Гуманисты и иезуиты

Гуманисты и иезуиты

В 1534 году два ни в чем не похожих друг на друга человека сделали решающий шаг, который привел к причислению их позднее католической церковью к лику святых.

В Лондоне бывший лорд-канцлер Томас Мор, автор гениальной «Утопии», отказался присягнуть новому порядку престолонаследия, который был предусмотрен парламентским актом от 30 марта того же года, узаконившим Реформацию.

Как известно, формальным поводом к Реформации в Англии послужили семейные дела «защитника веры», как именовал себя Генрих VIII, до этого лично занимавшийся опровержением ереси Лютера. (В ответ Лютер назвал короля «ослиной башкой» и «безмозглым шутом».) «Не можем» - этими словами, заимствованными из «Деяний святых апостолов», папа Климент VII ответил на просьбу Генриха VIII о расторжении брака с Екатериной Арагонской. (Королю нужен был развод, чтобы жениться на придворной красавице Анне Болейн.) Принципиальность римского престола была вызвана не религиозными, а сугубо земными, политическими соображениями. «Не можем» означало, что римский первосвященник не мог идти наперекор племяннику Екатерины - испанскому королю и германскому императору Карлу V, - владения которого в Италии со всех сторон окружали папское государство. Но Генриху VIII еще менее улыбалось зависеть от папы, который зависел от императора. «Мы должны благодарить всемилосердного бога, который может заставить и такого дьявола с его демонами служить на пользу блаженства нашего и всех христиан!» - воскликнул Лютер, узнав о разрыве Генриха VIII с Римом.

Парламентский акт, который не пожелал признать Мор, положил конец подчинению английской церкви власти папы и объявлял незаконным брак короля с Екатериной Арагонской и дочь от этого брака Марию - лишенной права на наследование престола, которое должно бьио перейти к детям Генриха и его второй супруги - Анны Болейн. Тщетны были попытки заставить Мора, пользовавшегося большим моральным авторитетом, изменить свою позицию, хотя он отлично знал, что за свою непреклонность поплатится жизнью. На основе заведомо лживых показаний Мор был приговорен к казни и с исключительным мужеством встретил смерть.

В 1534 году, когда Мор томился в тюрьме по обвинению в приверженности к католицизму и враждебности к Реформации, в Париже бывший испанский солдат, учившийся на теологическом факультете, вместе с несколькими своими единомышленниками принял решение о создании Ордена иезуитов, ставшего штурмовым отрядом в борьбе против протестантизма. Читателю покажется, конечно, недопустимым сопоставление двух имен - великого гуманиста, на столетия опередившего свое время, и мрачного фанатика Лойолы, давшего клятву любыми средствами добиваться искоренения ереси (хотя они, как двое святых, вполне подходящие фигуры для сравнения с точки зрения новейшей католической историографии).

Пусть очевидной является спекуляция папства на имени Мора - но ведь по крайней мере по видимости он принял мученическую смерть во имя католицизма. Так ли это было в действительности? Неужели гениальный мыслитель - там, где он не мог преступить неизбежную историческую ограниченность своего времени, - действительно считал вопрос о законности или незаконности второго брака любвеобильного тирана таким принципиальным, что пожертвовал жизнью? Неужели он считал власть римского папы над английской церковью высшим благом, несмотря на отлично известные ему злоупотребления, которые были с этим связаны и которые разоблачались сторонниками Реформации во всех европейских странах? Серьезные исследователи, конечно, не принимают версию клерикальных историков, но не смогли прийти к единому мнению о действительных мотивах, которыми руководствовался Мор.

Иногда его изображают мучеником за дело веротерпимости. Но Мор не был последовательным в своих взглядах на эту проблему. В «Утопии», написанной в 1516 году, до начала Реформации, он выступает за полную свободу религии и выражения различных мнений, если это не сопровождается попыткой навязать их силой. В своей практике на посту лорда-канцлера Мор уклонялся от преследования еретиков. Однако в «Диалоге о ереси» (1528 г.) он представляет ересь преступной и изменнической, а в других сочинениях даже одобряет использование силы против еретиков. Он полагал, что народные движения под знаменем Реформации, вроде Крестьянской войны в Германии, могут принести только вред. В папстве Мору виделось ограничение королевского деспотизма.

