1099 г.

1099 г.

Между тем Готфрид, его брат Евстафий и Роберт Фландрский, отдыхавшие в Антиохии, выступили в поход лишь в начале весны. Боэмунд проводил их до Лаодикеи, обещая позднее прийти прямо к Иерусалиму. В Лаодикее крестоносцы получили значительные подкрепления. Из Британии пришел Эдгар Аделинг, некогда дерзнувший помериться силами с Вильгельмом Завоевателем. Вместе с британцем прибыли отряды из Фландрии и Голландии. Здесь же крестоносцы освободили и приняли в свои ряды фламандских корсаров, более полугода протомившихся в неволе у византийцев.

Вожди не торопились, пытаясь подчинить своей власти города и провинции, по которым проходили. Раймунд упрямо стремился овладеть сопротивлявшимся Архасом. Готфрид осадил Иибел, приморский город близ Лаодикеи. Виконт де Тюренн хитростью захватил Тортозу. Все эти действия замедляли движение к Иерусалиму и приводили к ненужным людским потерям. Графы и бароны пытались оправдать свои действия и подогреть рвение солдат всевозможными «чудесами». Вновь на свет Божий выплыло священное копье, в достоверности и силе которого многие начали сомневаться. Дело дошло до того, что марсельский священник Бартелеми для доказательства святости этой реликвии согласился пройти сквозь костер, вследствие чего умер от ожогов, но добился восстановления пошатнувшейся веры.

Находясь под Архасом, крестоносцы получили послание от византийского императора. Алексей жаловался на неисполнение ими условий договора, стремясь прикрыть своими сетованиями собственное вероломство в период осады Антиохии. Это ему не удалось. Его посольство и обещания на будущее были приняты плохо. В особенности еще и потому, что выяснилось наличие тайной переписки Алексея с египетским халифом, враждебной по отношению к крестоносцам.

Каирский халиф придерживался той же политики, что и византийский император. Этот мусульманский государь, враждовавший со своими единоверцами-турками, смотрел на крестоносцев как на кратковременных союзников, но при этом ненавидел их как христиан. Теперь, став властителем Палестины и трепеща за свое новое завоевание, он вскоре после Алексея направил второе посольство в лагерь воинов Христа. С этим посольством прибыли и уполномоченные крестоносцев, некогда направленные в Каир и там просидевшие в тюрьме в течение месяцев, пока положение под Антиохией оставалось неопределенным. Египетские послы постарались всеми средствами загладить этот неприятный инцидент, вручив крестоносцам богатые дары. Готфрид получил сорок тысяч золотых монет, тридцать драгоценных одежд и множество золотых и серебряных сосудов, Боэмунд – в полтора раза больше, остальные графы и бароны – каждый соразмерно его известности. Однако все эти подарки пропали даром. Поскольку халиф, как и прежде, требовал, чтобы христиане вступили в Иерусалим безоружными, переговоры снова провалились и лишь обозлили крестоносцев, которые пригрозили пройти с оружием до берегов Нила.

Разбив в кровопролитном сражении эмира Триполи, неожиданно напавшего на них, рыцари могли беспрепятственно идти на Иерусалим. Дольше других задержался Раймунд; он все еще стоял под Архасом, и только новые угрозы солдат, готовых его покинуть, заставили графа Тулузского присоединиться к другим вождям.

Май был на исходе. Жители Финикии собирали обильный урожай, и христиане не имели недостатка в продовольствии. Они изумлялись щедрости земли, изобиловавшей масличными, апельсиновыми и гранатовыми рощами. Одно растение, чей сок был слаще меда, особенно их пленило; то был сахарный тростник, еще неизвестный Европе.

Все предшествующие потери сильно сократили армию крестоносцев, которая теперь едва насчитывала пятьдесят тысяч бойцов. Но зато она стала более собранной и компактной. За ней уже не тащилась бесполезная толпа бродяг и нищих. Суровые испытания похода закалили рыцарей, лишили прежних иллюзий, сделали всех суровыми и целеустремленными. По мере приближения к заветной цели стихали былые распри и превозмогалась усталость.

