Глава 8 Odor mortis (Запах смерти)

Глава 8

Odor mortis (Запах смерти)

По отношению к врагу всё дозволено.

Положение античного обычного права

Человеческая психика так устроена, что быть разрубленным боевым топором в сражении, сгореть в танке, пойти на дно в «гробу» тонущей подводной лодки представляется нам более лёгким и естественным, чем оказаться отравленными ядовитыми газами. Возможно, человека так пугает мысль о предсмертных мучениях (словно заживо гореть или тонуть не так страшно). Даже радиация нас не столь страшит, ибо её не чувствуешь, а испытывать удушье в той или иной степени приходилось практически всем (хотя бы когда задерживаешь дыхание под водой или до слёз наглотаешься дыма у дачного костра).

Может быть, отождествление себя с каким-то насекомым, которого травят дихлофосом, кажется наиболее отвратительным.

Может, разум отказывается признавать нашу беспомощность перед вездесущей, бесплотной смертью, которая отнимает у нас живительный воздух. Все человеческие инстинкты восстают против этого. Ведь в воздухе, в возможности дышать, дышать даже перед смертью, человеку не вправе отказать никто!

Оказывается, вправе.

И право на это имеет война…

Где-то глубоко сидящий в подсознании страх каждый раз даёт о себе знать, когда мы видим человека в противогазе: «Опасность!» Эту эмоцию нередко используют кинематографисты для нагнетания в фильмах атмосферы кошмара, будь то детектив, космическая фантастика или фильм ужасов о мутантах. Во времена «холодной войны» образ натовского солдата в противогазе смотрел на нас с пропагандистских плакатов, со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров. Наглядные пособия по гражданской обороне были полны цветными иллюстрациями, на которых люди в ОЗК и противогазах, напоминающие гигантских резиновых кузнечиков, с механическим однообразием тушат городские пожары, разбирают завалы, эвакуируют детей — таких же жутковатых кузнечиков, только поменьше. Играющие в войну мальчишки тоже пугают друг друга раздобытыми где-то противогазами.

Уродливая маска, превращающая голову в бело-зелёный череп со стеклянными иллюминаторами глаз, заставляет забыть, что за ней скрывается человек. Благодаря ей солдат сразу становится неким существом, бесстрастным демоном, не знающим страха и милосердия, к которому бесполезно обращаться с проклятиями и мольбой.

В результате, несмотря на свою защитную функцию, противогаз стал олицетворением войны и смерти…

Во все времена во время боевых действий воюющие старались отравить жизнь своим врагам в буквальном смысле этого слова: травили колодцы, лишая противника источников питьевой воды, сыпали отраву в вино и пищевые котлы, использовали отравленные стрелы. (Их наконечники обмазывали либо ядами растительного происхождения, либо обычными нечистотами — грязью, калом, гнилым мясом, — что вело к заражению крови.) Осаждающие забрасывали в осаждённые города полуразложившиеся трупы животных.

К чему это могло привести, описано в книге Л. Гумилёва «От Руси до России».

«Войска хана Джанибека осадили сильную генуэзскую крепость Кафу (современная Феодосия). Поскольку генуэзцы имели флот, а татары — нет, крепость была для них практически неприступна. И тогда Джанибек приказал забросить катапультой в крепость умершего от чумы человека. Труп перелетел через стену и разбился. Естественно, в Кафе началась чума. Генуэзцы были вынуждены оставить Кафу, и уцелевшая часть гарнизона отправилась домой. По дороге покинувшие Кафу остановились в Константинополе — чума прошла по Константинополю и пришла в Европу. В это же время происходила миграция с востока на запад азиатской крысы-пасюка. Поскольку крыса — это переносчик чумы, „чёрная смерть“ поползла по всей Западной Европе. Вымерла большая часть Южной Италии, три четверти населения Германии, 60 % населения Англии; через Германию и Швецию „чёрная смерть“ попала в Новгород, через Новгород и Псков — в Москву, где от неё умер и князь Симеон Гордый».

Кстати, по странной иронии войны Симеон Гордый считался союзником Джанибека.

Наверное, многие полководцы, наблюдая во время войн за результатами мора, мечтали применить против врага подобное «оружие массового поражения». Однако при отсутствии элементарных знаний в области вирусологии, бактериологии и микробиологии сделать подобный процесс умерщвления управляемым было невозможно.

Единственное, на что хватало европейских колонизаторов, так это на подбрасывание воинственным индейцам одеял из-под больных оспой с целью вызывать в их племенах смертельную эпидемию.

А вот газы были под рукой.

Первыми использовать газы в военных целях стали китайцы. Правда, это были кишечные газы. Они кормили солдат варёным на молоке горохом с отростками бамбука, после чего вояки наполняли кишечным газом бычьи пузыри.

Их привязывали к камням и с помощью катапульт забрасывали во вражеский горящий город.

Было ли это на самом деле, или дошло до нас лишь в виде полукурьёзной легенды — сказать трудно.

Но участник Второй мировой войны, бывший ефрейтор вермахта Ганс Крюгер, рассказывал в мемуарах, как в Белоруссии ему пришлось пережить весь ужас взрыва кишечных газов. «Батальон, в котором служил Крюгер, после карательного рейда вернулся в казарму поздним вечером. На ужин дали гороховый суп и варёный картофель. Аппетит у всех был зверский, и солдаты завалились спать с плотно набитыми животами. Партизаны, как считает Крюгер, каким-то образом узнали, что они ели, и бросили в окно бутылку с зажигательной смесью. Казарму потряс страшный взрыв. Ганс оказался среди немногих счастливчиков, кому удалось выпрыгнуть из окна и сбить огонь с горящих кальсон». (Этот эпизод следует отнести к разряду солдатских анекдотов. Концентрация H2S, необходимая для образования взрывчатой смеси, превышает смертельную при вдыхании (Примеч. ред.).

