Часть четвертая. ЗИМНЯЯ КАМПАНИЯ.

Часть четвертая.

ЗИМНЯЯ КАМПАНИЯ.

Дежурившие на аванпостах на участке 87-го пехотного полка солдаты только что сменились. Было 05.00, трещал жуткий мороз. Столбик термометра не поднимался выше 25 градусов мороза. Люди пробирались через снег к маленькой речушке Яхрома. Дымки из труб крестьянских изб в долине реки поднимались прямо к серому утреннему небу. Стояла тишина. 87-й пехотный полк входил в состав 36-й моторизованной дивизии. Полки из Райнштадта-Гессе держали фронт по линии, пролегавшей от Волжского водохранилища к югу от Калинина, называемого также Московским морем, и Рогачево. Столь протяженный участок приходилось контролировать при помощи отдельных опорных пунктов. Для создания более надежного рубежа в полках просто не хватало личного состава. Они были обескровлены, а хуже того, совершенно вымерзли. При температуре от 30 до 40 градусов ниже нуля никто не мог просидеть в снегу на переднем крае больше часа. Если, конечно, на нем не было тулупа и валенок, меховой шапки и меховых или ватных рукавиц. Но военнослужащие из 36-й моторизованной дивизии могли только мечтать о чем-то подобном. Они находились в 30 м от села. Обледеневшие фургоны на гужевой тяге стояли возле речки. Высоко над крышами изб поднимался журавль колодца. Возле него собрались пришедшие за водой русские женщины. Как раз когда они заметили сменившихся после вахты немецких солдат, вдруг прогрохотал орудийный выстрел. Женщины инстинктивно пригнулись. Потом бросились к ближайшим избам. В воздухе "завыл зверь". Раздался взрыв, взлетели фонтаны снега и замерзшей твердой как камень грязи. Осколки изрешетили баню, попали в некоторые избы.

Боевая тревога!

Было 5 декабря 1941 г. - пятница. Перевернулась целая страница в истории войны. Началось крупное русское контрнаступление под Москвой. Здесь, на участке 36-й моторизованной дивизии, в зоне боевых действий 56-го танкового корпуса, поднялся занавес жестокой исторической драмы. Двадцать четыре часа спустя величайшая битва запылала также и на других участках фронта группы армий "Центр" - на протяжении 1000 километров от Осташкова до Ельца.

Как же выглядела обстановка под Москвой по состоянию на 5 декабря? С севера и с запада головные части немецких войск углубились на несколько километров в пригороды советской столицы. На северном фланге группы армий "Центр" 9-я армия образовала 170-километровую дугу через Калинин к Московскому морю.

Дивизии 3-й танковой группы, которым ставилась задача флангового обхода Москвы на севере, продвинулись до Дмитрова на канале Москва-Волга. Далее на юг стояли передовые части 41-го танкового корпуса, готовые форсировать канал к северу от Лобни. Боевая группа Вестхофена из состава 1-й танковой дивизии, захватив Никольское и Белый Раст, вышла к западной окраине Кусаева. Примыкающая к ней справа 4-я танковая группа контролировала четверть окружности от Красной Поляны до Звенигорода; расстояние, отделявшее немецкие части от Кремля, не превышало 40 километров. Боевые охранения 2-й танковой дивизии находились в районе конечной остановки московского трамвая. Штурмовое подразделение 62-го инженерного батальона из Виттенберга ближе всех подобралось к берлоге Сталина, вклинившись в пригород г. Химки, всего в 8 километрах от окраины города и в 16 километрах от Кремля.

На южном крыле 4-й танковой группы Гёпнера, считая слева направо, дислоцировались 106 и 35-я пехотные дивизии, 11 и 5-я танковые дивизии, а также моторизованная дивизия СС "Рейх" и 252, 87, 78, 267, 197 и 7-я пехотные дивизии. Затем шли дивизии 4-й армии Клюге. Они находились в 50 километрах от Москвы, дислоцируясь вдоль линии, пролегавшей с севера на юг между Московским шоссе и рекой Окой.

Далее следовал участок фронта 2-й танковой армии Гудериана. Она обошла Тулу, где встретила чрезвычайно упорное сопротивление противника, и удерживала большой клин в районе Сталиногорска, направленный острием на восток. Головные части 17-й танковой дивизии стояли под Каширой. На самой дальней правой оконечности своего фронта 2-я армия прикрывала южный фланг группы армий и осуществляла соединение с группой армий "Юг".

Вот на этой 1000-километровой линии и остановилось немецкое наступление в начале декабря - в буквальном смысле замерзнув на ней. Люди, животные, моторы и оружие - все находились в ледяных тисках 45- и даже 50-градусного мороза. В дневнике военнослужащего 69-го стрелкового полка 10-й танковой дивизии встречается следующая фраза: "Мы ведем войну зимой так, точно мы у себя дома в Шварцвальде".

Точнее и не скажешь. У офицеров и солдат не хватало специального зимнего обмундирования, которое позволило бы им воевать, ночуя под открытым небом при температуре, достигавшей минус 50 градусов. В результате они натягивали на себя все, что подворачивалось под руку, все, что удавалось добыть на русских текстильных фабриках, в магазинах и на складах, - одну вещь поверх другой. Но теплее от этого не становилось, а вот движение такое облачение затрудняло. Все эти грязные, промокшие, никогда не снимаемые одежды становились питательной средой для вшей, которые терзали солдат, впиваясь в кожу. Но люди страдали не только от холода, но и от голода. Хлеб поступал твердый как камень, его приходилось не есть, а сосать, отрезая небольшие кусочки, этакие "хлебные леденцы". Делили буханки с помощью топора, после чего куски бросали в огонь, чтобы они чуть-чуть оттаяли. Такое меню становилась причиной желудочно-кишечных расстройств. Численность личного состава рот сокращалась. Ежедневные потери от обморожений и проблем с пищеварением превышали боевые.

