Глава пятьдесят первая Цари Ассирии и Вавилона

Глава пятьдесят первая

Цари Ассирии и Вавилона

Между 726 и 705 гг до н. э. Египет вновь объединяется, а Израиль рассыпается, когда Саргон II завоевывает почти весь мир

В 726 году, спустя два года после «принятия Мардука», Тиглатпаласар III умер, пробыв на ассирийском троне почти двадцать лет.

Он оставил своего сына, Салманасара V, управлять объединенными Ассирией и Вавилоном с хорошо защищенными границами. Но тем временем у Залива непокорный халдейский вассал Меродах-баладан тайком собирал вокруг себя сторонников.

Правление Салманасара V отличается почти полным отсутствием надписей, но даже из наличествующих источников видно, что он, похоже, долго не замечал этой растущей халдейской угрозы, так как был занят на «западном фронте». Его кампании демонстрируют страстное желание привести Запад под свой контроль; конечно, этого желал бы и его великий отец, который получал дань от финикийцев и израильтян, но Тиглатпаласар III обращался с ними скорее как с вассальными государствами, а не как с ассирийскими провинциями. Согласно Иосифу, Салманасар V провел почти пять лет, осаждая финикийский город Тир, который посылал дань Тиглатпаласару.¹ И это было не единственное место, пользовавшееся преимуществами внутренней автономии во времена его отца. Тиглатпаласар лишь низвел Израиль до положения вассального государства; Салманасар V стер его с лица земли.

У него было на то некоторое оправдание. Теперешний царь Израиля, бывший военный по имени Иосия, «больше не платил дани царю Ашшура, как он делал раньше год за годом».² Шпионы Салманасара V докладывали ему также, что Иосия посылал послов вниз, «к господину, царю Египта». Израиль планировал войну против Ассирии и искал союзников.

Египет и Ассирия

Повторное вхождение Египта в союз с западными семитами было затруднительно, поскольку страна в это время оказалась разделена. В течение века со времени битвы при Каркаре Египет снова распался – не только на Северное и Южное, но также на Восточное и Западное царства, произведя головокружительное множество фараонов и три отдельные столицы: Фивы, Танис и город Леонтополь в Центральной Дельте. Короткое время независимые цари были также в Гераклеополе и Гермополе; еще не менее пятнадцати других семей претендовали на какой-нибудь титул правителя, от «царя» и «владыки» до кланового титула «вождь».³ Мането попытался систематизировать эту массу в некое подобие порядка, организовав царей в Двадцать вторую, Двадцать третью и Двадцать четвертую династии – но все три «династии» в действительности правили одновременно из различных городов, и местная власть Двадцать второй Династии влачила жалкое существование до установления Двадцать пятой.

Во время всей этой кутерьмы южные земли по обеим сторонам Нила (африканскую страну Нубию, ее управляемую Египтом часть, египетские повелители обычно называли «Куш») извлекли пользу из погруженности Египта в собственные проблемы. Теоретически считалось, что этой областью управляют египетские наместники, но на деле никто не обращал на них внимания. Ко времени возникновения множества параллельных династий Египта нубийцы, которые были теперь смесью местных африканских племен и поселенцев-египтян, уже управлялись не наместником, а своим собственным царем. Это царство, которое местные жители называли Напата, управлялось из нубийского дворца в Джебель-Баркале. Оно несло явные следы египетского владычества: люди в нем поклонялись богу Амону, а его нубийские правители сохраняли древнюю традицию жениться на своих сестрах.⁴

В 727 году до н. э., за год до того, как Салманасар V унаследовал трон отца, царем Напаты стал нубиец по имени Пианх. Он находился на троне уже двадцать лет, когда узнал, что цари Саиса, Таниса, Гераклеополя, Гермополя и Леонтополя, обеспокоенные возвышением Напаты, организовали союз, чтобы отодвинуть египетскую границу назад, на нубийскую территорию.

Он сразился с коалицией, победил, изложив детали кампании на тщательно вырезанном рельефе: бог Амон

благословляет Пианха, истинного царя Египта, в то время как остальные военачальники и цари униженно приближаются к нему.

