Глава одиннадцатая Черноморское ненастье

Глава одиннадцатая

Черноморское ненастье

Республиканский бред понемногу проник и в закрытую касту офицеров флота, и 30 марта (12 апреля) 1917 года, на заседании Севастопольского совета было составлено воззвание неких «офицеров-республиканцев» города Севастополя. Воззвание содержало по существу все те же демагогические лозунги о «свободе, равенстве и братстве», которые должно было «отстаивать» в условиях войны и ознакомившись с которыми городской Совет постановил «выразить свой привет гг. офицерам и воззвание опубликовать».

Примечательно, что возглавил Севастопольский совет капитан 1-го ранга Александр Васильевич Немитц. Забегая немного вперед, сообщим читателю, что с августа 1917 года вместо Колчака он возглавил Черноморский флот, а 8 декабря того же года, решив стать «частным лицом», оставил службу и скрылся.

В приказе по Флоту и Морскому ведомству за № 74 от 24 января 1918 года бывший командующий Черноморским флотом был объявлен отстраненным от должности, исполнение приказов которого будет строго преследоваться.

Александр Васильевич вновь «всплыл» в марте 1919 года, добровольно поступив в ряды Красной армии, где был сразу назначен начальником военно-морской части Одесского военного округа, а позже был откомандирован в штаб группы войск Южного фронта под командованием будущего командарма 1-го ранга Ионы Эммануиловича Якира.

В октябре 1919 года Немитц был даже награжден орденом Красного Знамени «за героический переход по тылам белых» и завершил свою карьеру в СССР в чине вице-адмирала и профессором кафедры стратегии при Военно-морской академии имени Ворошилова.

Но вернемся в страшный 1917 год. Нет, не дремали севастопольские большевики и их союзники. Понемногу раскручивали они маховик дестабилизации и террора.

Некто И. А. Назукин объединил вокруг себя группу из 6–7 человек, которая вела большевистскую пропаганду на базе флота в Балаклаве. Не без помощи и усилий других агитаторов Молох общественного безумия вскоре потребовал новых жертв.

В апреле 1917 года из Петрограда пришло новое указание Временного правительства «демократизировать» вооруженные силы России. В частности, отдельной телеграммой Морского министерства на все флоты было отменено отдание чести вне строя. 17 апреля 1917 года по флоту был отдан приказ, с объявлением телеграммы морского министра, об отмене наплечных погон «в соответствии с формой одежды, установленных во флотах всех республиканских стран», причем в конце было резюме: «Приказ привести в исполнение по возможности сегодня». Очевидец подтверждал рьяность, проявленную «освобожденным народом» в том, чтобы традиционная форма русской армии и флота утратила свой классический облик: «Матросы и чернь нападали на офицеров, срывая с них погоны, всячески оскорбляя и унижая при этом. Все это происходило публично, средь бела дня, поскольку все уже знали, что любое поношение офицерского достоинства останется безнаказанным»[22].

Вскоре и кадровые перестановки потрясли верхний эшелон командования Черноморским флотом. Колчак освободил от должности начальника минной бригады контр-адмирала князя Владимира Владимировича Трубецкого, отправившегося на Румынский фронт, где он получил назначение начальником Балтийской морской дивизии, оборонявшей гирла Дуная.

Затем произошло смещение начальника штаба флота флигель-адъютанта контр-адмирала Сергея Сергеевича Погуляева, вскоре поступившего на службу в союзный французский флот, и начальника учебного отряда флота контр-адмирала Ф. А. Винтера 1-го.

Между тем Временное правительство продолжало «демократизацию» общества и флота, отдавая приказы, разрушающие основу вооруженных сил погибавшей империи. На основании приказа по Армии и Флоту № 8 от 11 мая 1917 года командующий флотом разрешил ношение вне службы всем военнослужащим во всех портах, кроме Дуная и Лезистана, штатского платья.

Этот приказ стал очередным кирпичиком в возводимой стене между традициями и укладом Императорского флота и флота республиканского.

Незначительные, на первый взгляд, реформы повлекли за собой цепь событий, приведших к огромным человеческим жертвам.

