ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1915

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1915

1

Сражение под Ипром стихало, Восточный фронт сковала зима, и британцы задумались: что дальше? Как можно выиграть эту войну? История кое-чему учит, и ее уроки известны. Во времена Наполеона военная стратегия основывалась на британской силе и французской слабости. Военно-морской флот блокировал Францию и душил ее торговлю с внешним миром. Виноделие в Бресте, Бордо и Тулоне увяло, и французы потеряли влияние за границей. Альтернативные отрасли, поощряемые Наполеоном, требовали больших денег, но оказывались малоэффективными. Французская экономика перекосилась, а страны, зависевшие от нее, возмущались высокими ценами на самые заурядные товары. Англия, монополизировав заморскую торговлю, зарабатывала много денег и предоставляла займы австрийцам и русским, бравшим на себя сражения на суше. Потом британцы сами создали внушительную военную силу на дальнем крае наполеоновской империи — в Испании: восемьдесят тысяч человек, по тем временам очень большая армия, переброшенная морем, тогда как французам приходилось идти по горам и долам, по самой бесплодной местности в Европе, подвергаясь нападениям бандитов, отличавшихся исключительной решительностью и жестокостью. Наша guerrilla — «малая» война — пришла к нам из той эпохи. На самом деле она вовсе не была уж такой «малой». Британцы, испанцы и португальцы собрали грозную рать, но только через пять лет сумели изгнать французов из Испании. Наполеон называл это «испанской язвой», которая подтачивала его силы. И Бонапарт не преувеличивал: он вел войну с двумя атлантическими империями, с тремя, если считать и Португалию.

Как теперь Британия, имея огромное превосходство на море, может выйти из тупиковой ситуации на Западном фронте? По настоянию Черчилля, первого лорда адмиралтейства, человека с острым умом, старомодным английским произношением и историческим чутьем, был своевременно мобилизован военно-морской флот. Исключительная особенность Британии в том, что вооруженные силы контролировались гражданскими лицами в отличие от Германии, где они подчинялись военным. Англия могла выстроить свои корабли в линию протяженностью восемнадцать миль, нос к корме, — серьезное предупреждение немцам: если они будут сопротивляться, то их уничтожат. Фактически первые выстрелы в англо-германской войне прозвучали у Сиднея в Австралии 4 августа: немецкое торговое судно пыталось выйти из гавани, и его не выпустили. Началась блокада Германии. Но историческое чутье Черчилля на этот раз его подвело.

Главной целью блокады было остановить германский экспорт. Морис Хэнки, британское подобие Курта Рицлера, лингвист, интересовавшийся всем и вся, менеджер правительства на самом высоком уровне, тоже причастный к атомной бомбе (бежавшие немецкие евреи в 1940 году поделились с ним секретами, а он передал их американцам), заявил, что Германия рухнет, лишь только лишится экспорта. Как и многие умные люди, он ошибался. Англия задержала девятьсот германских торговых судов, и королевский флот (не без проблем) атаковал вражеские военные корабли по всему миру, вплоть до Фолклендских островов. Британцы перерезали германский экспорт, и освободившиеся отрасли промышленности перешли на производство продукции военного назначения. В Гамбурге не случилось мятежей, заводы работали на войну, банки их финансировали, а прусское военное министерство, в отличие от их британских коллег, знало, как контролировать качество продукции, не вмешиваясь в производство. В результате блокада привела лишь к тому, что военная промышленность Германии в 1915 году чувствовала себя лучше, чем в других странах. России понадобился еще год, чтобы сравняться с немцами.

Блокада произвела еще один парадоксальный эффект: ее использовали как алиби для оправдания неумелой организации обеспечения страны продовольствием. Немцы ненавидели британцев, обвиняя их в нехватке продуктов питания, хотя и не совсем справедливо. Заблокировать импорт было не так-то просто: поставки шли через порты нейтральных государств. Кроме того, международное право (Лондонская декларация 1909 года) запрещало преграждать импорт продовольствия (даже колючая проволока считалась «условной контрабандой», поскольку ее использовали в сельском хозяйстве). По британским правилам, нейтральные суда могли быть подвергнуты инспектированию, а груз конфискован, что создавало проблемы для Соединенных Штатов; обычно они разрешались обещаниями возместить ущерб после войны. Но никак нельзя было сдержать импорт продовольствия через Голландию.