Пройдя очередную горную цепь, армия спустилась в долину Бейрута и, следуя вдоль моря мимо Сидона и Тира, подошла к стенам Акры, древней Птолемаиды. Здесь крестоносцам снова довелось испытать коварство мусульман. Эмир, возглавлявший город, обещал сдать его, едва лишь крестоносцы овладеют Иерусалимом. Учитывая это, решили не тратить времени на бесполезную осаду Акры и двинулись дальше. Однако вскоре было перехвачено послание эмира Акры, из которого следовало, что тот подбивает правителей соседних городов против «проклятого племени христиан». Довольные тем, что проникли в замыслы врага, крестоносцы не стали возвращаться к Акре, но овладели Лиддой, известной мученичеством святого Георгия, и Рамлой, местом, где они остановились, чтобы держать совет.

От Рамлы до Иерусалима оставалось не более шестнадцати миль. И тут вождями овладело странное раздумье. Некоторые сочли возможным отказаться от немедленного наступления на Святой город; вместо этого они предложили ударить по Египту, считая, что если в их руки попадут Каир и Александрия, то они окажутся хозяевами всего Востока, а значит, и Иерусалима. На это другие возразили, что породить подобный план могло лишь безумие: находясь в двух шагах от заветной цели, вдруг бросить ее и пуститься с незначительными силами в неведомые страны с почти полной гарантией провала – не есть ли это прямая капитуляция и уклонение от воли Божией? Вторая точка зрения была поддержана большинством, и армия получила приказ продолжать путь к Иерусалиму.

Когда подошли к Эммаусу, туда же прибыла депутация от христиан Вифлеема с просьбой о помощи. На этот призыв немедленно откликнулся Танкред, которому довелось водрузить свое знамя на городской стене в тот самый час, когда родился Спаситель и о появлении Его было возвещено пастухам Иудеи.

Ночь на 10 июня 1099 года крестоносцы провели без сна и стали свидетелями лунного затмения, которое восприняли как пророчество о своей скорой победе. А утром, чуть свет, поднявшись на высоты Эммауса, они уже могли созерцать Святой город, раскинувшийся у их ног. Взрыв общего восторга вдруг охватил всех этих людей; были забыты все трудности и испытания; многие рыдали от счастья; другие падали на колени и целовали землю. И тут же снова прозвучала клятва, столько раз повторенная: освободить Иерусалим от нечестивого ига...

В те дни знаменитый город царей, пророков и Спасителя, многократно разрушаемый и снова восстанавливаемый, испытавший великую славу и великие гонения, стонавший под игом и вновь поднимавший голову, имел приблизительно те же размеры и тот же вид, что и в наше время. Владевший им наместник халифа Ифтикар-Эдоле при первых известиях о приближении христиан принял экстренные меры. Город был тщательно укреплен, снабжен всем необходимым на время осады, а близлежащие окрестности были выжжены, лишены питьевой воды и превращены в пустыню. Египетский гарнизон, защищавший Иерусалим, насчитывал сорок тысяч бойцов. Взялись за оружие и двадцать тысяч городских жителей. К ним присоединились многочисленные мусульмане с берегов Иордана и Мертвого моря. По улицам Иерусалима бродили имамы, призывая защитников ислама к мужеству и обещая победы во имя пророка.

Не успели крестоносцы вплотную приблизиться к городу, как навстречу им вышло несколько отрядов; короткое сражение закончилось бегством мусульман, причем Танкред показал высокую рыцарскую доблесть, лично одолев пятерых противников. Впрочем, то была лишь легкая разминка; предстояло готовиться к долгой и трудной борьбе.

Оглядевшись вокруг, вожди обнаружили, что равнина к северо-востоку выглядела единственным местом, подходящим для разбивки лагеря. Герцог Нормандский, граф Фландрский и Танкред разместили свои палатки между воротами Ирода и Кедарскими; рядом расположились англичане Эдгара Аделинга; Готфрид со своими братьями стал против Лобного места, от Дамасских ворот до ворот Яффы; справа от него раскинулись шатры Раймунда Тулузского. При таком расположении войск оставались свободными южные и восточные стены города, подойти к которым из-за глубоких оврагов было крайне трудно.