Как и люди, от холода и голода страдали и кони. Поставки овса осуществлялись крайне нерегулярно. Мерзлая солома с крыш изб не помогала справиться с голодом, а лишь вызывала болезни. Животных терзали колики и чесотка. Они падали и гибли десятками.

Аналогичным образом выходили из строя моторы. Не хватало антифриза: вода в радиаторах замерзала, и стенки блоков цилиндров давали трещины. Танки, грузовики и радиофургоны теряли ход и превращались в груды бесполезного железа. Оружие заклинивало, поскольку на трущихся частях замерзала смазка. Никто даже не подумал о зимнем масле. Точно так же отсутствовала зимняя паста для чистки линз биноклей, стереотруб и орудийных прицелов. Оптика тоже замерзала и тоже приходила в негодность.

Не было почти ничего необходимого для того, чтобы воевать и выживать в условиях проклятой русской зимы. В ставке фюрера рассчитывали, что войска будут в Москве до того, как ударят морозы. За ошибки в расчетах, допущенные высшим военным руководством, за плохую организацию снабжения фронта приходилось платить солдатам на передовой.

Почему же нужды фронта не удовлетворялись за счет поставок из Европы? Потому что те немногие паровозы, что имелись в распоряжении, тоже замерзали. Вместо двадцати шести эшелонов снабжения, необходимых для удовлетворения потребностей группы армий "Центр" ежедневно, приходило только восемь, в лучшем случае десять. Большинство транспортных Ju-52 не могло подняться с аэродромов в Польше и Белоруссии из-за все того же холода и отсутствия ангаров.

Вот отрывок из письма ефрейтора Вернера Бурмайстера из 2-й батареи 208-го артиллерийского полка, только что переброшенного в Россию из Франции:

"Бесполезное дело - в пушку приходится впрягать шесть коней. Четырех передних можно вести вручную, а на двух боковых кто-то должен ехать, поскольку, если человек не сидит в седле и не упирается ногой в оглоблю, она при каждом шаге бьет лошадь в бок. В 30-градусный мороз в наших узких сапогах с подбитыми железными гвоздиками подошвами пальцы отмерзают раньше, чем ты даже успеваешь это почувствовать. Во всей батарее нет никого, кто бы ни отморозил себе пальцы или пятку". Такой была русская зима - жестокая, но обычная для этих мест. Красноармейцы всегда получали сапоги больше на один-два размера, чтобы иметь возможность напихать в них соломы или газет - весьма эффективное средство. Бывалые солдаты в немецкой армии знали это средство. Но к несчастью, сапоги у них тоже были правильного размера - по ноге.

Так чего же удивляться тому, что войска таяли с каждым днем? Численность боевого состава полков сократилась больше чем наполовину. Хуже всего дело обстояло с офицерами и унтер-офицерами, а также опытными обер-ефрейторами - ряды их особенно поредели из-за боевых потерь, обморожений и прочих болезней. Случалось, что лейтенанты командовали батальонами, часто роты возглавляли унтер-офицеры. Резервов не было. Вот в такой обстановке группе армий "Центр" приходилось удерживать фронт длиной в 1000 километров. Нужно помнить обо всем вышесказанном, чтобы понять, что же случилось потом.

А как же обстояли дела с советской стороны? Еще когда немецкое наступление благополучно развивалось, Советское Верховное Главнокомандование собирало ударный кулак к югу от Москвы и второй - к северу от столицы. Все войсковые резервы, которые оно только могло найти в своей огромной стране, были стянуты под Москву; оно шло на риск, обнажая другие фронты. Сибирские дивизии, привычные к морозу и снаряженные для ведения боевых действий в зимнее время года, составляли ядро этих новых группировок. Советское Верховное Главнокомандование перебросило на Западный фронт тридцать четыре сибирских дивизии, из них двадцать одна противостояла группе армий "Центр". В октябре она состояла из семидесяти восьми дивизий, количество которых к началу декабря сократилось до тридцати пяти. В результате катастрофического снижения численности личного состава в боевых частях, одни лишь вновь переброшенные на фронт сибирские части превосходили немецкие. Развертывание этих дивизий сыграло решающую роль.

Стягивание советских войск под Москву стало возможно лишь вследствие величайшего в истории Второй мировой войны акта предательства. Сталин знал о намерениях Японии напасть не на Россию, а на Америку. Это стало известно ему через советского агента в Токио, Рихарда Зорге, который, будучи доверенным лицом немецкого посла и другом многих высокопоставленных японских политиков, находился в курсе планов японского и немецкого руководства. Зорге сообщил Сталину об отказе японского правительства на предложение Германии напасть на Россию на востоке и о том, что японские военные готовятся нанести удар по Америке на Тихом океане. Поскольку поступавшие весной 1941 г. донесения Зорге о планах немецкого вторжения в СССР полностью подтвердились, Сталин на сей раз поверил известиям из Токио и снял все войска с дальневосточных границ, передислоцировав их под Москву, несмотря на готовность Квантунской армии напасть на Маньчжурию.

Но Сталин не мог бы пустить их в бой, если бы… Связь между информацией Зорге и датой начала русского наступления, которое началось в тот момент, когда японские авианосцы выходили на позиции для нанесения удара по базе США в Перл-Харборе, доказывает, что Сталин владел даже такой сверхсекретной информацией, как день начала войны Японии с Америкой. И как только советские самолеты-разведчики подтвердили факт развертывания японского флота, Сталин - не веривший никому Сталин - убедился в том, что сведения доктора Зорге верны. Теперь он мог спокойно бросить в атаку под Москвой сибирские дивизии.

