Глава третья. Пополнение Думы боярскими родами в XV—начале XVI в.

Если в конце XIV—начале XV в. в Думу пробиться «новым людям» было чрезвычайно трудно, то на протяжении XV—начала XVI в. положение еще более осложнилось. Старые роды не уступали своих мест, а число потомков старомосковских бояр все увеличивалось. Дело во многом зависело теперь от личных качеств и энергии служилых людей, от их взаимоотношений с великим князем, от их участия в строительстве государственного аппарата и в крупных политических акциях. Так, Ф. В. Басенок был «удалым воеводой», Г. А. Мамон — фаворитом Ивана III и Софьи Палеолог. К окружению великой княгини принадлежали Траханиоты, к тому же крупные дипломатические деятели. Ховрины-Головины обладали несомненными способностями в приумножении государевой казны и в организации работы государственной канцелярии. Фаворитизм часто приводил к катастрофе. Так было в случаях и с Басенком, и с Мамоном, и Юрием Малым (Греком). Практически же в Думе второй половины XV—первой трети XVI в. видной роли «новые люди» не играли.

Феодальная война второй четверти XV в. привела к серьезным изменениям как в составе старомосковских боярских родов, так и в соотношении их различных ветвей при великокняжеском дворе. Сторонники галицких князей — кн. Юрия Дмитриевича, Дмитрия Шемяки, кн. Ивана Андреевича Можайского, кн. Василия Ярославича Серпуховского-Боровского сходят с исторической сцены. Немилость великокняжеской власти распространяется и на их потомков. Речь идет о князьях Порховских (на одной княжне из этого рода был женат кн. Юрий Дмитриевич), о роде Дмитрия Ивановича Галицкого, кн. Ивана Шонура Козельского (Сатины), Серкизовых (Старковых). Антимосковская позиция И. Д. Всеволожского и братьев Петра, Ивана и Никиты Добрынских также сказалась на судьбе потомков Всеволожского (у Добрынских их как будто не было вовсе). Потомки князей Фоминских, шедшие от Бориса Федоровича Вепрева, Игнатия Михайловича и Семена Федоровича Морозовых, Тимофея Александровича Остеева, или не известны совсем, или ушли на службу в уделы.

Потомки многих выезжих родов (Беклемишевы, Волынские, Лыковы, Монастыревы, Мячковы, Овцыны, Поливановы и др.) по различным причинам так и не смогли пробиться в Думу.[1282]

Таким образом, в Думе второй половины XV—первой трети XVI в. были представлены только те роды, представители которых сумели уцелеть во время всевозможных жизненных бурь, и прежде всего доказали свою преданность великокняжеской власти.

Басенковы 

Происхождение Басенковых окружено туманом. По одному из вариантов родословной Щербининых (XVI в.), Андрей Басенков происходил «из немец» (от боярина кн. Всеволода Холмского, умершего в 1346 г.). Можно согласиться с С. Б. Веселовским, говорившим о сомнительности этой родословной легенды.[1283]

Еще в 1443 г. Федор Басенок «мужьствова» в походе против царевича Мустафы. В 1446 и 1449 гг. он выступал одним из верных сторонников Василия II в борьбе с Дмитрием Шемякой. Софья Витовтовна в 1453 г. пожаловала «боярину» Федору Васильевичу Басенку несколько своих сел. Во время похода «миром» Василия II в Новгород в 1460 г. Федора Басенка хотели убить «шильники»,[1284] после чего он был из Новгорода отозван.

Басенок не только отличался ратными талантами, он проявил себя и как администратор. Около 1447—1455 гг. он судил поземельные дела в Гороховце. Около 1449—1450 гг. разбирал споры о землях и в Суздальском крае, где тогда же и наместничал. Примерно в то же время ему докладывались данные грамоты на нижегородские земли. Около 1455 г. Ф. В. Басенок выступал в качестве душеприказчика В. М. Иватина. Между 1456 и 1460 гг. в одной из грамот упоминается его суд как бежецкого наместника. Примерно в 1461/62 г. Федор Васильевич называется среди бояр, подписавших духовную Василия II.[1285] В этой же грамоте великий князь подтвердил пожалования, сделанные Басенку Софьей Витовтовной. Вскоре после восшествия на престол Ивана III, в 1462 г., Басенок «приказал» подтверждение грамоты 1449 г. и суздальской грамоты 1460/61 г.[1286]

Неожиданно в 1463 г. Басенку «очи выняли». Он попал в опалу и в 1473 г. оказался в Кирилловом монастыре, где еще прожил семь лет и два месяца. По предположению Я. С. Лурье, Басенок был близок к лицу, составившему летописный текст за 40-е—начало 60-х годов XV в., попавший в Ермолинскую летопись.[1287]

Сын Федора Никифор в 1474 г. вернулся в Москву с послом Ахматом из Орды. В сентябре 1475 г. погорел его двор на Арбате. В 1485 г. хан Ахмат просил прислать его для переговоров к себе. В том же году Н. Ф. Басенков назван среди оставленных в Москве на время Тверского похода придворных лиц, которые в пространной редакции разрядов именуются боярами (для Н. Ф. Басенкова это сомнительно). В сентябре 1490 г. он был наместником трети Московской.[1288]

Сын Никифора Иван Боярин в 1495 г. провожал Елену Ивановну в Москву. Ему в 1504 г. принадлежали земли в Дмитровском уезде, а его брату Бреху — в Звенигородском.[1289] Басенковы связали свою судьбу с уделами.

Новосильцевы

 Род Новосильцевых не принадлежал к особенно древним.[1290] Возвышение его относится к XV в. Старшая ветвь этого рода служила в Волоцком уделе. Среди приближенных кн. Федора Борисовича Иосиф Волоцкий около 1511 г. называет некоего Коура, которого можно отождествить с праправнуком родоначальника Новосильцевых Юрия Шалая.[1291] В середине XVI в. В. В. Коуров служил также по Волоколамску[1292] (схема 23).

Двоюродный брат отца Коура Василий Иванович Китай упоминается как боярин Василия Темного в его завещании около 1461—1462 гг.[1293] Он был типичным администратором. Как установил Веселовский, именно В. И. Китай («Василий Иванович») назван как боярин на докладе у Ивана III около 1474—1475 гг. В апреле 1475 г. В. И. Китай ездил с дипломатической миссией в Литву. В конце 1475 г. он назван среди бояр Ивана III во время его похода «миром» в Новгород. В. И. Китай наместничал в Торжке в 1477 г. В феврале 1478 г. вместе с Иваном Зиновьевичем оставлен наместником в Новгороде,[1294] где находился, очевидно, до конца 1480—февраля 1481 г., когда в Новгороде наместничали уже другие лица. Сын В. И. Китая Дмитрий Китаев в 1494 и 1511 гг. присутствовал на приеме литовских послов. Около 1500 г. описывал Вотскую пятину. В 1513—1514 гг. участвовал в Смоленских походах. В битве под Оршей в 1514 г. попал в плен.[1295] Его дальний родич Лев Иванович Новосильцев в 1495 г. сопровождал в свите княгиню Елену в Москву.[1296]

В середине XVI в. Новосильцевы служили по Можайску, Ржеву, Торжку, Старице и Боровску, т. е. по старинным удельным городам. Этим, вероятно, в какой-то степени и объясняется, что после В. И. Китая никто в Боярскую думу так и не пробился.

