Вторжение в Грецию

Вторжение в Грецию

Солнечный летний день, как это часто бывает в горах, сменился дождливым вечером, а затем ледяным холодом ночи. Снег покрыл склоны. Солдаты 1-го батальона «Лейбштандарта «Адольф Гитлер» столкнулись со значительно превосходящими силами противника. Он основательно окопался в ожидании нашей атаки.

Это произошло на рассвете 12 августа. Свист тяжелых снарядов разорвал тишину. Тяжелые зенитные орудия начали уничтожать обнаруженные очаги сопротивления, самоходные орудия покатились вперед. Я стоял у оптической трубы, наблюдая за атакой 1-й роты моторизованной бригады СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» под командованием оберштурмфюрера СС Герда Пляйса.

С горы все еще градом сыпались выстрелы; вся вершина была в дыму, а в воздухе пахло землей и порохом. Вдруг огонь артиллерии прекратился. Пехота ринулась в атаку, пробираясь вверх по горе. Тяжелые самоходные орудия из долины взбирались вверх по склонам. Мы с изумлением смотрели, как самоходки двигаются вперед. Они были все выше и выше, а потом включились в бой. Никто не думал, что их можно будет здесь использовать, но теперь они были там, наверху, оказывая неоценимую поддержку пехоте.

Совершенно потрясенные в результате неожиданного орудийного обстрела немцев, сдавшиеся в плен британцы спустились с перевала. Это были высокие, крепкие парни и серьезные соперники. Наша пехота продвигалась все глубже и глубже в систему английской обороны. Чтобы расчистить дорогу для бронетехники, наши саперы занялись минными полями. Но самую трудную работу, выбивая британцев с их позиций, приходилось выполнять все же пехоте. Мы видели, как стоял, потрясенный, над останками своего погибшего брата Францла штурмбаннфюрер СС Витт. Францл Витт пытался перейти минное поле и был разорван на части взорвавшимися минами.

Рота Пляйса сражалась уже прямо под перевалом. Самоходные орудия уже больше не могли оказывать поддержку нашей пехоте. Нам не были слышны взрывы ручных гранат, а только видны облачка дыма от них. Огневые точки противника были захвачены нашей пехотой в рукопашной схватке, и перевал был взят штурмом.

Храбрые бойцы роты Пляйса одержали верх над противником. Были взяты более 100 пленных, захвачены 20 пулеметов и другая военная техника. Сам Герд Пляйс был ранен, но оставался со своими гренадерами до конца боя. Ворота в Грецию были распахнуты. Однако бои продолжались. 1-й батальон нашей мотопехотной бригады СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» атаковал отступавшего противника в бешеном темпе. Вражеские танки уничтожались противотанковыми и самоходными орудиями. Самолеты противника пытались помешать нашему наступлению, но их бомбы не достигали желаемого англичанами эффекта из-за трудности бомбардировки в горах.

Гауптштурмфюрер СС Фендт, командир батареи 88-мм орудий, был взят в плен и провел ночь в британской колонне. На заре наша пехота освободила его, а заодно взяла в плен значительное число новозеландцев. Рано утром был взят южный спуск с перевала. Крупные силы британцев и греков пытались вернуть потерянное и отбросить немцев обратно за перевал. В распоряжении британцев имелось большое количество танков, и они серьезно угрожали нашему авангарду. 1-й батальон мотопехотной бригады СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» уже вышел на открытую местность, а наши самоходные орудия были все еще на горной дороге, что создавало опасную ситуацию. Первые танки противника были уже на полпути от головной роты, когда вдруг появился оберштурмфюрер СС Науман со своими двумя 88-мм орудиями, открыл огонь и положил конец кошмару. Британские танки один за другим взлетали в воздух или, дымясь, замирали. Танковая атака захлебнулась в огне, смертях и обломках.