Не только взрывоопасность кишечных газов, но и губительное воздействие ядовитых паров на организм человека было подмечено давно. Дым пожарищ, испарения вулканов, болотный газ и газы металлургического производства (выплавка железа, бронзы, меди и т. д.) — всё это заставляло работать военно-инженерную мысль в области их практического применения.

Согласно некоторым источникам, ещё Фукидид упоминал об использовании боевых газов спартанцами в Пелопоннесской войне 431–404 гг. до н. э.

Трудно сказать, что это были за газы. Возможно, просто дым костров, который мог ослепить противника и заставить его расстроить свои ряды. Позднее этот приём часто практиковали для «выкуривания» наиболее упорных защитников, засевших в крепостных сооружениях. У основания башен раскладывали костры, и враги угорали в их дыме.

Иногда, чтобы сделать дым ещё более ядовитым, в огонь сыпали перец или горчицу.

Но, как правило, это были случаи импровизации. Хотя подойти к проблеме использования отравляющих веществ на войне пытались и с научной точки зрения.

В письме правителю Милана герцогу Людовику Моро великий Леонардо да Винчи предлагал создание «разрывных снарядов и приспособлений для удушливых газов». Наряду с проектами экскаваторов, гидравлических машин, токарных станков и самострелов, орудия массового убийства были, разумеется, также «практичными и красивыми», как, впрочем, и всё, к чему прикасался гениальный ум Леонардо.

Кажутся невероятными попытки использовать удушливые газы в эпоху блестящих кирас, пёстрых лент и бантов, бархатных беретов с яркими перьями, гравированных алебард, нарядной формы ватиканских гвардейцев, разработанной самим Рафаэлем. Но проекты были.

Однако ещё не пришло время для применения отравляющих веществ на поле боя — не было промышленной базы. А ядов, изготовленных алхимиками в своих лабораториях, хватало только для нужд вельмож, травящих друг друга при дворцовых интригах.

Кстати, хлор и фосген были известны ещё в XVIII веке, даже «синий крест» (дифенилхлорарсин), считавшийся в Первой мировой войне новым веществом, был получен в 1885-м, а знаменитый иприт, тайна которого дольше всего оставалась неоткрытой, был знаком учёным уже в 1820 году.

Поэтому идея химической войны витала в воздухе задолго до возможности её технического воплощения. Погубить как можно больше врагов — что же в этом преступного? Разве не к этому стремились противоборствующие стороны во все времена?

Для достижения победы хороши любые приёмы. Обман, коварство, предательство, террор населения, взятие заложников, распространение заразы во вражеском войске. Жалобы проигравшей стороны всегда звучали крайне неубедительно: мы, дескать, так хорошо подготовились к войне, собрали большую армию, запаслись боеприпасами, нашили красивые мундиры и даже отрепетировали парад победы, но враг воевал нечестно! Вот если бы в чистом поле, да один на один, вот тогда бы мы показали!

Война — это не спортивные состязания, в которых придерживаются строгих правил. Главное в войне — победа. Любой ценой. Любыми путями.

Именно во время войны принцип Н. Макиавелли «цель оправдывает средства» раскрывается в полной мере. Все средства приемлемы, если они ведут к поражению врага. А если нет, то на них не стоит тратить время.

Когда в начале XIX века наполеоновская пропаганда стала муссировать слухи о скорой высадке экспедиционных сил в Англии, британское правительство предприняло ряд мер для отражения французского вторжения. В частности, военные рассматривали возможность отравить нападающих при помощи сернистого ангидрида.

Но вторжения не произошло, и от этой идеи, к счастью, тогда отказались.

Прусские генералы, опасаясь открытой схватки с непобедимой армией Наполеона, в свою очередь, намеревались атаковать французские войска синильной кислотой.

А в 1811 году британский адмирал Томас Кочрейн предложил проект «судов, распространяющих зловоние», начинённых углём и серой, — смесью, при поджигании которой распространяются ядовитые испарения, которые ветер относил бы к берегу, чтобы таким образом можно было выводить из строя вражеских солдат, защищавших портовые укрепления. В дополнение к этому, по его проекту, с кораблей можно было бы спускать на воду смолу и лигроин и поджигать эту смесь вместе с калием, с тем чтобы эту горючую смесь приливом несло на вражескую гавань. После того как дым рассеется, моряки по этому плану должны были высаживаться на берег и захватывать порт.

Однако первыми применить отравляющие вещества решились французские колонизаторы в Африке — в мае 1845 года они пустили ядовитый дым на одно из арабских племён.

Спустя десять лет, в Крымскую войну 1853–1856 гг., англо-французские войска попробовали использовать этот приём и против защитников Севастополя. Упорная оборона города заставила союзников искать новые способы вооружённой борьбы.

«Идея химической войны родилась в т. н. вредных производствах; изучение выплавки серы дало возможность в 1855 английскому инженеру Ден-Дональду предложить англо-французскому командованию взять Севастополь посредством отравления русского гарнизона парами серы. В этих же производствах были выработаны первые противогазы».

В те годы союзники достаточно серьёзно отнеслись к этому и другим подобным предложениям. А британское адмиралтейство даже вернулось к идеям адмирала Т. Кочрейна.

Позиции русских войск пытались бомбардировать гранатами, начинёнными смесью мышьяка, селитры, серы и горючими смолами. Но одиночные разрывы на продуваемой приморскими ветрами местности не дали ожидаемого результата. Русские солдаты и матросы ехидно прозвали такие бомбы «вонючками».