Потомки Нетши 

К концу XV в. относится возвышение при московском великокняжеском дворе потомков старинного рода, возводившего свое происхождение к легендарному Александру Нетше, якобы выехавшему в Москву при Иване Калите «из немец». У Нетши было три сына — Иван, Дмитрий и Семен (схема 24).

[В издании 1988 года при печати в типографии пропущен кусок авторского текста, к которому относятся примечания 16-24 текущей главы.]

... Волоцкому в связи с поиманием кн. Андрея Углицкого. Возможно, к этому времени уже входил в Думу, т. е. был (как это явствует из последующего) окольничим. В феврале 1498 г. он был окольничим на суде великого князя Дмитрия Ивановича. В феврале 1500 г. в качестве окольничего Данила Иванович присутствовал на свадьбе кн. В. Д. Холмского.[1297] У Данилы Ивановича было пятеро сыновей — Иван, Андрей, Дмитрий Слепой, Федор и Михаил. Иван Данилович в 1509/10 г. служил писцом у кн. Семена Ивановича.[1298] Удельная служба задержала продвижение Ивановых в Думу.

Дмитрия Слепого Данилова сына Иванова впервые в источниках встречаем с его братом Федором среди постельников во время новгородской поездки Ивана III 1495 г. В 1500 г. вместе с тем же братом он присутствовал на свадьбе кн. В. Д. Холмского. В марте 1504 г. Дмитрий Слепой — пристав на приеме литовских послов. В 1513 г. Д. Д. Иванов находился среди воевод в полку левой руки на Луках, упоминается он в числе воевод и в 1534—1535 гг. В августе 1536 г. как окольничий присутствует на приеме литовских послов. Последний раз участвует в переговорах с литовскими представителями в феврале 1537 г.[1299] Его сын Василий дослужился до боярского звания, но в опричнину был казнен.[1300]

Племянник Дмитрия Слепого Яков Услюм Иванович Данилов в середине XVI в. служил по Москве, его младшие братья — по Бежецкому верху, а старший (Семен) — по Дмитрову.[1301]

У Данилы Ивановича был младший брат Дмитрий (родоначальник Дмитриевых). Его старший сын (Михаил Шарап) бежал в Литву вместе с кн. Василием Верейским, второй (Петр Шибра) служил Василию Шемячичу, а третий (Иван) служил в Угличе князю Дмитрию Ивановичу.[1302] Все это предопределило судьбу потомков Дмитрия, не продвинувшихся по служебной лестнице чинов.

От третьего сына Дмитрия Александровича, Михаила, пошли Внуковы, в середине XVI в. они были дворовыми детьми боярскими по Юрьеву.[1303] Правнуки Семена, третьего сына Александра Юрьевича, умерли бездетными.

Кутузовы

 Федор Александрович Кутуз, считавшийся внуком новгородца Прокши, принадлежал к московской служилой знати конца XIV—начала XV в. Старший из трех его внуков от старшего сына Глеба — Михаил Корова — известен как рядовой волоколамский вотчинник. В конце XV в. он вместе с сыном Андреем, единственным дожившим до взрослого возраста, отдал в Иосифов Волоколамский монастырь несколько деревень.[1304] В XVI в. Коровины- Кутузовы продолжали оставаться волоцкими землевладельцами.[1305] Ветвь Кутузовых, шедшая от второго сына Глеба — Селивана, вымерла (Леваш Селиванов был убит в 1506 г. под Казанью, а Иван Беркальник умер бездетным) (схема 25).

Племянник Михаила Коровы от брата Андрея, Федор, в конце XV в. стал новгородским помещиком.[1306] Связи с Новгородом у Кутузовых сохранялись самые тесные. Два двоюродных брата Михаила Коровы — Константин и Михаил Клеопа Васильевичи — служили в конце XV в. боярами у новгородского архиепископа Геннадия. Очевидно, до этого в 1482 г. Михаил Клеопа посылался с миссией к Менгли-Гирею, продолжая дело умиротворения Крыма, которое осуществлял в начале того же года его родич Юрий Шестак.[1307] Никита Константинович, возможно, еще в 1470 г. принимал участие в Казанском походе.[1308] Внуки сына Федора Кутуза Семена Лапы и потомки брата Федора Анании (Голенищевы и др.) были испомещены в Новгороде и Торопце.[1309]

Наибольшего успеха в своей служебной карьере достиг племянник Глеба Федоровича Кутузова Юрий Иванович Шестак. В конце 1475 г. он ездил с Иваном III в поход «миром» на Новгород среди его детей боярских. В 1476 г. в качестве «боярина» посылался вместе с И. Ф. Товарковым во Псков в связи с жалобой псковичей. В 1479 г. был послан на Волок «поимать» кн. Ивана Лыка Оболенского. С тем же Иваном Лыком в 1487 г. ходил в поход на Вятку. В 1489 г. в походе туда же был одним из воевод судовой рати.[1310]

Двоюродным братом Юрия был Борис Васильевич Кутузов. Очевидно, он («Борис Васильевич») назван среди «бояр», посылавшихся в 1490 г. для участия в соборе «не еретики». В 1491 г. Б. В. Кутузов описывал Старицу. В 1489, 1493 и 1495 гг. он вел переговоры с литовскими послами. В августе 1495 г. отправился с посольством в Литву. О его земельных владениях сохранилось очень мало сведений. Известно, например, что в 1507/08 г. он присутствовал при совершении одной поземельной сделки Троицкого монастыря. В родословцах Борис Васильевич называется окольничим.[1311] Сейчас трудно с уверенностью сказать, когда он получил свой титул. Возможно, это было уже к 1511 г., когда ему написал свое послание Иосиф Волоцкий (у Иосифа Санина с Б. В. Кутузовым была старинная дружба, связанная, быть может, еще с близостью Кутузовых ко двору покровителя волоцкого игумена новгородского архиепископа Геннадия).[1312] Вряд ли Борис Васильевич был окольничим до 1498 г., так как его нет в Хронографическом списке думных чинов этого года.