Пианх не пытался стереть своих врагов с лица земли. Вместо этого он выбрал форму существования Египта в виде набора царств, над которыми он был бы Верховным царем. Как написал он в другом месте:

«Амон Напаты назначил меня правителем этой земли,

я могу сказать кому-нибудь: „Будь царем”, – и вот он царь,

или: „Не будешь царем”, – и вот он не царь.

Амон Фив назначил меня управлять Египтом…

И защищаемый мной не увидит свой город взятым,

но если только я захочу помочь».⁵

Именно к этому Египту обратился Израиль с просьбой о заключении союза против страшной угрозы со стороны Ассирии.

«Господин Египта», к которому обратились израильские послы, может быть, и не был именно Пианхом. Египет был теперь напичкан местными «царьками», служащими Пианху в роли наместников. По всей вероятности, израильтяне явились ко двору царька Дельты по имени Осоркон IV. Хошеа мог и не знать точно, кто конкретно правит в Египте, политическая сцена которого оказалась настолько сложной, что даже египтяне этого зачастую не понимали. Вполне возможно, Пианх даже и не узнал, что израильские послы прибыли к его двору.

Но если кто-нибудь и услышал призыв, он не ответил; Хошеа тем временем был свергнут. Путешествие вниз, к Египту, оказалось огромной ошибкой: Салманасар V, уже раздраженный длительной осадой непокорного Тира, не был настроен прощать какое-либо сопротивление со стороны городов, которые уже покорились его отцу. «Царь Ассирии, овладевший всей землей, – читаем мы в IV Книге Царств 17:5, – подступил к [Израильской столице] Самарии и держал ее в осаде три года».

На этом моменте ассирийский рассказ о событиях прерывается. Когда наступает продолжение, Салманасар V – находившийся на троне только пять лет и ведший две осады одновременно – уже мертв. Трон занимает новый царь под царским именем Саргон II.

Если бы Салманасар V умер в сражении, писец, записывающий царей, наверняка рассказал бы об этом. Наиболее вероятно, что его наследник, Саргон II, был более молодым сыном Тиглатпаласара, использовавшим слабость своего брата, чтобы захватить власть. Все эти долгие и, по-видимому, бесплодные осады не могли быть популярными в армии – а кроме того, Салманасар V сделал себя еще более непопулярным дома, пытаясь ввести обязательный принудительный труд для населения Ашшура. Это плохо закончилось.⁶

Саргон II пообещал горожанам в Ашшуре освободить их от налогов, если ему удастся уговорить их забыть о внезапной смерти брата. Как написано в его официальной хронике:

«Салманасар не боялся царя Вселенной. Он поднялся на злое дело против этого города; он наложил на его людей суровые повинности и оброки, и считал их своими солдатами, в то время как главный бог с гневом в сердце отверг его правление. Меня, Саргона, мою голову поднял он высоко… Я восстановил свободу Ашшура от поборов… от призыва к оружию, от произвола надсмотрщика, от налогов, пошлин и дани всем храмам Ашшура, я освободил их».⁷

Саргон II также завершил бессмысленные осады. В первый год своего правления (721 год до н. э.) в своих хрониках он сообщает о завоевании Самарии, о быстром завершении затяжной осады штурмом. А затем с жестокостью, какой не проявлял ни один из его предшественников, Саргон II стер с политической карты государство Израиль. Он взял Иосию в плен, посадил его в тюрьму, а затем приступил к депортации израильтян – что было типичным ассирийским ответом вассальному государству, которое цепляется за независимость. Депортация превратилась в некий род геноцида – уничтожение не личностей, но национального самосознания. Собственные надписи Саргона говорят, что он переместил с родной земли 27 290 израильтян и расселил их по всему пути от Малой Азии до территории Мидии.⁸ Эти израильтяне стали известны как «десять потерянных племен» – не потому, что погибли, а потому, что их идентичность как потомков Авраама и почитателей Яхве растворилась в новых местах, где они теперь были вынуждены строить свой дом.[166] Рассеянные израильтяне, которые все еще оставались в Северном царстве, теперь оказались растворены в среде переселенцев из других мест. «Людей из земель, завоеванных моей рукой, я поселил тут», – записывает Саргон II.⁹ Эта мешанина из израильтян и других народов, очевидно, в итоге создала собственную культуру, состоявшую из такой смеси различных религий и традиций, что в I веке до н. э. здешних евреев называли «самаритянами» и презирали как полукровок.