Сдача Севастополя в 1855 году положила конец дебатам об эффективности нового оружия, и руководство флота положило его проекты под сукно. (Лишь в 1908 году на эти секретные планы снова обратили внимание, и они, очевидно, повлияли на использование газов во время Первой мировой войны.)

Во время Франко-прусской войны 1870–1871 гг. французские генералы не удержались от соблазна воспользоваться новинкой, опробованной в Крымскую кампанию, предложив обстреливать прусские полки гранатами с вертином — смесью алкалоидов, обладающей раздражающим и общеядовитым действием. Замысел был принят к исполнению, но не успел реализоваться — французская армия потерпела поражение до того, как получила химические гранаты.

На Гаагской конференции 1907 года впервые были установлены ограничения на применение химического оружия. Статья 22 конференции о законах и обычаях сухопутной войны запрещала отравленное оружие и вообще применение оружия, снарядов и веществ, «способных причинять излишние страдания».

Надо признать, что постановление это было весьма неопределённым, ибо весьма трудно решить, какие страдания, причиняемые войной, являются «излишними», а какие вполне «достаточными».

С началом войны и вовсе все эти «правила» остались лишь на бумаге.

Немногие знают, что во время Первой мировой войны первыми к химическому оружию обратились опять-таки французы. Ещё в сражении на Марне в 1914 году они применили ручные гранаты со слезоточивым газом.

Кайзеровцы, воспользовавшись прецедентом, ответили в боях под Невла-Шапель в октябре 1914 года 105-мм гранатами, снаряжёнными чихательным веществом — дианизидином. В январе 1915 года немцы перешли к применению снарядов с ядовитыми газами (в том числе и в Польше, на русском фронте). В обоих случаях результаты не были убедительными из-за метеорологических условий и не имели массового характера.

И только 22 апреля 1915 года применили впервые выпуск газов из баллонов, имевший большой успех.

Кстати, первые химические обстрелы были обусловлены отнюдь не какой-то особой кровожадностью воюющих или желанием использовать «сверхоружие» для нанесения врагу огромных потерь. Всё объяснялось достаточно просто.

Дело в том, что огромный расход артиллерийских снарядов в первые же месяцы войны, недостаток необходимых запасов и низкое производство имели следствием снарядный голод на фронтах. Промышленность не могла сразу удовлетворить потребности в селитре, важной составляющей во взрывчатых веществах. Военные эксперты тех лет констатируют:

«Необходимость замены взрывчатых веществ в снарядах и стремление вывести из строя противника, нетронутого осколками, — были основными причинами создания химических снарядов. (…)

Вопрос заключался в идее применения и в умении создать средства для перебрасывания его противнику с минимальными опасностями для своих войск».

И лишь когда рухнула идея «блицкрига» и война стала приобретать формы «позиционной», немецкое командование потребовало от учёных создания более радикальных средств поражения. «Успех приходит в конце января, когда мощная немецкая химическая промышленность поставляет на фронт тысячи готовых к употреблению баллонов с хлором».

Мало того, упоминавшаяся выше статья 22 Гаагской конференции запрещала лишь «употребление снарядов, единственной целью которых является распространение удушливых или смертоносных газов». В момент принятия декларации ещё не предвидели возможность пуска газов из баллонов, и поэтому германское командование юридически не являлось виновником в нарушении каких-либо международных норм в глазах мировой общественности.

Утром 22 апреля 1915 года, когда ветер задул от германских позиций к французским, наблюдатели заметили, что над окопами, занятыми кайзеровскими солдатами, поднялось тяжёлое жёлто-зелёное облако и, медленно расползаясь, поплыло к французам.

«Решив, что немцы ставят дымовую завесу, чтобы атаковать под её прикрытием, наблюдатели подняли тревогу, солдаты разбежались по местам. Облако приблизилось, и тут у всех запершило в горле, только что свежий воздух стал буквально раздирать лёгкие. Раздался душераздирающий вопль: „Газы!“

Хлор действует немедленно. Не имеющие средств защиты солдаты бегут назад в поисках пригодного для дыхания воздуха, но, запыхавшись, они ещё более интенсивно вдыхают яд. У них начинается рвота, вскоре многие умирают. Газ выжигает глаза и лёгкие. У оставшихся в живых открывается рвота желтоватой жидкостью, они харкают кровью».

В тот день на линии фронта протяжённостью в восемь километров химики кайзеровской армии всего за 5 минут выпустили из 6000 баллонов 180 тонн хлора. Этого оказалось достаточно, чтобы без единого выстрела вывести из строя целую дивизию.

Меньше чем за 45 минут умирало 5000 человек, ещё 10 000 «отравлены и не в состоянии продолжать бой. Их эвакуируют в тыл и лечат подручными средствами. Некоторые из них выживут (они умрут позже, через несколько месяцев или лет), но большинство гибнет сейчас. Вскрытие показывает наличие в альвеолах лёгких беловатой пены. На срезе они выглядят пропитанными кровью, как при смерти от острой пневмонии».

Немецкая атака не должна была стать для командования союзников неожиданной.

«Операции немцев по доставке баллонов на Ипрский выступ не прошли незамеченными. С конца марта немецкие пленные упоминают о складах, где хранятся баллоны с газом. Бельгийская разведка также располагает соответствующей информацией и передаёт её союзникам. Наконец, после штурма англичанами высоты 60 южнее Ипра один из унтер-офицеров нашёл несколько баллонов. Но штаб союзнических войск не желает верить в то, что это оружие будет применено, и не принимает мер для обеспечения армии средствами защиты».

После первого успеха немцы не воспользовались своим преимуществом. Не пошли в решительную атаку. Не прорвали фронт.

Высокая эффективность газа потрясла германское командование. Результаты нужно было осмыслить, разработать новые приёмы ведения наступления, внести в концепцию боя. Проверить ещё раз.