В то время как 9-я танковая дивизия двигалась на юг, мой разведывательный батальон устремился в направлении озера Кастория. Тени ночи уже окружали нас, когда мы увидели темные горы и нужный нам перевал Клисура. Нашей целью был город Корча и штаб III греческого корпуса, но до этого перед нами был перевал Клисура, который сам по себе был серьезным препятствием для техники, не говоря уже о противодействии противника. Когда мы поднимались до высоты почти 1400 метров, окружающие горы, казалось, давили на нас. Продвижение было быстрым; два хребта, протянувшиеся перед нами, были преодолены в ближайшие полчаса.

Перед нами лежал широкий горный массив, по нему шла, извиваясь, дорога, уходя вверх чередой узких извилин серпантина. Обратного пути уже не было; повернуть назад было невозможно. Слева горы круто обрывались в ущелье, в то время как справа вздымались ввысь отвесные скалы. Маленькие горные деревеньки казались вымершими и покинутыми. В последней деревне ее обитатели смотрели на нас с ужасом. Их лица выражали вопрос и ожидание. Нас охватило жуткое напряжение. Запах выхлопных газов заполнил чистый горный воздух.

Следующий хребет появился прямо перед нами несколькими рядами. Дорога слегка отклонялась вправо, а затем проходила по мостику через узкое, но глубокое ущелье. Мы осторожно маневрировали в направлении поворота дороги. В любой момент мы ожидали града пуль или камней, обрушивающихся на нас сверху. Мы чувствовали себя так, будто шли по горячим углям. Авангард остановился. Солдаты спрятались за укрытия и приготовились открыть огонь. Что происходило? Огня все еще никто не открывал. Охваченный нервным напряжением, я побежал вперед. Вдруг перед нами на дороге разверзлась пропасть. Мост через ущелье был взорван; массивный каменный пролет моста грудой камней лежал на дне ущелья и образовал низкую седловину.

Мы были удивлены, что препятствие не охранялось и не было никаких признаков вражеских позиций. Мы осторожно пробрались вперед к обрушенной седловине; ущелье было, наверное, 15 метров шириной, и его легко могли перейти пешие солдаты. Однако оно было непроходимо для мотоциклов. Головному взводу было приказано прикрывать дальний конец моста и обеспечить безопасное возведение временного моста. Едва только гренадеры добрались до обломков моста, как вокруг нас засвистели пули пулеметных очередей.

Мы смогли различить позиции противника справа от нас, на вершине горы. Вспышки огней из пулеметных стволов указывали их местоположение. В воздухе со свистом пролетели мины и взорвались в ущелье позади нас. Это неприятельские минометы пытались отогнать нас от препятствия. Мой батальон попал в очень неприятное положение – он не мог ни двигаться вперед, ни назад. Не было никакой альтернативы. Мы были на единственной дороге, идущей через горы в тыл III греческого корпуса.

Преодоление такого горного массива действительно было по плечу только горнострелковым частям, а не разведывательному батальону моторизованной бригады – но эти размышления были поглощены текущими событиями. Под рукой не было горных войск, поэтому нам приходилось выполнять их работу, и мы это делали! Обе наши мотоциклетные роты на рассвете атаковали позиции противника, в то время как я продолжал движение по дороге с водителями, штабом и ротой бронемашин, отвлекая внимание противника от направления основной атаки. Тяжелое вооружение и артиллерия понадобятся нам только позднее.

Между тем на ущелье опускалась темнота. Противник время от времени открывал по препятствию беспокоящий огонь. Наши саперы, чтобы выровнять взрывом подходы к прежнему мосту, пробурили отверстия для зарядов взрывчатки. Взрыв, и в считаные секунды массы земли и камней рухнули в ущелье поверх обломков моста. Теперь мой подвижный разведбатальон превратился в стройбат. Крепкие гренадеры перетаскивали валуны и сбрасывали их вниз на обломки моста, живой конвейер передавал камень за камнем. Вскоре после этого по временному мосту прошла первая противотанковая пушка. Как только новый мост был закончен, две мотоциклетные роты начали подъем на горный массив. Мотоциклисты стали горными егерями! Гренадерам пришлось взобраться вверх на 800 метров, прежде чем атаковать очаги сопротивления противника. Обе роты шли на штурм. Каждой из них, отделенной от другой пропастью, приходилось действовать самостоятельно. Хоть они и шли по отдельным маршрутам, у них была общая цель: перевал!