В начале декабря 1941 г. советское Верховное Главнокомандование сосредоточило для удара по группе армий "Центр" в общем и целом 17 1/2 армий. Три из них - 1, 10 и 20-я армии - состояли из вновь созданных сибирских и азиатских дивизий. Численность прочих армий, согласно заслуживающему доверия советскому военному историку Самсонову, была "увеличена в три-четыре раза за счет пополнений". Русские военные писатели, которые любят занижать данные о количестве своих войск и неизменно завышают численность немецких, определяют соотношение между советскими и немецкими силами как 1,5: 1 в пользу Красной Армии. И превосходство советских войск росло с каждой неделей.

На протяжении всего декабря немецкая групп армий "Центр" не получила ни одной свежей дивизии. Со своей стороны, за тот же период русские перебросили на противостоявший ей Западный фронт тридцать три дивизии и тридцать девять бригад. Цифры говорят сами за себя. Германия не располагала адекватными ресурсами. Она вела войну, для которой не было ни сил, ни средств.

Какие задачи ставило себе советское Верховное Главнокомандование, начиная контрнаступление? Легко ответить на этот вопрос, даже не обращаясь к советским источникам. Выводы диктовала сама ситуация. Первым делом надлежало разгромить два мощных немецких танковых клина, угрожавших Москве с севера и с юга.

Планировало ли - как теперь утверждают многие советские военные писатели - красное Верховное Главнокомандование изначально после достижения первой цели окружение всей немецкой группы армий "Центр" или нет - теперь лишь повод для построения теорий. Но если такие задачи ставились с самого начала, то план был построен неудачно. Сейчас мы увидим почему.

Советское контрнаступление началось севернее Москвы с битвы за Клинский выступ. Эта дуга, образованная 3-й танковой группой, представляла собой наиболее серьезную угрозу для красной столицы.

В самом центре сражения оказались немецкие 41 и 56-й танковые корпуса с их 36 и 14-й моторизованными пехотными дивизиями, 6 и 7-й танковыми дивизиями, а также - начиная с 7 декабря - 1-й танковой дивизией. Генерал Шааль, в прошлом командир закаленной огнем 10-й танковой дивизии, теперь командовал 56-м танковым корпусом. Существует его доклад, который вместе с боевыми донесениями различных дивизий позволяет увидеть впечатляющую и крайне интересную с исторической точки зрения картину тех драматических событий. На примере сражения на Клинском выступе видно, как зачастую висела на волоске судьба северного фланга группы армий "Центр" в начале декабря 1941 г. Материалы показывают также, в каких труднейших условиях, какими малыми силами и с каким героизмом встречали солдаты и офицеры смерть.

Серым ранним утром 5 декабря, когда начавшаяся артподготовка русских вынудила боевые охранения 87-го пехотного полка у реки Яхрома искать укрытия, советские полки уже атаковали передовые позиции 36-й и граничащей с ней 14-й моторизованной пехотной дивизии между Рогачевo и южной оконечностью Волжского водохранилища. Советский лыжный батальон прорвался на участке 36-й моторизованной дивизии и повернул в западном направлении. Русские перенимали тактику германского блицкрига.

В полдень 7 декабря - т.е. сорок восемь часов спустя - советские войска появились перед штаб-квартирой корпуса генерала Шааля в Большом Щапове, в семи километрах к северо-востоку от Клина. Офицеры штаба, связные и писари схватились за оружие. Три бронемашины, несколько 20-мм самоходных зениток и две противотанковые пушки из группы сопровождения корпуса стреляли безостановочно. Генерал сам залег за грузовиком и вел прицельный огонь из карабина. Начальник оперативного отдела ввел в действие боевой зенитный расчет и запер северный вход в село двумя пулеметными отделениями. Вечером с прорванного фронта прибыла потрепанная рота 14-й моторизованной пехотной дивизии и немедленно заняла позиции для сдерживания русских. Вскоре после этого в районе боя появился командир 1-го стрелкового полка полковник Вестхофен с группой бойцов, за которыми после полуночи последовали главные силы 2-го батальона 1-го стрелкового полка из Белого Раста.

На следующее утро, в 08.30, русские бросили в бой танки. Так что же, настал последний час штаба корпуса? Первый советский танк ворвался на немецкие позиции на северном участке со стороны Сельчина. Два полка пехоты при мощной артиллерийской поддержке, двигаясь в юго-западном направлении, обошли Щапово. И в тот момент шум боя раздался с левого фланга: полковник Вестхофен атаковал противника частями 1-й танковой дивизии. Возглавляемый лейтенантом Орлоффом танковый авангард 25-го танкового полка 7-й танковой дивизии также поспел в срок и ударил во фланг противнику. Русские оказались застигнутыми врасплох. Их пехотинцы отступили, неся большие потери. Командный пункт корпуса перенесли в Клин.

Там к генералу Шаалю стали поступать все более и более удручающие новости. Врагу удалось осуществить глубокий прорыв в месте стыка между 36 и 14-й моторизованными дивизиями. Крупные соединения противника устремились в брешь, обходя Клин с севера, они блокировали путь снабжения корпуса и повернули к Клину через Ямугу. Для 3-й танковой группы осталась только одна дорога, и та находилась под значительной угрозой. Если бы врагу удалось перекрыть ее, вся танковая группа оказалась бы на пороге катастрофы. Личному составу пришлось бы пытаться прорваться пешими, бросив всю технику и тяжелое вооружение. Около полудня 8 декабря ситуация обострилась. Советские части взяли Спас-Заулок, а затем Ямугу, расположенную всего в восьми километрах к северу от Клина.