24 апреля и в начале мая возле Ипра немцы вновь проводят газовые атаки против англичан и канадцев. (Тем кое-как удаётся защититься при помощи пропитанных водой или мочой носовых платков, бинтов и носков.)

В мае германцы применили новое оружие и на Восточном фронте, в районе Боржимова. 3-й германский корпус генерала фон Безелера атаковал участок 5-го Сибирского корпуса 2-й армии Северо-Западного фронта. Но на этот раз использовался уже не хлор, а специальное боевое отравляющее вещество — фосген. Особенно тяжёлые потери понесла 14-я Сибирская дивизия.

Одни источники утверждают, что в результате этой химической атаки «дивизия погибла почти целиком», другие сообщают, что «1089 русских солдат умерло на позициях и, кроме того, 7735 солдат были отправлены в лечебные заведения», третьи уверены в том, что эта газовая атака «унесла жизни 3100 русских и 350 немцев».

Подобное разночтение часто встречается при оценке потерь от отравляющих веществ в Первой мировой войне. Особой статистики тогда ещё не велось, и зачастую пострадавшие от отравления причислялись к обычным раненым. А потери от ружейно-пулемётного огня приписывались воздействию газов. И наоборот. Та же путаница возникала и при учёте погибших от ран.

(Командование располагало одними данными, медики — другими, очевидцы — третьими, а военные исследователи и историки — четвёртыми. Поэтому я постараюсь быть предельно аккуратным в этом вопросе.)

В ответ союзники стали использовать аналогичные средства. Французы произвели свою первую газовую атаку в Шампани в сентябре 1915 года, а англичане в Лосе и на Сомме в феврале 1916 года.

В сентябре 1916 года начали применять газы и русские войска.

Фосген и хлор использовались в «верденской мясорубке» в надежде уничтожить как можно больше живой силы врага. Местами это приводило к успеху. Так, 7 мая, применив новый быстродействующий удушающий газ «зелёный крест», немцы заняли высоту 304,0, что позволило им обстреливать тыловые коммуникации Вердена.

В июле 1917 года в яростном сражении под Марашештами русская 71-я пехотная дивизия «целиком легла в облаках фосгена».

В мае 1918 года появляются первые снаряды с ипритом.

Вообще, к этому времени химические снаряды составляют уже четверть всех артиллерийских боеприпасов.

До сих пор во Франции обнаруживают заброшенные склады времён Первой (!) мировой. По оценке специалистов, только в окрестностях Вердена осталось лежать в земле около 12 млн. неразорвавшихся снарядов. Миллионы их ждут своего часа у Марны и Соммы. По признанию командира взвода французских сапёров Реми Делеза, его подразделение находит ежегодно по крайней мере тридцать тонн снарядов с отравляющими веществами.

И в маленькой Бельгии ежегодно сапёры обезвреживают ещё 20–30 тонн.

До сих пор.

Ежегодно.

«Полагают, что от химического оружия в годы Первой мировой войны пострадало более миллиона человек и более 90 000 человек умерли вследствие газового отравления. Смертность от интоксикации поднялась до 40 % в апреле 1915 года, но уже в 1918 году не превышала 2,5 %. Однако если с 1914 по 1918 год непосредственно от применения боевых газов умер 1 % погибших, то очень многие преждевременно скончались после войны или ослепли, стали инвалидами вследствие ожога лёгких».

В. Катаев в книге «Сын полка» упоминает артиллерийского наводчика Героя Советского Союза Ковалёва Василия Ивановича: «А с немцами у него были особые счёты. В шестнадцатом году они отравили его удушливыми газами. И с тех пор Ковалёв всегда немного покашливал».

После войны города Европы наполнились жертвами современной войны — слепцами. Они пополнили собой толпы искалеченных на человеческой бойне: безруких, безногих, обожжённых, изуродованных страшными шрамами.

На памятнике жертвам первой газовой атаки, установленном на Штеенстраате в Ипре, сделана надпись: «С тех пор многие из них ежедневно умирают в мирное время, став жертвами этой отвратительной операции».

Можно много рассуждать о погибших и пострадавших во время этих «отвратительных» атак, подсчитывать проценты, выводить статистику, описывать симптомы. Ужасаться последствиям. Но испытать на себе действие газов было суждено только отравленным ими солдатам.

Ефрейтор германской армии Адольф Гитлер рассказывал об этом так.

«В ночь с 13 на 14 октября англичане начали обстреливать южный участок ипрского фронта газовыми снарядами. Они пустили в ход газы „жёлтый крест“, действия которых мы ещё ни разу до сих пор не испытывали на своей шкуре. Ещё той же ночью мне пришлось отведать этих газов. Вечером 13 октября мы находились на холме к югу от Вервика и там в течение нескольких часов подвергались непрерывному обстрелу газовыми снарядами. С небольшими перерывами обстрел продолжался всю ночь. Около полуночи часть товарищей выбыла из строя, некоторые из них — навсегда. Под утро я тоже стал чувствовать сильную боль, увеличивающуюся с каждой минутой. Около 7 часов утра, спотыкаясь и падая, я кое-как брёл на пункт. Глаза мои горели от боли. Уходя, я не забыл отметиться у начальства — в последний раз во время этой войны.

Спустя несколько часов глаза мои превратились в пылающие угли. Затем я перестал видеть.

Меня отправили в госпиталь в местечко Пазевальк (Померания)».

К сожалению, тогда врачам удалось вылечить ефрейтора Гитлера.

Итоги Первой мировой войны обогатили военную медицину новыми знаниями. Я понимаю, что всему виной была война, но тем не менее в устах представителей «самой гуманной профессии» такие, казалось бы, бесстрастные обороты, как «размер потерь представляет наибольший интерес», «смертность была очень частым явлением», «наилучшее значение имел иприт» и т. д., звучат как-то по-военному цинично, по-людоедски.