Одна дочь сына Клеопы (также двоюродный брат Шестака) Андрея была выдана замуж за казанского царевича («царя») Симеона Касаевича, другая — за кн. Ф. Куракина, третья — за кн. Василия Лопатина-Оболенского. Сын Клеопы Федор в 1524/25 г. владел землями в Дмитровском уезде.[1313]

И в данном случае мы видим, что старшая ветвь фамилии оказалась в уделе и в Думу не попала.

Еще один двоюродный брат Юрия Шестака, Андрей Семенович Лапенок, в 1495 г. сопровождал княгиню Елену в Москву, а в 1500 г. был послан в Кафу, но при возвращении оттуда был убит.[1314] Другой двоюродный брат, Федор Юрьевич Щука, встречается в разрядах с 1495 по 1530 г. В 1495 г. сопровождал княгиню Елену в Литву. В августе 1528 г. он наместничал в Нижнем Новгороде. В 1527/28 г. и в марте 1529 г. был одним из рязанских наместников. Умер до 1531/32 г., когда по его душе сделан вклад.[1315]

У брата Федора Кутуза Григория Горбатого было двое сыновей — Дмитрий Горбатый (убит в 1445 г.) и Александр Миса. В 70-е годы XV в. Александр Миса Григорьевич с бездетными сыновьями Антоном и Иваном владели землями в Дмитровском уезде, очевидно принадлежавшими еще их отцу (с. Новое, впоследствии Мисиново).[1316] Потомки его внучатых племянников Андрея Александровича Горбатого и Семена Александровича Зубатого служили в середине XVI в. по Волоку и Белой.[1317]

Тверская и рязанская нетитулованная знать

 Судьба тверского и рязанского боярства на московской службе во многом определялась тем, что Рязань и Тверь (в отличие от других русских земель) сравнительно поздно вошли в состав единого государства. На их положение при великокняжеском дворе оказали существенное влияние уже обстоятельства, которые сопутствовали ликвидации Тверского и Рязанского княжеств.

 Тверское боярство 

Значительная часть тверской знати, как бы предвидя падение самостоятельности Твери, перешла на московскую службу еще в мае 1476 г. Как отмечает летопись, это были Григорий Никитич (Бороздин), Иван Никитич Жито, Василий Данилов, Василий Семенович Бокеев, трое «Карповичей», Дмитрий Иванович Кондырев (Киндырев) и «иные мнози»[1318] (схемы 26, 27).

Бороздины выводили свой род от Юрия Лазинича, вышедшего из Литвы к великому князю тверскому Ивану Михайловичу.[1319] Сын Ивана Борозды (который, по другим сведениям, является основателем рода Бороздиных) Савва Яра в 1418 г. основал Вишерский монастырь в 7 верстах от Новгорода.[1320] Внук Борозды Григорий Никитич упоминался как тверской боярин еще около 1461—1476 гг.[1321] Он со своим братом Иваном Житом участвовал в Новгородском походе 1477 г., командуя дмитровцами и кашинцами, «которые служат великому князю».[1322]

У Григория Никитича было шестеро сыновей — Федор, Василий, Никита, бездетный Михаил, бездетный Иван Жемчужный и Иван Кашинец (родоначальник Кашинцевых). Федор, по родословной, «был во Твери и на Москве в боярях».[1323]

Старшие двоюродные братья Григория Никитича (Борис и Семен Захарьичи) были тверскими боярами:[1324] Борис в начале 70-х годов во время путешествия Афанасия Никитина, а Семен еще в 1461 г.[1325] Характерно, что отъехал в Москву младший из родичей.

Трое детей Бориса Захарьича — Иван, Петр и Василий, по родословцу, «были в боярях на Москве и во Твери».[1326] Иван Борисович упоминается как боярин уже в 70-х годах XV в. В 1485 и 1487 гг. участвовал в походах на Казань. В начале 1493 г. он с братом Петром командовали полком левой руки в рати, посланной из Твери. В том же году его и Ивана Борисовича послали «изо Твери» на «берег» (Оки) вместе с другими воеводами. В сентябре 1496 г. участвовал в походе на Казань (с полком левой руки). Около 1498—1501 гг. снова упоминается как боярин во Твери. Весной 1501 г. он в Литовском походе командовал полком правой руки, а осенью (16 или 17 августа) был убит «на Серице» во время очередного похода.[1327]

Во время поездки Ивана III в Новгород 1495 г. среди постельников упомянут сын Ивана Борисовича Михаил Машутка.[1328]

Брат Ивана Борисовича Петр вместе с ним в 1492 г. командовал полком левой руки, шедшим из Твери, в 1495 г. — таким же полком, но с братом Василием в походе под Выборг, в походах против «свейских немцев» в июне 1496 г. и на Казань в сентябре — полком правой руки.[1329]

Около 1495 г. П. Б. Бороздин описывал Деревскую пятину Новгорода. В 1501 г. участвовал в весеннем походе на Литву (в качестве воеводы левой руки). О 1501/02 г. Петр Борисович наместничал в Торжке.[1330] Его сын Василий появляется в разрядах еще в 1515 г.,[1331] к середине века он дослужился до чина окольничего.

Последний из братьев Бороздиных, Василий Борисович, в 1489 г. командовал вместе с кн. В. А. Микулинским полком правой руки в походе на Вятку. В начале 1492 г. Василий был вторым воеводой передового полка, стоявшего на Луках. В походе под Выборг в 1495 г. вместе с братом Петром командовал полком левой руки. В походе на Казань 1496 г. возглавлял полк левой руки.[1332] Во время церковного собора 1503 г. он (названный «тверской земли боярином») поддерживал секуляризационные планы Ивана III.[1333] П. М. Плещеев в своем завещании (до 1510 г.) упоминал взятые им у В. Б. Бороздина шелом и терлик.[1334]

В середине XVI в. Борисовы-Бороздины служили по Твери и Кашину и владели землями в Микулине.[1335]

Младший брат Григория Никитича Бороздина, Иван Жито, стал родоначальником Житовых. У него было два сына — Петр и Иван Ноготь, которые, по родословцам, «были в боярях во Твери и на Москве».[1336] Около 1461—1476 гг. Петр Иванович Житов упоминается как Старицкий землевладелец. В 1500 г. в походе к Дорогобужу он командовал полком левой руки. В том же году с полком левой руки шел к Рославлю. В 1501/02 г., возглавляя вместе с кн. И. А. Дорогобужским полк правой руки, участвовал в походе на «немцы». Ходил он и в Литовскую землю в декабре 1502 г. (во главе полка правой руки), и на Казань в 1505 г. (второй воевода левой руки в судовой рати). В 1509 г. в походах Василия III к Новгороду и Юрьеву в разрядах П. И. Житов назван тверским боярином. В конце 1512 г. П. И. Житов числился в сторожевом полку (третьим воеводой), а в 1513 г., очевидно, по старости во время Смоленского похода был оставлен на Москве.[1337]