Действительно, во время войны снабжение Германии продуктами питания сократилось (особенно в зиму 1916/17 годов). Немцы, конечно, обвиняли Британию. Хотя причина заключалась, скорее, в системе контроля цен. На зерно цены регулировались, а на мясо — нет, и фермеры кормили зерном скот. Хотя известно, что зерно дает в четыре раза больше жизненной энергии, если потребляется непосредственно, а не косвенно — через мясо (двухфунтовой викторианской булки рабочему хватало на весь день). Потом в Германии стали контролировать цены на мясо, и фермеры начали забивать скот (девять миллионов свиней только весной 1915 года). Меньше навоза, меньше урожай. Проблему усугубил неурожай картофеля, и зима 1916/17 годов получила название «турнепсовой». Конечно, корень зла лежал в необдуманной политике контроля цен. Прусское министерство сельского хозяйства рассматривало блокаду как средство ужесточения сельскохозяйственных пошлин, чего всегда добивались правые круги. Так или иначе, крестьяне жили неплохо, а в городах люди ели турнепс и варили из сахарной свеклы патоку, которую и сейчас едят с картофельными пирогами — Reibekuchen mit Rubenkraut, — их можно купить к Рождеству на рынках в Кёльне.

Блокада имела и другой превратный эффект, предсказуемый, но не осознаваемый. Пока германский экспорт падал, возрастал британский вывоз товаров, оживился рынок Латинской Америки, по крайней мере открылась такая возможность. Экспорт приносил поступления — через военные займы и налоги — в казначейство, а это значит, что Британия могла выдавать кредиты союзникам — Италии и России, проводившим наземные битвы. Подобный прецедент уже был во время Семилетней войны 1756–1763 годов: на британские деньги Фридрих Великий, король Пруссии, воевал с Францией, Россией и Австрией, пока Британия уничтожала французскую империю. Теперь экспорт возрос: в 1916–1917 годах до пятисот двадцати семи миллионов фунтов в сравнении с цифрой в четыреста семьдесят четыре миллиона фунтов (в среднем) за довоенные пять лет. На этот объем экспорта Британия вышла только в 1951 году. Кстати, 1916 год оказался единственным в статистической истории Британии, когда она вывозила за рубеж больше, чем покупала. Однако экспорт требует квалифицированного труда, отвлекает рабочую силу (и оборудование) от военного производства, которое и так пострадало от необычного, но характерного для того времени явления: большое число квалифицированных рабочих пошли добровольцами на войну; экспортеры испытывали нехватку трудовых ресурсов и соперничали друг с другом в высоких зарплатах. Эта проблема частично разрешилась, когда в 1916 году Британия ввела воинскую повинность; исключение делалось только для особо важных профессий, но тогда в армию пришло меньше людей, чем во время добровольного набора. В целом в 1915 году британская военная экономика испытывала трудности, наносившие ущерб производству вооружений и боеприпасов, чего нельзя было сказать о Германии. В игру с забиванием мячей в собственные ворота превратилась блокада, и ее не удавалось должным образом использовать до 1918 года, когда различные нейтральные страны, главным образом вследствие американского вмешательства, стали ограничивать торговлю с Германией.

Следовало учитывать и другой исторический прецедент. В наполеоновские времена роль «мягкого подбрюшья» играла Испания. Теперь ее место заняла Турция.

2

Немцы надеялись, что весь ислам поднимется против Британии, как только султан-халиф объявит «священную войну». Однако в большинстве стран призыв султана не произвел впечатления, а российские татары и мусульмане Индии его просто проигнорировали. В любом случае «священная война» не имела особого смысла, когда одни христиане сражаются с другими христианами (а религиозный лидер младотурок как-никак был масоном из великого стамбульского рода).

Османская армия потерпела катастрофическое поражение на Кавказе, и назревало восстание арабских провинций. Удар британцев в Леванте мог сокрушить турок, проливы стали бы открыты для торговли с Россией. Балканские страны и Италия вступили бы в войну на стороне союзников. В конце 1914 года Британия предложила России Константинополь и планировала поделить всю Османскую империю среди союзных государств. Никто не ожидал, что турки способны оказать серьезное сопротивление^{8}. У них практически не было военной промышленности. Конечно, помощь могла прийти из Германии по Дунаю через продажную Румынию, но была бы незначительной и запоздалой. Эгейское побережье всегда притягивало воображение людей, получивших классическое образование, вроде поэта Руперта Брука, а Черчиллю оно нравилось тем, что не было частью Западного фронта. Британия в избытке имела линкоры еще с того времени, когда появился «Дредноут» (1906 год). Корабли этого класса с тяжелыми орудиями должны были «расчистить» Дарданеллы, древний Геллеспонт, шириной всего лишь восемьсот ярдов, который переплывали древние греки, из Сестоса в Абидос, а потом вплавь пересек и лорд Байрон.