Теперь перед нами был враг; усталость солдат как ветром сдуло. Нервы были напряжены, все инстинкты к действию обострены. Наши воины пользовались традиционной тактикой, применяемой в труднопроходимой местности, поддерживали друг друга, находили при подъеме уступы для опоры. Рота Крааса также удалилась от пропасти вправо и взбиралась на гору; ей выпало пройти самый длинный путь. Я взял на себя заботу об отделении, которое должно было наступать по дороге. Оно состояло из 30 бойцов. В нашем распоряжении было несколько бронемашин, противотанковых пушек и отделение 88-мм зениток.

Дорога серпантином уходила все выше и выше, и у нас совсем не было связи с другими ротами. Было тихо. Ничто не нарушало тишину ночи, не раздавалось ни единого выстрела. Луна исчезла за горами, и ночь становилась все темнее и темнее. Судя по карте, мы достигли большого изгиба дороги, которая должна была идти вокруг последней скалы в тыл противника. Его позиции должны были находиться высоко над нами. Наш замысел состоял в том, чтобы обойти его фланг и отрезать пути к отступлению.

Дорога сворачивала за гору и тянулась еще на 400 метров в северном направлении, прежде чем снова повернуть на запад, к группе крестьянских домов. Возле этих домов и находился перевал, где дорога пересекала гребень хребта, а затем спускалась к озеру Кастория. Я не осмелился двигаться дальше вперед. У меня было ощущение, что что– то было не так. Нужно было подождать рассвета.

На перевале было ветрено и холодно; мы плотно прижимались к скале. Взвод Наумана вытянул на позицию 88-мм зенитку – так, чтобы она могла накрыть своим огнем крестьянские дома и гребень хребта.

Постепенно становилось нестерпимо холодно. Поскольку у нас не было ни шинелей, ни одеял (внизу от жары мы обливались потом!), мы сильно страдали, дрожа от холода. О сне не могло быть и речи. Если бы можно было хотя бы покурить! Медленно полз вверх автомобиль радиосвязи. Под его прикрытием я покурил и вновь изучил карту. Чем дольше я на нее смотрел, тем сильнее меня охватывала дрожь. Сначала я думал, что мои зубы стучат из-за ужасного холода, но затем я понял, что был очень напуган. Чем больше проходило времени, тем напряженнее я становился. Я уже больше не мог находиться в машине. Радиопередатчик с его бесконечным «бип, бип, бип» действовал мне на нервы.

Снаружи я старался ни с кем не разговаривать; я боялся, что кто-нибудь услышит, как стучат мои зубы, и поймет, что я напуган. Мы все молча сгрудились за скалой, вглядываясь в темноту. Боялись ли мои товарищи тоже? Я не знал. Мотострелок Йон из 1-й роты разведывательного подразделения СС прибыл с докладом. Однако он не выглядел напуганным. Он коротко и четко доложил мне ситуацию, а потом ему дали хлебнуть спиртного из фляжки медика.

Стало светлее. Вскоре мы смогли различать очертания деревни. Атака трех наших боевых групп должна была начаться огнем 88-мм орудий. Я склонился за щитом пушки и попытался что-нибудь разглядеть в темноте через бинокль. Чем ближе приближалось время открывать огонь, тем сильнее во мне крепла уверенность в успехе атаки. Она просто должна была быть успешной. Я рассчитывал на то, что противник выучил азы военной науки в военной академии и предугадывал, какие меры мы можем предпринять в данном случае. Из всего, чему был научен греческий командир, он будет ожидать от меня продвижения моей моторизованной части по дороге. Вот почему я атакую его через два хребта, а на дороге предприму только отвлекающую атаку.

