Люди с другой стороны

Люди с другой стороны

Но вот что интересно: при Николае, в первые же годы после разгрома декабристского мятежа, родилась еще одна версия – точнее, мотивы тайного общества…

Офицеры Третьего отделения отчего-то всерьез полагали, что основным мотивом, подвигнувшим декабристов на мятеж, было… желание освободиться от своего кредитора, то есть – императорской фамилии!

Шеф жандармов Леонтий Васильевич Дуббельт (именно так, с двумя «б», его фамилия тогда писалась) так и утверждал в своем докладе (подчеркиваю, строго секретном, отнюдь не предназначавшемся для всеобщего распространения!): «Самые тщательные наблюдения за всеми либералами, за тем, что они говорят и пишут, привели надзор к убеждению, что одной из главных побудительных причин, породивших отвратительные планы „людей 14 декабря“, было ложное утверждение, что занимавшее деньги дворянство является должником не государства, а императорской фамилии. Дьявольское рассуждение, что, отделавшись от кредитора, отделываются от долгов, заполняло главных заговорщиков, и мысль эта их пережила…»

А ведь это версия, господа! Крайне интересная и серьезная!

В самом деле, к 1825 г. большая часть дворянских имений была заложена в Крестьянском банке. Дворянство российское в большинстве своем жило в кредит. Маркиз де Кюстин, посетивший Россию в 1839 г., писал, что император является «не только первым дворянином своего государства, но и первым кредитором своего дворянства».

Почему бы не поискать в этом направлении? Нужно всего лишь вдумчиво покопаться в архивах. И если обнаружится, что имения «людей 14 декабря» и в самом деле были заложены в казну, все подозрения превратятся в уверенность, и Дуббельт окажется абсолютно прав…

Тьфу ты! Анненков!

Незадолго до «дня Фирса» Анненков заложил несколько принадлежавших ему деревень – естественно, по правилам того времени, вместе с «душами». При аресте у него отобрано шестьдесят восемь тысяч рублей. Но это далеко не вся сумма. В июле 1825 г. за четыреста восемнадцать своих «душ» Анненков получил от Московского опекунского совета восемьдесят три тысячи рублей. Стало быть, прокутил тысяч пятнадцать – зная его привычку к разгульной жизни, нет сомнений, что именно прокутил… Интересный вопрос: нужно ли было ему отдавать эти деньги, если в результате победы заговорщиков перестали бы существовать и учреждения посолиднее Опекунского совета?

Вот вам и мотив – с пылу, с жару! По крайней мере, в отношении одного-единственного «карбонария» можно говорить уверенно: был должен и надеялся, что революция его долги спишет к чертовой матери!

И, коли уж возвращаться к экономике, то какова была ситуация перед 14 декабря?

После падения Наполеона рухнула установленная им «континентальная блокада» Англии, и на международный рынок были выброшены огромные запасы товаров, прежде не находившие сбыта – в том числе и зерно. Западноевропейское зерно. Следовательно, сократился экспорт зерна из России:

1817 г. – 143,2 миллионов пудов.

1820 г. – 38,2 миллионов пудов.

1824 г. – 11,9 миллионов пудов.

Вдобавок цены на Берлинской бирже упали втрое!

Что отсюда проистекает? Из этой скучной экономики?

Да то, что помещики российские, чье благосостояние основывалось главным образом на вывозе зерна, резко обеднели! Да и государство тоже: с 1820 по 1822 гг. государственный доход сократился с 475,5 миллионов рублей ассигнациями до 399,0 миллионов рублей. Дефицит бюджета вырос с 24,3 миллионов рублей до 57,6 миллионов. Осенью 1825 г. министр финансов Канкрин писал Аракчееву: «Внутреннее положение промышленности от низости цен на хлеб постепенно делается хуже, я, наконец, начинаю терять дух. Денег нет».

И тут появляются декабристы. Бестужев весной 1826 г. пишет из Петропавловской крепости Николаю: «Мелкопоместные составляют язву России; всегда виноватые и всегда ропщущие и желая жить не по достатку, а по претензиям своим, мучат бедных крестьян своих нещадно… 910 имений в России распродано и в закладе».

Что же, будем и дальше насмехаться над тем мотивом, что предложил в своем докладе Дуббельт?! Лично я не намерен.

