В БРИТАНСКОМ ПЛЕНУ

В БРИТАНСКОМ ПЛЕНУ

Вместе с командующим армией, в которой служил Достлер, меня вернули в лагерь под Аверсой, где мы провели несколько недель, пока нас, как всегда неожиданно, не отправили в лагерь под Афраголой близ Неаполя.

Там жизнь началась с шока. В первый же вечер нас поместили в особую палатку, где находились еще один или два человека из парашютно-стрелковой дивизии. Молодой немецкий офицер предложил мне место на столе, чтобы не спать на голой земле. На следующий день моя просьба увидеться с комендантом лагеря была немедленно удовлетворена. Я пожаловался, что с нами обращаются как с обычными офицерами, преступившими закон, и напомнил, что на суде в Риме мы проходили только как свидетели. Комендант пообещал немедленно разобраться, и спустя несколько часов нас перевели в нормальный офицерский лагерь. Каждый получил отдельную палатку, но в этом были свои недостатки, так как сильно похолодало. В ясные дни мы могли греться на солнце, но по ночам дрожали от холода. В дождливую погоду ночи были теплее, дни темнее. И все-таки меня устраивало, что я живу один. В этом лагере было очень мало старших офицеров. Странно, но старшим по лагерю назначили единственного офицера из СС. Он был вежлив и корректен, как и полагалось офицерам СС. В таких вещах они были очень щепетильны, так как считали себя элитой вермахта.

Недели текли медленно, и я уже начал думать, что они превратятся в годы. Мы еще не осознавали, как нам повезло, что попали в плен к западным союзникам; многие наши несчастные товарищи просидели в советском плену по двенадцать лет. Интеллектуальные занятия в нашем лагере полностью отсутствовали. Я начал томиться одиночеством и потому вступил в стадию, которая для военнопленных в России, должно быть, была гораздо более мучительной. В этом лагере я пробыл в общей сложности три месяца, заболел энтеритом и лежал в лагерном лазарете. По ночам, когда я спал на матрасе, а не на лагерной койке, боль почти исчезала. Каждый день меня навещал английский сержант, видимо по приказу коменданта, очень добрый и симпатичный.

Однажды за мной зашел дежурный и отвел меня к воротам лагеря. До этого у нас не было ни контактов с внешним миром, ни почтовой связи, так что я чрезвычайно обрадовался, оказавшись вдруг лицом к лицу с моими добрыми друзьями. У ворот стояли епископ из Вероли и мой приятель – маркиз Кампанари с дочерью. Они принесли мне пирожки, подарок от монахинь бенедиктинского монастыря в Вероли.

Все изменилось в феврале 1946 года. Двух моих бывших командующих армией, фон Фитингофа и Лемельсена, перевели из большого офицерского лагеря в Римини в Афраголу. Проведя с нами ночь, они отметили, насколько примитивны наши условия по сравнению с Римини. На следующий день рано утром нас пригласили в личную квартиру коменданта. Он не разрешил нам сесть, но и сам оставался стоять в течение двух часов, пока самолет, выделенный для нашей транспортировки, не был готов к вылету. Вел он себя весьма корректно. Наконец мы погрузились в «юнкерс» и расселись на скамьях лицом друг к другу. Я был счастлив снова оказаться вместе со своими старыми товарищами, но разговор постепенно увял, и мы погрузились в печальные мысли о будущем.

К счастью, я не знал, что в то самое время моя девятнадцатилетняя дочь с большими трудностями пробиралась через всю Италию к Таранто. Она выехала в машине Красного Креста из Южного Тироля, чтобы попытаться найти меня и приободрить. На обратном пути она добралась до западного побережья и лагеря под Афраголой на следующий день после моего отъезда.

Во время полета я не питал особых надежд относительно моего второго, видимо более длительного, плена, который ждал меня в Великобритании. Две мировых войны изменили судьбы обеих наших стран. Последний раз я гостил в Англии в то время, когда быстро исчезали последние приметы XIX века, а с тех пор эта страна изменилась еще больше.

В Лондоне нас отвезли в тюремном фургоне в тюрьму Центрального округа в Кенсингтоне. Обращались с нами там неплохо, но питание, как всегда, было неполноценное. Нам велели представить в письменном виде сведения о зверствах, якобы допущенных в нашем районе боевых действий в ходе борьбы с партизанами. Я мог доказать, что в бытность мою командующим я отказался выполнять указания высшего начальства относительно расстрела на месте. На мой взгляд, эти так называемые приговоры не только были незаконными, но и провоцировали серьезные должностные проступки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.