Жертвы опиума

Жертвы опиума

Томас де Куинси (1785–1859) родился в Манчестере в семье состоятельного торговца. Однако отец его умер очень рано, и забота о семье легла на плечи матери. Братья и сестры де Куинси не отличались хорошим здоровьем: им передался сведший в могилу отца туберкулез. Все они умерли один за другим, кроме Томаса. Несчастья озлобили его мать и сделали бедную женщину чрезмерно жесткой и требовательной, развили в ней склонность к мелочной опеке. С одной стороны, она старалась сделать все для своего единственного уцелевшего сына, а с другой стороны, не давала ему ни малейшей свободы. Томас получил хорошее образование, он великолепно знал греческий и поступил в один из колледжей Оксфорда. Интенсивные занятия и обычное для студента нерегулярное питание привели к развитию гастрита, который медики того времени лечили… опиумом. Начав принимать наркотик в восемнадцать лет, к тридцати годам де Куинси был уже законченным наркоманом, что в ту пору было совсем не редкостью.

«…трое уважаемых лондонских аптекарей (торгующих в весьма отдаленных друг от друга частях города), у которых мне приходилось еще недавно приобретать малые порции опиума, уверяли, что число охотников до него было в то время непомерно велико и что невозможность порой отличить тех людей, коим опиум был необходим в силу известной привычки, от приобретающих его с целью самоубийства доставляла опиофагам ежедневные неприятности и вызывала ненужные споры».

Умный, разносторонний, образованный, талантливый человек, он не мог регулярно работать из-за отравления организма опиумом: то и дело задумывал какие-то проекты и бросал их не закончив. Душевные страдания, недовольство собой де Куинси глушил все новыми и новыми дозами опиума. Приняв наркотик, он не впадал в сон или оцепенения, а отправлялся гулять по городу или шел слушать оперу. Музыка в сочетании с опиумным опьянением погружала его в мир грез и фантазий: «На меня пристально смотрели, кричали, ухмылялись, без устали стрекоча, мартышки и попугаи. Я вбегал в пагоды и был веками прикован к их верхушкам или томился в потайных комнатах. Я был идолом. Я был жрецом. Мне поклонялись. Меня приносили в жертву. Я мчался от гнева Брахмы через все леса Азии. Вишну ненавидел меня, а Шива подстерегал повсюду. Неожиданно я столкнулся с Изидой и Озирисом. Они сказали, что я совершил ужасное деяние, перед которым трепетали ибисы и крокодилы. Я жил тысячи лет, и меня хоронили в каменных гробницах вместе с мумиями и сфинксами, в узких подземельях, в сердце вечных пирамид. Меня целовали прокаженные пасти крокодилов. Меня проклинали неописуемо чудовищными проклятиями, и я лежал в тростниковых болотах и нильском иле».

В 1817 году де Куинси женился. За двадцать лет брака его жена Маргарет родила ему восьмерых детей, из которых пятеро умерли в младенчестве: из-за болезни отца они рождались очень слабыми.

Постепенно Томас осознал пагубность своей привычки и написал знаменитую «Исповедь англичанина, принимавшего опиум», которая была опубликована в одном из самых популярных лондонских журналов и имела огромный успех. Весь следующий год он не писал ничего, поскольку был занят более важным делом, пытаясь избавиться от вредной привычки и все время сокращая дозу наркотика. Это дало результат: в 1823 году ни один номер «Лондон Мэгэзин» не выходил без его статьи или заметки, однако окончательно расплатиться с долгами ему позволило лишь наследство, полученное после смерти его матери.

Томас де Куинси дожил почти до семидесяти лет, до конца жизни оставаясь наркоманом. На его поздних портретах явственно видны страшные следы разрушения, причиненные наркотиком.

Сэмюэль Тейлор Кольридж (1772–1834). Жизнь этого поэта из «Озерной школы» стала самой настоящей трагедией из-за его пристрастия к опиуму. Сын пастора из Девоншира, он разочаровался в своем классе, бросил Кембриджский университет, увлекся идеями Просвещения и принялся воспевать Французскую революцию. Но длилось это недолго: наступивший во Франции террор ужаснул его, молодой Кольридж вернулся в университет, с головой погрузившись в историю, в романтику, в поэзию…

Сам Кольридж утверждал, что зависимость от опиума выработалась у него в результате длительного лечения несварения желудка и опухоли колен, обвиняя во всем врачей-шарлатанов. Эту зависимость поэт считал худшим видом рабства, расценивая наркоманию как своего рода душевную болезнь. Он утверждал, что никогда не испытывал наркотического кайфа и вообще никакого удовольствия при приеме лауданума, но попытки отказаться от него приводили к появлению сильных болей. Традиционная мораль, привитая ему в детстве, заставляла Кольриджа терзаться жестокими угрызениями совести, но его слабой воли не хватало на то, чтобы отказаться от препарата.

