Глава 23. Возвращение страха
Глава 23. Возвращение страха
«Дружков»
В июле 1945 года Сталин выехал в Потсдам на мирную конференцию. 17 000 бойцов НКВД охраняли маршрут его поезда. На каждом километре пути стояли от 6 до 15 человек охраны. Путь стерегли 8 бронепоездов НКВД. Это была демонстрация могущества Богосталина. Священный поезд, вызывая ужас подданных, мчался по разрушенной стране.
На Потсдамской конференции уже не было двух участников «медового месяца». Рузвельт лежал в могиле, а Черчилль во время конференции улетел на выборы и не вернулся: в Англии победили лейбористы во главе с Эттли. И Хозяин высказался о том, как ничтожна западная демократия, если может поменять великого Черчилля на жалкого Эттли.
Итак, союзников представляли президент Трумэн и Эттли. Но если он сумел обыграть тех двух титанов, что ему эти двое?
В Потсдаме и после — весь 1945 год — они продолжали делить послевоенную Европу. Большое впечатление на союзников произвел его нарком иностранных дел Молотов. Именно тогда вокруг него возник загадочный ореол. Молотов завораживал удивительной молчаливостью, жесткой непреклонностью, коварными ходами, гипнотизировал неторопливостью и порой озадачивал отсутствием «нет» и «да» по самым простым вопросам.
Разгадку «великого дипломата Молотова» я нашел в Архиве президента.
Оказывается, весь 1945 год Молотов получал подробнейшие указания из Москвы от некоего Дружкова. Множество шифрованных телеграмм отправил Молотову этот неутомимый Дружков.
Понять, кто скрывался за псевдонимом, труда не составляло. Кто мог приказывать Молотову, второму человеку в государстве? Конечно, Сталин.
Видимо, демонстрируя свое дружелюбие Молотову, Хозяин назвал себя ласковым именем Дружков.
В телеграммах Дружков диктует Молотову буквально каждый шаг во внешней политике (как прежде диктовал в политике внутренней). Никакого «советского Меттерниха»-Молотова не существовало, был все тот же передатчик желаний Хозяина, не смеющий самостоятельно принять ни единого решения. Отсюда и величественная неторопливость Молотова, и загадочная нерешительность в простейших вопросах.
В последние дни гитлеровской Германии, когда шла безумная гонка соперников-союзников — кто возьмет Берлин, — решалось и будущее Польши. Трумэн и Черчилль в своем общем послании попытались отстоять демократическую Польшу. Но Дружков велит Молотову быть непреклонным и сообщает, что ему говорить: «Объединенное послание президента и Черчилля по тону мягко, но по содержанию никакого прогресса. Если попытаются поставить вопрос об общих принципах польской программы, ты можешь ответить, что принципы эти изложены в послании Сталина. Без их принятия ты не видишь возможности добиться согласованного решения… Дружков».
Перед Потсдамом посол Гарриман информировал президента Трумэна: Сталин дорожит помощью союзников — ему надо восстанавливать разрушенную страну. Следовательно, в Потсдаме на него можно будет давить. И союзники приготовились быть непреклонными — отстоять Восточную Европу и, в частности, Польшу. Тем более что Трумэн прибыл в Потсдам накануне успешных испытаний американцами атомной бомбы.
Но как только Трумэн заговорил со Сталиным об уступках, он с изумлением услышал рявкающее, безапелляционное «нет». «Нет» — ибо его армии оккупировали Европу, он заплатил за это «нет» миллионами жизней своих солдат. «Нет», — как эхо, тотчас повторяет Молотов. Сталин не успокоился, пока не посадил править Польшей своего ставленника Берута.
9 августа СССР вступил в войну с Японией. Все было, как рассчитывал Хозяин. Его войска буквально растерзали Квантунскую армию. Он не только забрал Курилы и Южный Сахалин, отомстив Японии за победу над царской Россией. Поражение Японии, захват Маньчжурии позволили ему открыто поддержать армию Мао Цзедуна в Китае. Советские специалисты и военная техника помогли Мао захватить Северный и Центральный Китай. Многомиллионная страна, величайший человеческий резерв готов присоединиться к Великой мечте.
Все заманчивее перспектива…
Торг по поводу будущего Европы продолжился на сессии Совета министров иностранных дел союзников.
Дружков наказывает Молотову: «12.9.45… Необходимо, чтоб ты держался крепко. Никаких уступок в отношении Румынии…»
И Молотов действует, постоянно консультируясь с Хозяином. Любой, даже самый ничтожный вопрос он не смеет решать без Дружкова:
«Молотов — Дружкову. Шифрограмма. 15.9.45. По приглашению Эттли сегодня вечером обедали в загородной резиденции премьера. Были Эттли и Бевин (британский министр иностранных дел. — Э.Р.) с женами. Обед и послеобеденная беседа прошли в сравнительно непринужденной атмосфере. Эттли и особенно Бевин предлагали расширить неофициальные встречи между русскими и англичанами. Он очень советовал послать в Лондон советских футболистов, а также оперно-балетную труппу. Было бы хорошо, если бы я мог дать им более определенные ответы по обоим этим вопросам».
Но без указаний Дружкова нарком не смеет дать «определенный ответ» даже насчет балетных танцоров. И приходится ему загадочно молчать.
Постоянно дирижирует Дружков: «В случае проявления непримиримости союзников в отношении Румынии, Болгарии и т. д. тебе следовало бы дать понять Бирнсу (Государственный секретарь США. — Э.Р.) и Бевину, что правительство СССР будет затруднено дать свое согласие на заключение мирного договора с Италией».
К концу заседаний Совета Дружков приказывает своему наркому пойти в решительную атаку: «Пусть лучше первый Совет министров провалится, чем делать существенные уступки Бирнсу. Думаю, что теперь можно сорвать покровы благополучия, видимость которого американцы хотели бы иметь».