Восемнадцатого марта британскую армаду из шестнадцати кораблей постигла беда. Их тяжелые дальнобойные орудия оказались не пригодны для борьбы с береговыми батареями. Кроме того, турки имели передвижные батареи и минные заграждения. Сразу же были потоплены три линкора, а еще три выведены из строя. Позже, когда появились немецкие субмарины, затонули еще два корабля, и флотилии в мае пришлось уйти из прибрежных вод. Командующий, человек разумный, считал, что береговую оборону должны сокрушить наземные силы. Но они находились в Египте; с их переброской возникали задержки: транспортные суда загружались не так, как надо; командующий сэр Ян Гамильтон отправлял их обратно, чтобы загрузить так, как следует. Беспокоила малярия (она убила Руперта Брука); из-за армейской скаредности и здесь, и в Месопотамии отсутствовали противомоскитные сетки. Передовая база располагалась на греческом острове Лемнос, и все приготовления делались на глазах турок. В любом случае по анатолийским железным и обычным дорогам турки могли доставить войска и орудия на Галлипольский полуостров гораздо быстрее, чем британцы на кораблях. Для переброски одной дивизии требовалось пятьдесят судов. Семь недель заняла подготовка к высадке, и турки, конечно, все это время не сидели сложа руки.

Оказавшись перед лицом смертельной опасности, турки пошли на отчаянный шаг. На востоке, в Ване, восстали армяне, мусульманский город подвергся разрушению, сопровождавшемуся кровавой бойней. Как раз перед высадкой британцев Энвер и Талаат приказали депортировать армян из всей страны, исключая Стамбул и Измир, на основании того, что им в основном нельзя доверять. Призывы царя, католикоса русской Армении, видных анатолийских армян и начавшиеся волнения в тылу передовых позиций лишь убедили младотурок в необходимости жестких мер. Поколениями армяне считались «самыми лояльными» из меньшинств, и даже в 1914 году их лидеру Богосу Нубару турки предлагали пост в правительстве (он отказался, сославшись на недостаточное владение турецким языком). С армянами не церемонились. По меньшей мере семьсот тысяч человек были отправлены в переполненных вагонах или пешим ходом на север Сирии в лагеря, где они умирали от голода и болезней. Имеются документальные свидетельства массового истребления армян, происходившего во время переселения.

Двадцать пятого апреля союзные войска высадились на пяти пляжах юго-западной оконечности Галлипольского полуострова. Они уступали в численности (пять дивизий против шести), а корабельная артиллерия не сумела подавить хорошо укрытые полевые орудия, да и вообще она была малопригодна для этих целей. Британцы понесли тяжелые потери во время высадки. Затем им пришлось подниматься вверх под обстрелом турок, владевших высотами. В особенно опасной зоне — в бухте Ари Бурну, названной позже бухтой АНЗАК, оказались австралийские и новозеландские волонтеры. Здесь противники зарылись в землю и попеременно атаковали друг друга. Даже с водой были проблемы: ее приходилось доставлять на лодках, понемногу, и все время под огнем. В августе британцы, подтянув три свежие дивизии, предприняли высадку севернее, на берег бухты Сувла. Но и здесь они потерпели неудачу: войска не смогли продвинуться в глубь полуострова, хотя какое-то время турки не оказывали им серьезного сопротивления, поскольку почтенный и опытный командующий хотел, чтобы на берег были вынесены все снаряжение и боеприпасы, прежде чем обрушиться на противника. Турки выстояли, проявив необычайное упорство и жизнестойкость, а их молодой командующий Кемаль (позднее) Ататюрк завоевал себе в этом сражении национальную славу. Правительство в Лондоне потеряло веру в успех всего предприятия, и в начале января 1916 года кампания была остановлена (профессионально). Союзники потеряли полмиллиона человек, в основном британцы, а турки — четверть миллиона. В этот период британцы терпели и другие неудачи: зимой 1915/16 годов пришлось прекратить поход на Багдад, а весной британцы сдались на милость победителя под Кутэль-Амарой.