Кровавый опыт Балтики «мировая закулиса» попыталась перенести теперь в полной мере и на Черноморский флот. Очевидец этих зловещих событий отмечал: «К началу лета на базах Черноморского флота появились подстрекатели и убийцы, прибывшие с Балтики. Они яростно и открыто начали агитировать против адмирала Колчака и вообще против офицеров, как таковых. „Почему вы еще терпите офицеров, этих врагов народа, которые ради собственной выгоды стремятся затянуть братоубийственную войну? Они всегда были опорой трона, а потому являются злейшими врагами революции! Не верьте им! Посмотрите, чего мы достигли на Балтике, перерезав этих гадов! Хватит войны! Немцы — наши друзья, и мы хотим жить с ними в мире. Да здравствует всеобщая свобода! Мы, большевики, укажем вам правильный путь“!»[23]

9 сентября 1917 года штаб Черноморского флота с тревогой сообщал в Петроград, что «в связи с последними событиями очень обострилось недоверие и недоброжелательность команд к офицерам».

Действительно, положение офицерства становилось все более угрожающим, ведь еще летом 1917 года комитеты постановили разоружить всех офицеров. Изъятие оружия — кортиков и револьверов — началось с самого командующего Черноморским флотом. Представители Комитета и «революционные» матросы подступили к Колчаку с требованием сдать своё Георгиевское оружие. «Не от вас я получал его — не вам и отбирать его у меня», — прозвучал гордый ответ, и через мгновение Георгиевское оружие полетело за борт в морскую пучину.

Дабы избежать эксцессов при сдаче оружия комитетам, адмирал Колчак приказал всем офицерам передать личное оружие командирам кораблей для последующей передачи «комитетам».

В хаосе наступившего безвластия летом 1917 года большевики и их союзники занимались подстрекательством к неповиновению командирам и периодически натравливали матросов на офицеров, изображая последних виновниками всех бед и «слугами старого режима».

По свидетельству очевидца, «на флоте ежедневно большевистские агитаторы посещали корабли, ведя все более злобную пропаганду. Мне особенно запомнилась одна истеричная еврейка по фамилии Островская, отличавшаяся какой-то особой кровожадностью. Она дико кричала матросам, указывая на стоящих рядом на палубе офицеров: „Вот ваши истинные враги! Это они хотят продлить войну! Это они проливают кровь (?) рабочих и крестьян! Почему они еще живы? Почему вы их не уничтожили?“»[24]

Часто одной такой пламенной речи было достаточно, чтобы накалить обстановку на корабле до мыслимого предела, ибо в обстановке войны русский флот продолжал нести потери, ответственность за которые левые старались возложить на командиров.

30 июня 1917 года эскадренный миноносец «Лейтенант Зацаренный», посланный из Одессы для доставки команды и средств для восстановления поста и маяка Фидониси, находясь в 25 милях на зюйд-ост от маяка Фидониси, подорвался на мине, поставленной за пять дней до этого крейсером «Бреслау».

После взрыва носовая часть, включая первую трубу, мгновенно затонула, остальная же часть держалась на плаву около часа.

Находившиеся поблизости тральщики оказали содействие по спасению команды. Отбуксированная к острову Фидониси державшаяся на плаву кормовая часть миноносца через час затонула в 2,5 кабельтовых от острова.

В ходе этого инцидента погибло 37 человек команды. Тут же левые политиканы постарались обернуть дело так, что не разреши «судовой комитет» боевой выход миноносца, все члены команды оставались бы живы, но вот эти офицеры… Нужно ли говорить, как легко давали всходы семена ненависти, посеянной антироссийскими силами на личных трагедиях людей?

Осенью 1917 года разгорелась нешуточная борьба за Черноморский флот. С кораблей «Воля» и «Память Меркурия» было списано около половины всего состава матросов «неукраинского происхождения», а вместо Андреевского были подняты украинские национальные флаги.

16 октября 1917 года морской министр контр-адмирал Дмитрий Николаевич Вердеревский послал Центральной раде в Киев телеграмму следующего содержания: «Подъем на судах Черноморского флота иного флага, кроме русского, есть недопустимый акт сепаратизма, так как Черноморский флот есть флот Российской республики, содержащийся на средства государственного казначейства. Считаю Вашей нравственной обязанностью разъяснить это увлекающимся командам Черноморского флота»[25].