Но это еще не было концом. Арамеи из Сирии и города Хамат объединились, чтобы оказать сопротивление ассирийскому царю, и войско Саргона II встретилось с их объединенной армией у города Каркар. На этот раз, через сто лет после первого великого сражения у Каркара, неясности в исходе битвы не было. Царь Хамата был приведен в Ашшур в цепях, сирийский вождь «сбежал один, как пастух, чьих овец увели», а Саргон разграбил и сжег Каркар.¹⁰

Полностью держа под контролем Запад, Саргон по Средиземному морю дотянулся до острова Кипр, занятого потомками ионических греков и финикийских поселенцев, и заставил их платить ему дань. Он также построил себе новую столицу, Дур-Шаррукин («Город Саргона») – северо-восточнее Ниневеи, как раз позади гор Тавр, где все еще существовала угроза со стороны Урарту.

Солдаты Урарту легко могли спуститься со своих гор, атаковать и уйти назад по перевалам, над которыми возвышались их крепости; преследовать их в горах было гораздо более трудным делом. А тем временем Урарту развилось в культурное и хорошо обороняемое царство. Собственные записи Саргона выражают восхищение, говоря о царе Урарту Русе, о сети каналов и колодцев, которые тот построил в защищенных долинах; о табунах хорошо объезженных лошадей, так необходимых для войны; о великолепной системе связи с помощью смотровых башен, построенных на вершинах гор – заранее подготовленные костры должны были зажигаться в момент замеченной опасности. Один такой маяк служил сигналом для следующего поста на такой же башне, где зажигался новый костер. Они сияли «как звезды на вершинах гор», по выражению Саргона, и распространяли известие о вторжении быстрее, чем мог скакать посланец.¹¹

К 714 году Саргон был готов к вторжению в горы – к опасной и рискованной кампании, которую он решил возглавить лично. Вместо того, чтобы направиться прямо на север, на территорию Урарту, что привело бы его армию к встрече с самыми мощными силами страны, он двинул армию на восток, к Загросским горам, намереваясь достичь относительно плоских земель на другой стороне гор и подойти к более слабой восточной границе Урарту.

Саргон сам изложил рассказ об этой кампании в форме официального царского письма богу Ашшура и его коллегам, информируя их обо всех произошедших в их честь битвах – несомненно, такое письмо громко зачитывалось богам в присутствии толпы ашшурских горожан. Армия выступила в начале лета, перешла Верхний и Нижний Заб и вскоре подошла к Загросским горам.¹² Тут жители низин встретились с грозными, незнакомыми им склонами, покрытыми густыми лесами, где их поджидали неизвестные враги:

«[Затем мы пришли] к крутым горам, где, переплетаясь, росли всевозможные деревья, и попали в центр горного хаоса.

Здешние тропы наводили страх; везде царил полумрак, как в кедровом лесу; невозможно было ходить по их тропам, не видя ни лучика солнца».¹³

Кедровые леса на горных склонах, как и те, в которые много лет тому назад отважился зайти Гильгамеш, служили убежищем для врага, который был еще страшнее из-за своей невидимости.

Саргон заставил своих людей прорубать путь сквозь лес медными топорами, пока армия не достигла плоских земель на востоке. Тут мидяне, связанные договором (и страхом), предоставили ассирийским ордам воду и зерно.

