Глава VII. Перечень позднейших житий и редакций

Глава VII.

Перечень позднейших житий и редакций

Столетием позже миней митр. Макария составлены были два новых сборника такого же рода, заслуживающие некотораго внимания в истории древнерусской письменности житий. Один из них написан по поручению Троицко-Сергиевскаго архимандрита Дионисия рукою монаха Германа Тулупова из Старицы в 1627—1632 гг., другой составлен священником посадской церкви Сергиева монастыря Иоанном Милютиным и его сыновьями в 1646—1654 гг. По составу своему те и другие четьи-минеи отличаются большим однообразием от Макарьевскаго сборника: в них вошли почти исключительно памятники историческаго содержания, жития и сказания. На этих минеях отразилось движение древнерусской агиобиографии до половины XVII в.: в сборнике Макария жития русских святых составляют незаметную группу: в обоих новых сборниках им отведено много места, в минеях Милютина их более сотни, не считая отдельных сказаний. Но при этом оба составителя руководились различными взглядами на свое дело. Герман старался дать место в своем сборнике всему, что находил под руками: он не только переписывал памятники целиком, даже охотно помещал рядом разныя редакции одного и того же памятника. Милютин не ограничивался задачей писца и собирателя. Он говорит, что пользовался для своего сборника монастырскими минеями и прологами, писанными Германом Тулуповым, прибавляя, что писал «с разумных списков, тщася обрести правая»; но, дорожа местом и временем, он старался сокращать и даже иногда переделывать памятники, любил опускать в житиях предисловия и похвальныя слова. Это отнимает много цены у его обширнаго сборника и позволяет обращаться к нему для изучения известнаго памятника только при недостатке других списков.

Литературное однообразие житий после Макария позволяет ограничиться перечнем их в хронологическом порядке, насколько можно возстановить его по уцелевшим указаниям. В 1567 г. иеромонах Ошевенскаго монастыря Феодосий написал обширное и превосходное по содержанию житие основателя его преп. Александра. Сопровождающий биографию обстоятельный разсказ о происхождении ея открывает, каким образом, несмотря на 88 лет, отделяющих ее от смерти Александра, дошло до автора столько любопытных подробностей о жизни святаго. Брат Александра Леонтий, вскоре по смерти его постригшись в монахи в Ошевенском монастыре, начал диктовать клирикам разсказы о жизни святаго. Около 1530 г. игумен Маркелл, обобрав монастырь, уехал в Москву и взял с собою записки. На дороге его убили, и записки пропали. Но к отцу Феодосию, священнику села, где родился Александр, часто приходил племянник последняго, и будущий биограф, еще сидя за азбукой, слышал много о жизни пустынника. Потом отец автора переселился в село на Онегу, недалеко от монастыря, и здесь посещал их иеромонах Корнилий, читавший диктованныя Леонтием записки и сам участвовавший в их составлении. По смерти отца заняв его место и потом овдовев, Феодосий постригся в Ошевенской обители. Здесь он не нашел никакого писания об основателе, но застал еще древних старцев и родных Александра и, пополнив их разсказами свои сведения о нем, написал биографию. Такие источники позволили автору приложить к жизнеописанию в длинном ряде посмертных чудес не менее любопытный разсказ о дальнейшей судьбе монастыря. Позднее, может быть для чтения в церкви, по труду Феодосия составлено было сокращенное житие, в котором меньше содержания, но больше реторики.

Около того же времени составлено житие Кассиана Учемскаго. Автор его — бывший игумен Учемскаго монастыря, где застал уже немногих учеников Кассиана. Кроме этих учеников, о Кассиане разсказывал биографу знавший его ферапонтовский старец Силуан. Учемские игумены XVI в. не все известны; изложенные признаки указывают, по-видимому, на игумена Порфирия, по просьбе котораго в 1560 г. подтверждена одна грамота Учемскаго монастыря.

Биограф Александра Куштскаго говорит, что слышал от «отец» своих разсказы об Александре, сообщенные им сотрудниками святаго Савватием и Симеоном; по неясному намеку в похвальном слове можно заключать, что оно с житием написано во время царя Ивана Грознаго. К житию приложено 22 посмертных чуда: 20-е помечено 1575 г. и им в некоторых списках оканчивается житие, которое, по-видимому, написано около этого времени. Выписав, что нашел об Александре в сказании Паисия Ярославова, автор прибавил немного новых известий, не лишенных, впрочем, интереса. В изложении он старался подражать житию Дионисия Глушицкаго, откуда почти дословно выписал предисловие.