Дети П. И. Житова в середине XVI в. служили по Твери. Были у Житовых тогда же владения и в Старице.[1338]

Тверские бояре Коробовы, так же как и Бороздины, возводили свой род к одному из литовских выходцев.[1339] К той же семье принадлежал Иван Яковлевич Киндырь, бывший уже в 1452 г. наместником в Кашине.[1340] Выехав в Москву, сын Киндыря Дмитрий сразу же вошел в состав видных военачальников. В 1487 г. он ходил в конной рати на Казань. В войсках, стоявших в 1493 г. на Луках, он возглавлял полк правой руки, а в походе к Рославлю 1500 г. был вторым воеводой левой руки. В Думу он не попал. В середине XVI в. Киндыревы служили по Твери.[1341]

Василий Данилович (Коробов) еще в 1485 г. ездил с миссией кн. М. Д. Холмского в Москву.[1342]

Андрей Иванович Коробов участвовал в летнем походе на Вятку 1489 г. (второй воевода передового полка) и в походах против «свейских немцев» 1495—1496 гг. В сентябре 1496 г. в судовой рати, отправленной к Казани, он возглавлял передовой полк. Во время сентябрьского похода к Казани в 1498 г. А. И. Коробов командовал полком левой руки. В апреле 1498 г. он на некоторое время был «поиман». Вопрос о политической ориентации Коробова не ясен. С. М. Каштанов считает, что он был связан с княжичем Василием. Нам кажется, что Андрей Иванович входил в окружение кн. С. И. Ряполовского. Позднее в конной рати, отправленной на Казань осенью 1505 г., Коробов был вторым воеводой сторожевого полка.[1343]

Из рода князей Фоминских, потерявших свой княжеский титул, происходили Карповы и Бокеевы. Они вели свое происхождение от второго сына Константина Юрьевича Фоминского и Березуйского Федора Слепого. Его внук Федор Андреевич «во Тверь пришол».[1344] У него было два сына — Семен Бокей и Карп.[1345] Василий Семенович Бокеев в летнем походе на Вятку 1489 г. возглавлял полк левой руки вместе со своим двоюродным братом Семеном Карповичем. В 1495 г. он сопровождал Ивана III во время его поездки в Новгород и назван «тверитином». Его молодые племянники, Михаил Бородатый и Иван Ильич, в этом походе участвовали как постельники великого князя.[1346] Поземельные связи с Тверью Бокеевы утеряли.

Карповых в изучаемое время было несколько ветвей. Одну представляли дети Ивана Карповича — Федор, Никита, Семен и Иван. Среди них наиболее значительной фигурой был Федор Иванович Карпов.[1347] Впервые он появляется среди постельников еще в 1495 г., когда вместе с Ю. Д. Греком, Иваном Берсенем, М. Ю. Захарьиным и другими — в будущем крупными деятелямн — участвует в поездке Ивана III в Новгород.[1348] Затем он надолго исчезает из источников. Возможно, это связано с тем, что его дальние родичи принимали участие в заговоре 1497 г. в пользу княжича Василия (Афанасий Еропкин и Щавей Травин были даже казнены).

В 1508 г., после прихода к власти Василия III, Федор Карпов снова появляется при дворе. В этом году он под руководством Дмитрия Владимировича Ховрина участвует в переговорах с ногайцами. С тех пор восточные дела становятся важнейшей отраслью его деятельности. В том же 1508 г. он встречал крымских послов и под руководством Д. В. Ховрина вел с ними переговоры. К Ф. И. Карпову как к знатоку восточных дел и влиятельному политическому деятелю обращались с посланиями крымские царевичи.[1349]

В конце 1514—1515 г. под началом Ю. Д. Траханиота (Юрия Малого) и Г. Давыдова ведет переговоры с турецким послом Камалом, а в 1519 г. в той же комиссии — с крымским мурзой Аппаком. В 1515 г. при Ю. Д. Траханиоте и в 1516 г. самостоятельно Ф. И. Карпов ведет переговоры с крымскими послами. В 1518 г. и самостоятельно, и под руководством Юрия Малого ведет переговоры с крымским послом Кудояром.[1350]

Как консультанта по восточным делам Ф. И. Карпова приглашали для участия в переговорах с имперским послом Ф. да Колло в 1518 г. Еще ранее (в 1517 г.) он присутствовал и на встрече с имперским послом С. Герберштейном, давал необходимые справки по турецкому вопросу.[1351]

В 20-х годах XVI в. Ф. И. Карпов, как установила Н. В. Синицына, становится фигурой № 1 в восточной дипломатической службе России. Он принимает самое деятельное участие в переговорах с крымскими и турецкими послами (1523, 1524, 1529 гг.).[1352]

В западных делах Карпов почти не участвовал. Он только присутствовал на приеме прусского посла в 1518 г. Литовских представителей Ф. И. Карпов принимал (под руководством более старших по рангу лиц, в том числе М. Ю. Захарьина и В. Д. Пенкова) в 1526 и 1529 гг. Возможно, до марта 1525 г. был юрьевским наместником. Еще до 1521 г. Ф. И. Карпов описывал Муром. В 1527 г. он упоминался среди поручителей по кн. М. Л. Глинском.[1353]

Ф. И. Карпов — один из немногих деятелей, который не попадал при Василии III в сколько-нибудь длительную опалу. Это, возможно, объясняется тем, что в подавляющем большинстве случаев во время переговоров он не выступал на переднем плане, предоставляя представительство более именитым лицам, что и избавляло его от великокняжеского гнева. При Василии III он не имел даже думного чина, получил его уже в малолетство Ивана IV, а после смерти своего брата Никиты (1537 г.) был некоторое время и оружничим. Умер он, очевидно, в 1540 г.[1354]

Какими землями владел Ф. И. Карпов, не ясно.[1355] В 1524/25 г. он и его брат Никита выступали в качестве душеприказчиков П. В. Киндырева, передающих Троице его земли в Старицком уезде.[1356] Возможно, там находились и владения самих Карповых.