«…Использование химического оружия в период Первой мировой войны показало, что оно является высокоэффективным средством поражения людей. За период с апреля 1915 по ноябрь 1918 г. во всех странах, участвовавших в войне, пострадало от ОВ (отравляющих веществ. — О.К.) около 1 300 000 человек. Однако более полное представление о поражающих свойствах химического оружия дают потери от ОВ в американском экспедиционном корпусе, в котором поражение отравляющими веществами составило около 30 % всего количества поражённых в бою. Этот размер потерь представляет наибольший интерес потому, что американские войска вели боевые действия только в 1918 г., когда применение ОВ со стороны немецкой армии достигло наибольших масштабов. Судя по отдельным боевым операциям времён войны, поражение ОВ может возникнуть в большом количестве и в течение очень ограниченного промежутка времени. Следует иметь в виду, что потери от ОВ в армиях из года в год возрастали. В принципе то же самое наблюдалось и в американской армии на протяжении 1918 г. Высокая эффективность поражающего действия ОВ подтверждается тем, что смертность среди поражённых в некоторых странах достигала 10–30 % за весь период войны, а смертность в 25–30 % по отдельным боевым операциям была очень частым явлением. Для оценки боевого значения химических средств нападения необходимо принимать во внимание, что лица, поражённые ОВ, как правило, в течение длительного времени находились на госпитальном лечении. (…)

Наилучшее значение имел иприт (дихлордиэтилсульфид), вызывающий в парообразном состоянии поражение органов дыхания, глаз и раневых поверхностей. Он может проникать в пищу и воду и вызывать тяжёлые и даже смертельные поражения желудочно-кишечного тракта».

Военные теоретики 1920-х годов также анализировали опыт применения отравляющих веществ и составляли прогнозы на будущую войну. Их хладнокровные выкладки производят довольно неприятное впечатление, словно речь в них идёт не о способе умерщвления тысяч человеческих жизней, а о какой-то борьбе с сельскохозяйственными вредителями. Тлёй. Или саранчой. Или с обычными тараканами.

«Однако слабая изученность нового оружия и НЕДОСТАТОК РЕШИМОСТИ (выделено мной. — О.К.) главного командования не дали немцам возможности внезапно в массовом масштабе использовать это мощное средство. У союзников нашлось время для изыскания и изготовления как средств газовой защиты, так и газового нападения.

Ввиду опасности газобаллонного выпуска для своих войск и зависимости его от состояния атмосферы и направления ветра, обе борющиеся стороны быстро вновь перешли от газобаллонов к химическим снарядам, а позже, по инициативе англичан, и к газомётам; последние, будучи поставлены по 40–50 штук в одной батарее, с зарядом, воспламеняемым электрическим запалом, выбрасывали каждый на дистанцию сначала 1000 м, а к концу войны до 3000 м тонкостенные мины с 12–15 л ядовитых газов в жидком виде.

Газобаллоны и химические свечи, имеющие до 75 % полезного груза, чрезвычайно зависят от погоды и потому, несмотря на их высокую производительность, вряд ли найдут себе широкое применение в будущем.

Газомёты с их минами, вмещающими до 50 % полезного груза, несомненно, займут место газобаллонов и химических свечей, так как меньше зависят от погоды и выбрасывают мины на 3 км.

Химические снаряды, также зависящие от атмосферных условий, несмотря на малую производительность — 10–15 % полезного груза, ввиду их дальнобойности, почти совершенно безопасны для своих войск и потому найдут себе широкое применение в будущем.

Огромное большинство газов действуют на глаза или дыхательные пути; поэтому обеспечением от них являются противогазы со специальными вкладышами-поглотителями, защищающими каждый от одного или группы газов; от нарывных газов типа иприта (горчичный газ — дихлордиэтилсульфид) или люизита (хлорвинилдихлорарсин) необходимо защищать всё тело специальной одеждой.

Сравнительная ценность механического и химического оружия. 75-мм шрапнель на дистанцию около 4 км поражает в среднем около 600 кв. м. Осколочная граната поражает ок. 400 кв. м, а химическая граната от 5 до 20 кв. м. 20 — для снарядов со стойкими веществами — ипритом и люизитом, 5 — с летучими ядовитыми веществами. При ветре свыше 3 м/с или во время солнечной погоды, при сильных вертикальных воздушных токах действительность химических снарядов этого рода падает почти до нуля…

Для манёвренной войны значение химических снарядов должно упасть вследствие трудности их подвоза, так как они действительны только в огромных количествах…».

Но и в позиционной войне, при ограниченном количестве химических боеприпасов, их использовали для того, чтобы «выкурить» вражеских солдат из укреплений и подставить под огонь обычного оружия.

Участник Первой мировой, впоследствии генерал-полковник артиллерии, Н.М. Хлебников вспоминал: «Особенно большие потери несли мы от комбинированных ударов химическими и осколочными снарядами. Химические снаряды раскалывались, и отравляющий газ расползался по земле, быстро заполняя траншеи, окопы, блиндажи, землянки. Противогазами же Зелинского на передовой была обеспечена едва ли треть личного состава. Спасаясь от газа, солдаты выскакивали из укрытий и попадали под разрывы осколочных снарядов».

Согласитесь, что даже наличие противогаза не спасёт от попадания осколка.

Кстати, о противогазах и других средствах защиты.

«Появились первые повязки, пропитанные растворами тиосульфата натрия и углекислого натрия, сделанные по немецкому образцу. Их стали называть С-1, но вскоре вместо них начнут применять капюшоны с отверстиями для глаз.

