НЕФОРМАЛЫ И ДИССИДЕНТЫ

НЕФОРМАЛЫ И ДИССИДЕНТЫ

ОБРАБАТЫВАЯ ПИСЬМА и раскидывая сети общественных контактов, Клуб социальных инициатив собирал богатый урожай. Выяснилось, что СССР вовсе не является общественно-политической пустыней.

Вспоминает Г. Павловский: «Все признавали права клуба координировать движение, причем даже не спрашивая, в каких целях. Это были сотни групп».

В реальном политическом движении остались только десятки. Зато какие!

Одно из писем пришло из Москвы, от «хэп-федерации» (hap-federation). Люди обрались для того, чтобы играть в «хэп», игру, похожую на теннис.

Вспоминает Г. Павловский: «Они себя вели крайне конспиративно. Ни один человек не поверил бы, что они собираются именно для того, чтобы играть в „хэп“. Видимо, это прикрытие чегото страшного».

Впрочем, большинство участников группы потом не стало заниматься политической деятельностью. Бросался в глаза западный «прикид» участников.

В начале 1986 года «хэп-федерация» подключилась к обработке писем, лидер группы Виктор Золотарев и его сестра Анна писали по адресам, обзванивали выявленных неформалов, устанавливали все новые связи. Так у клуба появился аппарат. Правда, весной 1987 года энергия «хэпов» в клубе ослабла – большинство не было готово следовать за Золотаревыми в политику. Лидерам клуба пришлось икать новых «рабочих лошадок».

Вспоминает Г. Павловский: «В 1986-м на нашем горизонте появились питерцы, среди которых было много антикоммунистов – Волчек, Зелинская и другие».

Впрочем, при общности взглядов на социализм питерцы очень поразному смотрели на отношения неформалов с диссидентским движением. Редактор «Митина журнала» Д. Волчек обвинял неформалов в нерешительности, локальности требований, «стремлении выстроить свои органы по уже существующей советской бюрократической схеме» в «губительной тяге к компромиссам», «желании любой ценой, в том числе и ценой прямого раскола, отгородиться от правозащитного движения»[46].

Е. Зелинская, редактор журнала «Меркурий», отвечала ему: «Говорить о расколе между никогда не сливавшимися движениями так же некорректно, как сообщать о разводе двух людей, не только не состоявших в браке ранее, но говорящих на разных языках»[47]. Большинство неформалов, независимо от взглядов, не собиралось наследовать у диссидентов логику тотального противостояния советской системе. У них были свои традиции.

Диссидентское движение даже в условиях перестройки не смогло восстановиться. Выжидание Андрея Сахарова закончится только в конце 1988 года, Ковалева – и того позже, не говоря о других, которые так и не станут участвовать в политической деятельности. Кто-то сидел на чемоданах, кто-то выжидал, чем кончатся реформы Михаила Горбачева. Радикальное неприятие «системы» обернулось неспособностью действовать в условиях ее либерализации.

Исключение составила команда Валерии Новодворской, которая стала строить партию, что для диссидентов означало разрыв с традициями «движения».

Задолго до описываемых событий, 4 июня 1982 года, группа диссидентов провозгласила создание инициативной группы «За установление доверия между СССР и США» (позднее стала называться «За установление доверия между Востоком и Западом» или коротко – «Доверие»). Группа была практически полностью разгромлена КГБ, но в 1987 году часть ее бывших членов возобновила деятельность и создала правозащитный семинар «Демократия и гуманизм». Он проходил на квартире Евгении Дебрянской, собирал около 30 человек. Лидером семинара стала Валерия Новодворская. «Доверие» выступало с пацифистскими идеями («народная дипломатия», вывод войск из Афганистана). Но семинару Новодворская придала более всеохватную политическую тематику: резкая критика КПСС и коммунистического режима с 1917 года и до наших дней. «Демократия и гуманизм» стала основным наследником диссидентского движения в неформальном сообществе.

Несмотря на участие в семинаре группы молодых «младомарксистов» (А. Грязнов, А. Элиович и другие), основное направление пропаганды семинара было либеральным. Это была первая заметная организация времен перестройки, которая придерживалась либеральных взглядов в собственном смысле слова. Летом 1987 года участники семинара попробовали провести несколько уличных акций. Но они были малочисленными (10-20 участников) и либо напоминали прогулки по Тверскому бульвару, либо пресекались милицией.