Конец «Медового месяца»
Молотов все еще не понимает новых идей своего повелителя. Он, как и Гарриман, знает, что помощь союзников нужна, и сообщает Хозяину предложения Запада о возможных взаимных уступках. И получает в ответ то же самое рявкающее «нет»: «Союзники нажимают на тебя, чтобы сломить волю, заставить пойти на уступки. Ясно, что ты должен проявить полную непреклонность… Возможно, что совещание кончится… полным провалом. Нам и здесь не о чем горевать…»
Думаю, здесь Молотов начал понимать. Ох, как это важно — вовремя понять тайные желания Вождя, ибо от этого зависит сама жизнь Молотова. Да, Дружков хочет провала Совета министров иностранных дел. Он больше не собирается идти вместе с союзниками. «Медовый месяц» с капиталистами закончился. И Молотов тотчас становится холодно-непримиримым.
Так что Гарриман ошибся: в 1945 году Сталин отнюдь не хотел помощи союзников, более того — жаждал разойтись с ними. Но почему?
Было множество причин. Одна из них — иметь возможность оставить у себя всю захваченную Восточную Европу, Балканы. Никаких обещанных «процентов влияния». Мощный единый лагерь социализма, противостоящий Западу, — вот что собирается создать Хозяин.
Теперь его нарком избирает новый тон общения с союзниками — все время ссорится, нигде и ни в чем не дает себя ущемить.
Американцы, сбросившие на Японию атомные бомбы, упоены победой.
Проигрывая Китай, они занялись будущим Японии. Хозяин почувствовал: здесь его пытаются оттеснить. И союзники тотчас услышали яростное сталинское «нет».
«26.09.45. Молотову. Я считаю верхом наглости американцев и англичан, считающих себя нашими союзниками, то, что они не захотели заслушать нас как следует по вопросу о Контрольном совете в Японии».
Он предлагает Молотову проверенный способ исправить ситуацию — шантажировать союзников: «Мы имеем сведения, что американцы наложили руку на золотой запас Японии, исчисляемый в 1–2 миллиарда долларов, и взяли себе в соучастники англичан. Нужно намекнуть им на это, дав понять, что здесь лежит причина того, что американцы и англичане противятся организации Контрольного совета в Японии и не хотят подпускать нас к японским делам».
И уже вскоре Гарриман вручил Молотову ноту о Контрольном совете: «30.09.45…Будет учрежден Союзный военный Совет под председательством Главнокомандующего союзных держав. Членами Совета будут: СССР, Китай, Британское содружество наций».
Сталин выиграл и здесь. Несмотря на атомную бомбу.
Охота за бомбой
Во время Потсдамской конференции состоялось первое испытание сверхоружия XX века — атомной бомбы. Счастливый Трумэн узнает, что «бэби родился». Гегемония сталинской военной машины перестала существовать.
Наступает великий миг: Трумэн торжественно сообщает Сталину об испытании сверхоружия. Теперь диктатору придется быть по уступчивее!
Но… Сталин удивительно равнодушно отнесся к сообщению. Трумэн в изумлении: престарелый Вождь явно не понял силы нового оружия! Торжества не получилось.
Равнодушно отнесшийся к сообщению Хозяин был давно и отлично информирован о рождавшемся «бэби». Как, должно быть, усмехался великий старый актер, когда наивный Трумэн, торжествуя, подошел оглушить его грозной вестью.
Проклятое новое оружие давно не давало ему покоя! Это был вопрос жизни и смерти Великой мечты.
Он лихорадочно включился в ядерную гонку, но с большим опозданием. И, как всегда, решил одним скачком догнать конкурентов.
В Архив Октябрьской революции во времена Горбачева поступили из КГБ «Особые папки товарища Берии». Под грифом «Совершенно секретно» в них были донесения, рапорты и отчеты, которые читал всесильный глава НКВД. В папке за 1946 год хранилась докладная записка «О результатах проверки состояния строительства номер 817 Курчатова и номер 813 Кикоина». Под номерами скрывались сверхсекретные объекты, где создавался советский «бэби», а Исаак Кикоин и Игорь Курчатов были знаменитыми физиками, участвовавшими в разработке бомбы.
В 1946 году наркоматы были переименованы в министерства, а Совнарком — в Совет министров.
Тогда же Хозяин разделил ведомство Берии — всесильный НКВД — на два министерства — государственной безопасности и внутренних дел. Но Берия на посту заместителя председателя Совета министров по-прежнему курировал обе могущественные епархии.
Во главе госбезопасности стоял сподвижник Берии, верный Меркулов. Хозяину это не нравится, и он заменяет его Виктором Абакумовым, человеком, далеким от Берии, начальником СМЕРШа (СМЕРШ — Смерть шпионам — военная контрразведка в армии. Не только боролся со шпионами, но и контролировал политическую благонадежность «своих», вмешивался в назначение командиров, прославился беспощадными расстрелами на фронте).
Берии и его секретным ведомствам Хозяин поручает новую работу — создание атомной бомбы. Но как и Молотов во внешнеполитической деятельности, так и Берия в истории атомной бомбы — всего лишь рабочие лошадки, управляемые Хозяином.
Еще перед войной советские физики Я. Зельдович, Ю. Харитон, Г. Флеров и JI. Русинов имели достижения в ядерных исследованиях, но ни сам Хозяин, ни его сподвижники не понимали тогда важности этих работ. Их интересовало оружие грядущей войны — танки, самолеты, орудия. Колеблющиеся стрелки приборов, приводившие в такой восторг физиков, их не воодушевляли. И когда Зельдович и Харитон выяснили условия возникновения ядерного взрыва, получили оценку его мощи — Хозяину даже не сообщили об этом.
Но вот разведка донесла из Лондона поразившую его новость. Ее передал физик-теоретик К. Фукс, коммунист, покинувший Германию и работавший в Англии в секретной группе по разработке ядерного оружия. Узнав, что работа ведется втайне от русских, Фукс начал передавать известную ему информацию в посольство СССР. Советская разведка устанавливает с ним связь. Именно тогда Хозяин оценил наконец возможности нового оружия и продумал путь скорейшего преодоления опасного отставания: поручил ядерную гонку Берии. Его шпионы должны были добыть информацию, кроме того, ведомство Берии имело неограниченные ресурсы, а в его «шарашках» трудились блестящие ученые. Сверхсекретность ведомства гарантировала и сверхсекретность ядерных работ.