Быть может, взору Мора предстали те бедствия, которые обрушила королевская реформация на народ? Ведь конфискация монастырских владений привела к массовому сгону новыми лендлордами арендаторов с их участков, чтобы очистить территорию для ведения выгодного овцеводческого хозяйства. Вероятно, в таком предположении есть доля истины, но Мор уже ранее констатировал, что «овцы стали пожирать людей», и вряд ли он мог со всей ясностью предвидеть социально-экономические последствия Реформации. Ведь они были к тому же далеко не одинаковыми в разных странах, Реформация приобретала там различный социальный смысл. Самой Англии отнюдь не было предопределено заранее идти именно по тому пути, по которому пошло ее последующее развитие. Зато Мор вполне отчетливо осознал, к чему уже в начале 30-х годов привела Реформация - к расколу западного христианства (с явной тенденцией его дальнейшего распада на враждующие секты) и военному противоборству между образовавшимися двумя лагерями в условиях усиливавшегося натиска Оттоманской империи. Не была ли позиция Мора продиктована прежде всего мнением, что Реформация неизбежно связана с разжиганием векового конфликта, которого так страшился и для предотвращения которого давно тщетно прилагал усилия его друг Эразм Роттердамский?

Эразм, узнав о казни Томаса Мора, писал про погибшего, что «его душа была белее снега, а гений таков, что Англии никогда больше не иметь подобного, хотя она будет родиной великих людей». Эразму казалось, что Мор поступал неосторожно, напрасно навлек на себя королевский гнев. «Если бы он никогда не давал втягивать себя в это гиблое дело и оставил бы богословские вопросы теологам!» - с горечью восклицал Эразм. Между тем он был единомышленником Мора, хотя нисколько не походил на него характером. И, главное, Эразму не удалось оставить «богословские вопросы теологам».

Через сочинения Эразма красной нитью проходит осуждение войны. «Не война ли - рассадник и источник всех достохвальных деяний? А между тем что может быть глупее, чем вступать по каким бы то ни было причинам в состязание, во время которого каждая из сторон обязательно испытывает гораздо больше неудобств, нежели приобретает выгод..? А вообще-то война, столь всеми прославляемая, ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, тупыми мужланами, нерасплатившимися должниками и тому подобными подонками общества, но отнюдь не просвещенными философами». «Жалоба Мира, отовсюду изгнанного и повсюду сокрушенного» (1517 г.) - самое известное антивоенное произведение Эразма. Главный герой этой декламации - Мир, оплакивающий свои бедствия и сокрушающийся по поводу безумия людей. Миролюбие - закон мироздания, освящаемый христианством. Война противоречит самой сути христианского вероучения, всему ему, до самых мельчайших деталей. Причины войн, которые ведутся в Европе, ничтожны и не заслуживают никакого уважения, они нередко сводятся к зависти по отношению к процветающей соседней стране. Войны разжигают те, кому следовало бы быть хранителями мира, - монархи, знатные люди, высшее духовенство. Тираны посредством войны преступно стараются укрепить свою власть над народом, совершенно не заботясь о его благополучии. Бедствия войны падают на народ, а по справедливости они должны были бы обрушиваться на государей.

В других своих произведениях Эразм резко критикует династические войны. Он отвергает сами династические права и притязания, лежащие в их основе. Право владения возникает из согласия народа, а он может не дать этого согласия. Во время династических войн речь идет не о замене тирана законным государем, а о том, кому народ должен платить налоги. В ряде своих произведений, ставящих пропагандистские цели, Эразм выступает с безоговорочным осуждением любых войн. Он подчеркивает несовместимость войны и христианства, он даже отвергает мнение Блаженного Августина об оправданности войн в определенных случаях, считая это мнение противоречащим евангельскому учению.

Однако нельзя признать основательными попытки ряда исследователей отнести Эразма в лагерь пацифистов: там, где не шла речь о пропаганде идеи мира, Эразм склонялся к признанию оправданности справедливых войн. К их числу он относил оборонительные войны против турок. Перефразируя цитату из Евангелия Луки, Эразм писал, что нельзя полностью осуждать войну, ведущуюся для защиты всеобщего спокойствия в условиях, когда его нельзя отстоять другими способами. Такая война должна вестись достойным, благочестивым монархом с согласия тех, ради кого она предпринята. Эразм подчеркивает, что такую войну надо вести с умеренностью, то есть по возможности ограничивая число жертв и материальных потерь, и стремиться к быстрейшему ее окончанию. Чтобы, однако, сделать ненужными и такие войны, Эразм предлагал законодательное запрещение войны, объявление утратившими силу всех прав, которые должны привести к войне, заключение договоров, гарантирующих взаимную безопасность, точное определение государственных границ, строгое регулирование законом порядка престолонаследия. Право объявлять войну монарх должен был получать только с согласия народа. Эразм предлагал создание международного третейского суда, состоящего из духовных и светских лиц, пользующихся всеобщим авторитетом.