Монах Сийскаго монастыря Иона написал жития Антония Сийскаго, Сергия Нуромскаго и Варлаама Важскаго. Сохранившияся указания позволяют возстановить историю перваго из этих житий. Иона впоследствии пишет, что составил свой труд в 7086 (1577—1578) г. Вскоре написана была другая редакция жития царевичем Иваном, сыном Грознаго. Из его подробнаго разсказа о происхождении этой редакции можно видеть, что побудило сийскаго игумена Питирима с братией поручить Ионе составление жития: тотчас по окончании последняго игумен с учеником Антония Филофеем поехал в Москву просить царя и митрополита об установлении празднования святому. Игумен с другим Антониевым учеником Новгородским архиеп. Александром, упросил царевича написать житие Антония с похвальным словом и службой. Царевич исполнил просьбу в 1579 г. Он называет «первым писателем» Антониева жития Филофея. Иона, по его словам, написал житие по разсказам учеников Антония, «памятухов житию его», в числе которых упоминает и Филофея. Но одно из посмертных чудес повествует об иноке, который первый начал писать о святом, но был остановлен порицанием прочей братии, которая кричала: «Преже сего никтоже дерзну писати, а сей убо пишет и жития святых составляет». Это известие можно отнести к Филофею, но не к Ионе, писавшему по просьбе братии: очевидно, последний воспользовался и неконченными записками перваго, котораго царевич назвал начальным биографом Антония. Царевич прибавляет, что Питирим и Филофей принесли ему «списание о житии» святаго, «зело убо суще в легкости написано». Это — труд Ионы, как видно из сличения обеих редакций. Царевич написал новое предисловие и сократил два первых разсказа в труде Ионы; далее он дословно повторил последняго и даже не опустил его послесловия, не назвав только автора по имени, но удержав черты, вовсе не идущия к царственному московскому писателю. Строгий отзыв царевича о своем источнике несправедлив: сам он не прибавил ни одной новой черты к разсказу Ионы, далеко не воспроизвел его обильнаго любопытными подробностями содержания и превзошел его разве реторикой, не везде удачной. В приписке к житию Сергия Нуромскаго, сделанной позднее, инок Иона говорит, что написал его в 1581 г., когда был игуменом в Глушицком монастыре, куда нуромская братия обратилась к нему с просьбой описать жизнь своего основателя. Уцелевшия в актах Глушицкаго монастыря известия об игумене Ионе относится к тому же 1584 г. и не позволяют определить, долго ли жил там биограф. Склад предисловия и приписки в этом житии не оставляют сомнения, что автор его тот же сийский инок. В 1589 г. он уже из Сийскаго монастыря послан был на Вагу; там дела задержали его всю зиму, заставив долго пробыть в монастыре Варлаама: и здесь братия, давно скорбевшая, что некому написать житие основателя, умолила заезжаго биографа воспользоваться «остатком древних отец» для жизнеописания Варлаама. Ни на Нурме, ни на Ваге Иона не застал учеников основателей; этим объясняется скудость обеих биографий сравнительно с житием Антония. Но и немногия сведения о Сергие и Варлааме, записанныя Ионой, получены им из надежных источников. В житии Сергия он перечисляет ряд иноков, преемственно передававших один другому в продолжение столетия повесть о жизни святаго, пока около половины XVI в. последний из них, игумен Павлова Обнорскаго монастыря Протасий, не записал предания в своих «свитках», которыми Иона пополнил изустные разсказы братии. На подобных источниках основано и житие Варлаама.

Житие Геннадия Костромскаго вместе с службой ему написал ученик его и игумен основаннаго им монастыря Алексий. В наставлении к братии по поводу жития автор просит отвезти его труд на просмотр к царю Федору и митр. Дионисию: следовательно, биография написана в 1584—1587 гг. Она отличается свежестью биографических черт и простотою изложения: автор владеет книжным языком, но мало заботится о реторике. Он целиком поместил в жизнеописании и духовное завещание, продиктованное Геннадием: «Бе бо Геннадий не умеяше грамоте».

Немного позже составлено житие Геннадиева учителя Корнилия Комельскаго. Автор называет себя постриженником Корнилия и некоторыя разсказы в своем труде оканчивает замечанием, что слышал их от самого святаго. Из грамоты патриарха Иона, писанной 21 февраля 1600 г. по поводу установления празднования Корнилию, узнаем, что игумен Иосиф представлял церковному собору в Москве канон святому и житие с чудесами. В одном списке жития уцелела заметка автора, что оно написано в 1589 г. «рукою многогрешнаго Нафанаила Корнильевскаго». Нафанаил, по-видимому, не был знаком с житием Геннадия и разсказывает о последнем не совсем согласно с Алексием; разсказ его богаче Алексиева труда биографическими подробностями, но так же прост и ровен, даже сух и сжат, что возвышает его цену. К тому же времени, к концу XVI в., можно отнести составление уцелевшаго жития другаго комельскаго пустынника, Иннокентия. Это краткая записка, очень скудная известиями и исполненная неточностей. Биограф говорит, что некогда в монастыре «много писания о святом бысть», но в 1538 г. казанские Татары вместе с монастырем сожгли и эти записки. Биограф писал по уцелевшему преданию, многое забывшему или спутавшему; единственным письменным источником служило ему краткое завещание, приложенное Иннокентием к собственноручному списку монастырскаго устава учителя своего Нила Сорскаго.

Позднейший писец жития Герасима Болдинскаго называет автора его, игумена Антония, учеником Герасима; но это известие не подтверждается ни его словами в житии, ни его некрологом, написанным в Вологде в XVII в.; напротив, он везде ссылается только на разсказы «достоверно поведущих», не выставляя себя очевидцем. Житие написано по просьбе монахов—учеников Герасима и, как видно по выражениям автора, в Болдинском монастыре, следовательно, не позже 1586 г., когда автор стал вологодским епископом. Биография отличается обстоятельностию разсказа. Уцелел письменный источник ея, любопытный по происхождению. Перед смертью Герасим призвал к себе болдинских иноков и игуменов других основанных им монастырей и в присутствии их продиктовал известие о своей жизни и последния наставления братии. Эту предсмертную автобиографию, или «изустную память», Герасима, переписанную «с подлиннаго слово в слово» в 1576 г. по приказу соборных старцев и игумена Антония, последний целиком внес в свое творение, дополнив ее разсказами учеников основателя. По труду Антония была потом составлена другая редакция жития, несколько короче и проще изложенная.