Саргон повел восстановившую запасы армию на север, чтобы встретиться с армией Урарту на склонах гор, как раз южнее современного города Тавриз.[167] Он хорошо выбрал место для сражения: оно располагалось далеко от внушительной линии крепостей, которые охраняли южную границу Урарту. Но чтобы дойти до него, ассирийская армия должна была пройти более трехсот миль – летом, через влажные леса с удушающими испарениями, по крутым дорогам между скал, с недостаточным количеством воды и еще меньшим количеством пищи. Войско было измотано и находилось на грани бунта:

«Изнуренные войска Ашшура, которые прошли долгий путь, очень измотанные и уставшие, которые не раз преодолевали бессчетные отвесные склоны, необычайно трудные для подъема и для спуска, начали уже проявлять недовольство. Я не мог облегчить их состояния и дать им отдых, у меня не было воды, чтобы утолить их жажду».¹⁴

Саргон попался; он достиг своей цели – и оказался бессильным. Тем временем армия Урарту под командованием самого Русы собралась, чтобы противостоять ему.

Армия Саргона отказалась повиноваться. Тогда он собрал вокруг себя личную гвардию и повел ее в безумную, самоубийственную атаку на ближайшее крыло армии Русы. Вражеское крыло отступило перед лицом его отчаянной свирепости; после этого, согласно записи самого Саргона, его армия, увидев, что он сам кинулся вперед в первой линии, набралась мужества и бросилась за ним. Армия Урарту заколебалась, ее строй нарушился, и она начала отступать.

Отход превратился в беспорядочное бегство. Ассирийская армия погнала рассыпавшегося врага на запад, мимо озера Урмия и дальше, на его собственную территорию. Руса оставил всякие попытки удержать свою столицу Турушпу и сбежал в горы.

На этом месте рассказ Саргона очень резко меняет свое течение и заявляет, что ассирийская армия повернула к дому. Может быть, он начал подозревать, что войска поднимут мятеж, если он будет настаивать на дальнейшей погоне за царем в неизвестные, покрытые лесами глубины царства Урарту.

Вместо преследования армия повернула назад, на юг, и по пути разграбила город Муцацир, где находился храм главного бога Урарту.¹⁵ Когда эта новость дошла до Русы в его изгнании, тот пришел в отчаяние. «Блеск Ашшура потряс его, – говорит надпись Саргона, – и своим железным кинжалом он ударил себя в сердце, как свинью, и так закончил он свою жизнь».¹⁶

Опасное царство на севере было покорено, и Саргон с победой направился домой. Стоял уже ноябрь, и он не смог преследовать остатки войск Урарту дальше в горах, не рискуя попасться в ловушку погоды, которая могла закрыть горные проходы льдом и снегом. Завоевание Урарту заняло менее шести месяцев.¹⁷

Теперь Саргон был почти на вершине мира. Он принимал послов из Египта и Эфиопии; подарки и делегации появлялись даже от «царя Дилмуна», который, согласно надписям Саргона, «живет, как рыба».¹⁸ Под этим он, вероятно, подразумевал cабейcкие племена Аравии, чья царица посетила Соломона два века тому назад. Он был признан господином почти всего известного мира, за исключением земель, расположенных строго на юге.

А в Вавилоне разыгрывалась своя драма. Меродах-баладан, халдейский вождь бит-якинов, собирал своих последователей в городе Ур. Почти сразу после смерти Салманасара V Меродах-баладан пошел на Вавилон, выгнал соперников и стал здесь царем.[168] Он видел в Ассирийском царстве три перемены менее чем за десять лет, и был уверен, что сможет пересидеть Саргона

II. Чтобы сделать это более вероятным, он отправил на восток послов с большей частью своего незначительного личного богатства, чтобы купить поддержку эламитов против Ассирии.¹⁹

Он нуждался во внешнем союзнике; даже новая страна Меродах-баладана не целиком была на его стороне, особенно на севере, где вавилоняне явно проявляли про-ассирийские симпатии и недолюбливали халдеев. Меродах-баладан попытался решить эту проблему при помощи такой же стратегии, какую Наполеон применит три тысячи лет спустя: он объявил, что является освободителем страны, восстановителем древних вавилонских традиций, давно затоптанных ногами северных завоевателей. Если бы ассирийцы немедленно прибыли извне к стенам города, это заявление могло бы не сработать. Но Саргон был занят на западе со средиземноморскими, египетскими и аравийскими данниками, а также со своим врагом в Урарту. Сначала у него просто не было времени на Меродах-баладана – в результате почти десять лет халдейский царь мог заниматься установлением своего контроля над Вавилоном и окрестными землями.