Вскоре в лагере крестоносцев появились местные христиане, изгнанные властями из Иерусалима. Их печальные рассказы о бесчинствах и обидах, понесенных ими от мусульман, возмутили рыцарей, и кое-кто, понадеявшись на чудо, стал требовать немедленно начинать приступ. Вожди поддались этим призывам, и войско, рассчитывая, что ворота города сами откроются перед ним, двинулись на штурм. Но чуда не произошло. Одного мужества и энтузиазма оказалось недостаточно, чтобы разрушить неприятельские стены; нужны были осадные орудия, а их у осаждающих не имелось. Естественно, штурм окончился полной неудачей: ворота не распахнулись перед крестоносцами, вместо этого их закидали камнями и вдоволь полили горячей смолой, после чего оставшимся пришлось бесславно возвратиться в лагерь.

Теперь четко определилась проблема: нужно было создавать осадную технику, а для этого требовались время, специалисты и строительные материалы. Но специалистов было мало, а строительных материалов еще меньше. Чтобы добыть дерево, на слом пошли дома и даже церкви в соседних деревнях; однако дело двигалось медленно, а драгоценное время, удобное для штурма, уходило.

Знойное лето было в полном разгаре. Солнце палило все сильнее, южные ветры гнали тучи раскаленного песка. Вскоре обнаружился недостаток воды. Кедронский источник высох, колодцы были отравлены врагом. И тут-то ратники поняли, что есть нечто более страшное, чем голод, – жажда. Козий мех вонючей воды, доставляемой за три мили от лагеря, стоил два динария серебром, и эту роскошь могли себе позволить только начальники, которым к тому же приходилось поить коней. Рядовые рыцари и лучники взрывали мечами землю и прикладывались губами к влажным комьям, извлеченным из недр, а по утрам слизывали капли росы с мраморных плит. На воду меняли военную добычу – сокровища, захваченные у мусульман, из-за воды были готовы биться друг с другом. Если бы осажденные в это время сделали массовую вылазку, они, без сомнения, уничтожили бы армию крестоносцев, но, по-видимому, слава былых побед рыцарей удерживала их врагов. И тут вдруг, когда отчаяние достигло высшей точки, пришла неожиданная помощь. Генуэзский флот, прибывший к Яффе, доставил все необходимое: и продовольствие, и питьевую воду, и военных инженеров. К тому же один сириец указал место в нескольких милях от Иерусалима, где имелся строевой лес. Теперь все пошло быстрее, и главное – дружнее. Бароны и рыцари, засучив рукава, помогали строительным рабочим, женщины и престарелые доставляли воду, дети собирали хворост для плетней и фашин. Каждый день вырастали новые орудия – тараны, катапульты, крытые галереи. Обращали всеобщее внимание три осадные башни новейшей конструкции, передвигающиеся на особых катках; они имели по три этажа и подъемные мостки для переброски на вражеские стены.

От мирян не отставало и духовенство. Епископы и священники своими молитвами и увещеваниями стремились внести мир и согласие среди в ряды, направляя их энергию на общее дело. По почину духовенства крестоносцы после трехдневного поста совершили крестный ход вокруг осажденного города, стоически выдерживая брань, оскорбления и кощунства, которые неслись со стен Иерусалима.

Осажденные не только переругивались с крестоносцами. Они также готовились к неизбежной схватке, выстраивая свои боевые машины и дополнительно укрепляя стены с той стороны города, откуда угрожали христиане; восточную же часть, свободную от осаждающих, они оставили без защиты и этим совершили роковую ошибку. Вожди крестоносцев при обходе города уловили промах врага. И вот за одну короткую июльскую ночь Готфрид, Танкред и оба Роберта переместили свой лагерь в незащищенный район против Кедарских и Дамасских ворот. Это оказалось весьма трудным как вследствие неровности почвы, так и потому, что пришлось разобрать и снова сложить передвижные башни, и все это, по возможности бесшумно, чтобы не вызвать подозрений мусульман. Крестоносцы справились с задачей, и если бы они тут же начали штурм, скорая победа была бы им обеспечена. Но поскольку вследствие рытвин и оврагов быстро подкатить башни к самым стенам было невозможно, мусульмане, в первый момент совершенно растерявшиеся, затем успели кое-что сделать для укрепления подударных районов и подвели к ним часть орудий. Поэтому окончательной победе крестоносцев предшествовало двухдневное кровопролитное сражение, осложненное еще и тем, что в ходе его на помощь осажденным спешило подкрепление из Египта.