Казанский митрополит Гермоген, в 1594 г. составивший сказание о местной чудотворной иконе Богоматери, вскоре по обретении мощей Гурия и Варсонофия, в 1596-м или 1597 г. описал жизнь этих первых сеятелей христианства в Казани. При литературном искусстве повесть Гермогена скудна известиями: о жизни Гурия и Варсонофия до приезда в Казань автор замечает, что не нашел «от младенства знающих житие их и отечество известно»: но и деятельность их в Казани изображена в общем очерке, хотя автор и по близости ко времени их жизни, и по своему положению в Казани не мог не знать подробностей.

Житие Антония Римлянина в сохранившихся списках XVI—XVII вв. приписывается Андрею, ученику и преемнику Антониеву по управлению монастырем. В самом житии Андрей не раз называет себя по имени: по его словам, он, священноинок Андрей, принял пострижение в обители Антония, был его послушником и учеником; умирая, Антоний призвал его к себе, сделал его своим духовным отцом и сообщил ему сведения о своей жизни, завещав ему описать ее по смерти. Из другаго достовернаго источника известно, что Андрей был поставлен игуменом в 1147 г. и умер 1157 г. В конце жития читаем, что поручение написать его было повторено Андрею тогдашним епископом Нифонтом (=1156). Но встречаем в житии черты, которыя могла занести только позднейшая рука. Было уже замечено другими, что новгородец первой половины XII в., говоря о гривенном слитке серебра, на который Антоний нанял рыболовов, не мог написать в пояснение, что в то время у новгородцев не было денег, а лили они серебряные слитки и их употребляли в торговле. Но точно так же преемник Антония, описывавший жизнь его по поручению епископа Нифонта, не имел нужды прибавлять к имени последняго заметку: «Бе бо в то время ему святительски престол держащу». Далее, житие говорит в начале, что Антоний прибыл в Новгород в 1105 г., а в конце читаем: «Поживе с пришествия своего до игуменства лет 14»; ученик Антония не мог не знать, что последний поставлен игуменом в 1131 г. Поверяя житие современной Андрею летописью, находим в нем другия несообразности, невозможныя со стороны современника описываемых событий. Разбирая житие, замечают, что известие его о построении Антонием каменной церкви в монастыре при епископе Никите есть анахронизм, внесенный позднейшим редактором. Но в житии почти все события из жизни Антония на Руси отнесены ко времени Никиты; только поставление в игумены и кончина Антония обозначены временем епископа Нифонта; житие как будто и не подозревает, что между этими епископами был Иоанн (1108—1130), ко времени котораго относится все, что разсказывает житие с основания обители Антонием до его игуменства. Между указанными противоречиями жития есть одно, дающее ключ к объяснению элементов, из которых сложилось житие. Зная, что Антоний посвящен в игумены при Нифонте (по летописи в начале 1131 г.) и пришел в Новгород в 1105 г., биограф, однако ж, уверяет, что Антоний прожил 14 лет от «пришествия» до игуменства и заложил церковь в монастыре «во второе лето по пришествии». В этом двойном противоречии есть не подозреваемая самим биографом правда: церковь основана по летописи в 1117 г., следовательно, «пришествие» относится к 1116 г., ровно за 14 лет до игуменства. У биографа, несомненно, были первые письменные источники. Одним из них, вероятно, служило краткое древнее житие Антония, подобное первой редакции жития Варлаама Хутынскаго. В разсказе об основании монастыря биограф упоминает о духовной грамоте Антония. Подлинник ея исчез, но в монастыре сохранились позднейшие списки двух грамот Антония. Одна из них имеет вид купчей и подана была игуменом в 1573 г. царю по поводу тяжбы монастыря с новгородскими посадскими за землю; другая похожа на духовное завещание основателя. В обеих легко заметить черты, не позволяющие считать их подделками; но обе смущают своей внешней формой. В монастырских актах XVI в., относящихся к тяжбе, везде упоминается список только с одной «духовной купчей ободной» грамоты Антония, а выдержки приводятся из обеих: по-видимому, это две части одной духовной и купчая, поданная царю, есть лишь выписка того места из последней, которое было нужно для судебнаго процесса. Участие позднейшей руки, изменившей подлинный вид грамоты, заметно и в определении цены Антониевой покупки рублями, а не гривнами.

