Глава сорок восьмая Новые народы

Глава сорок восьмая

Новые народы

В течение пятидесяти лет после 850 г. до н. э. Ассирия нападает на своих соседей, пока три греческих царя не изобретают общее прошлое

Вскоре после захвата земель Иегуды старый царь Вавилона умер. Два его сына перессорились из-за трона, что дало Салманасару в Ассирии прекрасный шанс напасть на своего южного соседа.

Вавилон пал. Официально ассирийские солдаты явились, чтобы помочь старшему принцу вернуть свой трон. «На восьмом году моего правления, – говорит надпись Салманасара III, – младший брат поднял мятеж против Мардук-закир-шуми… Чтобы отомстить за Мардук-закир-шуми, я вышел в поход». При приближении ассирийцев восставший младший принц бросился наутек, «как лиса через дыру в стене», и исчез. Ассирийцы бросились в погоню и поймали его: «Восставших офицеров, которые были с ним, я зарубил мечом», – заключает Салманасар.¹

После подавления мятежа Салманасар посетил Вавилон с подарками и устроил брак одной из дочерей Мардук-закир-шуми со своим вторым по старшинству сыном. В своем дворце он вырезал рельеф, который изображает, как он пожимает руку Мардук-закир-шуми: два царя стоят бок о бок, как равные правители.²

Нежелание нападать на Вавилон не имело ничего общего со слабостью большую часть своего времени правления Салманасар провел в военных кампаниях. Цари ассирийского ренессанса очень неохотно нападали на знаменитый старый город, особо беспокоясь, чтобы не обидеть Мардука, главного бога Вавилона. Не тронув город, Салманасар III прошел мимо Вавилона и послал войска на восток, северо-запад и далее на юг, где три новых народа вскоре были вынуждены платить Ассирии дань.

У оконечности Персидского залива пять семитских племен заняли земли, которые когда-то образовывали дальний южный край Шумера. Племя бит-амуканни владело территорией возле старого шумерского города Урук, бит-даккури располагалось немного севернее, ближе к Вавилону, а племя бит-уакин господствовало в Уре и на болотистых землях, прилегающих к Заливу.³ Два меньших племени находились под защитой третьего.[153] Все эти племена вместе ассирийцы называли халдеями. Они платили царю Вавилона номинальной верностью, но лишь условно находились под контролем вавилонян.

Оказав Мардук-закир-шуми помощь в возвращении трона, Салманасар III направился вниз, к южной границе Вавилона, и обложил данью халдейские племена. Дань была немалой: халдеи посылали в Ассирию золото, серебро, слоновую кость и шкуры слонов – это предполагает, что они торговали по Заливу с купцами на востоке до самой Индии.⁴ Поход Салманасара теоретически был организован в помощь Вавилону, так как халдеи с радостью присоединились к мятежу младшего брата – но он не принес вреда и самому Салманасару III. Может быть, ассирийский царь и уважал Вавилон, но теперь он контролировал его северные и южные границы, а это означало, что рост Вавилонского царства был жестко ограничен.

Затем, примерно в 840 году до н. э., Салманасар прошел на север до Евфрата и повернул на запад, чтобы пересечь верхние земли, находившиеся под властью арамеев. Тут, в северо-восточном углу Средиземного моря, лежало маленькое царство, называвшееся Куэ.

Куэ была страной новой, но населенной старым народом. Триста лет тому назад хеттская столица Хаттуса была сожжена, и хетты рассеялись по окрестным землям. Центр их старого царства был занят завоевателями из южной Европы, которые пересекли пролив Босфор – поселившись в Малой Азии, они построили себе столицу Гордиум и стали известны как фригийцы. Хетты потеряли также большую часть своей береговой линии. Микенцы, изгнанные из своих домов наплывом дорийцев, расселялись вдоль западного края Малой Азии, а также вниз, на юг вдоль берега.

Противники Салманасара

Рассеянные хетты собрались на единственном клочке земли, который они еще могли называть своим – на юго-востоке своей старой родины. Тут они поклонялись хеттским богам и жили в крохотном независимом неохеттском царстве, собравшемся вокруг городов со стенами. Каркемиш в северном течении Евфрата был самым сильным их городом.