По мере того как таяли ночные тени, можно было различать очертания домов. Прижавшись к земле, я дал Науману приказ открыть огонь. В считаные секунды мы оказались как в кипящем котле ведьмы. 88-мм зенитка посылала снаряд за снарядом по хребту справа от нас; минометы и пехотные орудия также осыпали обороняющихся минами и тяжелыми снарядами. Высоко над нами мотоциклисты штурмовали оборонительные позиции противника. Мне не было видно, как атаковали две мотоциклетные роты, но я слышал яростный пулеметный огонь и взрывы их гранат.

Командир батареи тяжелых 150-мм гаубиц сообщил мне, что не может больше оказывать огневую поддержку атакующих рот, не ставя под угрозу личный состав расчетов. Орудия заняли позиции вдоль горной дороги, одно за другим. Но из-за того, что дорога была слишком узкой, они не могли закрепить в земле свои сошники. Командир отказывался принимать на себя ответственность. Такого рода чушь была последней каплей в чаше моего терпения. В гневе я приказал ему открыть огонь. Мы должны были это сделать. Тяжелые снаряды прогрохотали над первым гребнем и взрывались на позициях противника с каждой стороны маленькой горной деревушки.

Пулеметный огонь противника полоснул градом по дороге и по скалам над нами, вызвав камнепад по склону, – камни с грохотом проносились вокруг нас. Ничего не оставалось делать, как двигаться вперед. Мы стремительно, прыгая как лягушки, бросились к первому повороту дороги и укрылись, преодолев еще несколько метров вперед, за скалой. У следующего поворота мы будем находиться прямо под позицией противника в 100 метрах выше. После такого спринта я рухнул, в изнеможении, за каменной глыбой и ловил ртом воздух. Наше продвижение вперед было затруднено тем, что приходилось перебегать от одной груды камней к другой, используя их как укрытия, чтобы не стать мишенью для вражеских снайперов.

Мы слышали над собой крики и яростные звуки сражения. Подразделения 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС прорвались на позиции противника на первом гребне. Мы ринулись вперед. На последнем большом повороте серпантина дороги мы наткнулись на нескольких солдат, которые в ходе атаки оказались отделенными расселиной от остальной роты. Среди них был унтерштурмфюрер СС Варвжинек, который кратко доложил мне об операции на гребне хребта. Из сведений от пленных мы узнали, что нам противостоит усиленный пехотный полк, находящийся на левом фланге греческой обороны. У него была задача удерживать перевал Клисура, обеспечивая отход с албанского фронта III греческого корпуса, который отводился, чтобы избежать окружения германскими моторизованными частями и продолжать сражение за Грецию во взаимодействии с британскими силами. Нельзя было допустить осуществления греческого плана. Отход не только должен был быть предотвращен, но и потерпеть полный провал. Мы должны были завершить переход по горам и заблокировать долину за Касторией.

Мы продолжали продвигаться по дороге. Вдруг земля перед нами взметнулась вверх. Я не верил своим глазам. В том самом месте, где только что была дорога, образовалась огромная воронка. Дорога оборвалась в пропасть. Пот оставлял светлые полосы на наших лицах. Мы ужаснулись. Ведь в следующие несколько секунд мы тоже могли взлететь на воздух! Еще через 100 метров земля снова затряслась, и, когда улеглась пыль, на дороге была еще одна гигантская воронка.

Мы спрятались за скалами, не осмеливаясь пошевельнуться. Меня душила тошнота. Я крикнул Эмилю Варвжинеку, что надо атаковать. Но добрый старый Эмиль посмотрел на меня так, будто сомневался в том, что я нормален. Пулеметный огонь резанул по скалам перед нами; наше головное подразделение состояло всего из десяти солдат. Черт подери! Мы, конечно, не могли тут оставаться, в то время как на дороге образуются воронки от взрывов, а пулеметный огонь прижимает нас к камням. Однако я, как и все, забился в укрытие и боялся за свою жизнь. Как я мог приказать Варвжинеку идти первым? Продолжая переживать, я ощутил гладкую округлость яйцеобразной гранаты в своей руке. Я окликнул группу. Все ошеломленно посмотрели на меня, когда я показал гранату, выдернул чеку и она покатилась к последнему гренадеру. Я еще никогда не видел такого дружного рывка вперед. Как будто укушенные тарантулом, мы рванули через скалы и сиганули в только что образовавшуюся воронку. Состояние ступора было сломлено; граната сделала свое дело. Мы дружно усмехнулись и рванули вперед к новому укрытию.