Он женился, стал отцом — но продолжал полностью зависеть от наркотика. Его дочь Сара, ставшая поэтессой, выросла здоровой, а сын Хартли унаследовал не только талант отца, но и его психические отклонения.

В сорокалетием возрасте Кольридж чуть не умер от передозировки, рассудок его мутился. Поэта поместили в больницу в Бристоле, где держали под неусыпным надзором, постепенно снижая ежедневную дозу опия. Кроме того, бристольскими врачами был применен метод, лет на двести опередивший их время: они убедили Кольриджа написать и разослать нескольким своим близким друзьям письма, в которых он сознался в своем пагубном пристрастии. Эти письма сохранились, он писал, что был распят на кресте, чувствовал себя мертвым и захороненным, спускался в ад, но теперь поднимается наверх, пусть даже медленно и постепенно. Терапия дала свои плоды, наступило улучшение, но оставлять пациента без контроля было нельзя.

В 1816 году Кольридж переехал в Хайгейт, в дом врача, который должен был контролировать прием поэтом опия. Со своей задачей медик не справился: Кольридж принялся тайком покупать опиум у местного аптекаря. В ответ на увещевания врача, на его просьбы не продавать его пациенту опиум аптекарь признался, что является давним поклонником поэта и жалеет его, так как убежден, что без лауданума тот зачахнет и умрет. Спустя некоторое время поэт снова опустился настолько, что местные жители считали его слабоумным и дразнили простофилей и дурачком. Казалось, все кончено, но впереди поэта ждал новый взлет: силы жить дальше поэту дала религия. Поэт, чья воля, чьи амбиции «венца творения» оказались бессильны перед жалким флаконом с отравой, нашел спасение в христианской философии. Он отказался от опеки, переселился в Хайгейт, стал жить отдельно от семьи, понимая, что своим пороком разрушает жизнь близким, и вновь вернулся к творчеству. Полностью отказаться от лауданума он не сумел, но с этих пор старался жестко контролировать его употребление. Кольридж прожил еще двадцать лет; его дом стал местом, где собирались его друзья и поклонники. Философские беседы Кольриджа были частично воспроизведены в книге «Table Talk», изданной его родственниками.

Георг IV (1762–1830) — король Англии, который был «хуже, чем бесполезен» — именно такими словами «Таймс» отозвалась на его кончину Один из членов Королевского совета записал в своем дневнике: «Монарх — избалованное, эгоистичное, отвратительное животное, которое не делает ничего, что ему не хочется… В этой стране было много королей добрых и мудрых, но, наверно, нынешний среди них — наихудший».

Наследник психически больного Георга III, он исполнял обязанности регента в последние годы его формального правления. Этот человек не создан был для власти, большие нагрузки привели его к нервному расстройству. Принятие важных решений было для него неимоверно трудным делом. Личный врач короля говорил о невыносимой боли и страданиях души, которые приводили чуть ли не к расстройству сознания.

Досадное происшествие — принц вывихнул лодыжку по время танца — заставило его долго лежать в постели. Вынужденное безделье усугубило душевную нестабильность и уже имеющуюся склонность к наркотику. Георг постоянно лежал на животе, принимая по 100 капель опийной настойки каждые три часа. Придворные вспоминали, что принц ничего не подписывал и ни с кем не разговаривал о делах. Никто из окружения будущего короля не решился ему перечить или хотя бы попытаться ограничить его потребность в опиуме, и к 1820-му (году своей коронации) Георг стал законченным наркоманом. Делами заниматься он практически не мог. Каждый раз, готовясь к беседе с каким-нибудь министром, он отмеривал себе 100 капель лауданума. Если предстояли переговоры с иностранным послом, то доза была еще больше. Медицинские светила того времени боялись, что опийная настойка сведет короля с ума. Кроме наркотиков, в жизни его интересовали херес, еда и женщины.

К 1827 году Георг IV почти ослеп: у него была катаракта на обоих глазах, из-за подагры он едва мог держать перо. Причиной этих болезней стало чревоугодие короля. «Как вы находите вчерашний завтрак больного?» — осведомлялся Веллингтон в апреле 1830 года. На том завтраке монарх съел двух голубей и три бифштекса, выпил три четверти бутылки мозельского вина, фужер сухого шампанского, два фужера портвейна и фужер бренди. Несварение желудка Георг предпочитал лечить все тем же лауданумом. В тот день он принял его на ночь, перед завтраком, предыдущим вечером и с утра. Спустя два месяца Георг IV скончался.

Из некролога в «Таймс»:

«Не рождался еще человек, о котором бы менее сожалели его… чем этот ничтожный король. Всплакнет ли кто по нему? Вздрогнет ли чье-то сердце или вырвется из чьей-то груди судорожный вздох?.. Если у него и были друзья — преданные друзья не важно какого происхождения — то мы никогда о них не слышали».

