Низкий старт

Но ты зацветаешь,

моя дорогая земля.

Ты зацветешь

(или буду я трижды проклят)

на серных болванках железа,

на пирамидах угля,

на пепле

сожженной соломенной кровли.

Владимир Луговской. Пепел

Итак, до лета 1929 года все шло достаточно спокойно и по плану. Дальше началась кампания и, как обычно бывает при любых кампаниях, хоть при царе Петре, хоть при генсеке Сталине, процесс состоял из двух встречных потоков: плановых руководящих указаний сверху и низовой стихии, как ее ни называй – хоть волюнтаризмом, хоть административным восторгом, хоть усердием не по разуму. Многочисленные местные леваки, которых за несколько послевоенных лет не успели ни научить, ни перевоспитать, радостно рванули вперед.

Но о них чуть позже, а пока вернемся в Чапаевский район, один из очагов коллективизации. Уже к сентябрю там было организовано 500 колхозов, однако вовсе не тех, где курей сгоняют на общий двор, а по преимуществу ТОЗов, коих из общего числа насчитывалась 461 штука, а кроме того, 34 артели и всего 5 коммун. Они объединяли 6441 хозяйство из 10 275 (63 %) и обобществили 131 тыс. га из 220 тыс., в том числе 82 га пашни (почти 50 % из того, что имелось в районе). Простым подсчетом мы получим, что средний размер пашни на одно хозяйство – 1,3 га. То есть объединялись действительно бедные из бедных, что и требовалось получить.

Районы сплошной коллективизации стали появляться и в других местах. В августе 1929 года о ней объявил уже целый округ – Хоперский в Нижне-Волжском крае. 27 августа вопрос был рассмотрен окружным комитетом ВКП(б), 4 сентября – Колхозцентром. Однако срок ставился вполне разумный – коллективизацию округа предполагалось закончить в течение пятилетки, и только четырех передовых районов – в ближайший год. С 15 сентября в округе был объявлен месячник по проведению коллективизации – и работа началась.

Это была именно работа, продвигаемая и направляемая сверху, обкатка механизма, которому предстоит вскоре закрутиться по всей стране. В станицы и села округа выехали 11 бригад организаторов из партийных и профсоюзных работников, общей численностью 216 человек – т. е. по 20 человек на бригаду, и почти столько же партийных работников из районов. Они созывали собрания бедняков и батраков, бывших красногвардейцев и партизан, комсомольцев и женщин – всех, на кого могла хоть как-то опереться власть. В августе колхозы объединяли около 12 тыс. хозяйств, в октябре уже втрое больше, а процент коллективизации поднялся до 38 %. Что еще более важно, примерно в 6 раз выросли размеры колхозов. Контингент они охватывали тот, который нужно: 56 % колхозников составляли бедняки и батраки, 42 % – середняки. Среди мелких хозяйств преобладали ТОЗы, среди крупных почти все были артелями и коммунами, где почти полностью обобществлен рабочий скот и наполовину – коровы и овцы.

Потихоньку процесс начали раскручивать по всем сельскохозяйственным регионам, придерживая потребляющие: не ради них эта затея. Впереди шли зерновые районы, ради которых все и начиналось. Именно там были собраны и главные агитсредства в пользу колхозов. Думаете, политагитаторы из центра? Ага, конечно! Лучше всех за новые формы хозяйства агитировал Его Величество.

В то время в СССР насчитывалось около 27 тысяч тракторов. Практически все они теперь были объединены в МТС и тракторные колонны, которых к тому времени на территории РСФСР и Украины насчитывалось уже около сотни – мобилизация техники потихоньку давала плоды. 17 МТС действовали на Северном Кавказе, 17 – в Центрально-Черноземной области, 16 – в Поволжье. Именно они и служили центрами коллективизации. Всего один пример: в Мамлютском районе в Сибири до организации МТС в колхозах состояло 26 % крестьянских хозяйств, а после одного сезона работы станции этот процент подскочил до 88 %. Административным нажимом этого никак не объяснишь, а вот наглядным примером – очень даже просто. То же происходило и вокруг других МТС и колонн – где-то процент коллективизации был выше, где-то ниже, но всегда больше, чем в удаленных от МТС районах.

Группировались коллективные хозяйства и возле успешных совхозов. Что тоже неудивительно – оказывал свое действие пример крупного интенсивного хозяйства. Так, вокруг 14 совхозов Северного Кавказа в 1929 году появилось 125 колхозов, в Пугачевском округе Нижне-Волжского края, где было создано 8 крупных зерновых хозяйств, в концe 1929 года уровень коллективизации был 42,6 %, а в соседних районах – от 9 до 16 %.

В октябре успехи первого рывка выглядели следующим образом[271]:

Это, конечно, крупный шаг вперед – но и осенью никакого рывка еще не наблюдалось. Колхозное движение сдерживалось двумя факторами – дефицитом сельхозтехники и не менее тяжелым дефицитом кадров. Причем с техникой обстояло проще. В ближайший год деревня должна была получить 40 тысяч тракторов. Кроме того, началось строительство двух тракторных заводов с производительностью в 100 тыс. машин ежегодно, двух комбайновых заводов, расширение существующих производств и развитие химической промышленности для производства минеральных удобрений, а заводы тогда строились быстро.

