствах), конфиденциально сообщил мне, что всегда носит с собой яд. Он не желал, по его выражению, обременять национал-социалистический режим виной за убийство такого старого человека. Короче говоря, в Германии сложилась ситуация, аналогичная советской. Как ГПУ правит в России, так гестапо правит в Германии.

Это опасная игра: игра, в которую играют Гиммлер, высший руководитель гестапо, и Гейдрих, предпочитающий оставаться в тени, хотя его официальная власть очень велика. Дело дошло до того, что даже Гитлер боится гестапо. Эти негодяи умеют извлекать прибыль из сложившейся ситуации. Они постоянно говорят Гитлеру, что должны защищать его, и защищают так хорошо, что он почти превратился в их пленника. Действительно, Гитлер – совсем не тот, каким кажется. Он – не смельчак, как Геринг; он постоянно боится за собственную безопасность. То, на что идет гестапо, чтобы «защитить его», как они это формулируют, превосходит всякое воображение.

Ялмар Шахт, даже будучи президентом немецкого Рейхсбанка и министром экономики, все еще обладающим относительно большим влиянием, ни в коей мере не был тем человеком, который мог бы создать прочный базис для немецкой экономики. Действительно, он – не экономист, а специалист в сфере финансов. В результате он не только стерпел замену нормальных экспортных методов на бартерные отношения, но в пропагандистских целях объявил это величайшим достижением, а ведь экспорт – одна из важнейших потребностей Германии.

Мой отец, Август Тиссен, всю свою жизнь искал и сохранял экспортные рынки для своих предприятий, и я полностью согласен с ним в том, что обеспечение удовлетворительного экспорта Германии было бы единственным прочным базисом благосостояния страны. Ограничение экспортных рынков до рамок Юго-Восточной Европы строится на сомнительном фундаменте, практически не имеющем отношения к коммерческим соображениям. Лозунг о том, что восьмидесяти миллионам человек «необходимо жизненное пространство», вообще неуместен. Он аналогичен идее римских легионеров, желавших за свою службу получать вознаграждение в виде земель на завоеванных территориях. Чтобы жить на своей земле, восьмидесятимиллионный народ нуждается в экспортной торговле, но ему не нужно новое пространство, как во времена великих миграций.

Однако даже все, что делал в финансовой сфере доктор Шахт, не было сделано хорошо. В конце концов он отобрал у немецкого народа последние сбережения. Именно он изобрел те фальшивые векселя, которыми расплачивались с производителями вооружений и которые их банки вынуждены были принимать. Банки сдавали векселя Рейхсбанку, когда им самим были необходимы деньги, чтобы расплачиваться с клиентами. Только право Рейхсбанка учитывать векселя представляло их истинную ценность. Что случится с вкладчиками сберегательных банков после этой войны, не знает никто. Единственное возможное решение видится мне в отдельном подходе к тем, чьи сбережения не превышают 10 тысяч марок. Остальным наверняка ничего не останется.

Неизмеримо хуже доктора Шахта его преемник на посту президента Рейхсбанка и министра экономики доктор Функ, бывший журналист, подвизавшийся в «Берлинер бёрзенцайтунг» («Биржевой газете»). Он – фанатичный национал-социалист и проводит абсолютно реакционную экономическую политику.

В тот день, когда доктор Шахт был практически уволен со своего поста, в центральном административном совете Рейхсбанка прошло заседание. Меня туда пригласил доктор Функ. Сначала я не хотел идти, но затем подумал, что заседание может в некотором отношении быть занимательным, и когда решил принять приглашение, то первой моей мыслью было сказать что-нибудь хвалебное в адрес доктора Шахта. Присутствовало много репортеров из различных газет, и прозвучал ряд похвал в адрес доктора Функа. Никто ни единым словом не упомянул Шахта, и в конце концов я также подумал, что разумнее воздержаться.

Затем последовала не простая «бирабенд», или «пивная вечеринка», традиционно проводившаяся после заседаний центрального административного совета Рейхсбанка при докторе Шахте, а феноменальный обед с шампанским и самыми различными деликатесами. После обеда доктор Функ спросил меня, что я думаю о его новых финансовых методах. Он заменил авансовые платежи фальшивыми векселями доктора Шахта новой мерой, согласно которой производители вооружения после поставок своей продукции получали только официальное подтверждение о приемке. Воспользоваться этими сертификатами поставок можно было с колоссальными трудностями. Я сказал доктору Функу, что это всего лишь пластырь, который, по моему мнению, долго не удержится. Кроме этого я ничего не сказал и сел в дальнем углу. Вскоре, однако, присутствующие в большом количестве потянулись к моему столику, чтобы услышать мое мнение. Я молчал, не мешая им высказываться.

Там я имел возможность наблюдать, как все присутствовавшие на заседании промышленники и банкиры переметнулись на другую сторону. Некий господин, особенно восхвалявший доктора Функа, позже подошел ко мне поговорить, и я обнаружил его полнейшую бесхарактерность. Прежде все, кто хоть что-нибудь понимал в бизнесе, говорили: «Пока на посту доктор Шахт, есть надежда». Теперь все это было забыто.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.