К тому времени Черноморский флот практически уже не выходил на боевые операции, но и германцы все еще не могли почувствовать себя хозяевами положения на море. Любые попытки врага приблизиться к русским берегам завершались их поражениями. 12 октября 1917 года германская субмарина «UB-42» при попытке обстрела портовых складов в Туапсе и находящихся в порту судов была в ответ обстреляна морской береговой батареей, и во избежание попаданий ей пришлось спешно погрузиться.

Тем временем на берегу среди скучающих без дела матросов стали нормой погромы садов городских обывателей, огородов и виноградников, которые не могли уже предотвратить и усиленные патрули, а внешний вид самих погромщиков, недавних матросов Русского императорского флота, уже не поддавался никакому описанию. Самым подходящим для этого выражением было слово «банды».

Чины флота все больше втягивались в пустопорожние заседания, участвовали в формировании отрядов, отправлявшихся на все четыре стороны, помогать III Интернационалу в укреплении его власти на пространстве погибшей Российской империи.

В эти смутные дни Черноморский флот успел провести свои последние боевые операции против германцев.

1 ноября 1917 года эскадренные миноносцы «Пылкий» и «Быстрый», находясь в крейсерстве у берегов Румелии, обнаружили в бухте Инада турецкий миноносец «Гамид-Абад», несколько пароходов и тральщиков. Огнем русских кораблей миноносец и два транспорта были потоплены. А чуть более двух недель спустя, 16 ноября, при попытке германской подводной лодки «UB-42» высадить между Анакрией и Поти группу диверсантов, отправленная к берегу с борта субмарины шлюпка была захвачена русской береговой охраной.

Но все же это была уже агония Черноморского флота, его славные, но последние страницы…

На проходившем 6–19 ноября 1917 года 1-м Общечерноморском съезде делегатами его было принято решение о посылке в Киев отряда численностью 700 человек на помощь провозглашенной 7 ноября Украинской народной республике и на Дон для борьбы с Калединым дополнительный отряд в 2500 человек.

Командование Черноморским флотом и эсеро-меньшевистское большинство Севастопольского совета было категорически против посылки отрядов. Позиция командования и офицеров в отношении посылки отряда на Дон была расценена как поддержка восстанию генерала Каледина, тем более что было известно, что костяком его отрядов стали офицеры.

Очевидец утверждал: «Из моряков стали формироваться карательные отряды, посылаемые на Дон. Они уходили под звуки оркестра с большими красными знаменами. Кстати, и все корабли заменили священный Андреевский флаг на красную тряпку — символ „III Интернационала“. Что это за „III Интернационал“, никто не знал, не понимал и не мог объяснить. Даже большевистские агитаторы. В этом был весь ужас. Люди перестали понимать, что они делают, слепо подчиняясь никому не понятным заклинаниям»[26].

После октября 1917 года власть в стране была захвачена большевиками, начавшими сепаратные переговоры с Германией о мире. При активном участии большевиков 16 декабря 1917 года на Черноморском театре военных действий произошло заключение перемирия и прекращение военных действий между русским и германо-турецким морским командованием.

Становилось все более очевидным страстное желание большевиков прекратить войну по наущению внешних сил, становившуюся для них все менее выгодной. На пути к скорому миру оставались почти незначительные препятствия — русские адмиралы и генералы, офицеры и часть нижних чинов, не смирившихся с унижением мирного договора.

На них и был нацелен следующий удар «мировой закулисы», по выражению известного философа Русского Зарубежья И. А. Ильина, не замедливший обрушиться с помощью самых низших слоев российского общества, обманутых демагогическими речами ораторов матросов и солдат, да и просто проходимцев, примкнувших к царящему в стране произволу.

Новые репрессии против офицеров вспыхнули незадолго перед заключением перемирия, всего за какие-нибудь четыре недели. Дабы избавиться от возможных противников перемирия, большевики провели очередную «чистку» офицерского состава Черноморского флота. В трюм корабля был сброшен начальник отряда судов и портов Восточной части Черного моря капитан 1-го ранга Михаил Иосифович Федорович, получивший в результате тяжелые ранения.