Тюрингская 1-я и венская 2-я танковые дивизии - два из трех соединений, с которых начинались танковые войска Германии (третья, берлинская 3-я танковая дивизия, действовала на участке Гудериана) оставались последней надеждой Шааля. Они должны были спасти положение и не допустить захвата противником жизненно важного пути отступления к новым позициям 3-й танковой группы на Ламе. 1-ю танковую дивизию, большая часть которой утром 7 декабря обороняла поворот дороги Рогачевo-Москва около Никольского, генерал Рейнгардт направил к Клину.

Возрастала опасность того, что эта транспортная развязка, столь жизненно важная для отхода моторизованных соединений, будет потеряна даже прежде, чем дивизия выйдет к ней, но 8 декабря положение спасла атака наскоро собранных сил особого назначения под началом полковника Коппа. Танковый 37-й инженерный батальон захватил и удерживал Майданово на северной окраине города. Таким образом, худшего на тот момент удалось избежать. Была организована и постоянно усиливалась оборона северной оконечности Клина, с целью продержаться до подхода первых частей 1-й танковой дивизии. Отвечал за проведение операции генерал-майор Зири.

Задача перед ним стояла нелегкая, поскольку противник прекрасно знал, что происходит. Генерал Шааль пишет: "Ободренные отступлением немцев, возбужденные тем, что они обнаружили на путях немецкого отхода, и подгоняемые приказами советского Верховного Главнокомандования, русские сражались с большим упорством и ожесточением. Более того, в своем продвижении - некоторые шли на лыжах, но основная масса пешим ходом или на легком транспорте при поддержке T-34 - русские пользовались всеми преимуществами рельефа местности. На этой лесистой и сложной территории тяжелым и неповоротливым механизированным немецким колоннам приходилось почти повсеместно передвигаться по дорогам с твердым покрытием. Все чаще и чаще сражение распадалось на отдельные рукопашные схватки, когда обычно столь отлаженное и неизменно приносившее немцам успех взаимодействие между различными родами войск становилось более невозможным, так что русские, как правило, превосходили нас".

Несмотря на все трудности, боевые группы усиленной 1-й танковой дивизии, вместе с боевыми группами 5 и 2-й танковых дивизий сумели держать открытым путь отступления на запад от Клина, выбивая врага с захваченных им в ходе прорывов позиций - хотя и чрезвычайным напряжением сил и с большими потерями - и обеспечили отход четырех подвижных дивизий и частей нескольких пехотных дивизий. На этом генерал Шааль решил, что пора положить конец отчаянным операциям по затыканию дыр. Он разработал смелый план, направленный на то, чтобы обрести некое пространство для разворота в действиях корпуса и танковой группы и дать им возможность перехватить инициативу.

Замысел состоял в том, чтобы сорвать намерения противника серией быстрых контратак. Полковник Хаузер, командир 25-го танкового полка, известный в 7-й танковой дивизии как человек инициативный и энергичный, должен был получить все имевшиеся в распоряжении корпуса танки, равно как и полсотни танков, обещанных группой армий, для того чтобы прорваться на восток от Клина, уничтожить засеченный радиоразведкой дивизионный штаб противника, расположенный между Ямугой, Спас-Заулком и Биревым, атаковать с тыла советскую артиллерию, вывести из строя орудия и затем, посеяв панику и хаос в рядах неприятеля, вернуться в круг немецкой обороны. Все было готово для контратаки. Тем временем две боевые группы 1-й танковой дивизии начали вспомогательную атаку на севере. Первым делом боевая группа Вестхофена вытеснила с позиций крупные силы противника к югу от Кирева. Затем, 9 декабря, около 10.30 боевая группа фон Витерсгейма, силами 1-го мотоциклетного батальона, полудюжиной Т-III под командованием лейтенанта Штовеса при поддержке артиллерийского дивизиона Борна, осуществила бросок в направлении Ямуги по Калининскому шоссе. Поначалу операция развивалась удачно. Несмотря на свое численное превосходство, русские не проявили упорства и подались назад. На поле боя около Ямуги осталось 180 убитых красноармейцев (еще 790 попало в плен) и большое количество тяжелого вооружения, включая три T-34. Само село, однако, немцы отбить не смогли.

Ближе к вечеру 1-я танковая дивизия отозвала боевую группу к северной окраине Клина и приготовилась к обороне. Преследовавшие возвращавшуюся группу части противника удалось отразить в рукопашной схватке. Ночью 9 декабря штабу 1-й танковой дивизии было вверено командование обороной Клина. Генерал Крюгер защищал город до 14 декабря. Теперь наступил момент для "операции Хаузера".

Все находилось в состоянии готовности - последние танки 1 и 7-й танковых дивизий, танковая рота 2-й танковой и около двадцати пяти танков 5-й танковой дивизий. В это время с правого фланга пришло донесение о прорыве противника в районе 4-й танковой группы на участке 23-й пехотной дивизии. 1-я ударная армия генерала Кузнецова образовывала северный клин наступления на г. Клин. Становилось очевидным, что советская 1 и 30-я армии стремились соединиться западнее города и окружить 3-ю танковую группу и все прочие немецкие войска, действующие на Клинском выступе.

Боевая тревога! Спасти ситуацию могла только безотлагательная и смелая контратака силами бронетехники. Как ни печально, но Шаалю пришлось перебросить боевую группу Хаузера на юго-восток, чтобы предотвратить надвигавшуюся катастрофу.

Утром 12 декабря немецкие танки устремились на юго-восток. Внезапно погода переменилась - столбик термометра заколебался около нулевой отметки. Солнце пригрело дороги, что заметно осложнило задачу танкистам, гусеницы машин которых находились на последней стадии износа. Тем не менее группе удалось перехватить русских, дать возможность рассеянным немецким частям опомниться и найти убежище на участке обороны 3-й танковой группы вокруг Клина.