С кадрами было сложнее – с ними и вообще всегда сложнее. Кадры – дело тонкое. Особенно с учетом того, что деревенское население по-прежнему оставалось в массе своей малограмотным. Ноябрьский пленум 1929 года принял решение резко увеличить представительство крестьян, и в первую очередь колхозников, среди студентов вузов и техникумов – но с этого потока отдачи приходилось ждать не один год, тем более, что практически всех будущих студентов надо было пропустить через рабфаки. Вообще опыт ускоренной подготовки квалифицированных кадров из практически неграмотной молодежи сам по себе уникален и достоин всяческого изучения.

Но основная кадровая проблема лежала в другой плоскости. Помните, из-за чего разваливались первые колхозы? От банального неумения наладить учет труда и распределения. Точно по той же причине – из-за неумения организовать работу – мучились и разваливались колхозы первого типа, описанные в письме Медведева. Не так уж много было среди крестьян патологических лодырей, они искренне стремились работать по-новому, но не умели. Для того, чтобы организовать совместный труд, надо знать десятки маленьких секретов, постичь которые вчерашним единоличникам было просто негде. Тем более что практически все имевшиеся на селе умелые «менеджеры» находились по другую сторону баррикады.

Решено было в крупных старых колхозах и совхозах открыть школы по подготовке кадров, при Колхозцентре создать центральную школу организаторов коллективных хозяйств. Но это была, во-первых, капля в море, а во-вторых, теория теорией, но опыт не заменишь ничем.

И вот тогда правительство пошло на очень тяжелый шаг. Несмотря на жуткий кадровый голод в стремительно растущей промышленности, от нее буквально с мясом оторвали 25 тыс. человек, причем не худших, а лучших, с организационным, политическим и производственным опытом, и отправили в деревню – создавать колхозы. Их так и прозвали: двадцатипятитысячники. Этих людей направляли уже не бригадами, а по одному на колхоз, и они, обладая опытом заводского коллективного труда, сразу ставили внутреннюю структуру хозяйств, организацию труда, пресловутые учет и распределение, готовили себе замену и могли уходить. Таким образом, государство сразу убивало двух зайцев, на сей раз равновеликих: получало 25 тыс. пристойно организованных колхозов и столько же квалифицированных управленцев, золотой фонд будущего советского менеджмента. Какая академия бизнеса может позволить себе дать своим слушателям такие тренажеры?

Резко вырос и объем капиталовложений в сельское хозяйство. Кстати, говорят, что правительство вкладывало основные деньги в промышленность, оставляя аграрный сектор в небрежении. Ну так вот вполне официальные цифры, озвученные на ноябрьском пленуме ВКП(б) 1929 года. Согласно пятилетнему плану, в 1929/1930 годах капиталовложения в промышленность должны были составить 2,8 млрд руб., в транспорт – 1,9 млрд и в сельское хозяйство – 3,5 млрд руб. Как видим, приоритет отдается как раз аграрному сектору. Но потом произошло то самое нечто, подтолкнувшее пятилетку (притом что план был утвержден только в мае 1929 года). Скорее всего, этим нечто как раз и стал крах Нью-Йоркской биржи, открывший перед советской экономикой поистине уникальные возможности. Уже в ноябре цифры были скорректированы: теперь капиталовложения в промышленность, транспорт и аграрный сектор должны были составить соответственно 4 млрд, 1,9 млрд и 4,3 млрд рублей. (Из этих денег на социалистический сектор пришлось 1,6 млрд руб. – в 2,5 раза больше, чем первоначально предусматривалось пятилеткой.)

Поэтому говорить, что страна выкачивала средства из деревни – по меньшей мере недобросовестно. Наоборот, деньги в аграрный сектор закачивались в большем объеме, чем в промышленность, притом что товарной продукции в 1928/1929 годах он поставил государству всего на 1,3 млрд руб. Даже если мы примем поправку на то, что заготовительные цены на сельхозпродукцию занижены вдвое (на самом деле цены вольного рынка в отсутствие ажиотажа были выше, самое большее, на 50 %), – сельское хозяйство все равно недотягивает до окупаемости. Все ближайшие годы в полуфеодальную деревню будут вкладываться колоссальные средства, только пойдут они не на займы хуторянам, а на механизацию, создание МТС, строительство электростанций, снабжение села сортовыми семенами и породистым скотом и многое другое, необходимое для создания современного высокотоварного производства.

…Так что на самом деле никакого рывка той осенью еще не было. Вместо молекулярной коллективизации началась гнездовая, только и всего. В целом по стране ее процент поднялся с 3,9 до 7,6 % затронула она в основном зерновые районы на юге, юго-востоке и востоке европейской части страны – ради чего, собственно, и проводилась. Уровень коллективизации там был от 16 до 25 % в других сельскохозяйственных районах – ниже (5,5–7,5 %) и совсем низким – в потребляющей полосе, сельское население которой являлось основным кадровым резервом для промышленности, так что спешить тут особенно было некуда.

В Средней Азии передовыми стали хлопководческие районы. Что тоже неудивительно, поскольку они были жестко привязаны к государственной ирригационной системе[272]. За ними шли зерновые районы, и почти не было колхозов на территориях кочевого скотоводства – что тоже неудивительно. В Средней Азии колхозы объединяли почти одну бедноту (до 90 %) – но там и расслоение крестьянства было куда более жестким.

Ну вот, сейчас самое время бы остановиться, оглядеться, привести в порядок уже созданные колхозы, чтобы не пугали окрестное население склоками и бесхозяйственностью, и через годик сделать еще один шаг… а может, и просто подождать, пока люди, увидев преимущества новой системы хозяйствования, сами пойдут в колхозы.

Но вместо этого…