АТАКА НА ПОПУЛИСТОВ

АТАКА НА ПОПУЛИСТОВ

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ушедших, «Народного фронта» в Москве и тем более в СССР не было. Попытка большевиков выступать от имени «Народного фронта» вызывала протесты со стороны остальных неформалов как узурпация права представлять «народ», то есть ту часть населения, которая стала общественно активной. Несмотря на то, что фронт был еще малочисленен, его лидеры уже выдавали свое детище за массовое народное движение. 29 июля оргкомитет предпринял попытку провозгласить «Народный фронт», но численность организации все еще была очень мала, и оргкомитет ограничился тем, что переименовал себя в оргсовет.

31 июля «фронтовикам» разрешили митинг по итогам партконференции. «Известия» оценили мероприятие положительно, а численность – в тысячу человек (почти как на «Гайд-парке»), «Московские новости» высказались скептически, а численность – в 300 человек[194]. Резолюция митинга превознесла итоги партконференции (что контрастировало с оценками вышедших), «констатировалось формирование в стране „широкого патриотического движения в поддержку перестройки“. Естественно, „действенной формой консолидации этого движения“ как раз может стать „Народный фронт“.

На митинг зашел «общинник» С. Ильин, который удачно провел контрпропаганду с журналистом «Московских новостей» Л. Милославским (и без того скептически настроенным): «Оргкомитет митинга, объединяющий сегодня 25 неформальных групп, провозгласил себя „Московским народным фронтом“ без всяких на то оснований». Для этого как минимум требуется народная поддержка, созыв учредительного съезда с участием массовых движений. «Но часть рабочей группы предпочла другой путь – организовать народный фронт сверху, на базе нескольких не самых серьезных и многочисленных групп»[195].

Может быть, «Московский народный фронт» и стал бы реальностью, сколько-нибудь массовым движением, если бы большинство неформалов работало на него, а не против. Однако оргкомитет стал не центром консолидации, а предметом атак со всех сторон. Б. Кагарлицкий с некоторым недоумением рассуждал на тему «Кто боится народного фронта?» Оказывается, против него выступают не только консерваторы, сталинисты, враги перестройки (честно говоря, они в это время не придавали значения «фронтовикам»), но значительная часть демократов.

Критика оргкомитета со стороны бывших товарищей нарастала. Г. Пельман еще более ужесточил свою позицию в отношении «фронта», называя его «тоталитарной организацией». Он обвинял большевиков в том, что они захватили общий проект, когда благодаря общей работе «молоко вскипело, и появились сливки»[196].

Наиболее резко против оргкомитета выступал Г. Павловский. Он объявил, что будет бороться «за уничтожение „Народного фронта“, и опубликовал в самиздате статью „Сумгаитчики“, где „фронтовики“ ставились в один ряд с погромщиками Сумгаита, так как распаляли популистские инстинкты толпы. Сравнение вполне невинных популистов с погромщиками выглядело странно. В наше время он так воспроизводит свою логику: «У меня нарастало впечатление, что появляются не те люди. Это ощущение у меня нарастало и достигло апогея в 1989 году. Эти люди были не те, потому что они были неуправляемыми. Они не вписывались в концепцию управляемой революции. Они отличались невежественностью и хамством. Я не хотел, чтобы процесс переходил в руки этой плебейской струи. Они в силу своего культурного уровня слушать нас не будут.

Тогда существовали «страхи», которые влияли на нашу позицию иногда сильнее текущей реальности. Так, мы представляли себе антикоммунистическую революцию по венгерскому сценарию 1956 года.

Еще в 1982 году во время допросов в КГБ я сказал, что не хочу, чтобы нас с вами вешали на одних фонарях – с одной стороны коммунистов, а с другой – очкариков. Потом это фигурировало так, что Павловский хочет вешать коммунистов на фонарях.

В нашем представлении «Народный фронт» мог быть только антикоммунистическим и мог вылиться именно в погромы коммунистов. Поэтому я и назвал их сумгаитчиками».

В 1988 году Павловский предупреждал «фронтовиков»: «При ближайшем рассмотрении, демократический Государь оказывается всего лишь дубиной – волшебной народной дубиной, которая должна вдруг обрушиться на бюрократа, а затем как-то чудесным образом все наладить»[197].

Нападки на оргкомитет окончательно убедили его социалистическое ядро в необходимости разрыва с ветеранами. К чему эти брюзжащие, а то и прямо клевещущие неудачники, которые не смогли удержаться во главе начинающегося массового движения, а теперь ставят ему палки в колеса? Опираться нужно на новых людей – на поколение июня 1988-го и дальнейший приток масс. «Народный фронт» пытается перейти от интеллигентской болтовни к созданию настоящего массового движения, он опирается не на 20-25 более или менее (чаще менее) утонченных интеллектуалов, а на широкие социальные слои»[198], – писал Б. Кагарлицкий. Сами широкие слои еще не знали, что на них опираются. Организационная форма для них готовилась заранее. Пока притока масс не последовало. «Новый призыв» последует только в 1989-м, и результат притока масс оказался неожиданным. Когда они действительно двинулись в политику, то демократические аппаратчики, выдвинувшиеся на этой волне, отторгнут как раз утонченного интеллектуала Кагарлицкого.

В начинающемся популистском движении он как неформал окажется чужеродным элементом.

Вспоминает В. Гурболиков: «Эти события как-то сильно развели нас и с кругом Кагарлицкого (отношения восстановились уже в газете „Солидарность“ накануне 1993 года), и с „Перестройкой“, и свели с „Гражданским достоинством“, с которым были очень разные взгляды. Но было что-то общее. В наших двух группах человеческие отношения, пусть и сектантские, преобладали над политическими. Мы все сильнее воспринимали людей, которые потом будут делать „Народный фронт“, как политиканов». Но контакты сохранялись – как минимум приходилось общаться в рамках федерации. «Общинники» заходили и на открытые дискуссии, организованные оргсоветом «Народного фронта». Здесь спор о демократическом фронте продолжался. Исаев утверждал теперь, что «процесс консолидации преждевременен».

Дело в том, что разные регионы страны развиваются сейчас очень по-разному. В провинции выступления направлены персонально против местных властей, понимание альтернативы существующему режиму гораздо слабее, чем в столицах, в среде неформалов. Чтобы консолидировать столь разнородные элементы, «Народный фронт» «планируется как организация партийного типа» со своей бюрократией». Я тогда предлагал вернуться к прежней модели «Московского народного фронта» – коалиции реально существующих групп. Но один из лидеров оргсовета С. Станкевич считал этот уровень уже недостаточным: «Народный фронт» – не только коалиция. Это демократический ликбез и передаточное звено между депутатами и избирателями». «Передаточное звено», впрочем, работало недолго. Много позднее Б. Кагарлицкий рассуждал: «Неформальные структуры при всех своих достоинствах имеют явные организационные недостатки. Они не могут удержать контроль над своими депутатами, которые уходят наверх и там коррумпируются»[199]. Чтобы понять это, лидерам «Народного фронта» нужно было пройти опыт 1989—1991 годов.

Кагарлицкий назвал своих противников «генералами без армий»[200]. Но пока все неформальные лидеры были полковниками во главе рот. Армии появятся в следующем году, причем и у неформалов, и у популистов. Но, попытавшись создать из «Народного фронта» Социалистическую партию, марксисты потеряли и федерацию, и «Народный фронт».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.