И тогда понадобился прежний распущенный Коминтерн — его люди. К ним, чьи друзья и соратники погибли в сталинских застенках, его шпионы обращаются с формулой, которую он разрешил им повторять: «Сталины приходят и уходят, а первое в мире социалистическое государство остается».
Супруги Розенберги, Фукс — его разоблаченные помощники. Идейные помощники. А сколько осталось неразоблаченных!
Я уже писал о мемуарах генерал-лейтенанта Судоплатова. Это дезинформация, уводящая от реальных тайн. И я часто вспоминаю другого генерала разведки — Василия Ситникова. Когда я познакомился с ним, он работал зампредом в ВААПе — Всесоюзном агентстве по авторским правам. На эту должность традиционно назначались функционеры КГБ, отошедшие от активной деятельности. В ВААПе Ситников держался весьма либерально. Будучи человеком Андропова, Ситников многого ожидал от перестройки, но стал одной из ее первых жертв — его выгнали на пенсию. Мне кажется, именно тогда в его голове забродила эта мысль — написать воспоминания… Как-то я встретил его на улице. Он нес старый номер журнала «Иностранная литература». Мы разговорились.
— Здесь, — сказал Ситников, — напечатана документальная пьеса «Дело Оппенгеймера»… Нет, не Оппенгеймер тут интересен. — Он улыбнулся знакомой улыбкой всеведущего, той самой, какую я видел когда-то у следователя Шейнина. И, помолчав, добавил: — Берия часто повторял слова Сталина: «Нет такого буржуазного деятеля, которого нельзя подкупить. Только надо понять чем. Для большинства — это деньги. Если он остался неподкупен, значит, вы по жадничали. Но там, где все же не пройдут деньги, пройдет женщина. А где не пройдет женщина, там пройдет Маркс». Лучшие люди на нас работали из-за идей. Если бы записать все, что я об этом знаю! Думаю, напишу…
Я узнал, что он умер — вскоре после нашего разговора.
После возвращения Хозяина из Потсдама Берия передал физикам: «Товарищ Сталин сказал: «Атомная бомба должна быть сделана в кратчайший срок — во что бы то ни стало». И пообещал ученым лагеря в случае неуспеха.
С 1943 по 1946 год информация из США, переданная шпионами, содержала обширные сведения, необходимые для создания ядерного оружия. Руководитель проекта Курчатов, узнав, что бомба, о которой он уже много знал, успешно испытана в США, решил повторить оправдавшую себя схему. Он не смел рисковать, разрабатывать свое — ведь Хозяин велел «в кратчайший срок»… Он выбрал путь воссоздания американской бомбы.
Первое испытание атомной бомбы в СССР успешно прошло 29 августа 1949 года. Хозяин добился своего: догнали Америку, и в кратчайший срок. После взрыва он щедро раздал награды своим ученым и сказал: «Если бы мы опоздали на полтора года, то, наверное, попробовали бы ее на себе».
На «глубоком языке» это означало: вскоре мы попробуем ее на других.
Все вернулось: у него вновь была самая мощная в мире армия — и по бомбам сравнялись.
Теперь Хозяин дал волю своим ученым, и они его не подвели — уже в 1951 году создали свою атомную бомбу. Она была мощнее первой более чем в два раза и в два раза легче, что было важно для ее доставки.
В 1951 году он уже думал о доставке, ибо тогда уже готовил страну и человечество к осуществлению грандиозного замысла. Апокалипсис приближался.
Сталин часто повторял: «Русские всегда умели воевать, но никогда не умели заключать мир».
Он сумел — выиграл все, что мог.
Молотов: «После войны на дачу Сталину привезли карту СССР в новых границах. Он приколол ее кнопками на стену. «Посмотрим, что у нас получилось: на Севере у нас все в порядке. Финляндия очень перед нами провинилась, и мы отодвинули ее границу от Ленинграда, Прибалтика — эта исконная русская земля — снова наша, белорусы у нас теперь все, украинцы тоже, молдаване тоже вместе. Итак, на западе у нас нормально». И он перешел к восточным границам. «Что у нас здесь? Курильские острова наши, Сахалин полностью… Посмотрите, как хорошо — и Порт-Артур наш!» Он провел трубкой по Китаю: «Китай, Монголия — все в порядке».
Расширенные границы Империи были окружены теперь безропотными странами-сателлитами. Правда, оставалась Финляндия, которая перед ним «очень провинилась», воюя на стороне Германии. Теперь его агенты почти открыто вылавливали в Финляндии русских эмигрантов, нашедших там прибежище после революции, и доставляли в Москву. Финны должны были этого не замечать… Такая Финляндия его устраивала. Пока.
«А вот здесь граница мне совсем не нравится, — сказал Сталин и показал южнее Кавказа. — Дарданеллы… Есть у нас претензии и на турецкие земли… и Ливию». Здесь его министр, должно быть, похолодел: Хозяин говорил о новом переделе мира.
Нет, Молотов испугался не за мир и человечество. Просто он наверняка вспомнил 1937 год: средством для подготовки страны к войне Хозяин сделал тогда террор. И вот он снова заговорил о войне. Значит, впереди новое усмирение? Большая кровь?
Молотов испугался за себя.
Военный лагерь социализма
Сталину нужна была решительная ссора с Западом, нужны были враги, новая опасность для страны Советов, чтобы покончить с играми в демократию в странах Восточной Европы. И жестко завинтить гайки внутри страны.
На помощь пришел… Черчилль! В 1946 году он произносит свою знаменитую речь в Фултоне: призывает Запад «стукнуть кулаком», ибо Сталин не понимает слабых… «В результате Советы контролируют уже не только всю Восточную, но и Центральную Европу».