Куэ, еще одно нео-хеттское царство, имело меньше военной мощи, но занимало стратегическое положение на перевале через горы Тавр, лучшие ворота в Малую Азию, а также на пути к серебряным шахтам к северу от гор. Салманасар напал на Куэ, дошел до его столицы и объявил серебряные копи своей собственностью.⁵

Затем он повернул на восток. Как всегда, эламиты на другом берегу Тигра оставались постоянной опасностью. Цари эламитских городов видели, что Ассирия стала гораздо большей угрозой, чем относительно маленький Вавилон, поэтому они стремились заключить союз с вавилонскими царями. Салманасар тоже был другом Вавилона – но на древнем Ближнем Востоке друг вашего друга больше был похож на вашего врага. Союз между Вавилоном и Эламом вполне мог угрожать ассирийской мощи.

Салманасар не пытался формально добавить Элам к своей империи, но он потребовал дань от эламитских городов. Пара ассирийских рейдов на эламитские земли убедила города, что им лучше откупаться. Салманасар также усилил свои позиции, совершив быстрый бросок через Загросские горы, чтобы покорить народы, которые жили на северном краю Элама. Как и в случае с Вавилоном, он мог заявить теперь о контроле обеих эламских границ.

Эти жители северных гор, вероятно, может быть, тысячу лет назад, отделились от таких же кочевых народов, которые затем ушли на юго-восток в Индию. Собственные анналы Салманасара упоминают два племени: парса, расселившихся сразу за горами Загрос западнее Элама, и мада, которые все еще кочевали по всему северу.⁶

Ни парса, ни мада не оказали значительного сопротивления Салманасару, и он вернулся домой, хвастая лояльностью двадцати восьми вождей кочевых племен. Он не накладывал определенного объема дани на эти завоеванные территории; парсы и мада были просто буферами, защищавшими от мощи эламитов. Пройдет век или около того, прежде чем греками им были даны другие названия, более привычные для нас: персы и мидяне.

Салманасар III умер в 824 году, во время мятежа, поднятого его собственным сыном. На смертном одре Салманасар лишил своего наследника прав наследования и назначил на его место второго сына, Шамши-Адада, мужа вавилонской принцессы. Он умер, не успев закончить подавление мятежа; Шамши-Адад, пятый царь с таким именем, был теперь официально царем Вавилона – но у его брата сторонников оказалось больше, и Шамши-Адад вынужден был бежать из собственной страны.

Это было мощное восстание, как обнаруживается из рассказа самого Шамши-Адада:

«Там, где [мой брат] Ашшурдан при жизни Салманасара, его отца, действовал безнравственно, занимаясь подстрекательством, организовывая мятеж и разрабатывая грязные планы, чтобы заставить землю подняться и восстать, готовясь к войне, привело население Ассирии, на севере и на юге, на его сторону; его бесстыдные речи привели города к мятежу, от его лица начались раздоры и стычки… 27 городов со своими укреплениями… восстали против Салманасара, царя четырех сторон света, моего отца, и… перешли на сторону Ашшурдана».⁷

Единственным царем, который способен был одолжить ему достаточно солдат, чтобы встретить вызов такой мощи, был его зять, царь Вавилона. Поэтому Шамши-Адад бежал в Вавилон и попросил помощи у Мардук-закир-шуми. Вавилонский царь согласился и дал войска, чтобы помочь ассирийскому наследнику вернуть собственную столицу.

Но Мардук-закир-шуми совершил губительную ошибку. Он не до конца верил своему зятю, поэтому заставил Шамши-Адада подписать договор в качестве условия получения вавилонских войск. Этот договор сохранился лишь во фрагментах, но, очевидно, требовал от Шамши-Адада признать превосходство Вавилона. Формулировка не давала Шамши-Ададу титула царя, который принадлежал только одному Мардук-закир-шуми, а сопровождающие клятвы были даны только перед лицом вавилонских богов, игнорируя ассирийский пантеон.⁸

Шамши-Адад подписал договор, подавив свое негодование ради получения трона. Он взял предложенных солдат и повел атаку на собственные города, захватив назад Ашшур, когда разрушил его стены.

Как только Шамши-Адад V вернул себе трон, он выполнил договор с Мардук-закир-шуми. То ли он был человеком слова, то ли испытывал страх перед божествами, наблюдающими за заключением соглашения. Но когда Мардук-закир-шуми умер, и его сын Мардук-балассу-икби сел на трон в его дворце, Шамши-Адад начал планировать кампанию, которую ни один ассирийский царь не проводил несколько поколений: вторжение в Вавилон.