Поговорим лучше о жандармах, в которых нас приучили видеть едва ли не монстров, грызущих по ночам человеческие кости…

Это опять-таки набрало разгон отнюдь не при Советской власти. В упоминавшемся не раз Энциклопедическом словаре Павленкова начальнику Третьего отделения Александру Христофоровичу Бенкендорфу, разумеется, досталось на орехи. Вскользь упоминается, что он «в 1806—1814 отличился в войнах с французами» чем боевые подвиги Бенкендорфа отнюдь не исчерпываются, но далее автор статьи припечатывает: «Один из деятелей, имевших очень недоброе значение в жизни Пушкина». С Леонтием Васильевичем Дуббельтом обошлись и вовсе уж бесцеремонно: «Был предметом всеобщего ужаса в виду своей деятельности».

Этот «ужас всеобщий» существовал только в воспаленных мозгах немногочисленных либералов вроде Герцена, которого Греч, не миндальничая, печатно называл «скотом», именно Герцен-Искандер из уютного лондонского далека пускал в оборот перлы вроде: «Бенкендорф образовал целую инквизиционную армию наподобие тайного общества полицейских масонов, которое от Риги до Нерчинска имело своих братьев-шпионов и сыщиков».

Бог ему судья. Как мы помним, даже в 1861 г. численность сотрудников Третьего отделения составляла тридцать два человека. Такая «могучая кучка», даже если бы работала по двадцать пять часов в сутки, не смогла бы создать ничего, даже отдаленно напоминавшего ночные лондонские кошмары Герцена после несвежих устриц. Тем более что сам Герцен, против всякой логики опровергая собственные «страшилки», писал как-то: «Нельзя быть шпионом, торгашом чужого разврата и честным человеком, но можно быть жандармским офицером, не утратив всего человеческого достоинства».

Бесстрастная статистика свидетельствует, что с 1827 по 1846 гг. в Сибирь было сослано всего четыреста сорок три человека по политическим мотивам, причем подавляющее большинство из них составляли поляки, участники восстания 1830—1831 гг. И одновременно в течение того же периода в Сибирь было сослано триста пятьдесят восемь человек – за ложные доносы! Актер П. П. Каратыгин вспоминает о Бенкендорфе и Дуббельте, что они «презирали доносчиков-любителей, зная очень хорошо, что в руках подлецов донос часто бывает орудием мести».

Многие ли знают, что в рабочей практике Третьего отделения политические дела, собственно говоря, стояли на последнем месте?

Вот точный перечень просьб и жалоб, которыми занималось Третье отделение.

«Просьбы.

а) содействие к получению удовлетворения по документам, не облеченным в законную форму;

б) освобождение от взысканий по безденежным заемным письмам и тому подобным актам;

в) в пересмотр в высших судебных местах дел, решенных в низших инстанциях, остановление исполнения судебных постановлений;

г) отмена распоряжений правительственных мест и лиц; восстановление права апелляции на решения судебных мест;

д) домогательство о разборе тяжебных дел вне порядка и правил, установленных законами;

е) помещение детей на казенный счет в учебные заведения;

ж) причисление незаконных детей к законным вследствие вступления родителей их в брак между собою;

з) назначение денежных пособий, пенсий, аренд и наград; и) рассрочка и сложение казенных взысканий;

й) возвращение прав состояния, облегчение участи состоящих под наказанием, освобождения содержащихся под стражею;

к) с представлением проектов по разным предприятиям и изобретениям.

Жалобы были двух родов: а) на поступки частных лиц и б) на действия присутственных мест и должностных лиц.

Жалобы первого рода:

а) на личные оскорбления;

б) на нарушение супружеских обязанностей с просьбами жен о снабжении их видами (паспортами. – А. Б.) для отдельного проживания и обеспечения их существования за счет мужей;

в) на обольщение девиц;

г) на неповиновение детей родителям и на злоупотребление родительской властью;

д) на неблаговидные поступки родственников по делам о наследстве;

е) на злоупотребление опекунов;

ж) по делам о подлоге и несоблюдении форм в составлении духовных завещаний;

Жалобы второго рода преимущественно обращены были:

а) на бездействие и медлительность по денежным взысканиям;

б) пристрастие, медленность и упущения при производстве следствий при рассмотрении дел гражданских и уголовных, при исполнении судебных решений и приговоров;

в) на оставление просьб и жалоб без разрешения со стороны начальствующих лиц.

В некоторых просьбах и жалобах заключались, кроме того, указания на злоупотребление частных лиц по взносам казенных пошлин, по порубке, по поджогу казенных лесов, по питейным откупам, по подрядам и поставкам и т. п.»