На вершине гребня хребта наши атакующие роты все дальше и дальше углублялись в оборону греков. Наши 88-мм орудия были в облаках пыли и дыма от разрывов снарядов горной артиллерии греков, но зенитки Наумана продолжали вести огонь. Снаряды зенитных 88-мм пушек пробили для нас дорогу, похоронив очаги греческого сопротивления под грудами обломков.

Мы находились прямо под гребнем хребта. Пот застилал мне глаза. Я наблюдал за боем через пелену пыли и грязи. Мы как бешеные бросились на хребет. Греки выбирались со своих позиций, поднимая вверх руки, прекратив сопротивление. Их путь отхода уже был накрыт огнем 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС, пулеметы которого с господствующей высоты напрямую обстреливали позиции противника. Мои солдаты сломили сопротивление греков, поддерживаемых батареей горных пушек, с помощью ручных гранат. Мы на пределе сил совершили переход по горам. Мои гренадеры совершили то, что другие считали невозможным и что даже сегодня считают безумием. Перевал Клисура – наш! Но времени на передышку не было. Только стремительное преследование противника принесло бы нам полную победу.

Наши саперы взрывами обрушили обломки скал в воронки на дороге. Артиллерия сменила позицию и вела огонь по отступающему противнику – целые колонны отходили на запад и далее на юг. Сопротивление греков, которые, как правило, храбро, до последнего вздоха, удерживали свои позиции, было сломлено. Нами было взято в плен более тысячи человек, включая полкового и трех батальонных командиров. Только тогда для нас стала ясной вся стратегическая важность захваченной нами позиции. С перевала мы могли непосредственно видеть пути отхода греческих войск из Албании, на которые теперь был направлен огонь всех видов нашего оружия.

Я хотел двинуться дальше за бегущим противником, но снова на дороге, круто спускающейся вниз, прогремели оглушившие нас взрывы. На засыпание гигантских воронок от фугасов было потеряно драгоценное время. 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС для начала поехала по дороге и вошла в маленькую деревню. Все ее жители покинули свои дома и ушли. Я хотел перегруппировать свой батальон там, а затем двинуться по главному пути отступления греков. Я ждал 1-ю роту 1-го разведывательного батальона СС. Вскоре появились молодые солдаты. По их лицам я все понял. На пропитанной кровью плащ-палатке они несли останки своего ротного командира. Рудольф Шредер лежал передо мной, его грудь была разорвана на куски. Он добился выдающихся военных успехов, но был убит во время прорыва системы обороны противника, командуя головной штурмовой группой.

Мы спустились с гор ближе к вечеру и разведали подходы к Кастории, городка на берегу одноименного озера на высоте 630 метров над уровнем моря. Я хотел провести рекогносцировку и последовал за разведгруппой. Перед небольшим мостом мы замедлили шаг. Дальше была видна высота 800, господствовавшая над подходами к Кастории (а также над путями отхода III греческого корпуса). На мосту не было видно никакого движения, он еще не был взорван. Внезапно по нас был открыт пулеметный огонь. Военный корреспондент Франц Рот, который шел с разведгруппой, неожиданно вскрикнул от боли. Пуля буквально раскроила ему череп. С окровавленной головой, но живого, корреспондента отправили назад, к коллегам.

2-я рота 1-го разведывательного батальона СС достигла моста с наступлением ночи, создав небольшой плацдарм. Рота провела рекогносцировку к северу от озера Кастория и встретила упорное сопротивление противника. Атака высоты 800 к юго-западу от Кастории началась на рассвете.