Личный врач монарха сэр Генри Холфорд позже подписал документ, направленный против торговли опиумом в Китае. В меморандуме говорилось, что, каким бы полезным ни был опий как медицинский препарат, постоянное его употребление приводит к самым печальным последствиям, разрушая организм, вызывая упадок умственных и физических сил. Сэр Генри Холфорд был первым, кто назвал наркомана бесполезным, худшим членом общества.

Элизабет Баррет (1806–1861). Будущей поэтессе прописали лауданум в пятнадцать лет по пустяковой причине: во время прогулки она «потянула» спину. После этого она не могла жить без наркотика, не могла заснуть без него: «Опиум, опиум — ночь за ночью, — а иногда не помогает даже он!» — жаловалась она, признавая, что сон приходит к ней лишь под «красным покрывалом маков».

После смерти брата в 1840 году ее состояние, которое называли «сомнительным и двусмысленным», еще более ухудшилось, и поэтесса перестала подниматься с постели. За ней нежно и заботливо ухаживала семья, и лечил знаменитый лондонский врач.

«Вам может показаться странным, что я, не испытывая никакой боли, нуждаюсь в опиуме. Но без него я становлюсь беспокойной почти до безумия. Непрекращающееся, ноющее чувство слабости невыносимо… как если бы жизнь, вместо того, чтобы приводить тело в движение, была заключена, полная энергии, внутри его. Она бессильно бьется и трепещет, чтобы выбраться оттуда. Поэтому медики дали мне опиум — его препарат, который называют морфином и эфиром. И с тех пор я называю его своим эликсиром, потому что его успокаивающие свойства так чудесны».

В 1845 году молодой поэт Роберт Браунинг завязал с Элизабет Баррет переписку, которая переросла в любовную привязанность. Молодые люди поженились. Девушка была честна перед любимым и не скрывала своей зависимости, понимая ее опасность.

Лондонский врач, лечивший ее, предупредил, что если она продолжит прием опиума во время беременности, ребенок родится слабым и больным. Когда поэтесса забеременела, ей удалось снизить дозировку наркотика, хотя полностью отказаться от него она не смогла. Ее стойкость дала плоды: ребенок родился совершенно здоровым.

Уилки Коллинз (1824–1889). Жертвой опиума можно считать и выдающегося английского писателя Уилки Коллинза. Когда Коллинз заболел ревматизмом и подагрой, он прибег к опийной настойке, хотя и знал об опасных последствиях. Опий быстро вызвал привыкание. Для лечения этой зависимости медики избрали способ, совершенно себя не оправдавший: они заменили пероральный прием на инъекции.

«Мой врач хочет, чтобы я отказался от своей привычки пить опийную настойку. Каждый вечер в десять часов меня колют острым шприцем для подкожных инъекций морфина, и я хорошо сплю без страха пристраститься к опиуму навечно. Мне сказали, что если я буду продолжать уколы, то смогу постепенно уменьшать количество морфия и таким образом вообще отказаться от опиата. Мне стыдно, что надоедаю тебе такими пустяками».

Отказаться от опиатов Коллинз не смог, лечение не только не помогло, оно еще больше усугубило его пристрастие. «Опий — божественный опий — был моим единственным другом», — напишет он в 1885 году. Коллинз всегда носил с собой небольшой серебряный флакон с настойкой опиума и ежедневно перед сном принимал лауданум. Иногда он делал инъекции морфина.

Опиаты постоянно встречаются в его произведениях, ведь автор знал их свойства и особенности не понаслышке. Сюжет знаменитого «Лунного камня» основан на последствиях введения наркотика человеку, страдавшему бессонницей, причем действие лекарства описано подробно и очень точно. Другой герой этого же романа, вынужденный принимать опиум для снятия болей при неизлечимой болезни, описывает свои кошмары, которые, без сомнения, взяты из сновидений самого автора: «Ужасная ночь. Месть вчерашнего опиума преследовала меня в кошмарных снах».

В романе «Незнакомка» Магдалена Ванстоун — девушка, лишенная наследства, — сидит всю ночь у окна, держа бутылку с опийной настойкой и думая о самоубийстве.

В «Армадейле» «роковая женщина» Лидия Гвилт, запутавшись в переживаниях, принимает опиум, чтобы уснуть и отдохнуть. Препарат успокаивает «все ее жалкие страдания духа и тела». На следующий день, придя в себя, она пишет в своем дневнике, что провела «шесть восхитительных часов забвения. Я проснулась свежая. Написала безупречное письмо… С удовольствием выпила чашку превосходного чая. Потратила много лишнего времени на свой утренний туалет с острым чувством облегчения, и все это — благодаря маленькой бутылочке с каплями, стоящей на каминной полке у меня в спальне. Капельки, вы прекрасны! Я не люблю никого и ничего, но я люблю вас!»

Последние годы романы Коллинза намного слабее ранних, во многом виной тому — опиум.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.