В мае — июне 1915 года их десятками тысяч раздают во французской армии; они представляют собой мешок из пропитанной хлопковой ткани, который крепится вокруг головы, с прямоугольной пластинкой из слюды на уровне глаз.

Но настоящим успехом в разработке средств защиты от газов становится в начале 1916 года переход к противогазам. После маски „Groin“ начинают применять противогаз Тиссо, состоящий из резиновой маски, присоединённой посредством шланга к фильтрующей коробке, крепящейся на спине. С 1918 года предпочтение будет отдано аппаратам АРС, совершенно непроницаемым для газа».

(Позднее противогазы стали изготавливать и для животных. Например, для военных собак. А в КНР специальные защитные маски для лошадей кавалерии применялись в 1964 году во время испытания атомной бомбы.)

От газов, выпускаемых из баллонов, пытались защититься, ставя перед собой плотную дымовую завесу, через которую не могло пробиться тяжёлое облако хлора. Для этого приходилось всегда иметь под рукой горючий материал.

Ветераны Первой мировой рассказывали, что «солдат был как верблюд: противогаз, бутылочка, дрова. Дрова, чтобы дым пускать против газа…».

Но самая большая опасность для подвергшегося атаке подразделения таилась не в самих ядовитых газах, от которых в принципе нетрудно было спастись при помощи защитных средств.

Военные специалисты отмечали, что «главнейшая трудность, создаваемая химическим оружием, заключается в том, что бойцам приходится надевать противогаз, почти лишающий возможности командовать мелкими частями пехоты и крайне стесняющий действия бойца и его кругозор. Даже волны слабой концентрации, по свидетельству командира германского пехотного полка, заставляли надевать противогазы и превращали лучших бойцов в медленно, как бы ощупью, движущиеся человеческие мишени; малодушные же становились вовсе непригодными для боя».

Поэтому особенно жутким представляется один из эпизодов войны, когда 20 июля 1916 года 12-я германская армия произвела внезапную газовую атаку на позиции нашей 10-й армии у Сморгони. Во время этой атаки «в Кавказской гренадерской и 48-й пехотной дивизиях погибло свыше 8000 человек. Здесь геройской смертью погибли офицеры грузинских и мингрельских гренадер, по почину полковника Отхмезури снявшие в газовых волнах свои маски, чтобы солдатам лучше слышались слова команды и одобрения. Геройски погибла, сняв маски, и 1-я батарея 84-й артиллерийской бригады поручика Кованько».

Каким мужеством надо обладать, чтобы принести себя в подобную жертву! Не броситься в порыве отчаянной храбрости на вражескую проволоку, увлекая за собой подчинённых, не подставить грудь под пули, сжимая в руках древко полкового знамени и не теряя надежды уцелеть, а ради выполнения командирского долга сознательно обречь себя на мучительную смерть!

Слепнущими глазами, превращающимися «в пылающие угли», следить сквозь клубы ядовитого тумана за сражением, за накатывающимися немецкими цепями, за действиями своих солдат. Преодолевая невыносимую боль, продолжать командовать: «Первый взвод, пачечный огонь! Пулемёты на правый фланг! Молодцом, ребята!», надрывно кашлять, сплёвывая хлопья жёлтой пены. Понимать, что для тебя наступил последний бой, хватать широко разинутым ртом новые глотки отравы и при этом приказывать, поощрять, кричать в уши резиновым маскам насколько хватит сил. Лишь бы отбить атаку!..

Но не только осознание наличия вокруг заражённого воздуха, но и сам надетый противогаз, предназначенный для защиты, действовал на психику человека угнетающе.

Даже спустя 70 лет после событий Первой мировой, несмотря на всю психологическую и физическую подготовку и условность отравляющих веществ во время тренировок, солдаты не выдерживали напряжения.

Так, на войсковых учениях в армии США в 1980-е годы с «применением ОВ» у 20 % участников «выявились психологические расстройства, включая тревожное состояние и панику, в результате чего они прекратили выполнять поставленные задачи. Кроме того, некоторые военнослужащие снимали противогазы из-за якобы сильного перегрева, проявляли крайне резкое недовольство из-за невыносимой жажды, вспоминали ужасы боевых действий, в которых участвовали в прошлом, чувствовали сильную слабость и страх смерти. В ряде случаев отмечались симптомы параноидального состояния и бреда преследования. У лиц, отстранённых по указанным причинам от участия в учениях, наблюдались такие явления, как дрожь во всём теле, сужение сознания, страх, стремление убежать, скрыться за пределами, как они считали, опасной зоны учений».

Вывод американских аналитиков:

«Применение химического оружия может резко усилить и без того высокие в боевой обстановке стрессовые нагрузки. Негативные психоневрологические реакции на использование ОВ и средств противохимической защиты способствуют значительному снижению возможности личного состава противостоять противнику».

Поэтому вполне обоснованными кажутся попытки красных командиров в 1930-х годах преодолеть страх перед химической войной на примере рекордов по пребыванию в противогазе.

Газета «Известия» от 11 августа 1936 года сообщила о необычайном опыте одного красноармейца:

«Вступив в ряды пограничников, забойщик шахты им. Горького Григорий Максимович Данченко начал тренироваться на длительность ношения противогаза. В начале июня он с разрешения командира части надел противогаз и пробыл в нём 11 суток. К большому огорчению тов. Данченко, ему предложили снять противогаз…

В 8 часов 30 минут 23 июля тов. Данченко вновь надел противогаз. С тех пор прошло уже 18 с половиной суток, а Данченко всё ещё в противогазе…»

Но это был не предел.