Штурм Иерусалима начался на рассвете 14 июля. Он был массированным; все силы армии, все боевые орудия разом оказались брошенными на неприятельские укрепления. Три перекатные башни под управлением Готфрида на востоке, Танкреда – на северо-западе и Раймунда Тулузского с южной стороны города, были придвинуты к стенам среди грохота орудий и криков воинов. Этот первый натиск был ужасен, но он еще не решил судьбу сражения. Стрелы и дротики, кипящее масло и смола плюс четырнадцать машин, которые осажденные имели время выставить против христиан, отразили нападение во всех пунктах. Проломы стен быстро заполнялись защитниками, их вылазки расстраивали ряды крестоносцев. Сарацинам удалось поджечь осадные башни наступающих, и к концу дня они были выведены из строя. Сражение длилось двенадцать часов, но так и не определило победителя. Стороны разлучило лишь наступление ночи. Возвращаясь в свой лагерь, крестоносцы с горечью констатировали: «Бог еще не нашел нас достойными вступить в Святой город».

Ночь не принесла успокоения ни осажденным, ни осаждающим. Мусульмане заделывали проломы стен и подвозили новые орудия, христиане чинили поврежденные башни и проверяли свои силы.

Следующий день удвоил ярость сторон. Крестоносцы, раздосадованные вчерашней неудачей, усилили натиск и дрались как бешеные. Защитники города, ободренные надеждой на египтян, удвоили число дротиков и каменных ядер, посылаемых их катапультами. С особенным упорством стремились они уничтожить башню Готфрида, на которой сверкал золотой крест. Герцог Лотарингский видел, как рядом с ним падали его воины и оруженосцы, но упрямо продвигался вперед, словно считая себя заговоренным от стрел и ядер. Время перешло за полдень, а судьба сражения все еще не определилась. Многие из нападающих стали терять бодрость, и враги тотчас это заметили, о чем известили радостными криками. И тут, как и под Антиохией, произошло чудо. Вдруг крестоносцы увидели на Масличной горе лучезарного всадника, который, потрясая щитом, указывал на Иерусалим. Готфрид и Раймунд заметили его первыми и одновременно воскликнули: «Святой Георгий идет к нам на помощь!» Вид небесного всадника зажег священным огнем души осаждающих, вызвал в них великий подъем, и сражение развернулось с новой силой. Несмотря на все препятствия, башня Готфрида первой достигла вражеских стен. Лотарингский герой в окружении своих братьев и вассалов через подъемный мосток спрыгнул на площадку стены и врезался в толпу объятых ужасом врагов. Солдаты, следующие за своим начальником, очищают площадку, спускаются на улицы и гонят бегущих. В это же время Танкред, оба Роберта и Раймунд Тулузский проникают в Иерусалим через большой пролом. По их приказу солдаты быстро ломают Кедарские ворота, и новые толпы крестоносцев врываются в город с криками: «Так хочет Бог! На то Божья воля!» Вожди встречаются на площади повергнутого Иерусалима; они обнимаются, плачут от радости и устремляются дальше, чтоб завершить свою победу.

Иерусалим был взят в пятницу 15 июля 1099 года в три часа пополудни, в день и час крестной смерти Спасителя. Казалось, сам этот факт должен был побудить христиан к милосердию. Но вышло иначе.

Раздраженные своими невзгодами и упорным сопротивлением мусульман, возмущенные их грязной руганью и поношениями христианской веры, затаившие с начала похода чувство мести к осквернителям Священного города, крестоносцы не знали жалости или великодушия. Страшная резня ознаменовала первые часы и дни после взятия Иерусалима. Сарацин кололи на улицах, в домах, в храмах, сбрасывали со стен и башен, не щадя ни женщин, ни детей. Город наполнился стонами и воплями жертв; мстители носились по улицам, попирая трупы ногами, обагренными кровью, и выискивали, где могли укрыться ищущие спасения. По словам историка, число жертв, заколотых мечом, намного превзошло число победителей.