3

Немцы, напротив, повсюду действовали более успешно. Блокада укрепила их волю к победе и подняла военное производство, в чем они опережали всех остальных. Новый командующий Эрих фон Фалькенгайн оказался расчетливее и дальновиднее, чем Мольтке (имперские фигуры обычно были номинальными главнокомандующими, а реально командовали войсками начальники штабов, точно так же, как генералы на публике красовались верхом на конях, но пользовались автомобилями, когда надо было делать что-то более важное). Он понимал, что Германия не в силах одолеть три великие державы, и разъяснял кайзеру: если Германия еще не проиграла войну, значит, она ее выиграла. Фалькенгайн рассчитывал (и действовал соответственно) на то, что Россия выйдет из войны и возобновит партнерство с Пруссией, доминировавшей в Европе большую часть девятнадцатого века. Фалькенгайн был последователем Бисмарка (в нежелании, как говорил Бисмарк, «привязывать великолепный прусский фрегат к изъеденному червями австрийскому галеону»). И он не любил австро-венгров, считая их беспечными католиками, склонными к причудам (в прусской гвардии служил только один офицер-католик, Франц фон Папен, бездумно организовавший саботаж американской экономики во время службы военным атташе в Вашингтоне, а впоследствии похвалявшийся тем, что именно он назначил Гитлера).

Подобно Бисмарку, Фалькенгайн считал, что Германия не должна порывать с Россией, и его отношения с Конрадом временами приобретали весьма натянутый характер, до того натянутый, что он просто не ставил его в известность о важнейших решениях, касающихся Австро-Венгрии. Однажды Фалькенгайн послал своего офицера связи разведать втайне от австрийцев железные дороги севернее Кракова перед наступлением, о котором он сообщил союзникам только за неделю. Дело доходило до того, что Фалькенгайн и Конрад планировали операции во Франции и Италии, не согласовывая их друг с другом.

Мирные намерения в отношении России никак не реализовались, хотя они, вероятно, и были бы с пониманием восприняты отставными царскими государственными деятелями. Западные державы предложили царю Константинополь, чего не мог сделать Фалькенгайн. С другой стороны, в России развернулась кампания, довольно враждебная, против немецкого элемента, укоренившегося со времен Екатерины Великой, которая даже завезла немецких крестьян для того, чтобы обучать русских мужиков земледелию. Земельная реформа, землю — крестьянам, занимала важное место в российской политике в канун 1914 года, и теперь, если вы геройствовали на войне, то вам могли выделить весомый кусок конфискованных германских угодий. Немецкая жена царя сделалась пугалом. Но в любом случае царь не стал бы вести переговоры с немцами о мире, если, конечно, его к этому не принудили.

Следовательно, Германия должна наступать на Восточном фронте. Фалькенгайн, как и Черчилль, понимал, что на Западе возник тупик, и он был прав. Он предпринял последнюю атаку на Западе в апреле 1915 года, снова под Ипром, и она, как и неограниченная подводная война, оказалась еще одним упражнением в прусском тупом упрямстве. Появилось новое оружие — отравляющий газ, запрещенный Гаагской конвенцией. Его применение немцы оправдывали тем, что французские ружейные пули тоже начинялись газом. Это было действительно ужасное оружие, поражающее глаза и легкие. В первый раз его использовали на русском фронте в январе, но суровая зима значительно снизила эффективность отравления. В апреле газ пустили из цилиндров, и он вызвал панику среди британских и канадских солдат. Потом же немцам самим пришлось идти по зараженной территории. В результате было найдено простое средство: хлопчатобумажная или шерстяная тряпка, смоченная в моче, обеспечивала защиту от газа на полчаса, а затем появились и противогазы. Так или иначе, на Ипрском выступе немцы не смогли совершить прорыв, а если бы даже совершили, то Фалькенгайн не знал бы, что делать дальше. Его главной заботой стала Россия.

Здесь у него было больше шансов, поскольку западные державы рассеяли свои силы между Галлиполи и Францией. На фронте во Франции все замерло. На карте германские позиции казались слабыми: они выгнулись огромным выступом за Нуайон, находившийся всего в пятидесяти милях от Парижа, что постоянно смаковалось столичными французскими газетами. Генералы, падкие на паблисити, гипнотизировали себя и других мечтами об освобождении нации. Британские добровольцы миллионами покидали скуку городов, предвкушая гламурную солдатскую жизнь. Выступы особенно уязвимы для фланговых ударов: в Артуа на северном крыле, где стояли Британские экспедиционные силы, и в Шампани на южном крыле восточнее Парижа. Если британцам и французам удастся совершить прорыв на этих участках, то в бреши можно будет пустить конницу и даже окружить немцев в центральной части выступа. Это была фантазия постаревших генералов, обладавших лишь опытом кавалерийских наскоков в южноафриканских вельдах или песках Марокко, но грезящих о славе. Как все происходило на самом деле, описано в классических военных мемуарах Роберта Грейвса «Прощай все это». Грейвс, человек своего времени, горел романтическим патриотизмом, когда уходил добровольцем из Чартерхауса[6]. Офицеры в его полку любили чинопочитание, они носили мешковатые шорты, будто находились в Индии; полковникам нравилось унижать «уортов», младших офицеров, даже если они прежде были состоятельными и преуспевающими людьми. Немногие командиры отличались живостью ума, а некоторые оказались просто недоумками.