Трумэн и Эттли открестились от речи Черчилля, но поздно. Хозяин смог объявить: СССР снова угрожает агрессия. Началась столь ему желанная война взаимных проклятий — «холодная война». Полились потоки статей и выступлений по радио — об «угрозах империалистов», о «поджигателях новой войны».
У Хозяина развязаны руки. С 1946 по 1949 год он открыто, грубо формирует «могучий лагерь социализма»: Чехословакия, Венгрия, Румыния, Польша, ГДР, Болгария, Югославия — всюду сажает покорных ему коммунистических правителей.
Он создает Коминформ — законнорожденное дитя Коминтерна, рычаг управления лагерем социализма, постоянно действующее совещание коммунистических партий. Здесь он дирижирует — вырабатывает общую политику. Здесь западные компартии получают от него деньги и распоряжения. Все, что происходит внутри лагеря, происходит только с его ведома. Никакой самодеятельности — за всем следит Хозяин, беспощадно карает всякую попытку решать без него.
Правда, был сбой. Он узнает, что Тито, верный Тито — ведет свою интригу: не согласовав с ним, попытался присоединить к Югославии Албанию, заключил договор о взаимной безопасности с другим его холопом, Димитровым, посаженным править Болгарией. Теперь Тито уже предлагает Болгарии объединиться в конфедерацию, более того, пытается включить туда Польшу, Чехословакию и даже Грецию.
Хозяин понял: появился опасный жеребец и уводит его табун. Гнев его был ужасен. Последовали грозные статьи в «Правде». Он вызвал к себе Димитрова и Тито. Но Тито, всегда помнивший о судьбе коминтерновцев, вместо себя послал соратников.
В холодном феврале 1948 года в Кремле Хозяин принял обе делегации. Он орал на Димитрова: «Вы зарвались, как комсомолец… Вы и Югославия ничего не сообщаете о своих делах».
Посланец Тито Кардель попытался сгладить: «Никаких разногласий нет». В ответ последовал яростный поток сталинских слов: «Ерунда! Разногласия есть, и весьма глубокие. Вы вообще не советуетесь. Это у вас принцип, а не ошибки!»
Было принято постановление о постоянных консультациях в будущем. Но Хозяин решил избавиться от Тито. Теперь он ему нужен был как враг, как прежде Троцкий, чтобы карать за связь с ним, чтобы, проклиная его, цементировать лагерь покорных. И возвращать Страх.
Коминформ единодушно обрушивается на Югославию. Тито и его страну изгоняют из «лагеря».
Но вместо маленькой Югославии Хозяин получил огромный Китай. В октябре 1949 года войска Мао заняли Пекин. Великая восточная держава коммунистов была создана. Вскоре при помощи китайских войск на карте мира появилась коммунистическая Северная Корея. Он прочно обосновался и в Азии. Созданный им лагерь социализма обладал теперь бесконечными человеческими ресурсами. Как близка Великая мечта!
Но сначала предстояло вернуть в страну Страх.
Задел на кровавое будущее
Молотов не ошибся — Хозяин готовил страну к невиданным испытаниям.
Уже во время войны его тревожили военачальники, привыкшие к своеволию, вкусившие славы. Война еще шла на территории СССР, а он уже готовился их усмирять. В 1943 году Абакумов получил указание записывать телефонные разговоры его маршалов и генералов (папки с этими записями остались в архивах КГБ).
Но особенно усердно пришлось записывать после войны. Вот отрывок одного из таких разговоров 1946 года. Беседуют генерал-полковник В. Гордов (Герой Советского Союза, командовал Сталинградским фронтом летом 1942 года, в 1946 году был отправлен в Приволжский военный округ командующим) и генерал-майор Ф. Рыбальченко — начальник его штаба.
«28.12.46. Оперативной техникой зафиксирован следующий разговор Гордова и Рыбальченко:
Р. — Вот жизнь настала — ложись и умирай… Как все жизнью недовольны, прямо все в открытую говорят: в поездах, в метро, везде прямо говорят.
Г. — Эх, сейчас все построено на взятках и подхалимстве, а меня обставили в два счета, потому что я подхалимажем не занимался.
P. — А вот Жуков смирился, несет службу (герой войны был тихо отправлен начальствовать в провинциальный военный округ. — Э.Р.).
Г. — Формально службу несет, а душевно ему не нравится…» И так далее.
«31.12.46. Оперативной техникой зафиксирован следующий разговор между Гордовым и его женой Татьяной:
Г. — Почему я должен идти к Сталину — просить и унижаться перед (идут оскорбительные и похабные выражения по адресу товарища Сталина).
Т. — Я уверена, что он просидит еще только год…
Г. — Я ж его видеть не могу, дышать с ним одним воздухом не могу, а ты меня толкаешь, говоришь — иди к Сталину. Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут. Эх, если бы ты знала хоть что-нибудь… Ты думаешь, что я один такой? Совсем не один, далеко не один.
Т. — Люди со своими убеждениями раньше могли пойти в подполье, что-то делать… А сейчас заняться даже нечем. Вот сломили даже такой дух, как Жуков.
Г. — Жукова год-два подержат, и потом ему тоже крышка…»
Так что это уже не были пустые вымыслы.
Гордов, его жена и Рыбальченко были арестованы в январе 1947 года и позже расстреляны. Но Хозяин помнил: «Ты думаешь, что я один такой? Совсем не один, далеко не один».
И будут расстреляны еще несколько «говорунов»-военных. Среди них — Г. Кулик, бывший маршал, разжалованный в генералы.
Во всех крамольных разговорах военных все время возникал Жуков. Сталин понимал: пока Жуков на свободе — центр скрытой военной оппозиции будет существовать. Но нужна была наживка крупного размера, чтобы поймать такую акулу, и он велел добыть ее.
Апрельской ночью 1946 года командующий ВВС маршал авиации Новиков был встречен у подъезда своего дома. Маршала втолкнули в машину, доставили, как он писал сам, «в какую-то комнату, сорвали маршальскую форму, погоны, выдали рваные штаны и рубашку». Шутка, которую услышал де Голль, стала былью. Одновременно были арестованы все руководители авиационной промышленности.