Брат Федора Никита Иванович Карпов известен более своей деятельностью по дворцовому ведомству. Вместе в братьями Федором и Семеном он сопровождал Ивана III в Новгородском походе 1495 г. В бытность свою оружничим он ходил во второй Смоленский поход 1513 г. и в поход на Коломну 1522 г. с Василием III. Оружничий Н. И. Карпов неоднократно принимал участие в посольских церемониях. Весной 1514 г. встречал турецкого посла Камала. Летом 1516 г. ездил с дипломатической миссией к казанскому царю Мухаммед-Эмину. Осенью 1517 г. Н. И. Карпов вместе с другими деятелями придворного окружения встречал имперского посла С. Герберштейна. Он участвовал и во встречах литовских послов осенью 1517 и осенью 1526 г. В декабре 1528 г. ездил с Василием III в Кириллов монастырь. В июне 1531 г. Н. И. Карпов должен был «доспех... взяти» у кн. Д. Ф. Бельского, который тем самым фактически был взят под стражу.[1357]

Другой брат Ф. И. Карпова — Семен, очевидно, очень рано умер (он упоминается только в разрядах 1495 и 1496 гг.).[1358] Его дети начали службу при дворе довольно поздно и особенного успеха не имели. Иван Семенович в 1515 г. присутствовал на приеме посла Камала. В 1526 г. он и его брат Василий упоминаются среди присутствовавших на свадьбе Василия III. В 1527 г. И. С. Карпов дает поручную по кн. М. Л. Глинском.[1359]

Дядя Федора Ивановича Карпова Семен Карпович в 1501/02 г. посылался воевать «неметцкие земли» из Новгорода.[1360] У его старшего брата Федора был сын Петр Муха, состоявший «в совете» с Максимом Греком (с которым был близок и Федор Иванович) и в 1525 г. «за измену» попавший в темницу.[1361] Возможно, что опала Петра Мухи связана и с какой-то близостью некоторых из Карповых к кн. Юрию Дмитровско-Кашинскому. Во всяком случае, два племянника Петра Мухи (Федор и Михаил) в середине XVI в. служили по Кашину. Большинство же Карповых (в том числе и сын Петра Василий) служили по Костроме.[1362]

Двое из детей Ф. И. Карпова — Иван Меньшой и Долмат — в середине XVI в. стали окольничими, а Долмат Федорович — и дмитровским дворецким.

К знатному тверскому роду принадлежали Шетневы,[1363] их родичи Зюзины,[1364] Левашовы[1365] (с их родичами Хидырщиковыми,[1366] Нащокиными[1367] и Сакмышевыми[1368]), Нагие,[1369] Бибиковы, Якимовы, Панафидины[1370] и Сназины.[1371]

Изо всех их наибольшего успеха добился Афанасий Степанович Сакмышев. В разрядах он дважды упоминается как окольничий (под 1501 и 1509 гг.), Он был тверским окольничим, а не московским (как и сказано в пространной редакции разрядных книг под 1509 г.). В 1500 г. он участвовал в церемонии бракосочетания кн. В. Д. Холмского. В 1504 г. его владения располагались в Клинском уезде. Один из Сакмышевых и в середине XVI в. служил сыном боярским по Клину.[1372]

 Рязанское боярство 

Боярство пользовалось в Рязанской земле значительным авторитетом.[1373] Оно складывалось на протяжении нескольких столетий[1374] и образовало замкнутую корпорацию, тщательно охранявшую свои привилегии. Среди рязанских бояр нет именитых лиц княжеского происхождения, но их генеалогию можно проследить на протяжении нескольких десятилетий. Кроме бояр, нам известны окольничие, конюшие, чашники, сокольничие, стольники при дворе рязанских князей (схемы 28, 29).

По своему происхождению рязанское боярство было разноплеменным.[1375] Так, Вердеревские выводили свой род от Салхомира, выехавшего в 1371 г. из Большой Орды. После его крещения (принял имя и отчество Ивана Мирославича) кн. Олег Рязанский выдал за него свою сестру и пожаловал боярством.[1376] Около 30—40-х годов XV в. кн. Федор Иванович Пронский пожаловал землею «дядю своего» Григория Ивановича (сына Ивана Мирославича).[1377] Василий Григорьевич Вердеревский фигурирует среди бояр в 1464 г.[1378] Очевидно, его братом был боярин Федор Григорьевич, упоминающийся в акте 1486/87 г.[1379] Сын Василия Федор в 1491 г. был конюшим княгини Анны, а в 1497 и 1501 гг. — боярином.[1380] Его брат Павел боярином был в 1504 г.[1381]

Василий III был вынужден считаться с силой рязанского боярства и уже в 1522 г. пожаловал вотчиной Семена и Василия Федоровичей Вердеревских.[1382] Их дети и родичи служили в середине XVI в. при дворе великого князя по Рязани.[1383]

Измайловы вели свое происхождение от полулегендарного Шаи, приехавшего на Русь в XIII в. Крестившись, Шая стал Иваном Шаиным.[1384] Около 1427—1456 гг. Шабан Измайлович (праправнук Шаи) служил сокольничим при дворе рязанского князя Ивана Федоровича.[1385] Иван Иванович Измайлов в 1491/92—1499/1500 гг. — видный боярин.[1386] Его сын Никита участвовал в военных действиях 1501 г. и тогда же числился конюшим.[1387]

У чашника Юрия Константиновича (дяди Ивана Измайловича)[1388] было три сына — Федор, Назарий и Денисий. Все они были боярами на Рязани. Федор Юрьевич встречается как боярин в акте 1464—1482 гг.[1389] Тогда же упоминаются бояре Назарий[1390] и Денисий.[1391] Федор Денисьевич был боярином в 1516/17 г. В 1521 г. он со своим братом Матвеем Булгаком участвовал в обороне Рязани от Мухаммед-Гирея.[1392] Матвей Булгак был в 1498 г. боярином кн. Федора Васильевича Рязанского. Булгак Денисьев в 1506/07 г. служил в Белеве.[1393] Из контекста разрядной записи вытекает, что он посылался туда из удела кн. Семена Ивановича Калужского, но, возможно, он не служил этому удельному князю, а был только придан к его войску на время. Федор Денисьев находился на московской службе до 1535 г.[1394] Третий брат — Петр Денисьев — в разрядах появляется с 1531 г.[1395]

Дети Булгака и Петра продолжали нести службу по Рязани еще в середине XVI в.[1396]

Яков Назарьевич был рязанским боярином в 1497—1506 гг.[1397]

Видная боярская фамилия Сунбуловых вела свою генеалогию от боярина Семена Федоровича (по прозвищу «Ковыла Вислый»), который выехал из Литвы в Москву, а затем около 1371 г. служил кн. Олегу Рязанскому.[1398] Его сын Семен отъехал в Москву при Василии II, а внук Яков вернулся ко двору рязанского князя, на этот раз Федора Ольговича.[1399] Боярами кн. Ивана Федоровича были дети Якова — Иван Тутуга (Тутыха), Сидор, Юрий. Четвертым сыном Якова был Полуект. Сын Ивана Тутуги Федор Сунбул известен как боярин рязанского князя в 1501—1518/19 гг.[1400] Его сын Федор в июне 1521 г. был одним из воевод в Рязани, а в августе вместе с братом Дмитрием допрашивался в связи с побегом рязанского князя в Литву.[1401] И. А. Голубцов предположил, что упомянутый в актах 1464—1482 гг. боярин рязанского князя Василия Ивановича Яков Иванович был старшим братом Федора Сунбула.[1402] Сомнения в этом отождествлении все же остаются из-за хронологического разрыва между актами с упоминанием Якова Ивановича и временем действий Федора Сунбула. Правда, сходные трудности остаются и при отождествлении Якова Ивановича с дедом Федора Сунбула.