Первую попытку прорыва Британские экспедиционные силы предприняли 10 апреля у деревни под названием Нев-Шапель. На ранней стадии войны линии траншей были еще несовершенными, и британцы подтянули достаточное количество орудий, чтобы смять передовые позиции противника. А что дальше? Немцы подвезли резервы на поездах на другую линию обороны, а британские резервы шли пешком с ношей по шестьдесят фунтов на каждого солдата — вес хорошего дорожного чемодана. Прискакала конница и запрудила дороги. Орудия не успели пристреляться по новым германским позициям, а пехота уже выдохлась. Последующие атаки захлебнулись. Все это повторилось в мае. Однако добровольцы продолжали толпами прибывать, и на сентябрь запланировали новое, более масштабное наступление совместно с французами. При Лосе, шахтерском городе, британцы даже применили газ, но, как описал этот эпизод Грейвс, эксперимент закончился полным фиаско. Типичный британский ляпсус, о таких накладках хорошо помнят солдаты и той, и другой войн. Газ надо было выпускать из цилиндров. Но гаечные ключи оказались не того размера. Учителя химии ничего не знали об отравляющих газах и ненавидели дело, которое им поручили, а военные командиры выражали недовольство учителями химии. Подул не тот ветер, но цилиндры все-таки открыли, и газовое облако двинулось на британцев. Маленький городок Лос был взят, однако две резервные дивизии остались далеко позади и теперь спешно двигались по дощатым настилам коммуникационных траншей или по дорогам, забитым грузовиками, орудиями и долгожданной конницей, появившейся слишком поздно и обреченной на истребление, которое и случилось через пару дней. По крайней мере вся эта катавасия привела к одному позитивному результату: к смене командования. Сэр Джон Френч себя дискредитировал, и его заменил сэр Дуглас Хейг, пользовавшийся благосклонностью короля и неплохо проявивший себя в 1914 году. Французы в Шампани действовали успешнее. Двадцать пятого сентября, пользуясь огневым превосходством и слабостью германской обороны, они совершили прорыв, захватив двести орудий — солидный трофей. Подтягивались резервы, чтобы развить успех, но дали о себе знать старые проблемы: германские резервы прибыли по железной дороге, надо провести разведку новой линии обороны противника; поля сражения изрыты снарядами; воронки до краев заполнены водой и трупами. Жизненные силы Франции иссякали.

4

Иссякали жизненные силы и Габсбургской империи, хотя ее потери состояли больше из пленных, нежели из убитых и раненных в боях. В начале 1915 года армия сосредоточилась в Карпатах, надеясь удержать различные перевалы. Однако крепость Перемышль при отступлении осталась позади, и в ней засели сто двадцать тысяч человек с запасами продовольствия до конца марта. Развивайся события так же, как и везде, крепость пала бы под обстрелом тяжелой артиллерии подобно Льежу и другим цитаделям, хотя у русских не было для этого достаточно орудий. «Бастион на реке Сан», по определению пропаганды, стоял, на нем держался престиж Австро-Венгрии; если он рухнет, то рухнет и моральный дух, и не исключено, появятся новые потенциальные и реальные противники. Элементарная ошибка в стратегии — полагаться на фортификации: врагу будут известны все ваши вероятные действия. Русские теперь знали, что австрийцы предпримут попытки освободить крепость со стороны Карпат: там даже располагалась небольшая германская армия — Sudarmee. С 23 января до середины марта австрийцы действительно осуществили три атаки в горах, что даже австрийские официальные историки, чье доброжелательное отношение к Конраду заставляло их скрывать истину, назвали «безрассудной жестокостью». Целые подразделения замерзали до смерти; снаряды либо тонули в снегу, либо отскакивали ото льда; винтовки приходилось греть на кострах. Австрия принесла в жертву восемьсот тысяч человек, три четверти — из-за болезней; дезертирство превратилось в серьезную проблему. Возникли сомнения в лояльности славянских войск, русинов (австрийских украинцев) и чехов в особенности. Один пражский полк даже был распущен.