В связи с рассмотрением функций власти монарха Эразм анализирует и внешнеполитические задачи государства [этой теме посвящена глава 8 его «Институций» (1516 г.)]. Все христианские государи связаны союзом общей христианской веры. Напротив, среди нечестивых и неверных монархов даже союзы могут часто приводить к войнам. Если все же монарх, достойный своего сана, заключает союз, он должен исходить из общего блага, иначе такой союз становится заговором против народа. Эразм рекомендовал христианским монархам сдержанность в отношении с нехристианскими государствами, так как они или неспособны соблюдать свои обязательства, или расположены слишком далеко, чтобы от дружеских связей с ними можно было извлечь какую-либо выгоду. С соседями же следует жить в дружбе, в особенности с соседями, которые говорят на том же языке, имеют сходные нравы и обычаи. Мудрость государя проявляется в умении правильно определить способность других народов выполнять обязанности, налагаемые союзными отношениями.

В этих своих советах Эразм отходит от обычного для него критерия терпимости и христианской любви, ориентируя внешнюю политику прежде всего на защиту реальных государственных интересов, что не исключает в принципе ни отказа от союза с христианскими государствами, ни заключения такого союза с «иноверцами». Нетрудно заметить, насколько советы Эразма обращены к сформировавшимся в его эпоху национальным государствам. Некоторые из них успели даже превратиться в великие державы, но сохраняли во многом представления о внешней политике, унаследованные от времен феодальной раздробленности.

Эразм еще до Реформации выступал за реформу церкви. Его враги утверждали, что Лютер просто продолжал то, что было начато Эразмом. Эразм явно сочувствовал критике Лютером пороков духовенства. «Преступление Лютера, - иронически замечал Эразм, - состоит их двух проступков. Он нападал на корону папы и брюхо монахов». Однако Эразм, первоначально одобрявший позицию сторонников Реформации, осудил ее, как только понял, что она влечет за собой раскол западного христианского мира. В 1526 году Эразм писал Лютеру: «Из-за Вашего сварливого, бесстыдного, бунтарского темперамента Вы ввергаете весь мир в пучину губительных разногласий». Но с не меньшим жаром осуждал Эразм использование силы против протестантов - и по моральным соображениям, и потому, что гонения еще более усиливали раскол Европы. В том же, 1526 году он предлагал такой компромисс: в городах, где усилился протестантизм, обеим сторонам надлежит знать свое место, и каждого следует предоставить его собственной совести, пока время не создаст возможности для какого-то соглашения. По существу, это было предвосхищеием принципа «чья власть, того и вера», то есть разделения Германии по религиозному признаку, к которому пришли после нескольких десятилетий борьбы (в результате Аугсбургского мира 1555 г.).

Эразма и его последователей среди католиков считали партией, которая стремилась предотвратить превращение борьбы с Реформацией в вековой конфликт. Субъективно эти попытки нередко принимали форму окрашенного в гуманистические тона стремления к восстановлению нарушенного единства западной христианской культуры. Они находили питательную почву в желании не ставить недавно достигнутое единство государства под угрозу, которая возникала, когда спор между противниками и сторонниками Реформации приобретал значительный размах и создавал опасность вмешательства в него внешних сил. Впрочем, теми же соображениями мотивировали нередко свои действия сторонники религиозной нетерпимости - решительное сокрушение ереси внутри страны считалось ими единственным надежным средством помешать тому, чтобы она стала объектом борьбы враждующих лагерей - протестантизма и контрреформации, воспрепятствовать вовлечению государства в вековой конфликт.

Во Франции под влиянием гуманистов, покровительницей которых была Маргарита Наваррская, сестра Франциска I, король в течение полутора десятилетий проводил политику ограниченной религиозной терпимости. Ф. Рабле, излагая в «Гаргантюа и Пантагрюэле» (кн. 1, гл. ХХШ) программу завоеваний Пикрошоля, в точности воспроизводил захватнические планы Карла V в Европе и на других континентах, вплоть до занятия Алжира и Туниса. Однако уже в 1535 году Франциск (король «с горячей кровью и скудным мозгом», как его определил А. Франс) круто меняет курс и издает указ об истреблении еретиков. Гонения приняли широкий размах после издания 1 июня 1540 г. эдикта Фонтенбло; главными органами, которым было поручено осуществлять преследования, стали светские судебно-административные учреждения - «парламенты». Многие тысячи людей пали жертвами судебных и несудебных расправ. Эти гонения еще более усилились при Генрихе II (1547-1559). Они если и имели результат, то прямо противоположный ожидаемому, и лишь ускорили распространение Реформации, победу кальвинизма над первоначально преобладавшим лютеранством, принятие протестантизма значительной частью феодальной знати, в том числе и Антуаном Бурбоном, королем Наварры (1559 г.). Таким образом, объективно гонения вели к тому, чего прежде всего стремилась избежать корона, - к расколу страны, созданию удобного повода для возобновления междоусобиц, возможности для противников Валуа - Габсбургов - вмешиваться во внутренние дела Франции, а в дальнейшем - к вовлечению страны в вековой конфликт не в соответствии, а в полном противоречии с ее государственными интересами.