Иван и Михаил Дмитриевичи Кобяковы среди рязанских бояр упомянуты сравнительно поздно[1403] (первый — с 1514/15 г., а второй — с 1513/14 до 1518/19 г.).[1404] Климентий и Михаил (Мишура) Кобяковы привлекались к дознанию в связи с побегом кн. Ивана Рязанского в 1521 г. Они вместе с Василием Кобяковым находились тогда в Рязани во время осады ее татарскими войсками.[1405] Гридька и Подъюс Ивановичи Кобяковы упоминаются в Рязани в 1531 г.[1406]

К Федору Ольговичу Рязанскому (княжил в 1402 г., вероятно, до 1427 г.) выехал из Большой Орды татарин Кичибей (Василий). От одного из его сыновей (Ивана Коробьи) вели свое происхождение Коробьины, а от другого (Селивана) — Селивановы.[1407] В 1506 г. упоминается боярин Василий Селиванович.[1408] Его сын Григорий служил в 1531 г. в Рязани.[1409] По С. Герберштейну, именно Семен Коробьин («Крубин»), подкупленный Василием III, будучи одним из «советников» рязанского князя, предал своего сюзерена и помог великому князю «поимать его».[1410]

В 1464—1482 гг. упоминается вместе с братом Епифаном рязанский боярин Прокопий Давыдович. Он еще около 1427—1456 гг. был «заездником» рязанского князя. Возможно, в это же самое время он был боярином.[1411] По «родовому письму» Шиловских (середина XVI в.) брат Прокопия Григорий Давыдович был окольничим кн. Ивана Федоровича (1427—1456 гг.).[1412] В том же письме есть краткое сведение о происхождении (вероятно, литовском) этого боярского рода. Дядя Прокофия и Григория Тимош Александрович около 1371 г. был боярином кн. Олега Рязанского.[1413]

Итак, виднейшие тверские нетитулованные бояре, издавна связанные с Москвой, перешли на службу к Ивану III еще в 1476 г., т. е. задолго до падения независимости Твери. Поэтому в конце XV—первой трети XVI в. они сумели упрочить свои позиции при великокняжеском дворе. Но даже при этом они в московскую Боярскую думу в изучаемое время не попали, числясь по-прежнему (во всяком случае, до 1509 г.) тверскими боярами и окольничими (Тверь после 1485 г. и до начала XVI в. находилась на положении удела наследника престола).[1414] Особым доверием Василия III пользовались Карповы, один из которых (Никита Иванович) возглавил важное ведомство оружничего, а другой (Федор Иванович) сделался одним из крупнейших дипломатов и публицистов.

Структура рязанского боярства несколько отличалась от состава бояр Северо-Восточной Руси. Это была замкнутая и небольшая по численности корпорация. В ее среде почти не было представителей титулованной знати (кроме Пронских). Большинство рязанских бояр происходило из ордынских и литовских выходцев, что объясняется порубежным положением Рязанского княжества. Тесных связей с боярством Северо-Восточной Руси у рязанской знати не было.

Сравнительно позднее присоединение Рязани к Русскому государству в 1521 г. существенных перемен в структуре господствующего класса этого края не вызвало. Вердеревские, Измайловы, Кобяковы, Сунбуловы, Коробьины, оставившие на произвол судьбы (как и их тверские собратья по сословию) своего сюзерена, сохранили за собой земли в Рязани. «В число влиятельных боярских родов, — писал М. Н. Тихомиров, — они так и не вошли, но в рязанском крае пользовались большой силой и значением».[1415]

Позднее включение Рязани в состав единого Русского государства повлияло на то. что бывшие рязанские бояре и окольничие так и не смогли пробиться в московскую Боярскую думу.

Выезжие иноземцы (Ховрины, Траханиотовы) 

В XV в. на Русь выезжали различные иноземцы, преимущественно из соседних стран, в надежде обрести себе новую родину и положение при дворе. Тяга к великокняжескому двору усилилась к концу XV в., когда Русь вошла в круг первостепенных по значению европейских держав. У московского государя служили выходцы из Великого княжества Литовского и стран Востока. Приезжали купцы из итальянских колоний в Крыму, с которыми Москва вела постоянные торговые сношения. В связи с женитьбой Ивана III на Софье Палеолог в столице Русского государства появились греки. На Русь приезжали также итальянские зодчие, немецкие ученые и мастера. Только немногие из них смогли войти в непосредственное великокняжеское окружение и тем более приобрести думные чины. Обычно путь в Думу для наиболее удачливых из них лежал через дворец и казну (схемы 30, 31).

В начале XV в. на Русь выехали из Сурожа Стефан Васильевич и его сын Григорий Ховра. Сын последнего Владимир Григорьевич уже известен как «гость да и болярин великого князя».[1416] Он был одним из богатейших людей Руси второй половины XV в. Еще в 1449/50 г. В. Г. Ховрин построил в Москве на своем дворе каменную Воздвиженскую церковь.[1417] Он был тесно связан с виднейшим боярином князем Юрием Патрикеевичем. В 1457 г. упоминается среди послухов в данной этого князя, а дочь Ховрина была замужем за сыном Юрия Патрикеевича Иваном. В 1458 г. Владимир Григорьевич выступал в качестве послуха в меновной В. Т. Остеева, племянника боярина времен Василия II. Около 1468—1478 гг. послушествовал он и в купчей великокняжеского дьяка Степана Бородатого. Около 1462—1478 гг., около 1463 г. и около 1465—1469 гг. в качестве боярина присутствовал на докладе у Ивана III. Около 1470—1485 гг. подписал жалованную грамоту, выданную Ф. М. Киселеву. Князь Юрий Васильевич Дмитровский около 1471 г. был должен Ховрину 380 руб. с полтиной. В 1473 г. Владимир Григорьевич (вместе с сыном Иваном Головой) руководил постройкой Успенского собора в Москве. Около 1479 г. кн. Андрей Васильевич Вологодский распорядился в своем завещании отдать ему 45 руб., а его детям — Голове и Дмитрию — 24 руб. Последний раз в источниках упоминается под 1480 г.[1418] Судя по характеру деятельности, Владимир Григорьевич исполнял обязанности казначея. Владел землями в Московском и Дмитровском уездах. У него было пять сыновей — Иван Хозюк, убитый во время паломничества в Иерусалим, Иван Голова (крестник Ивана III, женатый на дочери кн. Д. Д. Холмского), Иван Третьяк, Иван Четвертак и Дмитрий.