Интересно, много ли остается времени у жандармов после того, как они обязаны заниматься любой жалобой, затрагивающей входящие в этот перечень вопросы? Где уж тут выкраивать время, чтобы создавать «армию шпионов от Риги до Камчатки…»

Советский историк тридцатых годов с детской наивностью писал: «17 лет стоял Бенкендорф во главе Третьего отделения и, как это ни странно, не сумел приобрести не то что нелюбви, а даже ненависти со стороны угнетавшихся Третьим отделением».

Не означает ли это признание, что «угнетавшиеся» существовали только в мозгу почтенного ученого мужа? Реальные современники Бенкендорфа и Дуббельта относились к жандармам, можно сказать, ровно-спокойно, как к неизбежной детали государственного механизма.

А что до «угнетаемых»… Вот два характерных случая, не имеющих никакого отношения к политике.

Крестьяне одной из губерний надоедают властям сообщениями о том, что им-де «известно подземелье, где клад зарыт». В конце концов, доходит до императора. Николай накладывает резолюцию: «Объявить доносителям, что если вздор показывают, то с ними поступлено будет, как с сумасшедшими: хотят ли на сие решиться, и, если настаивать будут, то послать».

Доносителям объявляют резолюцию. Они настаивают. С ними посылают жандармского офицера. Не находят ни клада, ни подземелья. Крестьяне ноют, «что судили по преданию и приметам, сами в погребе не были, а поверили другим, и что, впрочем, подземных сокровищ без разрыв-травы открыть нельзя».

Царское слово нарушать негоже, и следует новая резолюция Николая: «Так как было им обещано, что с ними поступлено будет, как с лишенными ума, то послать их на год в ближний смирительный дом».

Кто-то скажет: «Угнетение!» а лично я скажу: «Но ведь честью предупреждали, чтобы отвязались, пока не поздно, и не дурили голову занятым людям…»

Случай второй. Отставной гвардейский офицер князь Трубецкой увез в неизвестном направлении законную жену сына коммерции советника Жадимировского. Беглецов после долгих поисков отловили жандармы, беглянку вернули мужу, а князя загнали в рядовые на шесть лет.

Кто-то скажет: «Угнетение!», а я скажу: «Блядовать нужно не так демонстративно…»

Как-то совсем уже забылось, что Дуббельт сам проходил по делу декабристов… Греч: «Одним из первых крикунов-либералов» в Южной армии был знаменитый впоследствии начальник Штаба жандармов Леонтий Васильевич Дуббельт. Когда арестовали участников мятежа, все спрашивали: «Что же не берут Дуббельта?»

Оттого, что Дуббельт, надо полагать, не запачкался. Вовремя понял, где следует остановиться, и вместо либеральных воплей занялся реальным делом. Снова Греч: «…Дубельт…вел себя, как честный и благородный человек, если не сделал много добра, то отвратил много зла и старался помочь и пособить всякому».

А не угодно ли отрывок из воспоминаний одного очень известного человека, относящийся ко времени задолго до 1825 г.?

«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютантству был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени мы были сперва довольно знакомы, а впоследствии – в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какую пользу оказывала жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли соглядатаев может быть полезно и царю, и отечеству, приготовил проект о составлении этого управления и пригласил нас, многих своих товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, добромыслящих, и меня в их числе; проект был представлен, но не утвержден. Эту мысль Ал. Хр. осуществил при восшествии на престол Николая».

Знаете, кто этот мемуарист? Декабрист Волконский! Который в свое время был с Бенкендорфом в «тесной дружбе», даже после своего осуждения высоко ценил моральные качества старого приятеля… При другом раскладе – разреши Александр Бенкендорфу учредить «когорту» – Волконский, чего доброго, мог вместо каторжного халата надеть голубой мундир…

Между прочим, с Волконским Бенкендорф в 12-м году воевал в одном партизанском отряде.

И, наконец, самое время привести полную военную биографию Бенкендорфа, взятую из «Военной энциклопедии», вышедшей в одно время со словарем Павленкова… Строго по тексту.