Снова наши снаряды с гулом проносились над нами и разбивали каменные глыбы, но греческая артиллерия здесь была мощнее. Мост рухнул от прямого попадания. Мы лежали на дне окопа, вжавшись в грязную землю. Интенсивность артиллерийского огня говорила мне, что внезапный штурм не будет удачным. Требовалась продуманная атака. Примерно в середине дня атака была возобновлена при поддержке более тяжелой артиллерии и 3-го батальона моторизованной пехотной бригады СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер». Батальон выдвинулся для охвата греческих позиций слева и должен был до вечера выйти на главный путь отхода греков. Чтобы подавить сильную греческую артиллерию и помочь разрушить позиции противника на высоте 800, в поддержку моему батальону были вызваны пикирующие бомбардировщики U-87 «Штука».

Операция проводилась с непревзойденной точностью. «Штуки» наносили удар по позициям противника как хищные птицы, делая широкие круги вокруг горы, а затем пикировали – с воем, глубоко вниз. На высотах и горном массиве возникли вспышки от сброшенных бомб, доносился грохот. В небо поднялись грибообразные столбы пыли и камней, соединяясь друг с другом и дрейфуя темной дымкой над озером. Плотная пелена покрыла гору, показывая разрушительный эффект от наших бомб и артиллерийских снарядов. Там разверзся настоящий ад.

Когда упали первые бомбы, мотоциклисты выскочили из своих окопов и побежали через открытое поле с трудом переводя дыхание. Отличная стрельба 88-мм защитных орудий завершила работу «Штук» и тяжелой артиллерии. Пройдет много времени, прежде чем греки опомнятся от атаки U-87. К тому времени будет уже поздно. Солдаты 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС взобрались на гору и закрепились среди скал.

Остальная часть батальона устремилась в Касторию через наспех починенный мост. Ничего не подозревавшие греческие роты и батареи, отходившие с гор, были настолько ошеломлены, что не сделали ни выстрела и добровольно сдались в плен. Однако одна из греческих батарей продолжала вести огонь и была нами вдребезги разбита. Бронемашины нашего батальона с ревом проследовали мимо греческих колонн к центру Кастории. Хаос был полным. На рыночной площади меня приветствовал местный священник. Никогда не забуду его братские объятия. Потом от меня несколько часов воняло чесноком.

В сумерках мои бравые товарищи взяли на себя оборону северных подходов к Кастории. Греческие части шли и шли из Албании к Кастории после боев с итальянскими войсками (итальянцам греки как следует всыпали, но теперь были вынуждены отходить под угрозой окружения немцами. – Ред.). Постоянно шел дождь. Раскаты грома сильной грозы чередовались с грохотом снарядов и бомб. Наши силы были на исходе. Мы засыпали прямо на месте. Размах нашего успеха стал виден только на следующее утро. За последние двадцать четыре часа мой разведывательный батальон взял 12 000 пленных и захватил 36 орудий. За то, как проявили себя мои храбрые гренадеры, я был награжден Рыцарским крестом.

Бои с оказавшейся в западне греческой армией продолжались. Бригада СС «Лейбштандарт», преодолев немалые трудности, взяла, пройдя городок Мецовон, перевал Катара (1705 метров) через горы Пинд и заставила капитулировать 16-ю дивизию греков. Капитуляция была подписана 21 апреля в Ларисе. Ближе к вечеру 24 апреля, когда я был в Янине (к западу от перевала Катара), мне было приказано преследовать разбитые британские войска. Мои боевые товарищи перед этим как раз успели впервые с начала Балканской кампании спокойно выспаться ночью. Утром растолкали, пробудив от сна без сновидений. Топливные баки наших мотоциклов и машин были заполнены до краев из канистр, взятых в гараже у греков. Никто не удосужился собрать греческие пулеметы, сложенные у мечети Али-Паша в старой турецкой крепости, а также несметное количество оружия, оставшегося в городе.