Удачнее воевали немцы. Гинденбург в ноябре 1914 года стал «главнокомандующим на Востоке» (сокращенно Oberost). Численность его войск удвоилась (с первоначальных двадцати дивизий). Теперь постоянные стычки возникали между Людендорфом и Фалькенгайном, недовольным его популярностью и слишком амбициозными планами. Чрезвычайное положение Австро-Венгрии заставило Фалькенгайна направить четыре новых армейских корпуса на русский фронт, и они в начале февраля атаковали русские войска от прусской границы в юго-восточном направлении; операция получила название «Зимнее сражение в Мазурии». Наступая в глубоком снегу, немцы продемонстрировали виртуозное военное искусство. Одна русская армия была застигнута врасплох, когда сама готовилась к атаке. С командующим другой русской армией, семидесятилетним стариком, случился нервный срыв, и он сбежал в крепость Ковно (его осудили на пятнадцать лет каторги)[7]. Еще один русский корпус попал в ловушку в лесах по схеме Танненберга, но в меньших масштабах. Затем происходил обмен атаками на границе Польши и Восточной Пруссии, доказавший правоту Фалькенгайна: планы Людендорфа были чересчур амбициозные. Потери немцев не стоили достигнутых целей. Так или иначе, Австро-Венгрия нуждалась в экстренной помощи. 22 марта Перемышль капитулировал. Русские войска освободились для наступления через карпатские перевалы на великую равнину Венгрии; создавалась угроза и для Будапешта. В начале апреля, на Пасху, германская армия, Beskidenkorps, под командованием одного из самых компетентных генералов, Георга фон дер Марвица, ликвидировала угрозу, но было ясно, что ситуация вновь обострится, если не принять более существенных мер.

5

Над Австро-Венгрией нависла и другая угроза, смертельная, как все считали: вероятность вступления в войну Италии. Сможет ли империя сражаться сразу на три фронта и даже на четыре, если вдруг ввяжется и Румыния? Оба государства образовались недавно, национальное единение еще не завершилось, в Габсбургской империи проживало множество итальянцев и румын. В Италии дела обстояли получше, она с интересом посматривала на земли южных славян за Адриатикой, средиземноморские владения Турции, и ей был нужен дешевый кредит в размере пятидесяти миллионов фунтов. Итальянцы боялись Германии, но чрезвычайность положения Австро-Венгрии и высадка союзников на Галлипольском полуострове сделали свое дело, и Италия 26 апреля подписала с союзниками Лондонский договор, гарантирующий ее вступление в войну. Решение о войне без особого энтузиазма было одобрено парламентом, и 23 мая итальянский посол передал его Вене. В теории Австро-Венгрии мог прийти конец, если бы не географический фактор. Граница между Австро-Венгрией и Италией в основном проходит по горам, равнина занимает всего двадцать миль, к северо-западу от порта Триест, на который и нацелились итальянцы. Однако это был karst, карстовое плато, сложенное из известняка, где ничего не растет и невозможно рыть окопы. Даже наспех собранных сил австрийцам хватило для того, чтобы отбить первые атаки. Итальянское вмешательство не поставило на колени Австро-Венгрию, но высветило новый компонент войны — славянский, и пражский полк со временем был возрожден, потому что его солдаты доблестно проявили себя на итальянском фронте. Кроме того, вступление Италии в войну позволило Фалькенгайну добиться самых значительных успехов в своей полководческой карьере — на Восточном фронте.

Фалькенгайн преследовал две цели. Во-первых, он стремился заставить Россию выйти из войны, а для этого доказать ей, что она не в состоянии одержать победу. Во-вторых, он хотел уговорить австро-венгров пойти на уступки Италии с тем, чтобы она воздержалась от объявления войны. Это было сопряжено с осложнениями: если Фалькенгайн пообещает австрийцам помощь в борьбе с Россией, то они могут посчитать, что в уступках Италии нет никакой необходимости. Поэтому подготовка к наступлению в России держалась в тайне от Конрада, и даже кайзер узнал о нем только 11 апреля. Фалькенгайн разработал блестящий план: новая армия (11-я) совершает бросок по гористой местности с северной стороны Карпат, в которых русские пытались овладеть перевалами. Земля просохла, и несчастья, выпавшие на долю Конрада в зимних снегах, не могли повториться. За десять дней, к концу апреля, севернее Кракова появилась огромная сила: восемь дивизий, сто тысяч штыков и тысяча орудий — новая, 11-я армия Августа фон Макензена в кратчайший срок была доставлена по железной дороге; на такие свершения Россия была не способна.