«Род. в 1783 г. В 1803 г., командированный в Грузию, к князю Цицианову, участвовал во взятии крепости Ганжи и делах с лезгинами. В войну 1806—1807 участвовал в сражении под Прейсиш-Эйлау, а затем принял участие в войне с Турцией и в сражении под Рущуком 22 июня 1811 г. во главе Чугуевского уланского полка бросился на неприятеля, обошедшего наш фланг, и опрокинул его; за этот подвиг был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. В войне 1812—1814 гг. проявил выдающиеся качества боевого кавалерийского генерала. Командуя авангардом в отряде Винценгероде, участвовал в сражении при Велиже, а затем с 80 казаками установил связь главных наших сил с корпусом Витгенштейна и произвел смелое и искусное движение на Волоколамск, напав на неприятеля и взяв в плен более 8 тысяч человек; по обратном занятии Москвы, будучи назначен комендантом ея, он захватил 3 тысячи французов в плен и отбил 30 орудий. При преследовании французской армии до Немана состоял в отряде генерал-адъютанта Кутузова[8] и взял в плен более 6 тысяч человек и 3 генералов. В 1813 г. получил в командование отдельный летучий отряд, с которым в Темпельберге разбил неприятельскую партию и взял в плен 48 офицеров и 750 нижних чинов, за что был награжден орденом св. Георгия 3-й степени. Принудив капитулировать город Фюрстенвальде, переправился через Эльбу у Гасельберга, взял Вербен и занял Люнебург. За трехдневное прикрытие своим отрядом корпуса графа Воронцова получил золотую с бриллиантами шпагу. В битве под Лейпцигом командовал левым крылом корпуса Винценгероде, а после нея был отправлен с отдельным отрядом в Голландию, где быстро очистил от неприятеля Утрехт и Амстердам и взял ряд крепостей и более ста орудий. По освобождении от неприятеля Голландии перешел в Бельгию, занял Лювен и Мехельн. В сражении под Краоном командовал всею кавалерией, а при Сен-Дизье – левым крылом».

Каково? Когда Бенкендорф закончил войну в Париже, ему было всего тридцать. Вот вам классический, без всяких кавычек, герой двенадцатого года! Генерал двенадцатого года… Ни один из воевавших декабристов даже отдаленно похожим послужным списком похвастаться не может.

Дуббельт, кстати, тоже боевой офицер, пусть и не такой заслуженный. Теперь понятно, кто противостоял декабристам? И какой была репутация настоящих, а не рожденных фантазиями Герцена офицеров Третьего отделения?

Потом все переменилось, конечно. Когда закопошились разночинцы, когда столбовые дворяне совместно с люмпенами двинули в народовольцы, когда «всякий интеллигентный человек» просто обязан был презирать жандармов… Когда Российская империя покатилась под откос.

В «Обзоре общественного мнения», составленном в 1829 г. в Третьем отделении, содержится примечательный абзац:

«Молодежь, то есть дворянчики от 17 до 32 лет, составляет в массе самую гангренозную часть империи. Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маркой русского патриотизма. Тенденции, незаметно внедряемые старшинами в них, иногда даже собственными отцами, превращают этих молодых людей в настоящих карбонариев. Все это несчастие происходит от дурного воспитания. Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении в России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции, уничтожении рангов, достичь коих у них не хватает терпения, и о свободе, которой они совершенно не понимают, но которую полагают в отсутствии подчинения».

К превеликому прискорбию для будущих поколений, авторы этого документа вряд ли подозревали, что составили не обзор умонастроений в тогдашнем обществе, а долгосрочный политический прогноз. «Революционный и реформаторский дух» со временем только креп, распространяясь до невероятных пределов, а из «зародышей якобинства» вылупились чудовища, перед которыми монстры из голливудских ужастиков меркнут. Потому что наши монстры по внешнему облику совершенно не отличались от обычных людей, и зубы у них были не длиннее, чем надлежит, но в головах у них бродили идеи, вызвавшие грандиозные жертвы…

Мне как-то попались воспоминания светской дамы – не из Рюриковичей, но и не захудалой. Она подробно повествовала, как в семье одного ее знакомого генерала-армейца приключилось «несчастье». Его дочка, умница, красавица, не без образования, вдруг всерьез собралась, глупышка, замуж за жандармского офицера… Пассаж! Отговаривали всем семейством, от папы-генерала и мамы-генеральши до многочисленной родни – сытой, высокопоставленной, либеральной. И нашу даму привлекли для укрепления рядов. Мотив был прост: жандармский офицер – это нечто настолько низменное и постыдное, что девушке из приличной семьи никак невозможно связать с ним свою судьбу.

Отговорили, в конце концов, всем скопом… Свадьба сорвалась.

Вот такие настроения царили в нашем высшем обществе – всего-то за пару лет до Первой мировой. А мы потом сваливаем всю вину за Октябрь на «кучку большевиков».

Я не помню фамилий, и не тянет уточнять, но лично мне очень хочется верить, что в семнадцатом году именно этого генерала «восставший пролетариат» поставил к стенке, а его генеральшу вдоволь попользовали революционные матросики.

И черт с ними, если честно. Поговорим лучше о том, как наши страдальцы-декабристы стенали, бедные, в тюрьмах и на каторге…