4 мая милиция жестоко разогнала тусовку хиппи на Гоголевском бульваре, избив несколько человек. Г. Павловский, который к этому времени стал работать в журнале «Век XX и мир», прибыл на место событий и затем распространил информацию о расправе в кругах неформалов и журналистов (с этого началось его сотрудничество с В. Юмашевым). Клуб социальных инициатив организовал по этому вопросу небольшую пресс-конференцию.

Одновременно клуб провел большое обсуждение проблем культуры. Собралось множество людей, озабоченных ситуацией с памятниками культуры в Москве. «Одной из идей было восстановление храма Христа Спасителя, тем более что бассейн „Москва“ был рядом»[48]. Разгоряченная спорами, часть участников на следующий день вышла на демонстрацию «Памяти»[49]. Это было уже слишком – у клуба отобрали помещение.

Вокруг кипели дискуссии. Люди стремились успеть выговориться, пока дают. Более опытные люди приходили установить контакты. Пока оппозиция не имела поддержки снизу (ее предстояло создать), следовало озаботиться прикрытием сверху.

Клуб социальных инициатив стремился занять не только нишу координатора неформалов, но и связующего звена между ними и «прорабами перестройки», видными представителями статусной интеллигенции. Одну линию этих связей обеспечивал Г. Павловский через круг Гефтера и редакцию журнала «Век XX и мир», работавший под одной крышей с «Московскими новостями». Там собирался круг известных «либеральных коммунистов», опиравшийся на поддержку реформаторов в ЦК КПСС.

Г. Павловский так объясняет политическую модель, которую выстраивал этот круг: «Передо мной стояла задача соединить сектор теневых либералов круга Гефтера – Карпинского, зафиксировав их позицию в качестве разработчиков курса, с неформалами в качестве носителей этой концепции и партией в качестве усилителя, транслятора и мультипликатора».

У этой модели был один, но существенный недостаток – как выяснилось, неформалы не готовы были признать интеллектуальное превосходство и принять руководство «теневых либералов».

Другая линия тянулась к Советской социологической ассоциации и ее президенту академику Т. Заславской. Она воспринималась одновременно и как прикрытие, и как канал связи с реформистским крылом Политбюро, прежде всего с Яковлевым. Здесь уже неформалы видели себя частью (наряду с ассоциацией) «выносных мозгов» реформаторов. Под патронажем Заславской клубу стал проводить круглые столы с видными учеными.

На этих мероприятиях выступавшие говорили кто о чем – ведь раньше можно было высказываться только в узком кругу знакомых, а теперь – публично.

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Приходила публика и охала: „Ах, что говорят!“. Обсуждали все – от отсутствия детских площадок до поддержки перестройки. Прикрывало нас присутствие Заславской и других ученых».

В стенгазете клуба цитировались слова Заславской на одном из заседаний клуба: «Необходимо выяснить, какими темпами выпускать джинна из бутылки». Под джинном имелся в виду рынок.

В феврале 1987 года Клуб социальных инициатив начал серию дискуссий в рамках всенародного обсуждения закона о предприятии. Ее организаторы рассчитывали довести свои выводы до лидеров либерального крыла КПСС в лице А. Яковлева, который покровительствовал Советской социологической ассоциации. Доминирующие идеи были рыночными, но не выходившими за рамки демократического социализма. Кампания была не шумной, упор делался на высокий уровень официальной компетентности. На заседание 14 марта, где впервые присутствовали студенты МГПИ, пришло шесть докторов наук.

Клуб социальных инициатив мог превратиться в систему организации научных симпозиумов или в группу статусной научной интеллигенции (такая модель в 1989 году реализовалась в клубе «Московская трибуна»). Но это похоронило бы сам смысл клуба. В нем стали формироваться достаточно автономные подразделения.

В рамках клуба была создана лаборатория общественного самоуправления, которая к 29 марта 1987 года подготовила итоговый документ «К проекту закона о социалистическом предприятии». Его авторы считали возможным развивать самоуправление в рамках принимаемого официального закона. Необходим был только «механизм реализации основных положений закона».