К Рождеству обстановка в Севастополе вновь накалилась до предела. Еще 15 декабря 1917 года команда плавучих средств севастопольского крепостного артиллерийского склада обратилась в Совет с требованием создать военно-революционный трибунал с неограниченными правами для борьбы со «спекулянтами, мародерами, контрреволюционерами и другими преступниками революции». Той же ночью представителями этого так называемого трибунала было арестовано много офицеров, подозреваемых в «контрреволюционной» деятельности, 28 из них было убито в течение нескольких дней. Из числа убитых были 12 офицеров минной бригады.

Офицеров в городе хватали без разбора и отводили в тюрьму и арестный дом морского ведомства. Очевидец описывал, что «…особенно острый характер приняли события в приморских городах Кавказа и Крыма, и прежде всего в Севастополе, переполненном большевистски настроенными матросами… с 16 на 17 декабря… охота на офицеров шла по всему городу, особенно на Чесменской и Соборной улицах (где было много офицерских квартир) и на вокзале… Тогда, во время первой севастопольской резни, истреблялись преимущественно морские офицеры. Из 128 погибших в городе офицеров сухопутных было только восемь человек…»

16 декабря 1917 года по решению, Военно-революционного комитета был арестован главный артиллерист Севастопольского порта генерал-майор корпуса морской артиллерии Николай Дормидонтович Паршинцев, чей талант в части организации береговой артиллерии пригодился в годы Гражданской войны участникам обороны Крыма.

В ночь на 17 декабря 1917 года аресту подверглись офицеры подводной лодки «Кашалот» как «контрреволюционеры» лейтенант В. Г. Пчельников и подводник, инженер-механик мичман Виктор Александрович Брискин. По требованию команды подводной лодки «Тюлень» был выдан ордер на арест капитана 2-го ранга Петра Сергеевича Бачманова.

Репрессии прокатились не только по севастопольскому офицерству.

21 декабря 1917 года были арестованы в Новороссийске и срочно доставлены в Севастополь начальник 7-го отряда транспортов Транспортной флотилии контр-адмирал Н. Г. Львов, флаг-офицер того же отряда старший лейтенант Борис Николаевич Чернай и командир временного военного Новороссийского порта капитан 1-го ранга Петр Владимирович Верховский.

Впоследствии один из очевидцев тех событий отметит: «Подогреваемая кровожадными статьями выходящих тогда в Севастополе газет и кровожадными телеграммами Троцкого и других комиссаров разнузданная, звериная банда матросов, „краса и гордость революции“, от которых отшатнулось всё светлое и чистое, собрала свой митинг и дала клятву уничтожить всю интеллигенцию, офицерство и буржуазию… Сколько в эту кошмарную ночь было перебито народу в Севастополе, никто не знает. Утром грузовые автомобили собирали трупы по улицам, на бульварах, за городом и свозили их на пристань. Доверху наполненные трупами баржи отводились в море и там, с привязанными балластами, сбрасывались в море…»[27]

В атмосфере всеобщей подозрительности и ежедневной угрозы убийства или возможного ареста многие офицеры бросали службу и уезжали из Севастополя.

Управление флотом 27 декабря по решению I Всероссийского съезда военного флота взял в свои руки черноморский «Центрфлот». Обращаясь к свидетельствам мемуариста, нетрудно заметить, что Черноморский флот не перестали добивать и после заключения мира: «Между тем, кровавые дни и ночи Севастополя продолжались.

28 декабря 1917 года матросы эсминца „Гаджибей“ снова потребовали командира и офицеров идти в Азовское море. Поскольку офицеры отказались, их арестовали, а на рассвете 29 декабря расстреляли на Малаховом кургане вместе с другими 36 офицерами, мужественно встретившими смерть. Это был сигнал к началу массовых убийств»[28].