Краткий перерыв в убийствах обозначило благочестие. Местные христиане, освобожденные крестоносцами, окружили своих спасителей ласками и заботой, делились с ними запасами продовольствия, совместно возносили горячие молитвы Господу. На какое-то время Петр Пустынник вновь стал главным героем. Вспомнили, что именно он пять лет назад обещал вооружить Запад ради освобождения Иерусалима и сдержал свое слово. Готфрид Бульонский первым из князей подал пример благочестия. Безоружный и босой, направился он в церковь Гроба Господня; за ним, скинув окровавленные одежды, последовали другие, наполняя храм рыданиями и покаянными молитвами, обнаруживая столь сильную и горячую набожность, что трудно было поверить, будто именно эти люди несколько часов назад топили город в крови стариков и младенцев. Впрочем, эти странные контрасты обычны для эпопеи Крестовых походов – мы видели их раньше, увидим и потом. Некоторые писатели пытались найти в них предлог для порицания христианской веры; другие, не менее пристрастные, стремились их обелить и извинить; но и то и другое одинаково ущербно – беспристрастный историк довольствуется одной лишь констатацией и молча плачет над слабостями людскими...

Набожная ревность христиан лишь отсрочила новые кровавые сцены. Хотя уже было убито великое множество сарацин, значительное число их все же осталось. Это были преимущественно богатые люди, прибегнувшие к защите вождей за обещание щедрого выкупа. Для решения вопроса был собран совет. Большинство его членов высказались однозначно. Освободить мусульман, пусть за выкуп, значило освободить врагов, с которыми в дальнейшем придется сражаться; держать же их в плену – слишком большая и ненужная роскошь, тем более имея в перспективе приближение египетской армии. Вывод один: смерть для всех мусульман, оставшихся в городе. Таков был единодушный приговор. И он был приведен в исполнение. Воздержимся от описания этой бесчеловечной кровавой акции. Заметим лишь, что те, очень немногие из вождей, как, например, Танкред, кто не разделял этого общего бешенства, были не в силах что-либо предпринять. Лишь горсть мусульман, укрывшаяся в храме Давида, спаслась от смерти: Раймунд Тулузский, соблазненный огромным выкупом, принял их капитуляцию. Граф был достаточно авторитетен, чтобы провести в жизнь свое единоличное решение; но поступок его был всеми осужден, причем, разумеется, Раймунда упрекали не за великодушие, а за скупость.

Убийства продолжались целую неделю. Те из мусульман, кто сумел все же укрыться на это время, были пощажены и обращены в рабов для услуг армии. Как восточные, так и западные историки насчитывают более семидесяти тысяч жертв этих репрессий. Не было помилования и евреям; они тщетно пытались укрыться в синагоге и были заживо сожжены вместе с нею.

Покончив с местью, крестоносцы занялись дележом добычи. Согласно принятому решению, каждый воин стал хозяином дома, куда первым зашел. Из захваченных сокровищ одна доля была выделена для Церкви, остальное поделили вожди. Танкреду, например, достались такие богатства, что понадобилось шесть телег, чтобы их вывезти. Правда, часть полученного он вынужден был отдать Готфриду, у которого состоял на службе, а часть распределил в виде щедрой милостыни.

Но больше всех сокровищ поразил завоевателей Животворящий Крест, в свое время похищенный персидским царем Хосровом и возвращенный императором Ираклием. Этот Крест христиане Иерусалима тщательно прятали во время господства мусульман. Теперь он вызвал всеобщий восторг. По выражению современника, «этот Крест восхитил христиан столько же, как если бы на нем висело самое тело Иисуса Христа».