Это помогает объяснить известие грамоты, будто Антоний поселился на месте обители по благословению епископа Никиты, умершаго за 10 лет до ея основания: в подлиннике, вероятно, имя епископа не было обозначено и вставлено потом по догадке. Известия жития, заимствованныя из этих источников, помогают отделить от них черты другаго происхождения, поставленныя рядом с ними и нередко им противоречащия. В духовной Антоний пишет, что он не принимал имения ни от князя, ни от епископа, но купил для монастыря на свои деньги село Волховское у посадничьих Ивановых детей Семена и Прокофия; житие, цитируя духовную, говорит об этой покупке, но выше, в конце повести о чудесном прибытии Антония в Новгород, превращает этих посадничьих детей в посадников Ивана и Прокофия Ивановичей, которые по просьбе епископа даром отводят под монастырь землю в селе Волховском. В духовной Антоний не говорит, откуда взял 170 гривен на покупку села и тони; житие, выписывая это место духовной, прибавляет от лица Антония, будто деньги взяты «из Пречистыя сосуда, сиречь из бочки». Так, биограф ставил рядом под покровом одинаковаго авторитета документальныя и легендарныя черты. Можно заметить, что легенда о путешествии Антония из Италии именно и вносит путаницу в житие: автор как будто не знал, как расположить, с какими известиями других источников связать части этой легенды, и расположил их неверно. Происхождение и элементы этой легенды лежат за пределами нашей задачи; но некоторыя соображения о ходе ея развития необходимы для подтверждения вывода, что не перо XII в. записало ее в том виде, как она изложена в житии. Житие разсказывает, что по смерти Антония, когда ученик его Андрей открыл епископу и всем людям города тайну прибытия святаго в Новгород, «оттоле начат зватися Антоний Римлянин». Но ни в летописях, ни в других памятниках, составленных до половины XVI в., имя его не является с таким эпитетом. Само житие впадает здесь в любопытное противоречие: по его словам, до самой кончины Антония никто не знал «тайны о пришествии его», кроме Никиты и Андрея, а в разсказе о тяжбе с рыбаками за бочку Антоний торжественно на суде за 30 лет до смерти объявляет, что в Риме бросил эту бочку в море, скрыв в ней священные сосуды. Из приложенных к житию похвалы и статьи о чудесах видно, как с половины XVI в. под влиянием воскресавшаго предания об Антоние впервые выходили из забвения памятники, связанные с его именем: игумен Вениамин около 1550 г. торжественно поднял лежавший дотоле в пренебрежении на берегу Волхова камень, на котором приплыл Антоний; около 1590 г. игумен Кирилл открыл в ризнице морския трости, приплывшия с этим камнем, и реставрировал на нем образ Антония, стертый временем. Многолетняя тяжба за землю, купленную Антонием, не могла остаться без действия на обновление предания о нем в памяти местных жителей. Изложенныя замечания, по-видимому, помогают объяснить происхождение жития. В сохранившихся списках оно обыкновенно начинается витиеватым предисловием и сопровождается похвальным словом, статьей о чудесах и длинным послесловием, из котораго узнаем, что чудеса описаны постриженником Антониева монастыря Нифонтом в 1598 г. в Троицком Сергиевом монастыре, куда он переселился вслед за игуменом Кириллом, около 1594 г. Нифонт приписывает себе только повесть о чудесах, но при этом дает понять, что прибавил эту повесть к прежде сделанному собственноручному списку жития. Разсмотренное выше содержание последняго не позволяет считать его творением Антониева ученика, которому оно приписывается. По литературным понятиям, господствовавшим в Древней Руси, иной грамотей, переделав старое произведение, смотрел, однако ж, на свою переделку только как на новый список подлинника и усвоял первому автору, что он мог написать, хотя и не написал. Живя в монастыре Антония, Нифонт первый возбудил мысль открыть и прославить его мощи. Потом он много хлопотал об этом. Для успеха дела необходимо было представить властям приличное житие святаго с чудесами и похвалой. В монастыре, вероятно, было предание, что краткая записка о святом составлена Андреем. Переделывая и дополняя другими источниками эту записку к торжеству открытия мощей, последовавшаго в 1597 г., Нифонт не только поставил над биографией имя Андрея, но и считал себя вправе говорить в ней от лица последняго. Наконец, новый биограф сам указывает на происхождение анахронизма, который он допустил, отнесши события жизни Антония до игуменства ко времени епископа Никиты: имя ничем не памятнаго преемника его Иоанна забылось, а мысль открыть мощи Антония пришла Нифонту, по его словам, немного после обретения мощей Никиты. В житии основателя Сыпанова монастыря Пахомия, очень мало распространенном в древнерусской письменности, нет никаких прямых указаний на время и место его написания; лишь по некоторым неясным признакам можно относить его появление к концу XVI в. Но его дельный, внушающий доверие и простой разсказ показывает, что поздний биограф имел под руками надежные источники известий об этом подвижнике XIV в.

Распространенное в рукописях житие митр. Филиппа составлено кем-то в Соловецком монастыре, по поручению игумена и братии, вскоре по перенесении туда мощей святителя из Отроча монастыря в 1590 г. Автор замечает: «Никто же яже о нем написав нам остави, тем же и аз от пнех достоверно поведающих о нем слышах»; но в разсказе об игуменстве Филиппа он нигде не выставляет себя очевидцем разсказываемаго. Этим объясняются некоторыя неточности в разсказе его о жизни Филиппа и на Соловках, и в Москве. Сохранилась другая редакция жития, составленная там же: она во многом повторяет первую, короче описывает управление Филиппа русской церковию, но представляет много новых и любопытных черт в разсказе о заточении Филиппа и, особенно, о его хозяйственной деятельности в монастыре на Соловках.

В царствование Бориса Годунова приятель его патриарх Иов написал житие царя Федора. Оно изложено слишком оффициально для литературнаго произведения и при обилии реторики слишком бедно содержанием для биографа-современника, стоявшаго так близко к самому источнику описываемых событий. В рукописях встречается служба преп. Иосифу Волоцкому с известием, что в 1591 г. собором установлено всецерковное празднование его памяти и по этому поводу исправлены были для печатнаго издания тропарь, кондак, стихиры, канон и на литургии вся служба Иосифу. В службе один канон — «Творение Иова патриарха».

По поручению того же патриарха составлена была пятая, самая обширная и витиеватая редакция жития кн. Александра Невскаго. Из приписки к ней видно, что автор ея — Вологодский архиеп. Иона Думин. Его труд — компиляция, составленная по записке Александрова биографа-современника, по летописи и по двум редакциям жития, написанным по поручению митр. Макария, новый редактор прибавил от себя новыя реторическия украшения, четыре чуда 1572 г. и пространное похвальное слово. Сводя и переделывая сказания прежних биографов, Иона, однако ж, ведет разсказ от их лица и приписывает им слова, которых не находим в их сочинениях: таким образом, в биографии, написанной по благословению Иона, читаем, что автор беседует с пленными, взятыми Александром в ледовом бою, и получает от митр. Макария приказания написать житие Александра, и слушает разсказ старца Рождественскаго монастыря во Владимире о чуде князя Александра в 1572 г.