Иван Голова, упоминавшийся еще в 1473 г., был, вероятно, постриженником Симонова монастыря.[1419] В 1503 г. кн. Иван Борисович Рузский завещал ему 22 руб.[1420] Дочери Головы вышли замуж: Марья — за князя И. Д. Пронского, Евдокия — за И. В. Хабара. Из двух его сыновей старший, Петр, стал казначеем, младший, Иван Скряба, рано умер.

Дмитрий Владимирович был казначеем, во всяком случае с осени 1491 по конец 1509 начало 1510 г.[1421] В источниках он впервые упоминается около 1489 г., а уже в 1491 г. к нему в казну посылались дипломатические документы. В ноябре 1491 г. Д. В. Ховрин участвовал в приеме имперского посла Юрия Делатора (де ля Торна). В 1490/91 г. вел переговоры о мире со шведским послом. С конца 1492 г. Дмитрий Владимирович фактически руководит всеми переговорами с Литвой. У него (и у дьяков) находились ларцы, в которых хранилась великокняжеская казна. В 1489 г. и регулярно с 1500 по 1509 г. ведет сношения с Крымом и другими восточными странами. В 1501 г. вел переговоры с венгерским послом. В 1498 г. помещен в заключительной части списка древних чинов (после окольничих). Где-то между 1494 и 1499 гг. он выступал в качестве «сидельца» и «шурина» при составлении завещания кн. Ивана Юрьевича Патрикеева.[1422]

В земельных актах, за единственным исключением, о его казначействе не упоминается. Ему докладывали судебные и кабальные поземельные дела около 1488—1490, 1497/98, 1499/1500 гг. и в мае 1501 г. При этом его чин не назывался. В конце 1495 г. ездил в свите Ивана III в Новгород. В 1497 г. («боярин») был послан с ответственной миссией от Ивана III к митрополиту Симону. Присутствовал среди «бояр» на докладе великому князю Дмитрию в феврале 1498 г. и великому князю Василию около 1499—1502 гг. (в последнем случае назван казначеем среди «бояр»). В декабре 1505 г. сообщил царевичу Петру о предполагаемом браке его с сестрой великого князя. В апреле 1508 г. Дмитрий Владимирович проводил судебное разбирательство по земельному спору между князьями Кемскими. В августе 1507 г. он «приказал» грамоту, выданную Устюжскому Успенскому собору. До декабря 1508 г. он вел переговоры между Литвой и Крымом. Упоминается (как казначей, а не боярин) во время похода Василия III в Новгород и Псков, начавшегося в сентябре 1509 г. Он же в Новгороде вел переговоры в 1509/10 г. со Швецией.[1423] Боярином в узком смысле слова, очевидно, не был.[1424] К 1516 г. он уже умер.[1425] Владел землями в Московском уезде и Бежецкой пятине Новгорода.[1426]

Старший племянник Дмитрия Владимировича, Петр Иванович Головин, пошел по его стезе. В конце 1518 г. он присутствовал на приеме посла Ф. да Колло. Уже в 1519 г. упоминается как казначей. Но, вероятно, им был значительно раньше, еще в походе на Смоленск в конце 1512 г. шел «с казною», т. е. был казначеем.

Вспомним, что около 1510 г. прекращает свою деятельность в казне его дядя. Следующие сведения о П. И. Головине как о казначее относятся к осени 1527 г., когда он оставлен в Москве вместе с кн. Б. И. Горбатым и М. Ю. Захарьиным оборонять столицу во время набега Ислам-Гирея. В 1529 г. он участвует в сношениях с Турцией. Головин упоминается вместе с другими близкими к великому князю лицами во время предсмертной болезни Василия III. Он был женат на княжне М. В. Одоевской. Владел землями в Каширском уезде (1525/26 г.). Был близок к Шуйским.[1427]

И. И. Третьяков, двоюродный брат П. И. Головина, как печатник прикладывал печать к духовной записи Василия III 1523 г. Выступал одним из поручителей по кн. М. Л. Глинском в феврале 1527 г. Возможно, он был печатником еще в 1520 г., когда участвовал в заседаниях Боярской думы.[1428] К 1538 г, он стал казначеем и пробыл в этой должности до начала 1549 г. Известно также, что И. И. Третьяков давал под проценты («росты») деньги.[1429]

Головины-Третьяковы были образованной семьей. С ними переписывался Иосиф Волоцкий.[1430] Но по взглядам своим они, очевидно, примыкали к нестяжателям. Во всяком случае, И. И. Третьяков постригся в Кирилло-Белозерском монастыре.[1431]

Братья Юрий и Дмитрий Мануйловичи Траханиоты, греки по национальности, принадлежали к числу «слуг» Софьи Палеолог. Выехали они вместе с нею на Русь в 1472 г.[1432] Юрий Мануйлович («Старый») подвизался главным образом на дипломатическом поприще.[1433] Юрий Грек четырежды ездил с посольством к императору: в 1485—1486 гг., в марте 1489—июле 1490 г., в августе 1490—августе 1491 г., апреле 1492—июле 1493 г. Участвовал он и в приемах имперских послов в Москве. В 1500 г. он и его брат Дмитрий считались боярами Софьи. О его идейной позиции в конце XV в. можно судить по записи им «речей посла цесарева» (посла де ля Торна в 1492 г.), в которой расхваливался «шпанский король», доказавший свое благочестие сожжением еретиков.[1434]

Брат Юрия Дмитрий Траханиот не был столь известен при дворе (был боярином великой княгини Софьи). Во время похода на Тверь в 1485 г. Дмитрий Грек оставался среди бояр в Москве.[1435] Он был связан с кружком новгородского архиепископа Геннадия. Ему принадлежит «Извещение на восьмую тысячу» (1488/89 г.) — памятник, идейно близкий Геннадиевскому кружку.[1436] В некоторых списках ему приписывается и «Повесть о белом клобуке».

Влияние Траханиотов при дворе Василия III было значительным. Это видно хотя бы по тому факту, что их родич Нил Гречин стал тверским епископом (в августе 1509 г.).