Немцы оказались в самом чувствительном месте обороны русских: нехватка средств ведения боя усугублялась зыбкой стратегической ситуацией, которая в один момент могла рухнуть. Российская оборона состояла из двух групп армий (или фронтов). Северо-Западный фронт противостоял немецким войскам в Восточной Пруссии: они могли двинуться на юг, восток и даже на север, в балтийские провинции. Осмотрительный командующий должен был держать войска в готовности отразить удары на любом из этих направлений, лишая себя возможности атаковать самому. Командующий Юго-Западным фронтом в любом случае думал об угрозах протяженному карпатскому флангу и должен был готовить какую-нибудь операцию с тем, чтобы вывести Австро-Венгрию из войны. Серьезная проблема русских заключалась в медленном передвижении войск: железнодорожное сообщение не было столь же развито, как в Германии, и практически полностью отсутствовало централизованное управление; поездами распоряжался офицер среднего звена, сидевший в вагоне с двумя помощниками где-то на опушке леса под Барановичами. В Германии только пятая часть железнодорожного транспорта занималась перевозками лошадей (в основном фуража); в России более половины вагонов отбирали кавалеристы и казаки, мечтавшие о воинской славе. Фронты сами регулировали движение составов, игнорируя Ставку, и старались опередить друг друга. Переброска одного армейского корпуса иногда занимала целый месяц, тогда как в теории от Риги до Одессы это можно было сделать за пять дней.

Две трети своих сил (шестьдесят дивизий) русские сосредоточили против северо-западной угрозы, исходившей из Восточной Пруссии. Командующий Юго-Западным фронтом генерал Николай Иванов готовил операцию (шесть армейских корпусов) у румынской границы, в Восточных Карпатах, стремясь, конечно, втянуть в войну и Румынию, и Италию. Русские войска к западу от этого района должны были заниматься карпатскими перевалами. В результате фронт восточнее Кракова оказался плохо эшелонирован, его держали всего пять дивизий, без надежных резервов, с разбросанными передовыми позициями, отрывочными траншейными линиями и немногочисленными проволочными заграждениями. Русские солдаты не любили рыть окопы там, где уже проходили бои, опасаясь натолкнуться на трупы. Командующий, узнав, что немцы идут, решил создать запасную линию обороны, но у него забрали часть подразделений, разъяснив: если вы можете позволить себе такую роскошь, значит, у вас слишком много солдат. Телефонные провода к передовым позициям прокладывались прямо по земле. Все, стратегически и тактически, было готово для одного из самых тяжелых поражений в военной истории России.

Второго мая одновременно пошли в наступление восемнадцать дивизий австрийской 4-й и германской 11-й армий. Четырехчасовой артобстрел разнес в клочья русские передовые позиции, которые даже не могли вести ответный огонь: основная часть орудий 3-й армии находилась где-то в другом месте (а командующий, несмотря на предупреждения перебежчиков о готовящейся атаке, уехал отмечать награждение орденом Святого Георгия). Солдаты были в основном совсем юные или, наоборот, в почтенном возрасте: они запаниковали под огнем минометов и бежали, путаясь ногами в полах шинелей на виду у немецкой пехоты. Русские потеряли треть своих солдат, и в русском фронте образовалась брешь в пять миль. За пять дней войска центральных держав продвинулись на восемь миль. Только отход к реке Сан и Перемышлю мог спасти 3-ю армию, но ей было приказано держаться, и к 10 мая австро-венгры захватили сто сорок тысяч пленных и двести орудий. Русским пришлось отводить войска с Карпат, резервы направлялись скупо, неохотно и неспешно. Не хватало и боеприпасов: одному корпусу требовалось на каждый день двадцать — двадцать пять тысяч снарядов, ему давали только пятнадцать тысяч. К 19 мая немцы заняли плацдарм за рекой Сан, и когда Фалькенгайн встретился в Ярославе с начальником штаба 11-й армии Хансом фон Зектом, оба пришли к выводу: открылась блестящая возможность для захвата всей русской Польши. Понял это и командующий русским Юго-Западным фронтом, славший панические телеграммы о том, что ему придется отступать, возможно, до самого Киева. И он отступал, не зная, в каком направлении пойдет дальше противник. Четвертого июня был взят Перемышль, а 22 июня немцы вошли во Львов.