Много лет спустя по смерти Нила Столбенскаго (=7 дек. 1554 г.), около 1580 г. в пустыню его пришел из соседняго Никольскаго Рожковскаго монастыря иеромонах Герман и, ушедши через 3 г., воротился туда около 1590 г. Сам уроженец той местности, Герман по разсказам окрестных жителей составил записки о жизни и чудесах столбенскаго пустынника и, считая себя «недовольным писания», долго думал, где найти человека, способнаго по этим запискам написать житие Нила. Узнал он, что есть в Болдинском Герасимовом монастыре такой человек, инок Филофей Пирогов, и в 1598 г., в Москве на соборе встретившись с болдинским игуменом Феоктистом, он вручил ему свои «списки» о жизни и чудесах Нила с просьбой поручить Филофею составление жития. Разсказы странствующих иноков о Ниле уже давно пробудили в Филофее «желание несытно» писать о нем, и, когда Феоктист принес ему записки Германа, он составил по ним житие, стихиры и канон Нилу, дополнив известия Германа разсказами странствующих иноков, бывавших на Столобном острове. Так составилось одно из любопытнейших житий. Филофей замечает, что «писал с того вданнаго письма Германом»; можно заключать из этого выражения, что записки последняго целиком вошли в редакцию Филофея, который удержал в своем изложении даже ссылку на разсказы «жителей Осташковских», принадлежащую, очевидно, Герману. Сохранившаяся записка последняго о составлении жития показывает, что он не хуже Филофея владел книжным языком. Житие составлено вскоре по получении записок, впрочем не раньше 1599 г., к которому относится последнее из описанных в нем чудес. Впоследствии, еще до обретения мощей, в 1667 г. составлена была другая редакция жития, в которой простой разсказ Филофея, особенно в начале, украшен реторикой и распространен общими местами житий.

Повесть о Псковском Печерском монастыре, написанную игуменом Корнилием, продолжали другие, и в начале XVII в. ряд отдельных сказаний сведен был в одно целое. Самая любопытная статья в этом своде — описание монастыря, составленное «в настоящий сей во 111-й (1603-й) год». Об осаде Пскова Баторием разсказывал автору печерский игумен Тихон, очевидец события; дополняя повесть Корнилия, он ссылается на разсказы, слышанные им от Тихонова преемника Никона: в повести об осаде монастыря Поляками в 1611 г. автор является участником в защите обители. Трудно решить, принадлежат ли эти указания различным авторам отдельных сказаний, вошедших в свод, или одному редактору его, жившему в Печерском монастыре в конце XVI и начале XVII в. В списке повести начала XVII в. сохранилось известие, что три сказания — о начале Печерскаго монастыря, об осаде его и Пскова в 1581 г. — впервые собраны в одно целое иноком Григорием при игумене Никоне. Сообщают еще, не указывая источников, что Корнилиево сказание дополняли в 1587 г. игумен Мелетий и потом Иоаким (игумен с 1593-го по 1617 г.), что известную повесть об осаде Пскова в 1581 г. написал иеромонах Псковскаго Елеазарова монастыря Серапион. Составитель разсматриваемаго свода, в своем сокращении этой повести передавая разсказ ея о видении Богородицы на стене Пскова кузнецом Дорофеем, прибавляет, что читал об этом «в писании певца Митрофана».

Встречаем писателей, соединявших свои труды над одной и той же литературной работой. В рукописях сохранилась служба великому князю московскому Даниилу, написанная по благословению патриарха Иова воеводою Семеном Романовичем Олферьевым и иноком Переяславскаго Даниилова монастыря Сергием. Неизвестно, ими ли составлено и житие князя, встречающееся в списках XVII в. Ряд посмертных чудес в нем оканчивается известием о возстановлении Даниилова монастыря в царствование Ивана Грознаго. По словам жития, «сказание, еже во древних летописаниях явлено, сие и зде предложися»; новаго в житии разве только взгляд на характер и деятельность князя, любопытный по своему противоречию фактам, которые излагает сам биограф. По сохранившемуся описанию чудес Романа, углицкаго князя XIII в., чудотворение от мощей его началось 3 февраля 1605 г. и тогда же, по поручению патриарха Иова, Казанский митрополит Гермоген свидетельствовал мощи святаго князя, а Семен Олферьев с иноком Сергием написали повесть о нем, стихиры и каноны. Житие с первыми чудесами погибло во время разорения Углича в 1699 г.; сохранились только служба князю и описание чудес со 2 по 12 марта 1605 г. По-видимому, одного из названных писателей имел в виду архиеп. Филарет, сообщая известие, будто углицкий инок Сергий в 1610 г. описал чудеса Паисия Углицкаго и переделал записки о его жизни. В рукописях встречаем две редакции жития Паисия, краткую и пространную с позднейшими прибавлениями. Из разсказа автора о происхождении последней видно, что она составлена после литовскаго погрома на основании какой-то «истории», вероятно летописной повести о городе Угличе. В ней можно заметить несколько анахронизмов; но присутствие мелких подробностей в разсказе о некоторых событиях и хронологических пометок, согласных с другими известиями об Угличе, заставляет думать, что автор пользовался довольно древним и обстоятельным письменным источником. В краткой редакции почти все эти подробности и хронологическия указания опущены; в остальном она большею частью дословно сходна с пространной; но трудно решить, была ли она позднейшим сокращением этой последней или одним из ея источников. Ни в ней, ни в пространной редакции нет яснаго подтверждения известия, будто житие Паисия написано иноком Сергием в 1610 г. Существование старой местной летописи подтверждается «повестью о граде Угличе», составленной во второй половине XVIII в. Она начинается более куриозными, чем любопытными, преданиями и догадками о происхождении и древнейшей истории Углича, обычными в старых и новых наших исторических описаниях городов; но в дальнейшем изложении выступают ясно местные летописные источники. Для нас эта повесть любопытна тем, что вместе с извлечениями из сохранившихся житий углицких святых Кассиана и Паисия она приводит отрывки из житий, которых нет в известных рукописных библиотеках. Так, находим в ней обстоятельный разсказ об ученике Паисия Вассиане Рябовском, по складу своему не оставляющий сомнения, что он выписан из жития Вассиана; не менее любопытно сказание о современнике Паисия, ростовском иноке Варлааме, в 1460 г. основавшем монастырь близ Углича на реке Улейме.