Газета «Тихоокеанская звезда» 10 октября 1936 года сообщила: «Красноармеец N-ской авиационной части Отдельной Краснознамённой Дальневосточной армии Георгий Александрович Воровин посвятил предстоящим выборам на Съезд Советов свой новый рекорд пребывания в противогазе. Красноармеец Воровин пробыл в противогазе 40 суток (!), снимая его только три раза в день по 15 минут для принятия пищи…»

Действие химического оружия довелось испытать на себе не только солдатам в окопах, но и мирным жителям. Его неоднократно использовала иракская армия при расправе с курдами в 1980-е годы, американцы применяли отравляющие вещества против вьетнамцев в середине 1960-х и против жителей Северной Кореи во время войны 1950–1953 гг.

Но первыми газы «понюхали» русские крестьяне в кровавом безумии Гражданской войны.

В июле 1921 года, во время подавления Тамбовского восстания, «М. Тухачевский применил против скрывающегося в лесах населения химическое оружие, обретя во всемирной военной истории сомнительный приоритет использования удушливых газов против мирного населения. Из-за задержки с противогазами первую газовую атаку произвели только 13 июля. В этот день артиллерийский дивизион бригады Заволжского военного округа израсходовал 47 химических снарядов. (…)

3 августа командир батареи Белгородских артиллерийских курсов доносил начальнику артиллерии Инжавинского боевого участка: „По получению боевого задания батарея в 8.00 2 августа выступила из с. Инжавино в с. Карай-Салтыково, из которого после большого привала в 14.00 выступила на с. Кипец. Заняв позицию в 16.00, батарея открыла огонь по острову, что на озере в 1,5 верстах северо-западнее с. Кипец. Выпущено 65 шрапнелей, 49 гранат и 59 химических снарядов. После выполнения задачи батарея в 20.00 возвратилась в Инжавино“».

Позднее химическое оружие неоднократно пытались запретить и на Вашингтонской конференции 1922 года, и на различных конференциях, созванных Лигой Наций, но всё могло иметь смысл лишь тогда, когда его применение сдерживалось угрозой ответных мер.

Профессор Андрэ Мейер в своём докладе Лиге Наций писал: «Народы не догадываются, перед какою ужасающею опасностью стоит человечество в случае новой войны». Другой эксперт, профессор Колумбийского университета В. Каннон, уточнял: «Газы прошлой войны были игрушкой, детской забавой по сравнению с тем, что мы увидим, если разразится новая война». По сообщению д-ра Хильтона Айрэ Джонса, новоизобретённые газы могут уничтожить целую армию так же легко, как «потушить свечу».

Несмотря на все эти пугающие предупреждения, на принятые соглашения и протоколы, подготовка к химической войне шла полным ходом. В 1920-е годы Германия, скованная условиями Версальского договора по рукам и ногам, искала выход в сближении с Советской Россией. Больше всего германское командование (да и советское тоже) интересовали вопросы вооружения.

На первом месте стояли развитие военной авиации, танковых войск и создание арсенала отравляющих газов. Причём средства, выделяемые на создание химического оружия, как это будет видно ниже, были ничуть не меньше, чем на танки и самолёты. А порой и превосходили их.

В качестве примера я приведу доклад начальника IV управления штаба РККА Берзина, датированный 24 декабря 1928 года, о сотрудничестве РККА и рейхсвера.

«Переговоры о сотрудничестве между РККА и рейхсвером, поскольку мне известно, начались ещё в 1922 году (точных данных в IV Управлении не имеется). Переговоры в то время велись членом РВС Союза тов. Розенгольцем и после длительного обмена мнениями осенью 1923 года приняли конкретную форму договоров.

а) С фирмой „Юнкерс“ о поставке самолётов и постройке на территории СССР авиазавода.

б) С командованием рейхсвера о совместной постройке завода по выделке иприта (акционерные о-ва „Вико“, „Метахим“, „Берсоль“).

(…)

Если договорами 1923 года немцы стремились стать поставщиками для нас в области авиации и химии и обеспечить за собой влияние на соответствующие отрасли нашей промышленности, то с этого времени они более всего заинтересованы в том, чтобы вскоре приобрести ещё большее влияние на русскую армию, воздушный флот и флот. Речь, как видно, идёт о влиянии на организацию и тактическую подготовку нашей армии.

В связи с этим немцы ещё в 1925 году соглашаются допустить 5 наших (на взаимных началах) командиров на свои тактические учения в поле и манёвры, а в 1926 году уже ставят вопрос о совещании по оперативным вопросам с целью выработки единства оперативных взглядов…

В том же году немцы заключают с нами договор об организации танковой школы в Казани и совместных газовых опытах в Подосинках (ныне „Томка“).

В настоящее время наши взаимоотношения с рейхсвером имеют конкретное выражение:

а) взаимного ознакомления с состоянием и методами подготовки обеих армий путём командировки лиц комсостава на манёвры, полевые поездки и на академические курсы;

б) в совместных хим. опытах (предприятие „Томка“);

(…)

Химические опыты в „Подосинках“, а затем в „Томке“ дали положительные результаты и продолжение этих опытов в течение ближайшего года Химуправлением признаётся целесообразным. Цель этих опытов — испытание новых приборов и новых методов применения О.В. (артиллерия, авиация, спец. газомёты и т. п.), а также новые способы и средства дегазации заражённой местности. Расходы по опытам оплачиваются поровну. (…)

На организацию и содержание вышеуказанных предприятий немцы тратят крупные суммы денег; нам неизвестна точная цифра расходов… но расходы по „Томке“ (химопыты) уже достигают миллиона марок, расходы по организации и содержанию танковой школы выше 500 000 марок, а расходы по Липецкой (авиационной) школе, считая оборудование, свыше миллиона марок.

(…) Новые предложения командования рейхсвера об „урегулировании и расширении“ сотрудничества обоих (так в документе. — О.К.) армий, предложенные через Нидермайера и тов. Корка.