К 710 году Саргон наконец-то освободился, чтобы повернуть на юг. А в Эламе опытный царь-военачальник, который согласился быть союзником Меродах-баладана, только что умер; на троне находился его молодой и неопытный племянник Шутрук-Наххунте. Поэтому Саргон II начал кампанию против Вавилона, направившись сначала на восток, в Элам.

Шутрук-Наххунте почти сразу же бежал под прикрытие гор; Саргон, отрезав любую возможность помощи Меродах-балада-ну со стороны эламитов, двинулся на юг и подошел к Вавилону с юго-востока. Эта хитрая стратегия имела двойное действие, отрезая Меродах-баладана от его эламитских союзников и делая очень опасным отступление к его родным землям у Залива, так как солдаты Саргона теперь находились ближе к родине бит-якинов, чем к Вавилону. Не мог противник пойти и на север; северные города Вавилонии с облегчением приветствовали Саргона, открыв для него свои ворота «с великой радостью».²⁰

Анналы Саргона сообщают, что Меродах-баладан, хорошо понимая, что битва проиграна, еще не начавшись, решил сбежать в Элам с маленькой группой людей, доверившись лошадям и прикрытию темноты, чтобы проскочить мимо лагеря ассирийцев:

«Когда Меродах-баладан… услышал в Вавилоне о победе Ашшура… страх за собственную жизнь настиг его прямо во дворце. С воинами, которые поддерживали его, он бежал ночью и направился к…Эламу, чтобы просить милости у Шутрук-Наххунте, эламита, которому он посылал в качестве подарков свою царскую мебель: серебряную кровать, трон, стол, царский кувшин для омовения, собственное ожерелье. Негодяй эламит принял его дары, но убоялся моей военной мощи; поэтому он перекрыл дорогу Меродах-баладану и запретил ему въезжать в Элам».²¹

Шутрук-Наххунте, может быть, и был подлецом, но в этом столкновении он поступил удачно, забрав большинство сокровищ Меродах-баладана и при этом избегнув наказания ассирийского царя.

Лишившись убежища, Меродах-баладан был вынужден развернуться и отправиться в опасный путь назад, к бит-якинам. Тут его подстерегла именно та судьба, которой он и боялся: его осадили в родном городе. Он изо всех сил сопротивлялся; рассказ Саргона говорит, что его противник «поднялся выше» стен, защищая их, и «вырыл ров… и окружил город морской водой».²²

Но защитный ров не надолго обезопасил город. Ассирийская армия преодолела его и прошла дальше, разметав защитников города. «Я испепелил его огнем, – хвастает Саргон II, – и даже его фундаменты были вырваны из земли».²³

Затем Саргон II сам разыграл наполеоновскую карту, проведя праздник в честь Мардука и «взяв руку» бога как настоящий царь Вавилона. По его собственному заявлению, он восстанавливал город до самых корней; он был их освободителем, победителем захватчиков-халдеев, которые ничего не смыслили в общем наследии двух городов. Вавилоняне, которые, вероятно, в этот момент перестали понимать, кто же на деле восстанавливает их наследие, безропотно подчинились.

На этом этапе поведение Саргона по отношению к халдейскому воину-вождю представляло собой удивительный контраст с его отношением к Израилю. Не казнив Меродах-бала-дана, Саргон II принял его капитуляцию и оставил вассальным вождем бит-якинов. По-видимому, Саргон не был до конца уверен, что халдеев так же легко устрашить, как израильтян, и предпочел не настаивать на полном контроле далекого юга.

Несмотря на нетвердое присутствие на юге, Саргон мог теперь праздновать полную победу над своими врагами. Рельеф в его новом дворце в городе Саргон изображает его величие; громадная фигура царя оттесняет на задний план даже богов. Он стал вторым Саргоном, вторым основателем империи, царем второй Ассирии с новыми границами, новой столицей и новой пугающей мощью.

Сравнительная хронология к главе 51

Данный текст является ознакомительным фрагментом.