При патриархе Ионе в деле литературнаго прославления памяти святых трудился кн. С. Шаховской. По поручению патриарха написал он похвальное слово святителям Петру, Алексию и Ионе; кроме того известно его похвальное слово устюжским юродивым Прокопию и Иоанну и повесть о царевиче Димитрие Углицком. В обоих первых произведениях автор обнаружил хорошее знакомство с реторическими приемами агиобиографии; но биографическия сведения его о прославляемых святых ограничиваются тем, что он нашел в их житиях.

В духовной столбенскаго строителя Германа, писанной в 1614 г., упоминается канон Василию, московскому блаженному. В каноннике Евфимия Туркова, игумена Иосифова монастыря, писанном в конце XVI в., встречаем этот канон с известием, что он — творение старца Мисаила Соловецкаго. Сохранилось житие блаженнаго, очень скудное биографическим содержанием, но многословное и скорее похожее на похвальное слово, чем на житие; чудеса, приложенныя к житию, начались в 1588 г.; в рукописях житие, кажется, появляется не раньше XVII в.: это указывает приблизительно на время его составления.

В предисловии к житию Кирилла Новоезерскаго, выписанном из жития Евфимия Великаго, нет указаний ни на автора, ни на время появления жития; ряд посмертных чудес не одинаков в разных списках, и трудно угадать, где остановился биограф и откуда начинаются позднейшия прибавки. Слово об открытии мощей Кирилла, написанное в половине XVII в. очевидцем события, разсказывает, что в 1648 г. братия Новоезерскаго монастыря послала боярину Борису Морозову житие Кирилла с чудесами при жизни и по смерти. Из посмертных чудес 14-е помечено 1581 г., а о 17-м автор замечает: «Се новое и преславное чудо, еже видехом очию нашею». Наконец, одно чудо Кирилла при жизни биографу сообщил Дионисий, первый по времени сотрудник и ученик святаго, пришедший к нему в пустыню в 1517 г. Из всего этого можно заключить, что житие писано в первые годы XVII в. монахом, вступившим в монастырь Кирилла в конце XVI в. В этом житии можно заметить несколько мелких неточностей; но весь запас биографических известий почерпнут, по-видимому, из хороших источников: кроме изустных сообщений учеников Кирилла, автор намекает и на записки, замечая, что «древле бывшая знамения и чудеса отцем Кириллом списана прежними отцы», потрудившимися в его обители.

Сохранилось витиеватое описание чудес Кирилла Челмскаго в XVII в., составленное во второй половине этого столетия Иоанном, священником села около Кириллова монастыря. Сообщая две-три биографическия черты о Кирилле и называя его братом Корнилия Комельскаго, Иоанн признается, что больше ничего не знает о святом, но что были записки о его жизни, пропавшия во время литовскаго разорения. В известном нам списке к этим чудесам приложена повесть о жизни Кирилла, начинающаяся прямо разсказом «о пришествии Кирилла на Челму гору в лето 6824-е»; начала и некоторых частей в средине, очевидно, недостает. Биография оканчивается разсказом об исцелении старца Антония, который в детстве посещал челмскаго пустынника. Подробности о жизни Кирилла и, особенно, Челмской обители по смерти его не позволяют думать, что биография составлена на основании поздняго изустнаго предания, которое было для Иоанна единственным источником сведений о Кирилле; притом биографическия известия Иоанна не вполне согласны с этим житием. Но разсказ, на котором прерывается последнее, не дает достаточнаго основания думать, что оно составлено в половине XV в. Изложение его проще Иоаннова описания чудес, но отличается складом и приемами позднейшаго времени; притом едва ли можно считать писателем половины XV в. биографа, который говорил о Кирилле, что он подражал многим угодникам, просиявшим в северной Чудской стране, по различным городам и островам морским; наконец, и в этом житии братом Кирилла является Корнилий Комельский, следовательно, оно написано, когда прошло достаточно времени для такой ошибки, т.е. в конце XVI или в начале XVII в. Эту ошибку можно объяснить только предположением, что биограф смешал комельскаго пустынника с Корнилием Палеостровским, о котором рано забыли даже в Онежском крае.

Дружина Осорьин, сын муромскаго помещика и биограф своей матери Иулиании, известен по грамотам 1625—1640 гг. как губной староста города Мурома. Биография матери написана им вскоре по погребении другаго сына ея в 1614 г., когда открыли ея гроб. Разбор этого жития — дело историко-литературной критики, которая уже не раз обращалась к нему. Черты помещичьяго быта XVI—XVII вв. в этой биографии отступают для читателя на второй план перед ея литературным значением: это, собственно, не житие, а мастерская характеристика, в которой Осорьин нарисовал в лице своей матери идеальный образ древнерусской женщины. После повести современника об Александре Невском Осорьин едва ли не впервые выводит читателя из сферы агиобиографии и дает ему простую биографию светской женщины, даже перед смертью не сподобившейся ангельскаго образа. Необычной задаче труда соответствует и его внешняя форма: начав его предисловием в духе житий, Осорьин описал жизнь матери не без литературных украшений; но сыновнее чувство помогло ему выйти из тесных рамок агиобиографии и обойтись без ея условных красок и приемов.