Абакумов умело повел следствие и быстро заставил героев войны оклеветать себя. Они подтвердили: выпускали самолеты с заведомым браком, в результате гибли летчики.
Но главное — они дали показания против Жукова…
Все это время следователи Абакумова продолжали неутомимо собирать материал против вчерашнего героя. 18 сентября 1948 года были арестованы генерал-лейтенант Владимир Крюков и его жена — самая популярная певица страны Лидия Русланова.
Имя Руслановой было связано с войной и победой. «Соловей фронтовых дорог» — так называли ее на передовой и в госпиталях, где она пела, окруженная ранеными и умирающими… Свой последний и самый знаменитый фронтовой концерт Русланова дала в поверженном Берлине прямо у дымящихся развалин Рейхстага. Газеты печатали фотографии: у изрешеченных снарядами колонн поет Русланова, окруженная торжествующими победителями…
Была у нее и романтическая фронтовая любовь — на фронте певица вышла замуж за удалого командира казацкого корпуса генерала Крюкова.
Крюков был близок к Жукову. В мае 1945 года Русланова и ее муж были частыми гостями на победных застольях в доме маршала…
Сохранился протокол допросов арестованного Крюкова. Главные вопросы следователя:
— Можете ли вы рассказать о враждебных партии и правительству высказываниях Жукова?
— Можете ли вы привести еще примеры вражеских и провокационных высказываний Жукова?
И генерал рассказывает, приводит. Но слов Жукова уже мало — следствию нужны его преступные дела.
Из Германии Крюков, судя по материалам дела, вывез четыре трофейные автомашины старинных ковров и гобеленов, множество антикварных сервизов, мебель, меха, картины. Тогда, в дни победы, Хозяин это поощрял, уже зная, что будет потом.
И вот «потом» наступило.
Следователь: — Опускаясь все ниже и ниже, вы превратились, по существу, в мародера и грабителя. Можно ли считать, что таким же мародером и грабителем был Жуков, который получал от вас подарки, зная их происхождение?
Крюков: — Жукову… я отправил дорогие отрезы, ковры, посуду и много чего другого. А также и многим еще генералам.
Следователь: — При каких обстоятельствах Русланова преподнесла жене Жукова бриллиантовую брошь, присвоенную ею в Германии?
Крюков: — В июне 1945 года, на следующий день после парада Победы Жуков устроил банкет на своей подмосковной даче. Русланова произнесла тост за верных жен, восхваляла жену Жукова и преподнесла ей брошь. При этом она сказала: «Вот — правительство не придумало орденов для боевых подруг». И вместо этого преподнесла ей брошь.
— Вы оба раболепствовали перед Жуковым, зная его любовь к лести. И вами было пущено выражение «Георгий Победоносец»! — негодует следователь.
После войны (на короткий срок) Сталин отменил смертную казнь. И генерал получил 25 лет лагерей, а любимица страны Русланова — 10 лет.
Но все это было заделом на будущее. Решающую чистку армии, как и в 30-х годах, он, видимо, оставлял на конец задуманного. Военачальники еще были едины. И Жукова арестовывать было рано.
Ибо в страну еще не возвратился Страх.
«Мы возьмемся за вас как следует»
Возвращение Страха Хозяин начинает, как и прежде, с интеллигенции, действуя по плану, проверенному еще в дни террора.
Интеллигенты принесли с фронта «личные мысли»: «Дым Отечества, ты — другой, не такого мы ждали, товарищи», — писал тогда поэт. Они посмели ждать перемен. Война, близость смерти и краткая дружба с союзниками породили насмешливое отношение к идеологии.
С 1946 года он вновь начинает любимую идеологическую канонаду.
Он попросил привезти только что законченную вторую серию фильма Эйзенштейна об Иване Грозном. (Первую серию он объявил шедевром, дал Сталинскую премию.)
Эйзенштейн лежал в больнице, и Хозяин смотрел фильм о любимом герое вдвоем с руководителем кинематографии Большаковым.
«Большаков вернулся неузнаваем: правый глаз у него был странно прикрыт, лицо в красных пятнах. От пережитого он не мог ни с кем весь день говорить», — писал очевидец.
Хозяин назвал фильм «кошмаром» и на прощание сказал Большакову: «У нас во время войны руки не доходили, а теперь мы возьмемся за вас как следует».
И началось… Последовало знаменитое постановление о литературе — «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Для разгрома были выбраны две знаменитости: Анна Ахматова и Михаил Зощенко. Хозяин давно оценил его. Как писала Светлана: «Он иногда читал нам Зощенко вслух… и приговаривал: «А вот тут товарищ Зощенко наверняка вспомнил об ОГПУ и изменил концовку». Шутник Хозяин!
Константин Симонов: «Выбор Зощенко и Ахматовой был связан… с тем головокружительным триумфом (отчасти демонстративным), в обстановке которого протекали выступления Ахматовой и Зощенко в Ленинграде.
Присутствовала демонстративная фронда интеллигенции».
И в Ленинграде собрали интеллигенцию. Маленький отечный человечек с усиками — Андрей Жданов — произнес речь, где называл «блудницей» великую Ахматову, поносил Зощенко. Он задал вопрос, приведший зал в трепет: «Почему они до сих пор разгуливают по садам и паркам священного города Ленина?»
Но Хозяин решил их не трогать. Пока. Павленко сказал моему отцу: «Сталин лично не дал тронуть Ахматову: поэт Сосо когда-то любил ее стихи».
Это была версия, которую пустила и распространяла его тайная полиция. Готовя великую кровь, он не забывал быть милостивым.
Были «заботливо» разгромлены все виды искусств: театр, кинематограф. Недолго ждала и музыка. В специальном постановлении от февраля 1947 года особенно жестоко уничтожались два главных любимца Запада — Прокофьев и Шостакович.
Все в ужасе ждали дальнейшего. На даче Прокофьев, запершись в кабинете, жег книги любимого Набокова вместе с комплектом журнала «Америка».