Через десять дней после победы крестоносцы занялись восстановлением трона Давида и Соломона и возведением на него вождя, который был бы способен сохранить и защитить завоевание, доставшееся ценою такой крови. По положению, на иерусалимский трон могли претендовать Готфрид, Роберт Фландрский, Роберт Нормандский, Раймунд Тулузский и Танкред. Роберт Фландрский, первым высказавшийся на совете князей, отклонил эту честь, поскольку решил возвратиться в Европу. Герцог Нормандский всегда выказывал больше мужества, чем честолюбия; пренебрегши в свое время королевством Английским, он тем менее соблазнился королевством Иерусалимским. Граф Тулузский возвращаться в Европу не собирался; но его властный характер и алчность отвращали от него армию, и христиане не желали видеть его повелителем и государем. Танкред, как ясно из всего предыдущего, стремился только к военной славе и титул рыцаря ставил гораздо выше, чем титул царя. Оставался Готфрид Бульонский, чьи доблесть, человеколюбие, набожность и физическая сила вызывали уважение всех крестоносцев. Его кандидатура, обсужденная на совете, была всесторонне рассмотрена и утверждена к удовольствию всей армии. Однако Готфрид отказался от короны и знаков королевского достоинства, говоря, что никогда не примет золотого венца в том городе, где на Спасителя был Возложен венец терновый. Он удовольствовался скромным титулом «защитника Гроба Господня».

Вслед за гражданской властью новое королевство должно было получить и власть духовную. Но епископами городов, подчинившихся латинской церкви, были выбраны в большинстве люди ловкие и пронырливые, мало достойные этого сана. Патриарх Симон, в свое время вместе с Петром Пустынником призывавший воинов с Запада и во время осады Иерусалима присылавший с Кипра продовольствие крестоносцам, не показался им, однако, достойным этого сана. К счастью своему, он умер в разгар предвыборной борьбы, и его место занял личный капеллан герцога Нормандского, некий Арнульф, человек отнюдь не отличавшийся безукоризненной нравственностью. Первым актом его новой духовной власти была попытка оспорить у Танкреда долю его богатств, в чем он отчасти и преуспел.

Между тем весть о завоевании Иерусалима разнеслась по всем близлежащим землям. В церквах, восстановленных крестоносцами, служили благодарственные молебны; толпы паломников из Антиохии, Эдессы, Тарса и более отдаленных мест спешили на поклонение Святому Кресту, некоторые из них оставались в Иерусалиме на жительство. Что же касается сарацин, то у них царили уныние и печаль. Багдадский кади вырвал себе бороду на глазах халифа; весь диван рыдал при этом зрелище и проклинал христиан. Вместе с тем победы крестоносцев привели к усилению моральной консолидации мусульман. Распавшаяся империя Сельджукидов давно уже превратилась в скопище эмиратов, враждовавших друг с другом. Но падение Иерусалима заставило всех эмиров объединиться. Забыв прежнюю вражду к халифу Египта, турки были готовы действовать с ним совместно, и целые их толпы присоединились к египетской армии, запоздало шедшей к Иерусалиму.

Эта армия была необычной. Руководил ею эмир Афдал, некогда отвоевавший Иерусалим у турок и не желавший примириться с победой крестоносцев. Свои военные силы Афдал собирал по частям. Его полки пришли с берегов Тигра, Нила и Красного моря, а иные даже из глубин Эфиопии. Из Александрии и Дамиетты направился флот, груженный всевозможными запасами и осадными орудиями. Отправляясь в поход, Афдал дал клятву халифу положить предел завоеваниям крестоносцев и, срыв до основания Голгофу, уничтожить Святой Гроб и остальные памятники, чтимые христианами.

В Иерусалиме обо всем этом стало известно, когда египетская армия прибыла в Газу. Обеспокоенный Готфрид призвал других вождей немедленно присоединиться к нему и идти навстречу сарацинам. Танкред, граф Фландрский и некоторые другие князья подчинились приказу. Герцог Нормандский и граф Тулузский поначалу уклонились, и только мольбы христиан Иерусалима заставили их последовать за войском Готфрида. С ними пошли все жители города, способные владеть оружием.

Крестоносцы объединились в Рамле. Оттуда они направились к югу вдоль побережья и остановились у ручья Сорека на равнине, лежавшей между Яффой и Аскалоном. Узнав от захваченного лазутчика, что неприятель стоит в трех милях и собирается напасть, рыцари, в свою очередь, стали готовиться к битве. Ночь на 14 августа, в канун Успения Богородицы, они провели под оружием, и рано утром был дан сигнал к бою. Патриарх Арнульф пронес перед рядами Древо Животворящего Креста, герольды развернули знамена, и армия ринулась вперед. На широком поле перед Аскалоном ее поджидали сарацины.