Спустя не слишком много лет после воцарения Мардук-ба-лассу-икби этот план начал приносить плоды. Шамши-Адад собрал армию и направился на юг – не напрямую, а вдоль Тигра, неторопливо, демонстрируя, что он не особенно озабочен, сможет ли его зять успеть подготовиться к сражению. В своих хрониках он пишет, что по пути не только разграбил несколько деревень, но и на довольно долгое время остановился для охоты на львов, во время которой убил трех хищников.⁹

Мардук-балассу-икби вышел ему навстречу, имея подкрепление из союзников, халдеев и эламитов. Этот союз был вскоре разгромлен – согласно анналам Шамши-Адада:

«Он выдвинулся против меня, предлагая сражение и бой… С ним я сражался. Его поражение я завершил. Пять тысяч его солдат я зарезал, две тысячи я пленил живыми, взял 100 его колесниц, 200 лошадей его конницы. Его царскую палатку, его походную кровать я взял у него…»¹⁰

Это означает, что ассирийские солдаты пробились к самому центру вавилонской стороны. Среди взятых в плен при походе на Вавилон был и сам царь. У нас нет записей о том, что сказала ему царица Ассирии, его сестра, когда он прибыл.

На его место Шамши-Адад V поставил марионеточного царя, бывшего вавилонского придворного, который должен был вести себя как вассал, а не как царь. Но он оказался ненадежным ставленником и немедленно начал планировать мятеж. Менее чем через год Шамши-Ададу V пришлось вернуться и увести этого человека как пленного в Ассирию.¹¹

С этого момента Шамши-Адад V объявил себя, в древней и анахроничной манере, «царем Шумера и Аккада».¹² Это вовсе не означало то же самое, что и «царь Вавилона». Скорее он отрицал, что такой объект, как Вавилон, вообще существует – утверждая, что есть лишь Ассирия, истинный хранитель вавилонской культуры и вавилонских богов. Оскорбление, нанесенное тестем, было отомщено.

Вскоре Шамши-Адад, теперь царь Вавилона и Ассирии, умер молодым. Шел 811 год; он провел на троне около десяти лет, и его сын, Ададнирари III, был еще ребенком. Поэтому царица Шамши-Адада, вавилонская принцесса Шаммурамат, заступила на престол. Женщина на ассирийском троне – такого никогда не бывало прежде, и Шаммурамат знала это. Стела, которую она поставила для себя – это попытка как-то привязаться доступными средствами к ассирийским царям. Она названа не только царицей Шамши-Адада и матерью Ададнирари, но также «невесткой Салманасара, царя четырех концов света».¹³

Захват власти Шаммурамат оказался таким событием, которое эхом отразилось в исторической памяти людей. Греки помнят царицу по греческой версии имени – как Семирамиду. Греческий историк Ктесий говорит, что она была дочерью богини-рыбы, воспитанной голубями, вышла замуж за царя Ассирии и родила сына по имени Нин. Когда ее муж умер, Семирамида вероломно захватила его трон.[154] Древняя история сохраняет рассказ о Нине, сыне легендарной царицы, и намекает, что Шаммурамат захватила власть не совсем честно. Другой греческий историк, Диодор, рассказывает нам, что Семирамида убедила своего мужа передать ей власть лишь на пять дней, чтобы посмотреть, как хорошо она может справиться с управлением государством. Когда он согласился, она казнила его и захватила корону навсегда.

К этому времени греческие города объединились в три отчетливых группы. Микенские города на материке триста лет тому подверглись набегу прибывающих дорийцев, но они не исчезли полностью. Выжившие остатки микенской цивилизации располагались в области, известной как Аркадия. Она располагалась в центре южной части Греческого полуострова, Пелопоннеса, ниже залива, который врезался в полуостров с восточной стороны, почти разделяя его надвое – позднее он станет известен как Коринфиакос Колпос, Коринфский залив.

Мигрируя, микенские греки переправлялись через море, внушая беспокойство Египту. Они проплыли также через Эгейское море к берегам Малой Азии. Тут они расселились вдоль берега в деревнях, которые постепенно выросли в города: Смирна, Милет, Эфес и другие. Смесь микенской и азиатской культур постепенно сложились в отдельную культуру, которую мы теперь называем ионической. Затем ионические греки стали проникать назад, через соседние острова, на занятые дорийцами территории, занимая острова Лесбос, Хиос и Самос, а также другие, и, наконец, захватив восточный берег самой Греции.

Тем временем дорийцы создавали свои собственные укрепления на юге и востоке Пелопоннесского полуострова; они также распространились на Крит и даже на восточные острова Родес и Карпатос. Дорийский диалект явно отличается от микенского языка, и оба разнятся с ионическим диалектом.