1 января 1918 года, на основании декрета Совета народных комиссаров, по флоту было объявлено, что звание офицера отменяется, равно как и ношение орденов, крестов и прочих знаков отличия. Императорский флот терял своё лицо…

Во второй половине января — первой половине февраля 1918 года жизнь в Севастополе проходила спокойно, но на Черноморском флоте прошли события, которые в корне изменили расстановку политических сил. В связи с демобилизацией старого флота на службе в Черноморском флоте (с береговыми частями) осталось 2294 офицера и 25 028 матросов и солдат.

Некомплект в команде на линкорах «Свободная Россия» и «Воля» составлял 450 человек, в Минной бригаде — 250 человек, в бригаде подводного плавания — 250 человек. Крейсера и береговые части почти полностью были укомплектованы матросами 1917 года призыва.

Численность флота сократилась в два раза, к тому же многие матросы находились в красногвардейских отрядах. Свидетель тех событий описывал преддверье террора и отчасти его причины: «На очередном митинге „комитетчики“ 1-й флотилии эскадры миноносцев приняли решение вмешаться в дела на Дону, введя боевые корабли в Азовское море. Но флот тем и отличается от армии, что самостоятельно матросы этого сделать не могли. Любой корабль без офицеров мертв. Тогда решили вынудить и офицеров принять участие в этом „походе“. Несмотря на все угрозы, офицеры решительно отказались. И тогда начался массовый террор»[29].

Около 21 часа 21 февраля 1918 года на линкоре «Борец за свободу» состоялось собрание судовых комитетов. Намечен был ряд действий «вплоть до поголовного истребления буржуазии» и была избрана и комиссия в составе 25 человек, во главе с председателем Центрального комитета Черноморского флота (ЦКЧФ) С. И. Романовским, Басовым и С. Г. Шмаковым.

Около двух часов ночи вооруженная толпа матросов вошла в город, где начались повальные обыски, убийства и грабежи. В течение нескольких ночей погибло насильственной смертью около 250 человек.

Один из руководителей комиссии Шмаков в ночь с 23 на 24 февраля 1918 года провел похожую акцию в Симферополе, в ходе которой погибло до 170 человек.

Установление советской власти на краткое время в Севастополе оставило по себе недобрую память. Главная военно-морская база империи оказалась в руках странных военных формирований, более напоминающих банды, однако с более или менее четкой «политической программой».

Периодически бандиты объявляли охоту на «контрреволюционеров», большую часть которых революционные матросы, примкнувшие к ним городские люмпены и уголовные элементы свозили в городскую тюрьму.

Основными узниками тюрьмы стали не только офицеры флота, но и чиновники, чины полиции и даже стихийный лидер крымских татар, муфтий Челебиджан Челебиев, арестованный матросами как начальник враждебного им штаба крымско-татарских частей.

«Революционный трибунал», заседавший в городском Морском собрании, выносил не слишком разнообразные приговоры — многолетние сроки тюремного заключения и принудительных работ практически для всех заключенных.

В это время на кораблях Черноморской эскадры беспрерывно шли митинги, где большевистские представители вменяли в вину матросам отсутствие жесткого подхода к своим бывшим офицерам, «пившим их кровь при царском режиме».

Наконец, ежедневные упреки и призывы к расправе сделали свое дело, усиленное эффектом от телеграммы члена коллегии народного комиссариата по морским делам Федора Федоровича Раскольникова, адресованной ЦКЧФ. Раскольников призывал искоренять заговоры против «молодой советской республики» и искать виновных в них главным образом в среде морского офицерства.

В ночь на 23 февраля 1918 года с судов эскадры стали отчаливать шлюпки с вооруженными матросами, беря курс на редкие огоньки спящего города. На берегу, под предводительством уполномоченного советской властью особого представителя, матросы нестройной гурьбой отправились в тюрьму, где сразу же потребовали от прикомандированного к штабу Черноморского флота комиссара выдать им «на расправу» пять заключенных. По телефону комиссар запросил местный Совет, как следует поступить ему в ответ на просьбу взбодривших себя алкоголем и бряцающих оружием нежданных делегатов флотского дня.