Оборона города Клина, где, несмотря на постоянную их эвакуацию, оставалось еще полным-полно раненых, целиком и полностью лежала на трех формированиях. Поначалу город удерживали для обеспечения путей отхода дивизий путем наскоро созданных сил особого назначения под командованием полковника Коппа и подполковника Кнопфа, куда входили саперы, дорожно-строительные части, несколько противотанковых и противовоздушных подразделений и три штурмовых орудия, наземный штаб Люфтваффе, механики-ремонтники и несколько отремонтированных танков. За последние дни, однако, всех имевшихся под рукой людей задействовали для активной обороны так, на северной окраине сражалось двадцать пять барабанщиков из оркестра 25-го танкового полка, действовавших в качестве пехотинцев под началом дирижера. Теперь боевые группы Вестхофена, фон Витерсгейма и Каспара были развернуты по северо-восточной и северо-западной окраинам города. К тому моменту Клин вовсю обстреливала советская артиллерия, и в нем повсеместно полыхали пожары.

13 декабря командование танковой группы, с позволения Гитлера, отдало приказ об оставлении позиций к востоку от Клина. Все хлынули назад по единственной дороге - дороге через Клин.

С ночи тринадцатого числа восточную окраину города удерживала усиленная 14-я моторизованная дивизия с боевыми группами 2-й танковой дивизии и группой полковника Хаузера. Перед самой северной оконечностью Клина, ближе к западу, 1-я танковая дивизия прикрывала главную магистраль отступления, отражая яростные атаки советских войск с севера. Вновь и вновь она очищала путь от неприятеля, обеспечивая эвакуацию последних нескольких тысяч раненых и матчасти - тяжелого вооружения. Благодаря проведению этой операции вывод войск с Клинского выступа завершился к полудню 14 декабря. Но в то время как боевые части проявили необыкновенную храбрость, отступление тыловых подразделений и рассеянных войсковых частей превращалось в подлинную трагедию.

Вот как вспоминает об этом генерал Шааль в своих записках:

"Дисциплина начала рушиться. Все больше и больше солдат пробивалось на запад без оружия, ведя на веревке теленка или таща за собой санки с мешками картошки, - они просто брели на запад без командиров. Солдат, погибавших в ходе бомбежек с воздуха, больше никто не хоронил. Подразделения тыла, часто без офицеров, заполоняли дороги, в то время как боевые части всех родов войск, включая зенитчиков, отчаянно держались до конца на передовой. Целые колонны тылового обеспечения - за исключением тех, где имелось жесткое руководство, - в страхе стремились в тыл. Части тыла охватил психоз, вероятно, потому, что они в прошлом привыкли лишь к постоянным наступлениям и победам. Без еды, трясущиеся от холода, в полном смятении, солдаты шли на запад. Среди них попадались раненые, которых не смогли вовремя отправить в тыл. Экипажи самодвижущейся техники, не желая ждать на открытых местах, когда на дорогах рассосутся пробки, просто уходили в ближайшие села. Такого трудного времени на долю танкового корпуса еще не выпадало". Как же такое могло произойти? Как же вышло, что очень дисциплинированные и поистине героические солдаты, не раз доказывавшие свою храбрость на передовой, оказались столь близки к панике?

Ответ довольно прост. Вермахт не знал поражений, никто и никогда в нем не учился принципам и методам отступления. Немецкий солдат рассматривал отступление не как некий особый вид боевых действий, в которых ему приходится участвовать вне зависимости от его желания, а как катастрофу, ставшую следствием понесенного от неприятеля поражения.

Даже в Рейхсвере на практику отступлений смотрели искоса. Не без презрения офицеры говорили: учиться отступать - учиться бегать от противника.

Позднее, после 1936 г., из программы исключили даже гибкую оборону. "Атаковать" и "держаться" - вот две науки, которые преподавали немецкому солдату. Что касается практики отступлений с боями, то тут Вермахт вступил в войну совершенно неподготовленным. Цена, которую пришлось платить за пренебрежение техникой отхода, оказалась высока. Под Клином немцам впервые пришлось "раскошелиться".

14 декабря в 13.00 перед капитаном Хингстом, командовавшим 8-й ротой 3-го танкового полка, действовавшего совместно с частями 2-го стрелкового полка на линии юго-восточной окраины города и входившего в состав боевой группы Хаузера, появился русский лейтенант с белым флагом. При советском офицере находилось письмо, подписанное "полковник Юхвин"; в нем от немцев требовали сдачи Клина. "Позиции обороняющихся безнадежны", - писал советский полковник. Впервые на Восточном фронте советские войска передавали ультиматум о сдаче с белым флагом. Капитан Хингст встретил русского гостеприимно, доложив полковнику Хаузеру, и, испросив распоряжений, отослал назад в 14.00 с ответом, что полковник ошибся, ситуация для обороняющихся отнюдь не безнадежная.

Хингст говорил правду. Выход 56-го танкового корпуса из боевого соприкосновения с противником проходил в соответствии с планом. В 16.30, когда дорога была очищена, 1-я танковая дивизия со своим мотоциклетным батальоном двинулась на запад. К 15 декабря все части вышли на заранее подготовленные позиции 2-й танковой дивизии в районе Некрасина. На западной окраине полковник Хаузер отвел свои войска через речушку Сестра в западную часть города. Как только последний танк проследовал по мосту, тот взлетел на воздух. Штаб и боевые группы 53-го моторизованного полка, а также танковая рота Вайэля из 2-й танковой дивизии удерживали к тому времени уже пылавший Клин до 21.00. Затем это тыловое прикрытие аналогичным образом двинулось на запад. Русские врывались в город.