Греческие солдаты, которые отходили сюда, через горные перевалы, из Албании, оставили свое оружие, прислонив его к стенам домов, сбривали свои темные бороды, шли в ближайшую пекарню и выходили оттуда с буханками свежего хлеба, пучком лука порея и если повезло, то и с несколькими рыбешками, нанизанными на прут. Затем они снова брели на юг.

Мы их перехватили. Этот перехват еще раз наглядно продемонстрировал нам разницу между дорогой победителей и дорогой побежденных. Эти люди, которые были раньше рыбаками, крестьянами, пастухами, торговцами или профессиональными военными, видимо, были до разгрома Греции вполне уважаемыми людьми. Теперь же они хаотично брели через долины и перевалы, возвращаясь домой с позором. Война закончилась для них в безнадежном смятении, даже если мы случайно видели одинокого полковника, прямо сидящего в седле. Это было разложение.

Мы же продвигались все дальше и дальше. Мы собирались рано или поздно прижать британцев. Батальон нигде не останавливался, но по ходу мы задавали несколько вопросов в каждой деревне или небольшом городке. Тот, кто успевал по пути отрезать себе кусок хлеба с намазанным на него жиром, до тех пор, пока не съедал, прикрывал его сверху рукой, чтобы не съесть заодно и быстро налипающий слой пыли и грязи.

Только однажды, у залива Амаракикос, я позволил себе короткую остановку. Я нашел здешние апельсиновые рощи просто чарующими. Солдаты набрали в свои каски ароматных фруктов; мы хотели попробовать их и убедиться, что мы на юге! На узкой горной дороге стоял несчастный пони греческой армии, белая лошадка с синими тенями, проступавшими между ее ребер. Брошенная, без упряжи, на последнем издыхании. Она не шевелилась; она стояла как памятник разгрому. Мимо нее проезжали наши бронемашины и мотоциклы. Лошадь тоже была ветераном проигранной войны, обессиленным, жалким существом.

Далее на юг мы двигались, пересекая бурлящие горные реки, и видели в них безоружных солдат, наслаждавшихся прохладной водой. Но нам, покрытым грязью и потом, нельзя было насладиться ни единой каплей. Мы видели тысячи людей, лежавших в тени оливковых деревьев. Вместо этого нам приходилось следить за уровнем топлива и за поворотами дороги. Нам приходилось избегать выбоин и крепко держаться за руль, когда наши машины подбрасывало на ухабах. Мы, конечно, помнили несчастные польские дороги, но эта дорога была чертовой «теркой для сыра», которая, казалось, хотела вытрясти из нас душу. На смену вечеру наступала ночь, а мы все еще не достигли цели. Отбившиеся от своих британские солдаты и подрывные команды разбегались перед нами. Греческие крестьяне говорили нам, что британцы развертывали шипованные ленты на дорогах, чтобы задержать наше наступление, и это оказалось правдой. Водители ругались, пока им приходилось менять очередное спущенное колесо. Мы сделали короткую остановку в маленьком городишке – батальону нельзя было привлекать к себе внимание.

Преследование британцев продолжалось на заре. Мы мчались все время на юг, вверх через невысокую горную гряду и снова вниз – в долину. Мы пересекали глубокие ущелья. Развалины классической Греции приветствовали нас. Кто-то вспомнил лорда Байрона, который был убит здесь в сражении с турками в 1824 году (Байрон умер действительно здесь, в Месолонгионе, но от лихорадки. – Ред.). Но у нас не было времени думать об истории. Прямо перед нами возник город Месолонгион. Скоро мы достигнем Коринфского перешейка, а затем сможем перехватить британцев. Авангард осторожно двигался своим маршрутом по направлению к городу и выехал на его узкие улицы. Население Греции приветствовало нас. Последние британские войска только что оставили город и отступали вдоль побережья по ведущей на восток дороге, уходящей в направлении Коринфского перешейка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.