Силы сторон были неравными. Христианских воинов набралось всего около двадцати тысяч; мусульманская армия обладала более чем десятикратным преимуществом. Но крестоносцы горели энтузиазмом, еще не выветрившимся после иерусалимской победы, и не сомневались в своем успехе. Кроме того, им помогло одно случайное обстоятельство. За войском Готфрида следовало большое стадо быков и верблюдов, перехваченных по дороге. Громкий рев этих животных, слившийся со звуками труб и барабанов, тучи песка и пыли, взметаемые их копытами, поразили воображение мусульман, решивших, что против них идет миллионная армия. Тщетно Афдал старался поднять их мужество; забыв свои клятвы и угрозы, они живо вспомнили участь мусульман, вырезанных после завоевания Иерусалима. Этот контраст настроений и определил исход битвы.

Подойдя на выстрел из лука, христиане метнули в ряды врага тучу дротиков, после чего в бой вступила конница. Герцог Нормандский, граф Фландрский и Танкред ударили в центр египетской армии; Роберт Нормандский прорвался к Афдалу и завладел знаменем неверных, эмир же, бросив свой меч и чудом избежав плена, бежал в Аскалон. Тем временем пехота ринулась вслед за конницей и, оставив стрелы и дротики, взялась за бердыши – оружие страшное для мусульман. Готфрид гнал эфиопов и мавров, бежавших в горы; сирийцы и арабы, теснимые Раймундом, отступили к морю и в большинстве погибли в его волнах; часть их искала спасения в Аскалоне и была раздавлена в свалке у подъемного моста. Глядя со стен города на это побоище, Афдал проклинал Иерусалим, повинный во всех его бедах, и хулил пророка, так вероломно покинувшего своих приверженцев. Битва закончилась обычной резней: в смертельном страхе мусульмане побросали оружие, и мечи крестоносцев, по выражению современника, «косили их как траву в поле». К полудню все египетские суда снялись с якорей и ушли в море; на одном из кораблей рыдал безутешный Афдал, не чувствовавший себя в безопасности в Аскалоне.

Что же до Аскалона, то взятию его помешала очередная распря, возникшая между Готфридом и графом Тулузским. Последний считал Аскалон своей военной добычей, в то время как Готфрид требовал присоединения его к Иерусалимскому королевству. Все кончилось тем, что король Иерусалимский ограничился данью. Подобная же склока между теми же лицами произошла несколько дней спустя под городом Арсуром, но там дело оказалось серьезнее: Готфрид так разъярился на Раймунда за его интриги, что чуть было не обратил против графа Тулузского свое оружие, и лишь стараниями остальных вождей удалось избежать кровавой развязки.

Победа под Аскалоном, хотя она и обошлась без чудес вроде небесных легионов, возглавляемых святым Георгием, вызвала всеобщее ликование в стане христиан. По возвращении в Иерусалим Готфрид и другие вожди были встречены трубами и литаврами, а священники своими гимнами прославляли победителей.

Эта победа была последней в ходе всей эпопеи, она завершила Первый крестовый поход. Свободные наконец от данного обета, после четырехлетних трудов, опасностей и невзгод князья, бароны и рядовые воины покинули Иерусалим, оставив для его защиты всего триста рыцарей, мудрость Готфрида и меч Танкреда. Одни отправились Средиземным морем, другие пошли через Сирию и Малую Азию. На их возвращение смотрели как на чудо, как на воскресение из мертвых, и присутствие их везде было предметом для назиданий. Но при этом почти не было семьи, которая не оплакивала бы защитника креста или не гордилась, что имеет мученика на небе. Остановимся на дальнейшей судьбе главных персонажей похода, чьи имена промелькнули на предшествующих страницах и почти исчезнут со страниц последующих.

Граф Раймунд Тулузский, давший клятву не возвращаться на Запад, но и неспособный ужиться с королем Иерусалимским, удалился в Константинополь, где император принял его с почетом и дал ему в управление княжество Лаодикийское.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.