Однако Хозяин и их не тронул. Пока. Но предупредил… Прокофьев в то время жил на даче с молодой женой. Его прежняя жена, итальянская певица Лина, жила в Москве с двумя его сыновьями. В конце февраля на даче появились оба сына. Прокофьев все понял, вышел с ними на улицу. Там они сказали ему: Лина арестована.
Сразу после постановления он написал покаянное письмо, которое опубликовали, прочли вслух на общем собрании композиторов и музыковедов, где «вместе со всем советским народом горячо приветствовали постановление ЦК».
Сын Прокофьева Святослав: «После всего у отца были изнурительные приступы головных болей и гипертонические кризы. Это был уже другой человек, с печальным и безнадежным взглядом».
В это время его бывшая жена Лина в лагере возила на тележке баки с помоями. Евгения Таратута, писательница, сидевшая с ней, вспоминала: «Иногда она бросала тележку и, стоя у помоев, с восторгом рассказывала нам о Париже…»
Лина переживет и Сталина, и Прокофьева, вернется из лагеря и умрет только в 1991 году.
Старался выжить и Шостакович. Он писал музыку к самым идеологическим кинофильмам — «Встреча на Эльбе», «Падение Берлина», «Незабываемый 1919-й» и так далее. Написал он и симфонию под названием «1905 год» и еще одну — «1917 год».
Уже после смерти Сталина он подаст заявление в партию. «За прошедшее время я почувствовал еще сильнее, что мне необходимо быть в рядах Коммунистической партии. В своей творческой работе я всегда руководствовался вдохновляющими указаниями партии…» — писал величайший композитор века. Тоже испугался — навсегда.
Когда Эйзенштейн выздоровел, Хозяин позвал его в Кремль. Целых два часа он беседовал с ним и с актером Черкасовым. По возвращении их из Кремля этот разговор был тотчас благоговейно записан журналистом Агаповым. Вот некоторые рассуждения Хозяина: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он их уничтожил… не было бы Смутного времени… Мудрость Ивана в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в страну не пускал… У вас опричники показаны как «ку-клукс-клан». А опричники — это прогрессивная армия».
Беседа была благожелательной. Но что самое удивительное — он разрешил переделать свирепо обруганный фильм. Причем просил не спешить и переделывать основательно.
Эйзенштейн конечно же все понял. Его фильм надобен Вождю для будущего: в закрытой от иностранцев, закупоренной наглухо стране Хозяин вместе с «прогрессивной опричниной» собирался дорезать все возможные «мятежные семейства». И фильм должен был это восславить.
Эйзенштейн быстро умер. Уже в следующем, 1948 году его не стало. Все постановления об искусстве были выпущены отдельными брошюрами. Страна учила их в кружках политпросвещения. Хозяин вновь наградил интеллигенцию ужасом и немотой.
«Ветер в тюремных решетках»
На фоне идеологических погромов уже идут аресты. Забирают родственников сильных мира сего, чтобы шумнее был арест, чтобы все узнали о случившемся. И боялись.
Нарком морского флота Петр Ширшов имел множество титулов: академик, участник экспедиций на Северный полюс, Герой Советского Союза. Его женой была тридцатилетняя красавица актриса Женя Гаркуша. Они безумно любили друг друга.
В 1946 году она была арестована. И несмотря на все его титулы, Ширшову даже не сказали — за что.
Дневник Петра Ширшова сохранила его дочь Марина.
«И все-таки пишу… потому что нет больше сил терпеть этот ужас. Кончилась очередная суббота, и в 4 часа ночи я просто не могу придумать себе работы в наркомате. И поневоле иду домой, зная, что заснуть все равно не смогу. Я держусь изо всех сил. 13–14 часов на работе — ну а дальше что? Куда мне деться, когда остаюсь один, куда мне деться от самого себя?.. Женя, моя бедная Женя… Как и сейчас, было воскресенье, и ты шептала мне: «Ширш! Мы скоро заведем себе еще одну Маринку, только пусть это будет мальчик!» А потом говорила, как чудесно будет нам вдвоем на юге… Уже совсем стемнело, когда мы поднялись с балкона, и, уходя, ты доверчиво прижалась ко мне: «Ширш! Если бы ты знал, как хорошо мне с тобой». Так ушел этот последний день. С утра была обыденная «горячка» на работе: звонки телефонов, бумаги, шифровки, телеграммы. А в 7 вечера меня вызвали, и я узнал: Женя арестована… Веселую, смеющуюся, ее ждали на берегу реки, и такой же оживленной и веселой она села в машину в одном легоньком летнем платье. Среди чужих и враждебных людей. Когда-то на льдине, в палатке, затерявшейся в пурге и полярной ночи, я мечтал о большой любви, прислушиваясь к завываниям ветра. Я всегда верил в это и ждал… Вот и домечтался — седой дурак, в сорок с лишним лет сохранивший наивность мальчишки. Слушай же, как свистит ветер в тюремных решетках… как воет он над крышей тесного барака, куда заперли твою бедную Женю… Скоро утро… 3 месяца я все же на что-то надеялся, на чудо, не признаваясь себе, ждал, вернется Женя… Сколько раз очередной звонок телефона предчувствием сжимал сердце — это Женя, Женя звонит из дома, отпустили… Сколько раз, вернувшись ночью домой, осторожно входил в спальню: а вдруг чудо, может, она дома, попросту мне не сказали? 3 месяца я добиваюсь, чтобы мне хоть что-нибудь сказали о ней, о ее судьбе, и каждый раз натыкаюсь на стену молчания. Никто ничего не говорит и, очевидно, не скажет. Зачем я все это пишу? Не знаю. Времени у меня впереди более чем достаточно… Я держусь… Я должен жить ради твоей мамы, ради тебя, Маринка. Но пусть никогда в жизни тебе не придется узнать, какой муки стоит удержаться от самого желанного выхода… Пусть никогда ты не узнаешь, как трудно оторвать руку от пистолета, ставшего горячим в кармане шинели».