Из Совета ответили: выдавать всех, кого потребуют матросы. Комиссар попросил у прибывших список фамилий, сославшись на незнание всех, кто находится в заключении, и на свою недавно учрежденную должность. Бумага не заставила себя ждать, подготовленная, по-видимому, еще на борту корабля. Предводитель матросов протянул лист, содержавший фамилии лиц, в числе которых оказались и значились муфтий Челебиев, контр-адмирал Николай Георгиевич Львов, капитан 1-го ранга Федор Федорович Карказ и капитан 2-го ранга Иван Георгиевич Цвингман, а также старший городовой севастопольской полиции по фамилии Синица. Комиссар, не раздумывая, дал распоряжение охране о выводе из камер и передаче всех требуемых лиц в руки прибывших матросов.

Свидетель тех событий вспоминал переданные ему сокамерниками истории о мученической кончине первых обреченных: «…Им связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий плотничий мастерской Севастопольского порта Рогулин)… Их повели… Никто из обреченных не просил пощады… Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками и в буквальном смысле волокли, т. к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками и глумились над всеми… Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, мертвых били по головам камнями и прикладами»[30].

Разумеется, что подробного списка таковых быть не могло, и из камер, чтобы не ошибиться, в первую очередь выволакивали старших офицеров, а затем и тех из морских чинов, кто просто попадался убийцам под руку. В тесных тюремных коридорах, вдоль стены были расставлены все, кто обречен был стать следующими жертвами произвола.

В тусклом свете коридорных ламп виднелись бледные, но спокойные лица полковников по Адмиралтейству Николая Адольфовича Шперлинга и Феодосия Григорьевича Яновского. Там же находились капитан 2-го ранга гидрокрейсера «Принцесса Мария» Борис Васильевич Вахтин, минный офицер эсминца «Счастливый» лейтенант Георгий Константинович Прокофьев, прапорщики по Адмиралтейству Гаврилов и Кальбус и вахтенный начальник блокшива № 9 Черноморской минной бригады поручик Иван Несторович Доценко.

Мемуарист утверждал: «Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: „мы не убежим“, говорили они… И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки — мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: „мы еще придем за вами“… Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло… Мы ждем своей очереди… Мы лежим на койках, и глаза наши обращены то к иконам, то на окно, где за окном медленно-медленно приближается рассвет.

Губы каждого невнятно шепчут: „Господи, спаси, защити, ты единственный наш заступник, единственная наша надежда…“ Боже, как медленно и томительно приближается рассвет, минуты кажутся вечностью. Что пережито было за это время — не в силах описать ни одно перо… Послышались шаги и глухой говор… Звякнули ключи, провизжал отпираемый замок, и этот звук точно ножом кольнул в сердце… „Они?“ Но нет, это отперли нашу камеру надзиратели. Началась поверка. Мы вышли в коридор. Пустые и мрачные стояли камеры, в которых еще вчера было так оживленно. Казалось, незримый дух убитых витает в них. В соседних камерах уцелело очень мало народу. Мы обнялись, расцеловались, мы плакали… И неудивительно, если вы встретите севастопольца, преждевременно поседевшего, состарившегося, с расстроенным воображением, — никто не ждал этого. Никто не ожидал, что люди могут быть такими зверями…»[31]

Трагедия Севастополя на этом не завершилась, и следом за людьми печальная участь в скором времени ожидала и корабли.

16 декабря 1917 года было заключено перемирие Германии с Россией, а 3 марта 1918 года подписан Брест-Литовский мир. Через десять дней германские и австрийские войска заняли Одессу, а 17 марта 1918 года — русскую военно-морскую базу в городе Николаеве.

В середине апреля того же года германцы повели наступление на Севастополь, где стоял почти весь Черноморский флот под командованием адмирала Михаила Павловича Саблина. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, русские военные корабли надлежало разоружить представителями германской армии.

Саблин с флотом намеревался остаться в Севастополе и там разоружить корабли, если германский главнокомандующий разрешит поднять украинский флаг, показывающий переход флота к дружественной германцам, т. е. зависимой от них, Украинской республике.

Но делегацию германцы не приняли, а 30 апреля 1918 года адмирал Саблин вышел в море с обоими новейшими дредноутами «Свободная Россия» и «Воля». К ним присоединились 15 современных эсминцев, 10 пароходов. Все они ушли в Новороссийск.