Микенцы, дорийцы и ионийцы

Все три этих национально-культурные группы принадлежали более или менее к одной и той же расе. Ионийцы были микенцами изначально, а микенцы и дорийцы шли из одного и того же индоевропейского рода – и те, и другие происходили от кочевников, которые явились на юг Греческого полуострова много веков тому назад. Позднее греки будут обосновывать свое единство, заявляя, что дорийцы произошли от сыновей Геракла, который был силой уведен с родины в Микены, а затем вернулся, чтобы потребовать назад свою территорию.¹⁴

Но «греков» тут все еще не было – только микенцы (для отличия от предков мы будем именовать их «аркадийцами»), ионийцы и дорийцы. Греческий полуостров, как и земли западных семитов до расцвета Израиля и арамейских царств, был землей независимых царей и вождей.

Когда раскол дорийцев отошел в далекое прошлое, города Греческого полуострова вступили в период относительного мира. В течение этого времени они, вероятнее всего, действовали как союзники, а не как враги, и обменивались обычаями и языками.[155]

Примерно в 800 г. до н. э. – очень неточная, лишь оценочная датировка, – это растущее чувство культурной идентичности привело к переплетению ряда различных исторических повествований (многие из них микенские) в двух родственных эпических поэмах, которые вскоре были объявлены собственным наследием каждым городом на полуострове: это были «Илиада» и «Одиссея».

Согласно более поздней греческой традиции, составителем этих поэм был иониец по имени Гомер, который происходил или из города Смирна в Малой Азии, расположенного в сердце ионических поселений, или с острова Хиос, недалеко от ионического берега. До сих пор идут споры, кем был (или не был) Гомер; существующие теории включают в себя все возможные варианты – от гения-одиночки до целой школы поэтов, пишущих под одним именем. Сами поэмы несут все признаки устного рассказа: двухсловные сочетания, которые повторяются снова и снова (винно-темный, быстро-ногий, бело-лицый, дивно-волосый), давая поэту прямую возможность сохранять ритм произносимой строки; формальные фразы, которые замыкают каждую сцену («так сказала она крылатыми словами», «они долго сидели неподвижно, молча»);¹⁵ и так называемые кольцевые композиции, в которых поэт создает себе удобный мысленный якорь для эпизода, начиная его с середины, затем возвращаясь назад, к началу, а потом уже доводя вперед и до конца.[156]

Никто не знает наверняка, когда были записаны эти песни или поющиеся легенды. Во время Темных веков Греции только микенцы сохраняли некий род письма, но и они очень мало им пользовались. Но вне зависимости от того, когда были записаны поэмы, они четко отражают мир до 800 года до н. э. Не только «Илиада» и «Одиссея», но и вся греческая мифология, как считает классицист Кен Доуден, «написана на Микенской географической карте»;¹⁶ детали вооружения (шлем с кабаньим клыком) и драгоценности отражают мир до прихода дорийцев.¹⁷

С другой стороны, эпические поэмы демонстрируют также знания о заморских поселениях, невозможные в Микенскую эру.¹⁸ Язык поэм – это язык VIII века. Даже имя Приама, царя Трои, относится к новохеттскому языку, на котором говорили обитатели Куэ и других разбросанных осколков хеттской империи.¹⁹

Истории о Трое и героях, которые сражались против нее, знакомят с дорийским, аркадским и ионийским мифическим общим прошлым. В Илиаде каждый город немедленно посылает свои корабли в ответ на призыв Агамемнона; такого единения действий греки никогда не смогли достигнуть. Но история отражает начало роста понимания идентичности между греческими городами, которая отделяла их от других людей.

В Илиаде мы впервые находим упоминание о тех, кто живет вне племенного круга греков – Гомер называет их barbaro-phonoi, «странно говорящие».²⁰ Это было простым делением людей на тех, кто говорил на греческом диалекте, и на тех, кто на нем не говорил.

Это было также зерном идеи, которая продолжит все более и более туго сплетаться в умах греков. Человеческая природа той эпохи являлась бинарной; человек был или греком, или не греком, и идентификация грек становилась стержнем его самоосознания.

Сила этой идентификации имеет свои корни, как ни парадоксально, в разделенности греческих царств в ту эпоху, в 800-е годы до н. э. Они не имели ни политического единства, ни общности цели, достаточно мало было общего и в их образе жизни. Они жили в различных городах, имели различных царей, различные природные условия – но они все говорили на неких вариантах греческого языка. Сходство их речи и их воображаемое общее прошлое были теми нитями, что удерживали их вместе.

Сравнительная хронология к главе 48

Данный текст является ознакомительным фрагментом.