Евгения Гаркуша была отправлена на золотые прииски: она домывала золото бромоформом — работа, на которую женщин из-за вредности не ставили. Умерла в 33 года в лагере. Ширшов по-прежнему ходил на работу и молчал. Он не раз видел Хозяина на совещаниях. И молчал. Он так и не узнал, за что ее арестовали. Заболел раком и умер в 1953 году.
Не оставил Хозяин вниманием и остатки недобитых Аллилуевых. Давно он с ними не встречался — они относились совсем к другой, забытой жизни. Теперь и они должны были послужить возвращению Страха. Берия это понял и вскоре сообщил Хозяину, будто вдова Павла Аллилуева Женя распространяет слухи, что Павел был отравлен.
Он так и не простил ее, так ловко его обманувшую, торопливо выскочившую замуж. И Берия получил возможность действовать, так что вскоре пополз ответный слух: Павел действительно был отравлен, но… женой! Дескать, жила с другим мужчиной и захотела избавиться от Павла.
1 декабря 1945 года Светлана пишет отцу: «Папочка, что касается Жени, то мне кажется, что подобные сомнения у тебя зародились только оттого, что она слишком быстро вышла снова замуж. Ну а почему это так получилось — об этом она мне кое-что говорила сама… Я тебе обязательно расскажу, когда приедешь… Вспомни, что на меня тебе тоже порядком наговорили!»
Но «папочка» уже действовал.
Дочь Жени — Аллилуева-Политковская: «Это случилось 10 декабря 1947 года. Я недавно окончила театральное училище, жизнь была прекрасна. И раздался этот звонок. Открываю дверь, стоят двое: «Можно Евгению Александровну?» Я кричу: «Мама, к тебе какие-то два гражданина» — и обратно в свою комнату. Прошло немного времени, и я слышу: мама идет по коридору и громко говорит: «От тюрьмы да от сумы не отказывайся». Я услышала, выскочила. Она меня быстро в щеку чмокнула и ушла. Уже после смерти Сталина, когда она вернулась, я спросила: почему она так быстро ушла? Она ответила: «Поняла, что это конец, и задумала выброситься с 8-го этажа в пролет, а то они там замучают». Но они ее схватили и увезли. А потом вдруг ночью — звонок. Входят двое в форме, говорят: «Одевайтесь, возьмите теплые вещи и 25 рублей на всякий случай». Это было всего через месяц после мамы… Посадил он и Анну Сергеевну. Ей тоже «пришили» заговор против Сталина. Она оттуда нервнобольная вышла, со слуховыми галлюцинациями».
В 1948 году он отправил в ссылку Джоника Сванидзе — сына расстрелянных им родственников.
Дочери Светлане он все объяснил кратко, но правдиво: «Знали слишком много и болтали слишком много. А это на руку врагам».
Вся Москва с ужасом говорила об этих арестах: неужели снова начнется 1937 год? А он уже начался…
Сигнал
Хозяин открыл огонь «по штабам» — началось уничтожение соратников. Двое из самых высокопоставленных — Вознесенский и Кузнецов — отправились в небытие.
Есть известная версия, будто пали они в результате борьбы группировок соратников: коварный Берия, блокируясь с хитроумным Маленковым, выступал против всевластного любимца Сталина Жданова и его ставленников — молодых Вознесенского и Кузнецова. И тотчас после смерти Жданова успешно с ними расправились, использовав болезненную подозрительность Сталина. Версия, основанная на непонимании действующих лиц.
Кто были эти его соратники? Всесильный любимец Жданов на самом деле был жалким сердечником, горьким пьяницей и холуем, на которого Хозяин постоянно изливал свое дурное настроение. Хитроумный Берия? Хорош хитроумен — глава тайной полиции, который всего через сто дней после смерти Сталина проморгал первый же заговор, направленный против него самого… Или Маленков — «жирная, вялая, жестокая жаба» (так назвал его сослуживец), также мгновенно проигравший после смерти Вождя… Все они до паранойи боялись Хозяина и исполняли главный завет: никакой самостоятельности. Достаточно посмотреть сталинские «Особые папки»: к нему посылает Берия сообщения обо всех происшествиях в столице. От обсуждения спектакля в Малом театре до посещения иностранцами высотного здания — все докладывается ему, читается им, контролируется им — Хозяином.
В 1951 году Хрущев посмел проявить инициативу — выдвинул идею создания агрогородов. Хозяину должна была понравиться эта показуха — возможность скорого преодоления разрыва между городом и деревней. Но Хрущев посмел забыть правило: малейшая самостоятельность наказуема. Тотчас последовал грозный окрик, и пришлось Хрущеву жалко, как школьнику, каяться в письме: «Дорогой товарищ Сталин, вы совершенно правильно указали на допущенные мною ошибки… Прошу вас, товарищ Сталин, помочь мне исправить грубую ошибку и насколько можно уменьшить ущерб, который я причинил партии своим неправильным выступлением…» И именно за попытку самостоятельного решения заплатит жизнью Вознесенский… Нет, соратники — никто и ничто без Хозяина. Так что это смешно — представить себе их самостоятельные интриги. Он сам соединял их в группировки и толкал уничтожать друг друга. За всеми кремлевскими группировками стоял все тот же Хозяин.
Итак, начиная чистку страны, он бьет по соратникам. Он устал от них, они ему надоели. Они обременены слишком многими тайнами. И слишком стары. Ему нужны новые, послушные, молодые кадры для исполнения Великой мечты. И еще: оглушительное падение вождей должно помочь все тому же — возвращению Страха.
После войны у него появилась любимая тема: он все чаще заводил разговоры о своей старости. Задачей соратников, естественно, было страстно доказывать, что это не так. Посетивший Сталина югославский коммунист К. Попович рассказывал: «Сталин привез нас ночью на Ближнюю дачу… Молчаливая женщина, не говоря ни слова, принесла ужин на серебряной посуде. За ужином и тостами прошел целый час. Потом Сталин начал заводить патефон и приплясывать под музыку. При этом Молотов и соратники выкрикивали: «Товарищ Сталин, какой вы крепкий!» Но настроение его вдруг переменилось: «Нет, я долго не проживу». «Вы еще долго будете жить, вы нужны нам!» — кричали соратники. Но Сталин покачал головой: «Физиологические законы необратимы, — и он посмотрел на Молотова. — А останется Вячеслав Михайлович».