2 мая 1918 года германский линейный корабль «Гебен» вошел в Севастополь. Там стояли оставшиеся корабли Черноморского флота — семь линкоров старого типа, крейсер «Очаков» («Кагул»), «Память Меркурия», несколько неготовых к выходу в море новейших эсминцев, миноносцы, 14 подводных лодок. Кроме них были и вспомогательные, и торговые суда, а также перевернутый дредноут «Императрица Мария» с взорванной носовой частью.

Прибыв на место, германцы первым делом поставили «Гебен» в док. Затем на позицию перед Новороссийском они отправили германскую подводную лодку, приславшую 3 июня 1918 года сообщение о том, что у русских кораблей, стоявших в Цемесской бухте, на гафелях развеваются Андреевские флаги, а на фор-стеньгах — красные. Кроме того, с лодки доносили, что командует флотом адмирал Саблин.

13 июня 1918 года правительство кайзеровской Германии и большевики договорились о том, что русские корабли должны вернуться назад в Севастополь через 6–10 дней, ибо были признаны германской стороной собственностью России и должны были быть ей возвращены после заключения всеобщего мира. По телеграфу большевистское правительство направило в Новороссийск приказ о переходе кораблей.

В ожидании неминуемого позора адмирал Саблин сложил с себя командование, а заменил его капитан 1-го ранга Александр Иванович Тихменев.

3 июня 1918 года в Новороссийск приехал член учрежденной большевиками морской коллегии И. И. Вахрамеев, бывший матрос подводного плавания. В штабе флота он объявился с документами чрезвычайной секретности, важно сообщив, что ознакомит с ними лишь Тихменева. Прочитав бумаги, капитан 1-го ранга побледнел. Речь шла об уничтожении судов российского флота, санкционированном адмиралом Беренсом, перешедшим на службу к большевикам, и звучал следующим образом: «Ввиду безысходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно». Документ был уже подписан Лениным, Троцким и начальником Морского генерального штаба капитаном 1-го ранга Альтфатером. Для надзора за приведением этого приказа в исполнение, в Севастополь прибыл член Морской коллегии Ф. Раскольников.

17 июня 1918 года линкор «Воля», 6 эсминцев, вспомогательный крейсер «Траян», яхта «Крита» под командой временно командующим флотом капитана 1-го ранга Тихменева ушли в Севастополь, где немцы должны были их интернировать до конца войны.

После этого в Новороссийск прибыл Раскольников, который 24 июня совместно с комиссаром Черноморского флота Н. П. Глебовым-Авиловым, чрезвычайным уполномоченным по потоплению Черноморского флота Вахрамеевым и другим приверженцем большевиков, старшим лейтенантом Владимиром Андреевичем Кукелем-Краевским, командиром эсминца «Керчь», руководили взрывами и потоплением оставшихся военных и гражданских судов.

Линкор «Свободная Россия» на глубине 26 метров был взорван минным залпом миноносца «Керчь», эсминцы в количестве 10 единиц топились на внешнем рейде на небольшой глубине через кингстоны. По настоянию своих консулов были утоплены иностранные пароходы, которых война застигла на Черном море.

27 июня 1918 года в Новороссийск победоносно вошел «Гебен» с эсминцами. Этим событием ознаменовалось полное крушение бывшего русского Черноморского флота и были сведены на нет все победоносные усилия его на протяжении трех лет войны.

Большего унижения русский флот не знал с начала XVIII века. Высшие чины флота, узнавшие о произошедшем событии, были раздавлены морально. Офицеры флота испытали противоречивую гамму чувств. Флотская молодежь кипела праведным гневом и жаждала возмездия большевикам. Вопрос «что делать?» в те дни был далеко не праздным.

Правда, как помнили многие из них, еще в начале декабря 1917 года на Балтийском флоте контр-адмирал Михаил Беренс настоятельно советовал молодым энергичным офицерам отправляться на Дон, в Новочеркасск, чтобы принять участие в начинающейся военной организации для борьбы с большевиками.

Отныне, как никогда, путь в Добровольческую армию становился для морских офицеров делом чести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.