На русском фронте сложилось кризисное положение. Огромный таран из Галиции продвигался к южному краю русской Польши, а к середине июля немцы создали таран такой же силы на северной стороне. Вдобавок ко всему немцы открыли еще один фронт — на Балтике. В середине апреля они послали вперед конницу по открытым местам и отвлекли столько сил, сколько эти позиции и не заслуживали. Одна армия должна была прикрывать Ригу, другая — Литву, и появился новый фронт — Северный, также требовавший резервов. Стратегическое положение русских было крайне шатким, и разумнее всего стал бы уход из Польши. Но любому инициатору такого шага можно было легко закрыть рот. Для эвакуации Варшавы потребовались бы две тысячи составов, а они нужны для перевозки фуража. Но самый главный аргумент — Польшу защищают мощная крепость Ковно, на севере, и Новогеоргиевск, недалеко от Варшавы, символ русского владычества, а также другие, менее значительные, но тоже крепкие форты, расположенные на реках. Эти крепости имели тысячи орудий и миллионы снарядов. Зачем же их бросать?

Значит, армия должна стоять и сражаться. Нехватка снарядов была вызвана не отсталостью страны (как утверждали Сталин и генералы-эмигранты), а головотяпством военного руководства. Военное министерство не доверяло русским промышленникам, считая их бесчестными и некомпетентными. Артиллерийский департамент был убежден в том, что пехота придумывает ужасы. Обратились к иностранцам за помощью. Но Россия всегда занимала последнее место в списке очередников. Она не только не могла сама платить за снаряды (пользовалась британскими кредитами), но и предоставляла спецификации в устаревших единицах измерения (в локтях). Тем не менее Россия имела два миллиона снарядов: они лежали в крепостях, которые теперь рушились. В середине июля Макс фон Гальвиц, имея тысячу орудий и четыреста тысяч снарядов, — с севера, и Август фон Макензен — с юга начали громить русские войска, сводя иногда численность их корпусов до нескольких тысяч человек, и 4 августа немцы взяли Варшаву. Крепость Новогеоргиевск располагала большим гарнизоном, имела тысячу шестьдесят орудий и миллион снарядов. Все это следовало эвакуировать с учетом плачевной судьбы всех крепостей Европы, рухнувших под обстрелом тяжелой артиллерии. Однако командующий фронтом, генерал Михаил Алексеев, вспомнил о высоких духовных принципах и приказал защищать бастион русского владычества. Ханс фон Безелер, покоритель крепости Антверпен, прибыл на место с осадным поездом. Он сумел изловить главного инженера крепости со всеми картами. И одного снаряда оказалось достаточно, чтобы рухнул первый же форт, а 19 августа капитулировала вся крепость. В то же самое время такая же судьба постигла другой бастион — Ковно, призванный защищать Литву. Немцы взяли аналогичный трофей: тысячу триста орудий и девятьсот тысяч снарядов.

Турецкая поговорка гласит: одна беда научит больше, чем тысяча советов. Ставка наконец приняла правильное решение — отступать по схеме 1812 года, уничтожая и сжигая все, что пригодилось бы немцам. С военной точки зрения отступление происходило достаточно осмысленно. Брест-Литовск был сожжен, и сотни тысяч беженцев запрудили дороги, уходя из еврейской черты оседлости и переполняя другие города. Немцы исчерпали свои запасы материальных средств и продовольствия, оставались иногда даже без питьевой воды, с трудом преодолевая болотистые низины Припяти. Ставка переоценила угрозу для Риги, и отступление происходило в разных направлениях. Восемнадцатого сентября немцы проскользнули в «Свенцянский прорыв» и взяли Вильно, столицу Литвы. Людендорф хотел идти дальше, но Фалькенгайн, проявив здравомыслие, с ним не согласился. Русские потеряли около миллиона человек только пленными и вряд ли могли бы где-либо создавать помехи германским войскам. В любом случае Фалькенгайн, как специалист своего дела, хорошо понимал трудности снабжения армий в Белоруссии, вдали от германских железнодорожных узлов и шоссе, имея в наличии только скверные русские железнодорожные пути с широкой колеей, непригодной для немецких локомотивов. Теперь он поставил главной целью — покорить Сербию и проложить наземный путь в Турцию до того, как на Балканах установится зима. Фалькенгайн отложил в сторону австро-венгерские планы в отношении Украины и Италии и отправил Макензена на Балканы. У Болгарии имелись свои амбиции — возродить средневековую Болгарскую империю. Болгария занимала стратегически выгодное положение для вторжения в Сербию с востока. В октябре — ноябре Сербия была оккупирована, и 1 января 1916 года в Стамбул прибыл первый прямой поезд из Берлина.