Политическая философия документа строилась на несовпадении демократии и эффективности: «Однако демократизация управления должна проводиться без ущерба для ее эффективности. Демократия является великой ценностью сама по себе. Именно поэтому необходимо позаботиться о том, чтобы сделать ее работоспособной с самого начала». Авторы нащупали одно из уязвимых звеньев демократизации, которое позднее станет одним из мотивов ее свертывания.

Документ испытал на себе также влияние принявших участие в дискуссии молодых историков, повсеместно проповедовавших делегирование, но в основе документа лежал заложенный в законе принцип заводского парламентаризма, объявляющий высшим органом предприятия многочисленное и потому легко контролируемое административным центром общее собрание или конференцию. «Рабочие обладают достаточной текущей информацией для выбора начальников цехов, но не могут компетентно выбирать директора на заводе с численностью работников свыше 250 человек. По нашему мнению, необходимо пересмотреть пункт 3 статьи 6 закона и указать в нем возможность проведения многоступенчатых выборов… Директор избирается правлением».

Принцип делегирования подразумевалось применить и для демократизации иерархии министерств: «Принцип представительной демократии не может быть ограничен пределами предприятия. Необходимо создать представительные органы из демократически избранных правлениями директоров на уровнях объединения и отрасли. Эти органы должны были обеспечить принятие решений в демократическом, а не бюрократическом порядке, наладить контакты между производителями и потребителями еще в фазе предварительного обсуждения приоритетов будущего плана, обеспечить гласное и справедливое решение конфликтов».

Одно дело – советовать властям, как организовать производство, а другое – проникнуть на заводы, создать ячейки своей «Солидарности».

Ценным контактом Клуба социальных инициатив стал Клуб социально активных людей, который был создан рижским психологом С. Игоренком в декабре 1986 года. Начав с расследования педагогических злоупотреблений и критики бюрократизма, клуб затем сосредоточился на правовой помощи рабочим (прежде всего рижскому правозащитнику В. Богданову). Вскоре к клубу присоединились активисты в других городах Прибалтики (в том числе каунасский рабочий и будущий депутат К. Уока). Затем кампания в защиту несправедливо уволенного Богданова нашла поддержку среди нескольких московских интеллектуалов и рабочих-»правдоискателей», которые начали создавать Межгородской рабочий клуб. Организационную работу по созданию всесоюзного рабочего движения взял на себя Илья Шаблинский. Клуб социальных инициатив связал рабочих-активистов с неформалами-социалистами и со столичными учеными-социологами Леонидом Гордоном, Борисом и Галиной Ракитскими, с которыми «ксишники» познакомились по линии Советской социологической ассоциации.

Так возник еще один КОС-КОР. Выстраивалась схема специализации, в которой Клуб социальных инициатив продолжал претендовать на роль координатора специализированных координационных центров. Продолжение круглых столов становилось излишним – элитарные дискуссии велись в редакциях журналов. Роль открытой дискуссионной площадки взял на себя клуб «Перестройка». Былая готовность «инициатив» принимать руководство КСИ доживала последние месяцы. Неформалы предпочитали пирамидальной организации корневую горизонтальную сеть. Но пока эта сеть была недостроена, клуб продолжал сохранять свое влияние и центральную роль как собиратель гражданского общества. Но все определеннее вставал вопрос – а что дальше?

Вспоминает Г. Павловский: «Неформалы тогда стали хитом. Уже весной 1987 года при слове „неформал“ „прогрессивные“ люди знали, что это такая новая сила. Правда там».

Вспоминает В. Прибыловский (прежде связанный с группой «молодых социалистов»): «К перестройке я относился очень скептически, но я помню, что Б. Кагарлицкий в 1986 году мне предсказал то, что будет – это падение коммунистического режима и, возможно, развал Советского Союза. Он сравнил это с преддверием Французской революции. Я тогда отнесся к этому скептически и думал, что оптимальный вариант – это наше превращение в Венгрию, но скорее всего это все подавят, а нас посадят, или мы убежим».

Вроде бы ситуация развивалась оптимистично. Все зависело от того, выйдут ли на сцену народные массы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.