Клин был потерян. Фронт 3-й танковой группы выпрямился. Танковое острие, копьем нацеленное на Москву с севера, расплющилось. Двум советским армиям, 30 и 1-й, удалось устранить смертельную для столицы угрозу. С другой стороны, советские войска не сумели уничтожить 3-ю танковую группу. Благодаря отваге боевых частей и талантам командования 1-й танковой дивизии части двух танковых и одного армейского (5-го) корпусов счастливым образом избежали окружения. Живая сила и техника, включая значительное количество тяжелого вооружения, отошли на 90 километров и заняли позиции по реке Лама.

А какая же обстановка складывалась на других основных направлениях московского фронта - у 4-й танковой группы к западу от города и у 2-й танковой армии Гудериана на юге?

Москва находится на 37-м меридиане. 5 декабря два крыла танковой армии Гудериана, которые должны были совершить охват советской столицы с юга, дислоцировались так: 17-я танковая дивизия стояла перед Каширой примерно в 60 км севернее Тулы, 10-я мотопехотная дивизия - в районе Михайлова, а 29-я мотодивизия - к северо-западу от того же населенного пункта. Михайлов, однако, расположен на 39-м меридиане. Иными словами, Гудериан находился уже довольно далеко за советской метрополией. Кремль, в известном смысле, уже был в кольце. В итоге Гудериан, хотя и находившийся в 120 километрах южнее Москвы, представлял для красной столицы не меньшую опасность, чем танковые клинья на севере, хотя их острия и отделяло от Кремля гораздо меньшее расстояние - какие-то 30 километров. Поэтому фронт армии Гудериана - линия от южного берега Оки через Тулу к Сталиногорску стал вторым главным направлением советского контрнаступления.

Советское Верховное Главнокомандование задействовало здесь три армии и гвардейский кавалерийский корпус, создавая "вилку", нацеленную на окружение и уничтожение самых опасных ударных дивизий Гудериана. Советская 50-я армия образовывала правый охватный клин, а 10-я армия - левый. Генерал Жуков - главный разработчик всех операций в советском Верховном Главнокомандовании, лично отвечавший за ответный удар под Москвой, попытался использовать на юге немецкие методы по схеме, которую применил на севере, в районе Клина, где наступали соединения генерала Кузнецова. Он стремился сгладить выгнутый фронт 2-й танковой армии, причем так быстро, чтобы у немцев не осталось времени на упорядоченный отход.

План был хорош. Если бы не проницательность Гудериана как стратега. 5 декабря попытка Гудериана осуществить соединение к северу от Тулы 4-й танковой и 31-й пехотной дивизий с прицелом на то, чтобы в итоге окружить город, провалилась. В результате 2-я танковая армия оказалась втянута в тяжелые оборонительные бои. В ночь с 5 на 6 декабря, то есть накануне советского наступления, Гудериан приказал своим вымотанным частям отойти на линию Дон-Шат-Упа. Маневр находился в стадии осуществления, когда 6 и 7 декабря русские обрушились на 53-й армейский и 47-й танковый корпуса в районе Михайлова. Там они встретились только с тыловыми прикрытиями, давшими противнику отпор и обеспечившими тем самым уже находившийся в полном разгаре отход.

Но даже и с учетом этого ситуация складывалась очень скверная. Отступление на ледяном ветру по пояс в снегу или по превратившимся в катки дорогам превращалось в ад. Нередко части и соединения, тяжело продвигавшиеся по дорогам, втягивались в стычки с быстрыми сибирскими батальонами лыжников. Точно призраки вырастали то тут, то там из снега облаченные в белые комбинезоны и маскхалаты сибиряки. Без единого звука они приближались к дороге, легко скользя по глубокому снегу. Красноармейцы стреляли из винтовок и автоматов. Бросали ручные гранаты. А потом мгновенно исчезали. Они взрывали мосты. Блокировали важные перекрестки. Они нападали на колонны тыла, убивая людей и лошадей.

Но закаленные огнем солдаты дивизий Гудериана вовсе не походили на глупых кроликов. Так, 3-я танковая дивизия в порядке отступала с позиций севернее Тулы, передвигаясь от одного участка к другому через завывавшую вокруг вьюгу. Подвижные смешанные стрелковые роты со своими бронемашинами, противотанковыми пушками и самодвижущимися зенитными установками составляли арьергард или даже выступали в роли штурмовых резервов для 3 и 394-го стрелковых полков. В то время как основные силы этих частей уходили от боевого столкновения с противником, эти смешанные роты наносили стремительные контрудары или, постоянно меняя позиции и ведя огонь из автоматического оружия, создавали у противника видимость того, что он имеет дело с крупными формированиями. При удобном случае они молниеносно контратаковали, углубляясь на дистанцию от пяти до десяти километров.

Один такого рода удобный случай подвернулся под Панином 14 декабря. Полкам пришлось переходить через мост реку Шат. Русские осуществляли натиск силами танков и лыжных батальонов. Деревни перед мостом пришлось сжечь, чтобы расчистить пространство для ведения огня и лишить противника укрытий.

Лейтенант Экарт со своей 2-й ротой 3-го стрелкового полка прикрывал жизненно важную развилку. Враг атаковал силами батальона - в бой шли узбеки из стрелкового полка 50-й армии. Впереди у них находились противотанковые пушки и тяжелые минометы. Экарт послал лейтенанту Лозе, командовавшему 1-й ротой, в состав которой входили все пехотные бронетранспортеры стрелковых полков, сигнал:

– Мне нужна помощь.

Лозе собрал четыре танка и, добавив их к своей полудюжине бронетранспортеров, выступил на поддержку Экарта. Прикрываясь дымившимися руинами сожженного села, Лозе со своей группой подкрался к русским с фланга.

Пошли! Они выскочили из-за прикрытия. Смели три советские противотанковые пушки. Противник попал под огонь 2-й роты. Те, кто не погиб, притворялись мертвыми - излюбленная уловка русских.