Наиболее крупной политической фигурой был, очевидно, сын Дмитрия Юрий Траханиот (в отличие от своего дяди он носил прозвище «Малый»). По словам Герберштейна, это был «главный советник» великого князя. Ю. Д. Грек выехал на Русь, как и его отец, в 1472 г., но, очевидно, еще в молодые годы. В 1495 г. он упоминался среди великокняжеских постельников. В феврале 1500 г. «Юшка Малой» присутствовал вместе с отцом и дядей на свадьбе кн. В. Д. Холмского. В том же году он был отправлен с посольством в Данию. Еще при жизни Ивана III он стал печатником (конец 1503 г.). В этом чине он присутствовал в 1506 г. на свадьбе сестры Соломонии Сабуровой. В декабре 1505 г. сообщил царевичу Петру о предполагаемом его браке с сестрой великого князя. В 1505 г., по слухам, именно Юрий Дмитриевич Траханиот подал Василию III совет не жениться на иноземке, рассчитывая на то, что «государь возьмет в супруги его дочь».[1437]

Во время сентябрьского похода Василия III в 1509 г. в Новгород, а позднее во Псков, он в качестве казначея оставлен в Москве, тогда как Д. В. Ховрин сопровождал великого князя. Вскоре после этого Ю. Д. Траханиот стал единственным казначеем.[1438] Впрочем, уже в 1512 г. снова появляется второй казначей — П. И. Головин (племянник Д. В. Ховрина).

Постепенно в руках Юрия Малого сосредоточиваются важнейшие дипломатические дела — переговоры с Империей (1517, 1518 гг.), с Турцией (1513, 1514, 1515, 1518 гг.) и Орденом (1517, 1519, 1520 гг.). Сношения с Турцией он вел еще и потому, что турецкими посланниками были обычно греки, да и греческий вопрос вообще, наверное, волновал Юрия Малого. Последний раз он упомянут в мае 1522 г. как лицо, которое вело переговоры с Турцией.[1439]

Меньше известно об участии Ю. Д. Траханиота во внутриполитических делах. В июне 1510 г. ему докладывались владельческие споры на Двине. В 1511 г. он в качестве казначея послал грамоту белозерским таможенникам, чтобы они выдали известную сумму денег одному митрополичьему монастырю. Следовательно, к распоряжению финансами Юрий Малый имел самое непосредственное отношение. В январе 1511 г. он с другими «боярами» подписал крестоцеловальную охранную грамоту Василию Шемячичу. В 1517 г. ему было поручено довольно щекотливое поручение — отправиться к Шемячичу и провести расследование по обвинению его в измене. В августе 1521 г. он вел следствие по делу о побеге кн. Ивана Ивановича Рязанского. По мнению Герберштейна, Юрий Малый был «муж выдающейся учености и многосторонней опытности». В 1502 г. он купил сельцо Михнево.[1440]

Падение Юрия Малого связано со сложными перипетиями русско-турецких отношений. Герберштейн рассказывает, что за три года до его приезда в Москву (вторичного, т. е. за три года до 1526 г.) турецкий султан ходатайствовал перед Василием III о возвращении из России греческого купца («фрязина») Марка.[1441] Марк якобы был «схвачен и убран с глаз долой», ибо он, как и Максим Грек, говорил об «испорченности русских богослужебных книг». К их мнению примкнул и Юрий Малый. Поэтому великокняжеский казначей и присоединился к просьбе об освобождении Марка, он был «немедленно за это отрешен от всех должностей».[1442] И действительно, после мая 1522 г. Юрий Малый в источниках уже не встречается,[1443] хотя Герберштейн и прибавляет, что позднее «милость была ему возвращена, но он приставлен был к другой должности». Гнев Василия III на Юрия Малого был особенно силен еще в связи с тем, что супруга последнего, равно как и супруга постельничего Якова Мансурова, уверяла, что Соломония еще до своего пострижения говорила им о своей беременности. Узнав об этом слухе, великий князь повелел наказать кнутом жену Юрия Малого.[1444] Так или иначе, но окончательное падение Юрия Малого трудно не связать с теми обстоятельствами, которые погубили и его единоплеменника, Максима Грека, т. е. с турецкими отношениями и вопросом о втором браке Василия III.

Сын Ю. Д. Траханиота Иван был женат на дочери кн. И. Сицкого. В. Ю. Траханиот по традиции в 1547 г. — боярин великой княгини.[1445]

Траханиоты были не единственными греками в окружении Василия III. Еще в 1496 г. на Русь выехал от венгерского короля Матвея Корвина «боярин из Царяграда» Федор Дмитриевич Ласкарь с сыном.[1446] Его сын Дмитрий Ласкирев подвизался на дипломатическом поприще. Так, в Государственном архиве хранился «список з грамоты з докончальные, какова послана грамота г датцкому королю Ивану, з золотою печатью, з Дмитреем Ласкиревым». В марте—декабре 1514 г. он возглавлял посольство к императору Максимиллиану, откуда вернулся с договорной грамотой. В 1519/20 г. Чудов монастырь купил у него сельцо Московского уезда. В 1528 г. выступал одним из поручителей по князьям А. М. и И. М. Шуйским. Его сын Михаил в середине XVI в. был дворовым сыном боярским по Москве.[1447]

В придворной среде известны были и греки Ларевы. В 1485 г. на Русь выехал Иван Раль Палеолог с детьми.[1448] В 1488—1490 гг. его дети Дмитрий и Мануил Ларевы уже ездили с посольством в Италию, Д. Ларев ездил также в Данию в 1493 г. Из следующего посольства Д. Ларев вернулся только к осени 1504 г.[1449] Один из Ларевых — Иван Фомич был женат на дочери Меньшого Путятина.[1450] Дмитрий Иванович и Мануил Ларевы упоминаются в разрядах под 1495 г., а первый из них — и в походе 1505 г.[1451]

Греком был также печатник Мануил Ангелов. В 1493/94 г. М. Ангелов ездил с посольством в Венецию и Милан. В 1500 г. он присутствовал на бракосочетании кн. В. Д. Холмского. В 1509 г. называется печатником.[1452]

Заканчивая обзор старомосковских боярских семей, можно отметить, что их представители в равной мере участвовали как в работе Думы, так и в дворцовых учреждениях. Принципиальной разницы в характере деятельности, скажем, Г. Ф. Давыдова и М. Ю. Захарьина не было никакой. Оба они выступали и как военачальники, и как участники дипломатических переговоров, и как судьи высшей инстанции. Но чаще для рядовой дворцовой службы брались представители менее видных боярских семей. Думные люди меньше принимали участие в судебно-административной повседневной практике, а также в решении поземельных и финансовых дел. Их функции по преимуществу сводились к военной службе, а также к наместнической, реже дипломатической. Подавляющее большинство думцев восходит к боярским родам, занимавшим командные позиции еще в Московском княжестве XIV—начала XV в.