Я представляю, как облился потом от страха Молотов.
Говорил он это, видимо, не раз. Старик Молотов рассказывал поэту Чуеву: «После войны Сталин собрался уходить на пенсию и за столом как-то сказал: «Пусть Вячеслав поработает теперь. Он помоложе». Молотов не рассказал о своем ответе, но можно представить, как он протестовал, как перепугался и подумал: скоро!
И действительно, вскоре Хозяин начал…
Удар по штабам
Началось с провокации. В Архиве президента я прочел телеграмму Хозяина Молотову: «14.09.46. Академики… просят, чтобы ты не возражал против избрания тебя почетным членом Академии наук. Я прошу тебя дать согласие. Дружков».
Молотов из Нью-Йорка отправляет церемонную телеграмму в Академию: «Приношу глубокую благодарность… Ваш Молотов».
И тотчас последовала гневная шифровка: «Я был поражен твоей телеграммой. Неужели ты в самом деле переживаешь восторг в связи с избранием тебя в почетные члены? Что значит подпись «ваш Молотов»? Мне кажется, что тебе, как государственному деятелю высшего типа, следовало бы больше заботиться о своем достоинстве».
Молотов понял: началось. И поспешил покаяться: «Вижу, что сделал глупость… За телеграмму спасибо».
Но Молотов знает привычки Хозяина: это только начало, теперь он будет уничтожать его по любому поводу.
«21.10.48. Представленные Молотовым… поправки к проекту конституции Германии считать неправильными и ухудшающими конституцию… Сталин».
Шатается, шатается стул под «каменной жопой»… Уничтожая Молотова, Хозяин все активнее выдвигает Вознесенского.
Микоян вспоминал: «В 1948 году Сталин на озере Рида сказал, что он стал стар и думает о преемниках. Председателем Совета министров он назвал Вознесенского, Генсеком — Кузнецова».
Думаю, узнав об этом, опытный Молотов облегченно вздохнул: сигнал прозвучал для других. Хозяин явно решил начать новую охоту.
Молодой член Политбюро Вознесенский, первый заместитель Сталина на посту председателя Совета министров, способный экономист, выдвинулся во время войны. В союзе с ним выступает секретарь ЦК Кузнецов. Он в чем-то повторяет Кирова: молодой, обаятельный, честный работяга. И также бывший вождь коммунистов Ленинграда.
Взяв Кузнецова в Москву секретарем ЦК, Хозяин делает его вторым человеком в партии, поручает ему курировать оба ведомства Берии — МГБ и МВД. Кузнецов и Вознесенский, в отличие от остальных соратников — крупные фигуры, умеющие принимать самостоятельные решения. Такие были необходимы во время войны. Но теперь война окончилась. А они так и не смогли этого понять…
Берия и Маленков тотчас уловили настроение Хозяина. Берия жаждет броситься на Кузнецова, курирующего его ведомства. Собаки рвутся с поводка. Все чаще соратники Сталина начинают выступать против Вознесенского и Кузнецова.
Когда Хозяин назначил Абакумова министром госбезопасности, Кузнецов произнес вдохновенную речь по этому поводу. Но не знал оратор, что курируемое им ведомство уже получило приказ заняться им самим. Впоследствии Абакумов покажет: «Обвинительное заключение по делам Вознесенского и Кузнецова было продиктовано высшей инстанцией».
Да, это Хозяин велел начать дело Вознесенского, Кузнецова и ленинградских руководителей.
Начиналось все с невинного слова «шефы». Ленинградец Кузнецов считался как бы шефом города, так же называли ленинградские партийцы Вознесенского. Хозяину это слово решительно не понравилось.
С 10 по 20 января 1949 года в Ленинграде была проведена Всероссийская оптовая ярмарка. Маленков выдвинул против Кузнецова и ленинградских руководителей обвинение: они провели ярмарку без ведома ЦК и Совета министров СССР. Вспомнили и слово «шефы»… Моментально последовало постановление Политбюро: Кузнецову приписали «демагогическое заигрывание с ленинградской организацией, охаивание ЦК, попытки отдалить город от ЦК».
И вчерашний всемогущий функционер в результате этой галиматьи потерял все должности. Вознесенский получил выговор.
Но эти смешные обвинения грозно прозвучали для тысяч партийных работников. Ибо на «глубоком языке» это означало: началось! Отчетливо вспомнились времена, когда уничтожали зиновьевскую организацию. Все приготовились — и не обманулись в ожиданиях. Сталин вступил на тропу войны.
Пока «стряпают» дело Вознесенского — Кузнецова, Хозяин продолжает уничтожать Молотова. Он — символ прежней внешней политики СССР и союза с Западом, поэтому его конец подчеркнет: дружба с Западом навсегда закончилась. Кроме того, кто-то должен ответить за союз с Гитлером…
И наконец, жена Молотова — еврейка. В своей новой шахматной партии Сталин отводил евреям одно из ведущих мест.
Началось с Еврейского антифашистского комитета — символа тесных связей с Америкой. Уже в октябре 1946 года МГБ создает секретную записку «О националистических проявлениях некоторых работников ЕАК»: «ЕАК, забыв о классовом подходе, осуществляет международные контакты с буржуазными деятелями… преувеличивает вклад евреев в достижения СССР, что есть проявление национализма».
Хозяин отдает приказ раскрутить дело. Но мешает фигура знаменитого Михоэлса — слишком велика была его слава после войны.
Гибель Михоэлса
Его гибель долго была окружена легендами. Уже в 1953 году, сразу после смерти Сталина, как бы отмежевываясь от деяний Хозяина, Берия начал раскрывать «нарушения законности».
Только спустя 40 лет стали доступны эти документы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.