Конкретно эти предложения сводятся к следующему:

(…)

Заключение договора о газовых опытах и расширение этих опытов. Доставка из Германии хим. снарядов и 4-х полевых гаубиц для опытной стрельбы. (…)».

Как видно, совсем не случайно тренировались красноармейцы, проводя целые недели в противогазах. Время показало, что угроза химической войны была совсем не пустым звуком.

Кстати, и реактивные системы залпового огня (в России ставшие потом легендарными «катюшами») изначально разрабатывались для стрельбы химическими снарядами. Главным их преимуществом было то, что на противника можно было обрушить сотни снарядов практически одновременно, накрыв ими значительную площадь.

В вермахте был разработан буксируемый 158,5-мм шестиствольный «химический миномёт», потом появились химические миномёты под 280- и 320-мм турбореактивные снаряды. И лишь в 1942 году стало понятно, что химические средства применяться не будут.

В 1935–1936 годах фашистская Италия вела войну в Эфиопии. Но, несмотря на превосходстве в технике и вооружении, бои для итальянцев были затяжными и кровопролитными. И тогда войска дуче стали применять против эфиопской армии иприт и фосфор.

Ждали начала химических атак и во время Советско-Финляндской войны 1939–1940 гг.

Так, например, младший лейтенант Анатолий Матвеев 05.02.40 г. отметил в своём дневнике: «Получил газеты с обращением к бойцам. Противник применяет снаряды с отравляющим веществом (фосген, синильная кислота). Приготовил каску, противогаз и всё своё хозяйство…»

Возможно, информация в газетах была очередным приёмом политической пропаганды, чтобы подхлестнуть ненависть к «белофиннским разжигателям войны», а заодно лишний раз призвать солдат к бдительности.

Но факт остаётся фактом: к химической войне в те годы готовились все государства.

В предвоенной памятке вермахта «Бой пехотного (моторизованного) батальона» подробно рассказано о действиях подразделения в случае химнападения.

«Необходимо считаться с возможностью поливки ОВ с самолётов. Мероприятия по обороне должны быть указаны перед началом марша. Целесообразно провести меры ПХО, держать наготове противогазы и передвигаться с опущенным верхом (у автомобилей). Для того чтобы иметь возможность вести пулемётный огонь по низко летящим самолётам, необходимо указать, какие именно автомобили должны быть с открытым верхом. Во время воздушного нападения с поливкой ОВ марш продолжается.

Командир атакованной части приказывает установить предупредительные знаки в начале и в конце заражённого участка пути и принимает меры к уведомлению об этом следующей за ним части или к установлению постов оповещения.

На таком участке пути, ограниченном предупредительными знаками, воспрещаются стоянки и привалы».

Во время войны немцы использовали отравляющие газы в единичных случаях, уничтожая с их помощью уцелевших красноармейцев, которые скрывались в катакомбах Одессы и Керчи, в потернах и бункерах севастопольских батарей, в неприступных казематах укрепрайонов. Нижние ярусы заливали водой, верхние выжигали, направив струи огнемётов в вентиляционные шахты. А туда, куда не могли добраться вода и огонь, — пускали газ.

Чудом уцелевший в подобной ситуации младший лейтенант Иван Шибаков, комендант ДОТа «Быстрый» Брестского укрепрайона, рассказывал: «25 июня во второй половине дня левый каземат был пробит снарядом. Оставшиеся в живых перебрались в правый каземат. Дот блокирован. Мы отбиваемся гранатами. Подорван запасной выход. Немцы затопили нижний этаж. Отверстия мы заткнули шинелями и одеялами… Слышим лёгкое шипение. Потянуло лекарственным запахом. Газы! Все надели маски… Стало тошнить. У меня пробита трубка. Снял противогазный шлем с убитого товарища и надел. В шлеме оказалась кровь, я захлебнулся. Когда зажал выдыхательный клапан, кровь вышла из шлема».

На мой взгляд, любые кошмары бледнеют на фоне этого описания. Представляешь себя запертым под землёй, в бетонной коробке, среди трупов товарищей. Загнан как зверь, как крыса. Ещё совсем недавно сражался, был сильным, вёл бой, а теперь всё кончено. Внизу, в люке, плещется чёрная вода. Сверху — торжествующие враги.

Не знаю, как не сойти с ума в такой обстановке. Кажется, легче — пулю в висок. Но в висках стучит: «Жить… Жить… Жить…»

В дневнике начальника германского генерального штаба, генерал-полковника Ф. Гальдера есть записи, касающиеся разработки вопросов применения химических средств, датированные 1939–1942 годами.

3.10.41 года (104-й день войны) им сделана пометка: «Полковник Окснер (инспектор химических войск. — О.К.) доложил о боевом опыте химических войск и о подготовке их к боевому использованию в операции „Тайфун“».

В записи от 7.01.42 года (200-й день войны) читаем: «Полковник Окснер хочет мне навязать химическую войну против русских».

23.03.42 года (275-й день войны) Гальдер отмечает в дневнике: «Полковник Окснер доложил о своей поездке в группу армий „Центр“ и о состоянии химических войск на этом участке».

Но инспектор не ограничивался поездками только в группу армий, ведущих бои на Московском направлении. Он (уже в качестве генерала) зачастил на юг, туда, где в районе Керчи находились каменоломни.

В записи от 10.04.42 года (293-й день войны) значится: «Генерал Окснер. Доклад о поездке в Крым…»

12.05.42 года (325-й день войны) — «Генерал Окснер доложил о положении химических войск на юге и по вопросу применения газов против партизан».

5.07.42 года Гальдер вновь делает запись: «Генерал Окснер (химические войска) доложил о поездке в Крым и в группу фон Вейхса».