Командирская бронемашина Лозе пересекла мост последней. На горизонте появился силуэт приземистого T-34. Танк выстрелил. Но прицелился наводчик неточно. Немцы сумели взорвать мост.

Рота бронемашин Лозе потеряла один тягач, транспортировавший противотанковую пушку. Унтер-офицер Хофманн получил ранение, а один военнослужащий пропал без вести. Но немцы разгромили целый советский батальон.

Люди вроде Лозе и Экарта - лейтенанты и унтер-офицеры, капитаны, равно как и пулеметчики или водители танков, бронетранспортеров, тягачей, грузовиков и другие простые солдаты - все они спасали ситуацию, часто критическую для целых боевых групп или дивизий. Трагическое отступление сквозь метель и огонь закалило немецкого солдата, сделало его стойким, способным выносить огромные страдания, уметь полагаться на себя - без всего этого германские армии на Востоке не смогли бы выстоять в зиму под Москвой.

Жестокость этой зимы, ее безжалостность по отношению как к немцам, так и к русским во всей мрачной красе явила себя тыловому прикрытию 3-го стрелкового полка в четвертое воскресенье Рождественского поста 1941 г. Случилось это под Озаровом. В окуляры своего бинокля лейтенант увидел группу людей и коней, стоявших на пологом заснеженном склоне. Немцы начали осторожно приближаться. Была странная тишина. Группа советских солдат казалась зловеще неподвижной на блистающем белизной снежном покрывале. И вдруг лейтенант понял причину - невероятно, лошади и люди, стоявшие близко друг к другу и утопавшие по пояс в снегу, были мертвы. Они так и остались стоять там, где им приказали остановиться для привала, замерзшие и окаменевшие, став чудовищным памятником войны.

С одной стороны солдат облокотился на туловище коня. Рядом в седле сидел раненый с ногой в лубке, с широко открытыми глазами и заиндевевшими бровями; правая рука всадника все еще сжимала встопорщившуюся гриву лошади. Лейтенант и сержант наклонились в седлах, удерживая в кулаках поводья. Между двумя лошадьми немцы увидели трех солдат - те, как видно, надеялись согреться между телами животных. Кони казались скульптурными изображениями коней - головы гордо подняты, глаза закрыты, шкура покрыта льдом, затвердевшие на морозе хвосты как бы развеваются на ветру. Замерзшее дыхание вечности.

Когда ефрейтор Титц попытался сфотографировать страшный монумент, видоискатель примерз к его слезящимся глазам, а затвор не сработал от холода. Бог войны простер свою руку над дьявольской картиной: все прочие могли только смотреть, но никто не мог унести ее с собой.

Как и 3-я танковая дивизия, остальные дивизии двух танковых корпусов Гудериана отходили с фронтальной дуги к северо-востоку от Тулы, беспрестанно отбивая атаки советских 50, 49 и 10-й ударных армий, избегая таким образом охвата - медвежьих объятий, в которые Жуков желал заключить 2-ю танковую армию.

У Михайлова, где 8 декабря внезапно атаковала ударная армия Жукова, сдерживавшая противника 10-я моторизованная пехотная дивизия понесла значительные потери. 17-я танковая дивизия из состава 24-го танкового корпуса остановила первый советский натиск с направления от Каширы. Юго-восточнее Тулы полк "Великая Германия" храбро держался под ударами атаковавших из города русских, благодаря чему смог обеспечить отход частей корпуса на левом фланге на рубеж Дон-Шат-Упа. Пока велись эти бои на сдерживание неприятеля, главные силы армии сумели отойти в порядке. Был сдан Сталиногорск. После ожесточенных оборонительных боев 10-я моторизованная дивизия, в соответствии с приказом, оставила Епифань, захваченную ею во время отступления. На рубеж Дон-Шат-Упа немецкие части вышли 11 декабря.

Однако надежда Гудериана удержаться на этих позициях не реализовалась. Части советской 13-й армии прорвали фронт 2-й армии генерала Шмидта с обеих сторон от Ельца, южнее танковой армии Гудериана. 13 декабря 2-я армия оставила Ефремов. 134 и 45-я пехотные дивизии - некоторые из входивших в их состав частей несколько дней находились в окружении под Ливнами - оказали яростное сопротивление, но были вынуждены сдать позиции и продолжать отступление. Ефрейтор Вальтер Керн из 446-го пехотного полка 134-й пехотной дивизии писал: "Всякий раз, когда мы входили в село вечером, нам первым делом приходилось выбивать оттуда русских. А когда наутро мы были готовы выступить дальше, их пулеметы уже трещали за нашими спинами. Наши погибшие товарищи, которых мы не могли взять с собой, усеивали обочины дорог вместе с телами мертвых лошадей или валялись в оврагах, в которых мы останавливались, чтобы держать оборону, но которые часто становились смертельными ловушками".

Аналогичным образом складывалась обстановка на участке 45-й пехотной дивизии - бывшей австрийской 4-й дивизии, - действовавшей южнее 134-й пехотной дивизии. Отрезанные в один момент, рвущие вражеское кольцо в другой, лишенные снабжения, получающие боевые приказы по воздуху, боевые группы храброй дивизии пробили себе дорогу на юго-запад из Ливнинского котла.

После того как части граничившей с ним на правом фланге армии отступили из района Елец-Ливны на юго-запад, фланг войск Гудериана на линии Дон-Шат-Упа повис в воздухе. Поэтому Гудериану вновь пришлось отступать, занимая позиции еще дальше в 80 км к западу, у Плавы.

Позднее, когда двадцать две стрелковые дивизии русских прорвались между Ельцом и Ливнами, Гудериан был вынужден еще потесниться. В процессе отхода 2-я танковая армия и 4-я армия утратили связь между собой, так что на линии фронта между Калугой и Белевом образовалась брешь шириной от 30 до 40 километров.