Житие затворника Иринарха, подвизавшегося в Борисоглебском монастыре на Устье, написано учеником его Александром по завещанию учителя и, как можно думать, вскоре после его кончины в 1616 г. Одно из последних посмертных чудес, приложенных к житию, помечено 1633 г., а последнее 1693 г; но по изложению их видно, что они записывались позднее жития постепенно, разными людьми и даже в разных местах. Простой разсказ Александра, сообщая несколько любопытных черт из истории Смутнаго времени, особенно ярко рисует падение монастырской дисциплины и нравственную распущенность, обнаружившуюся в русском монашестве с половины XVI в.

Несколько любопытных черт из жизни сельскаго населения на дальнем Севере дает длинный ряд чудес, приложенных к сказанию об Артемие Веркольском, писанному жителем Верколы по благословению митр. Новгородскаго Макария (1619—1627). Этот ряд, начинаясь с 1584 г., оканчивается чудом 1618-го и с 1605 г. записывался автором со слов самих исцеленных: по-видимому, сказание составлено вскоре по принятии епархии Макарием в управление.

В рукописях XVI в. встречается простое по составу и изложению житие Макария Желтоводскаго, без ясных указаний на время и место написания. Герман Тулупов поместил в сборнике 1633 г. другую, более пространную редакцию жития, составленную бойким пером, с изысканной витиеватостью. Этот редактор, сказав, что и до него писали о Макарие, прибавляет: «Еже что от слышавших и видевших и писавших известихся, сие просто и вообразих». Биографическия известия этой редакции взяты из первой большею частью с переделкой изложения, иногда в дословном извлечении. Патриарх Филарет в 1618 г. писал царю, что произведено церковное следствие о чудесах Макария, спрошены 74 исцеленных; патриарх обещал прислать и житие с подлинной росписью чудес. В новой редакции прибавлено к чудесам прежней еще 6, и первое из них помечено 1615 г.; но нет намека ни на церковное следствие, ни на многочисленныя исцеления, о которых писал Филарет.

Житие Галактиона, сына казненнаго кн. Ивана Бельскаго, любопытно чертами, характеризующими древнерусский взгляд на отшельничество. Лет через 30 по смерти Галактиона (в 1612 г.) по поводу построения жителями Вологды храма и обители в искусственной пустыне Галактиона, архиеп. Вологодский Варлаам (1627—1645) поручил составить его житие одному из иноков, поступивших в новый монастырь. Впоследствии прибавили в житие чудо 1652 г., записанное казначеем Ефремом и братией со слов исцеленнаго.

В XVII в. соловецкая братия произвела новый ряд сказаний о святых. Новость о сотруднике Зосимы и Савватия Германе составлена, как видно, вскоре по обретении мощей его в 1627 г.: описывая кончину Германа, биограф, соловецкий инок, писавший, по его словам, в старости, замечает, что слышал об этом давно, еще в юные годы, от старца, который помнил, «како преставися и где погребеса авва Герман». Биограф сам указывает источник своих сведений о жизни Германа: «Что обретаем в житии преподобных о сем постнике, то и пишем». Его повесть — выборка известий о Германе из старой биографии Савватия и Зосимы, из которой дословно выписан и разсказ Досифея о ея составлении. Сохранились записки о соловецком игумене Иринархе (1614—1626), составленныя соловецким монахом, потом калязинским игуменом Иларионом. На время составления их указывает одно из прибавленных позднее видений монастырскаго кузнеца, которому во сне Иринарх велел сказать Илариону, чтобы он не кичился своим умом: это было в 1644 г. В записках изложен ряд отдельных разсказов о посмертных явлениях Иринарха разным инокам и беломорским промышленникам, со слов которых они записаны без притязаний на литературное искусство: только в начале передан один эпизод из последних дней игуменства Иринарха. Соловецкий монах Сергий, потом Ипатьевский архимандрит, бывший очевидцем перенесения мощей Иоанна и Логгина Яренгских в 1638 г., вскоре после того написал витиеватое сказание об этих чудотворцах, не лишенное литературнаго искусства и оригинальных приемов. Он говорит, что нашел о чудесах святых «на хартиях написано невеждами простою беседою, не презрех же сего неукрашено оставити». Еще в конце XVI в. соловецкий монах Варлаам, живший в Яренге в качестве монастырскаго прикащика и приходскаго священника, написал тетради о явлении и чудесах Иоанна и Логгина. В одной соловецкой рукописи сохранились отрывки из этих тетрадей вместе с другими записками и документами по делу о яренгских чудотворцах, служившими материалом для Сергиева сказания. По указаниям на разложение монастырскаго общежития и на условия монастырской жизни в Поморском крае XVII в. очень любопытно житие соловецкаго постриженника Дамиана Юрьегорскаго. Оно составлено не позже половины XVII в.: в двух приложенных к нему чудесах ясно указано, что они записаны особо после жития, а первое из них относится к 1656 г. Неизвестно, кем и где написано это житие. Впоследствии составлен был ряд повестей о соловецких пустынниках первой половины XVII в., из среды которых вышел Дамиан, и здесь находим известие, что эти повести писаны самовидцами, жившими на Соловках: одним из них был монах Иларион, живший около соловецкой пустыни Дамиана: по-видимому, это автор записок об Иринархе. Две из этих повестей — об Андрее и Дамиане — выписаны из указаннаго жития последняго. Чудеса Савватия и Зосимы продолжали записывать в Соловецком монастыре, и после игумена Филиппа в рукописях XVII в. встречается ряд их, идущий до половины XVII в. В них есть любопытныя историко-географическия указания и разсеяно много ярких черт из жизни Поморья того времени. В 1679 г. по поручению Соловецкаго архимандрита Макария службы соловецким основателям и записки о них Максима Грека и Досифея с позднейшими чудесами, исправленныя, соединены были в один сборник, которому дали название Соловецкаго патерика.