Советское Верховное Главнокомандование воспользовалось представившейся возможностью и бросило в образовавшуюся широченную дыру 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Кавалерийские полки генерала Белова при поддержке боевых частей на лыжах и мотосанях устремились в западном направлении к Сухиничам и в северо-западном к Юхнову. Ситуация грозила обернуться трагедией.

Брешь во фронте стала ночным кошмаром, круглосуточно терзавшим германское Верховное командование. С того момента возникла опасность охвата и окружения южного фланга 4-й армии. Если бы русским удалось прорваться через Калугу к Вязьме на Московское шоссе, они получили бы возможность ударить в тыл 4-й армии и отрезать ее. Один удар с севера - и крышка огромного котла была бы захлопнута.

Становилось очевидным, что к этому советское командование и стремилось. Сама обстановка диктовала проведение этой смелой стратегической операции. Предчувствие катастрофы, пока еще и отдаленной, повисло над изрядно потрепанными частями группы армий "Центр".

Советское Верховное Главнокомандование приступило к реализации своего плана. 4-я армия Клюге, действовавшая в центре группы армий "Центр", изначально подвергалась только отдельным атакам, с помощью которых русские связывали немецкие части боями. Так Советы пытались помешать Клюге перебрасывать войска на фланги группы армий или отвести эту армию, высвободив и задействовав столь крупное объединение против советских войск, наступавших на севере и юге. Клюге должен был оставаться скованным на центральном участке до тех пор, пока два охватных клина, сформированные северными и южными армиями русских, не разгромили бы фланги немецкого фронта.

Точно таким же образом генерал-фельдмаршал фон Бок поступал с советскими войсками под Белостоком и Минском, Гот - под Смоленском, Рундштедт - под Киевом, Гудериан - под Брянском, а сам Клюге - под Вязьмой, где немцы блестящим образом провели окружение сил противника. Так что же, теперь настал черед Жукова побеждать под Вязьмой?

Так вполне могло бы случиться, если бы советским войскам удалось прорваться на запад также и севернее 4-й армии и повернуть на юг в направлении автомагистрали Москва-Смоленск. Какова же была ситуация на фронте 4-й танковой группы? 7 и 9-й армейские корпуса в начале ноября остановились на позициях по каналу Москва-Волга. 9-й армейский корпус осуществил одну последнюю попытку усилить их. Одним из участников данной операции, присутствовавшим при последних ударах пульса немецкой фронтальной атаки на Москву, осуществлявшейся 4-й танковой группой Гёпнера по автомагистрали, являлся лейтенант Ганс Бремер, сражавшийся на подступах к столице СССР со своей 14-й истребительно-противотанковой батареей из состава 487-го пехотного полка, действовавшего под оперативным командованием 267-й пехотной дивизии. Все происходило 2 декабря 1941 г.

267-й пехотной дивизии из Ганновера предстояло сделать последнюю попытку прорыва советского рубежа к западу от Кубинки посредством охватного маневра через замерзшую Москву-реку. При температуре 34 градуса ниже нуля на то, чтобы завести технику, необходимую для переброски живой силы и тяжелого вооружения в заданный район, уходили часы. Правда, со своей стороны, артиллерия вела мощный заградительный огонь, точно в старые добрые времена. Но, несмотря на данный факт, продвижение не состоялось. Русские разместили свежие сибирские полки на тщательно подготовленных и надежно замаскированных позициях в лесу. В результате довольно эффективные в обычных условиях 37-мм противотанковые пушки 14-й батареи Бремера - два взвода с шестью орудиями, поступившими в распоряжение штурмовых батальонов боевой группы подполковника Майера, - оказывались по большей части бесполезными. Расчеты погибли. Пушки были разбиты или брошены. Наступил конец. Приходилось отступать. Они просто не могли пробиться.

Поэтому 267-я пехотная дивизия заняла заранее подготовленные позиции в нескольких километрах севернее, на западном берегу Москвы-реки, как левофланговая дивизия 7-го корпуса. Еще выше к северу дислоцировались 78, 87 и 252-я пехотные дивизии 9-го корпуса. Таким образом линию вплоть до Истры удерживали сильные и достаточно многочисленные для этого части.

Но справа от них, вдоль Москвы-реки, 267-й пехотной дивизии приходилось оборонять почти семикилометровый участок остатками ослабленного 497-го пехотного полка, сил которого хватало только на укомплектование групп охранения на нескольких опорных пунктах, представлявших собой, по сути дела, не более чем усиленные полевые заставы.

На протяжении нескольких следующих дней русские беспрестанно атаковали через Москву-реку - иногда мелкими, но порой и крупными силами. Как видно, они стремились найти слабые места в стыке между 4-й танковой группой Гёпнера и 4-й армией Клюге. Предположим, они сумеют найти почти неприкрытую брешь в немецкой обороне на Москве-реке на правом фланге 267-й пехотной дивизии? Защитники этого участка неоднократно указывали командованию на их слабость, но без малейшего результата - ни у корпуса, ни у армии не осталось резервов, которые они могли бы перебросить на усиление фронта в данной точке.

11 декабря ближе к 10.00 запыхавшийся связной, обер-ефрейтор Дорендорф, влетел в блиндаж Бремера:

– Господин обер-лейтенант, вон там справа какие-то колонны лыжников. Они двигаются на запад. Я уверен, это русские!

– Черт возьми! - Бремер вскочил и выбежал из блиндажа. Поднес к глазам полевой бинокль. Снова выругался - тихо и сдавленно. Бремер поспешил обратно и схватился за телефон, докладывая в полк: - Советские войска, несколько крупных колон численностью до батальона каждая на лыжах переходят фронт в западном направлении.

Боевая тревога.