Две части, из которых состоит житие Адриана Пошехонскаго, повесть о жизни его и слово об открытии мощей в 1626 г. с чудесами, за тем следовавшими, писаны в разное время. В первой, подвергшейся позднейшим поправкам, уцелели указания на автора, писавшаго в конце царствования Ивана Грознаго: он молится о победе над поганым царем Девликерием. Слово о мощах составлено в 1626—1643 гг., когда совершились разсказанныя в нем чудеса, которыя автор описывает как очевидец или со слов исцеленных. Составители обеих частей жития плохие грамотеи: стараясь выражаться по-книжному, они постоянно впадают в тяжкия грамматическия ошибки и сбиваются на разговорную речь. Зато безыскусственный разсказ обоих полон любопытных подробностей об отношениях пустынников к крестьянам, о монастырском и сельском быте XVI и XVII вв.

Житие Адриана и Ферапонта Монзенских принадлежит к числу любопытнейших источников для истории древнерусской колонизации, но испорчено противоречиями в хронологическом счете, какой ведет оно описываемым событиям. По недостатку известий едва ли возможно вполне разъяснить эти противоречия. Биограф приводит известие, что Ферапонт преставился в 1585 г., прожив в Монзенском монастыре 2? г. Но по счету самого автора голод 1601 г. был 13 лет спустя по смерти Ферапонта, точно так же по его счету Адриан скончался в 1619 г. чрез 30 лет по смерти Ферапонта; притом Монзенский монастырь основался не раньше 1595-го, когда собрат Адриана Пафнутий, сбиравшийся идти с ним на Монзу, сделался Чудовским архимандритом; наконец, по ходу разсказа в житии, Ферапонт был еще жив во время ссоры монзенской братии с игуменом Павлова Обнорскаго монастыря Иоилем, который занимал это место в 1597—1605 гг. Биограф говорит, что кончил житие чрез 39 лет по смерти Ферапонта. Но оно написано много лет спустя по приходе автора в обитель, когда он стал уже строителем монастыря и иеромонахом, и он сам говорит, что пришел в монастырь в 1626 г. По-видимому, Ферапонт умер в 1598—1599 гг. и хронологические заметки биографа не все точны; надежнее его указания на упоминаемыя им лица. Написав биографию, он послал в Прилуцкий Димитриев монастырь попросить у игумена Антония для поверки своего труда записок его о Монзенском монастыре, но узнал, что Антония уже нет на свете; следовательно, житие написано около 1644 г., когда умер Антоний. Эти хронологическия неточности отчасти объясняются источниками биографа. Поступив послушником в келью втораго игумена монзенскаго Григория, он прочитал у него «краткое писание» о начале монастыря. Потом в Прилуцком монастыре игумен Антоний, бывший духовником Адриана, дал ему писание, в котором «многа написана быша» о Монзенском монастыре и о Ферапонте. Биограф читал долго это писание, но не снял с него копии, а впоследствии оно утонуло на Двине вместе с другими вещами Антония. Было и другое писание о жизни и чудесах Ферапонта, составленное первым монзенским игуменом, также Антонием по имени, перешедшим потом в Воскресенский Солигалицкий монастырь; но когда биограф явился к нему попросить этих записок, их автор с сердечным сокрушением объявил ему, что оне сгорели вместе с его книгами в Солигаличе. Таким образом, биограф дополнял сообщенное Григорием краткое писание лишь изустными разсказами современников Ферапонта и тем, что удержалось в его памяти из записок Адрианова духовника. Из последних чудес в житии видно, что автор стал потом игуменом монастыря; но по недостатку известий нет возможности угадать имя этого третьяго Монзенскаго игумена. Интерес биографии увеличивается простотою изложения и состава, которая сообщает ей характер первоначальных необработанных записок.

Сохранилось краткое житие московскаго юродиваго Иоанна — Большаго-Колпака с известием, что оно написано в Москве в 1647 г. «рукою многогрешнаго простаго монаха, а не ермонаха». Любопытнее более обширная и простым языком изложенная записка о кончине и чудесах Иоанна, которой пользовался автор жития. В чудесах, относящихся к 1589—1590 гг., много любопытных указаний для топографии Москвы в XVI в., и, судя по их изложению, они извлечены из памятной книги Покровскаго собора, в которую записаны были вскоре по смерти Иоанна в 1589—1590 г., по-видимому, тогдашним протопопом собора Димитрием.

Житие Тихона Луховскаго с 70 посмертными чудесами составлено в 1649 г., как видно по последнему из них. Жизнь святаго описана кратко по преданиям, какия хранились в обители, образовавшейся потом на месте уединения Тихона, и между окрестными жителями; но эти скудныя известия любопытны по указанию на начало города Луха и нескольким характеристическим чертам русскаго отшельничества в XV—XVI вв. Чудеса извлечены биографом из памятных монастырских книг, в которыя они записывались со времени обретения мощей Тихона в 1569 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.